Your Hell Will Be My Heaven

Щелчок затвора. Ви наблюдал как его тень, длинная и косая, будто бы чужая, ломаная зубьями ступенек, скользнула выше, по обшарпанной стене, растворяясь в полумраке. Колеблясь с секунду, он шагнул глубже в темень заброшенной малоэтажки, ступая по замызганной плитке и распугивая стаи жужжащих мух, слетевшихся на удушающий трупный смрад, насквозь пропитавший просыревшие, обрисованные граффити стены. Выворачивающая наизнанку вонь химрастворов и разлагающейся плоти сбивала с ног. Гулкое эхо собственных шагов, уверенная широкая поступь нагоняла следом. Но помимо них и безымянных тел здесь есть кто-то еще. И тяжелые, серые весенние сумерки. Соло невозмутимо исследовал темные и обшарпанные, узкие коридоры, стойко пробираясь все дальше и дальше извилистыми ходами в здание, преобразившееся стараниями бандитов в свинарник. Устланный мусором пол, заляпанный кровавыми кляксами, ржавые потеки на стенах; в горе из обрывков чьей-то одежды пищат крысы. Но игнорировать выжирающую глаза вонь дохлятины было просто невозможно — она впитывается в тебя, забивает череп тяжестью, отравляет, путает мысли. И Ви гонит неуютный, леденящий жилы ужас прочь — не время, нужно сосредоточиться. Джонни одним ловким, отработанным движением срывал арматурой лишенные питания замки попадавшихся на пути дверей, осматривая давно покинутые своими хозяевами квартиры, половину из которых уебанные головорезы превратили в мясобойню. Забитые досками окна, опустошенные комнаты. Исцарапанные молитвами стены «камер-одиночек» со следами обломанных человеческих ногтей, сорванных до мяса. Дух запекшегося железа и гниения, побуревшие кляксы на стенах, чернеющие пятна крови, въевшиеся в ковры и разодранные матрацы. Обесточенные морозильные камеры, наполненные растаявшим льдом, в которых еще плавали отрезанные за ненадобностью мясные конечности, позеленевшие, раздутые, ставшие сытной закуской для мух и крыс. Джонни резко отшвырнул толстый изогнутый прут на пол, с оглушающим звоном, и закашлялся, прикрываясь предплечьем. Жирные, облезлые крысы с писком разбежались по темным углам, дергая своими лысыми хвостами. Столько всего хотел сказать, прокричать, выплюнуть наружу, чтоб разбить окутавшую их гнетущую молчанку, но все никак не находил внятных слов. Каких-либо слов вообще. И если Сильверхенд хоть на миг раскроет сейчас свой рот, то соло не особо обрадует перспектива оттирать его обед со своих ботинок. — Еб твою… — рокер отшатнулся от морозильника и резко умолк, нахмурился в отвращении и гримасе непередаваемой злости, остановившись в дверном проеме, когда-то ведущем в небольшую, но просторную гостиную. А сейчас это пустая и холодная, наглухо заколоченная, с ободранными обоями комната. Посреди которой стоит хлипкий табурет, обвитый жмутами оголенных проводов. Твари выжигают своим жертвам процессоры, дабы сбить сигнал и обнулить биомон, если вдруг под него была подвязана страховка Траумы. И несказанно везет тем, кто уже не дышит едва попав в их лапы. Дальше только сутки заключения в этих «изоляторах» и ожидание своей очереди на убой, вымученным, с выжженным до хруста нутряком, обколотым дурью до овощного состояния. Для Мусорщиков человек — это расходный материал. Разделывают бедолаг как скот, разбирают на запчасти и толкают на черный рынок вырванное из них железо и потроха, что еще могут сгодиться для пересадки. И чаще всего от жертвы остается только черное, гнильное пятно на холодном мокром полу. А то, что не пригодилось, с аппетитом растащат по канализационным коллекторам крысы. И любой, кто обладает слишком блестящими железками, вне зависимости от статуса, достатка и социальной принадлежности, может оказаться на их хирургическом столе. Падальщики неустанно охотятся на заблудших овечек, придумывая из раза в раз все более извращенные методы по отлову наивных, отчаявшихся, заскучавших или просто откровенно глупых. И Джонни бы цинично отметил, что это всего-навсего естественный отбор, но не в этом случае. Каким бы ограниченным и наивным ни был человек, никакой уебок не смеет относиться к нему как к предмету, как к набору дорогостоящих составляющих, так брутально отбирая его жизнь. Никого, пусто. Ни единой подсказки, зацепки. Ни единого следа ебучих мясников — только пугающие декорации смерти. И Ви сам сейчас где-то вне — тело движется на автоматизме, самостоятельно перемещает себя в пространстве, а сам он будто спит, не здесь. И здесь, внизу, ни следа Эдди. Что-то уже Ви подсказывало, что вытянуть пацаненка из гнезда Мусорщиков целого, а не по кускам — задача невыполнимая. Давящая на голову тишина. Только где-то сверху доносится едва слышный, высокий писк — электропилка по кости. И чем выше они поднимались по захламленным пролетам, тем отчетливее становился смрад паленого мяса. Они попали в ебаный разделочный цех: в дверях висит мутная пленка; хаотично брошенные то тут, то там хирургические каталки и проржавевшее, давно списанное рипперское оборудование; ободранные контейнеры для транспортировки имплантов и органов выставлены косыми пирамидами вдоль стен. И остывшие тела валяются раскроенные и выпотрошенные на столах, расчлененные, уже начинающие гнить и чернеть. Некоторые — подвешенные и освежеванные, как скот, с вывернутым наизнанку брюхом, с отвратительным вязким хлюпаньем стекали на некогда белую плитку. А за стеной в полной тишине слышался звон и легкий гул. И влажные звуки трескающейся под напором стали плоти. Скотомогильник. Удушающий, лютый смрад разложения. Они здесь по самую шею увязли в смерти. Ви глубоко и ровно дышал, абсолютно безэмоционально бродил между тел, всматриваясь в их распухшие, искаженные пугающими посмертными масками лица, надеясь отыскать среди них молоденького пацана, пока Джонни ошивался у единственного незаколоченного окна, вглядываясь в горизонт, где переливались огнями небоскребы Даунтауна. Эдди Миллер, парень двадцати лет — бунтующий против корпоративной диктатуры своих богатеньких родителей вчерашний подросток, загулявший на сомнительных тусовках и пристрастившийся к сомнительным субстанциям. Яркий панковский ирокез, пара цветастых татуировок на шее. Золоченые шрамы на скулах — свежие Кироши, новейшей модели, укрепленные «гориллами» кисти, серьезная кибердека и смартлинк. Ни следа, ни намека, что пацан закончил в этой дыре, в трущобах погрузившейся в полнейший хаос и анархию Пасифики. Никс засек сигнал его деки неподалеку от набережной, сегодня утром он был утерян именно здесь и больше нигде не всплывал. И либо же корпоратский отпрыск охлаждается где-то в ледяной ванне, либо же… Но Ви не смел и мысли подобной допустить. Он не имеет права опоздать. Цена ошибки в этот раз слишком высока. Сильверхенд же таким наивным не был. Его в целом не особо воодушевляла эта миссия, даже жирным авансом: рисковать своими головами ради того, чтоб отбить у выблядков трупак, который им отсюда придется в пакетах выносить. Но Джонни далеко не понаслышке знает что такое — убитые горем родители. Как они ночами сходят с ума, в какой сущий кошмар превращается их жизнь; как они не находят себе сутками места, как голыми руками готовы рыть землю, отдать любые деньги мира, нанять лучших ищеек, лишь бы отыскать своего ребенка. И будь бы они хоть трижды корпоратскими псами, Сильверхенд не подумал бы и заикнуться о том, что дело это гиблое на корню. Тем более, когда Ви принял заказ так близко к сердцу, как личный вызов. Рокер боковым зрением следил, как парень задумчиво переходил от одной кушетки к другой, пристально сканируя тела, уже по второму кругу — упрямо не сдавался. И когда Ви снова метнулся ко входу, склоняясь над изуродованным до невозможного лицом предположительно девушки, Джонни его не остановил. Эдди обязан быть жив. Осталось обыскать еще одно крыло здания. И пацан должен быть там. Живой, блять, желательно целый. Ви нервно дернул ремень винтовки и двинулся дальше. За завесой мутной, забрызганной бурыми потеками пленки, в свете ослепляющей хирургической лампы стоял стол, вокруг которого крутились ебучие падальщики в масках, в окровавленных перчатках и фартуках. Трупоеды как раз копошились над чьим-то телом. А в иссиня-белом свете лампы влажно блестела макушка ярковыкрашенных волос, безошибочно сигнализировавшая Ви, что они опоздали. И оглушающий писк пилки доносился именно отсюда. Залп. Соло разрушительной волной захлестнула ядовитая злоба и отчаяние, кислое, вмиг отравившее сознание, вырвавшее наконец из ступора, заставившее очнуться. Уебки кинулись врассыпную, бросая инструменты, нихуя не ожидая засады, и отчаянно старались ухватиться хоть за что-то похожее на оружие, но Ви был быстрее. Он безжалостно, со звериным оскалом на лице отстреливал ползавших по грязному полу хирургов, начиняя их туши свинцом. Как по щелчку, все здание загудело словно улей десятками голосов, глухими выстрелами, криками и вторящими им плотными очередями — на шум, будто из ниоткуда, выскочил целый отряд бешеных бойцов. И Джонни, тихо проклиная ледяную, безмолвную ярость Ви, вступил в бой следом. Он сунул, как локомотив без тормозов, глубже в первое казавшееся жилым помещение, прокладывая себе путь телами. Засранная кухня, захламленная бутылками из-под бухла, где полы устланы ебаными пластиковыми мешками для тел — шелестели, скользкие от крови, под массивными подошвами. Импровизированными баррикадами от навалы отбитых Мусорщиков их ограждали диваны и столы, холодильники и красовавшееся по центру раннерское кресло. На уши давит монотонный писк, изображение бьет мелкими рябыми помехами, будто оптический модуль перегрелся. Мельтешение крыс. Развешенные на крюках тела. Падающие с перебитых ног трупы. Желудок опаляет желчью, голова кругом. Все под контролем. Даже когда от ярости проигрыша колотит изнутри. Все в норме. Уебки уже платят по счетам. Валятся, изрешеченные, кучей гнилого мяса, испуская напоследок хриплый предсмертный стон, не успевая даже понять, что происходит. Над ухом грохотали мощные залпы Малориана, отражаясь раскатистым эхом от голых стен в унисон со злобными вскриками и приказами. Джонни пер напролом, отстреливая Мусорщикам их безликие бошки, разрывающиеся кровавым фейерверком. — Бей падлу! Мелодичный свист, грохот перестрелки, треск лопающихся окон — настоящая колыбельная Пасифики, мокнущей под проливным дождем, что отстукивал неровный медитативный ритм по устланной металлическими листами крыше. — Окружай! Головорезы не сдавались. Их не останавливали ни оторванные встречным огнем руки, ни отлетающие ноги, ни разорванные в клочья головы своих собратьев, обожженные до вздвувшейся волдырями плоти. Все упрямо лезли из нор, поджимая со всех сторон. Мусорщики с потерями не считаются. Они и собственную жизнь ни во что не ставят. Но некоторые, последние из неясным образом выживших, еще ползающие и дышащие, даже пытались прятаться. Передышка? Не вопрос, Ви готов играть по их правилам. Соло звонко перезарядил Аякс, опираясь спиной о контейнер, и терпеливо выжидал в засаде, вслушиваясь в вялую возню в противоположном конце широкого коридора. Он переглянулся с Джонни, затаившимся за простенком, немо согласовав друг с другом свои дальнейшие действия. Затишье. И только идиотская реклама, орущая из дряхлого телевизора в кухне, разбивает тишину своими трелями. Сильверхенд крепче прислонился к стене, одиночно кивнув. Щелк. Ослепляющая вспышка светошумовой. Ви резко выскочил из-за контейнера, ловко расстреливая дезориентированных обмудков, вывалившихся в панике из укрытий просто на линию огня, пока Джонни зачищал тех, кто наседал со спины. И подстегнутый азартом боя, Ви вдруг будто бы забыл о заказе. Об их проебе. Стоял в окружении тел, хлюпая ботинками в луже крови, и утирал небрежно со лба пот, рассматривая безрукого, с черными впадинами глазниц Эдди, распластавшего на хирургическом столе. Мертвого. — Расслабься. Это было неизбежно. Ви только крепче стиснул зубы, молча вгоняя в винтовку полный магазин. — Санитары бетонных джунглей, — Джонни жирно сплюнул под ноги и взъерошил волосы. Самая удобная его куртка вдруг показалась непозволительно тесной. — Мусорщики заманивают молоденьких дебилов на технотусы, спаивают их и накуривают, а после режут невменяемый сброд как стадо ягнят, разматывая по всей Пасифике кишки и хром. Совковые выблядки. Соло до сих пор не обронил ни слова. Ви отправил Бестии короткое, не самое обнадеживающее сообщение, так и стоял над изуродованным, измученным телом Эдди, кусая губы. Он и представить себе не мог, как фиксер передаст эту информацию семье. Даже научившись за годы работы примерять на себя толстую, непробиваемую броню, никогда не относиться к проблемам заказчиков как к личным, насколько бы деликатными они ни были, Ви сомневался, что Бестия на самом деле оставалась такой же холодной и непредвзятой, какой и казалась. Она должна заставить именно его утешать убитую горем мать, потерявшую сына. По его вине. Это он опоздал. Это он не рассчитал. Виновата не миссис Миллер, не ее муж, не пустоголовый Эдди. Виноват Ви. И за долгие годы работы, Ви до сих пор не научился проигрывать, отступать. Сдаваться. Джонни что-то шипел на фоне, низким могильным тоном, вышагивая по операционной взад-вперед, будто бы боялся, что когда остановится, то безвозвратно провалится в окружавший их кошмар, вырванный прямиком из чудовищного черного брейна. Скрип кожи о хром, мягкий хруст кожаной куртки, которая всегда пахла так одурманивающе грубо, фактурно: дымом, табаком и порохом, ненавязчивым острым парфюмом, и ее запах всегда догонял Ви, только стоило ему подумать о Джонни — его запах. И сейчас он жестоко осквернен трупным смрадом, прилипшим к их телам, въевшимся в их волосы, проникшим в них самих. Лязг хрома о титан. Злой рык вместо бархатного, хриплого голоса. Ви не слышал других запахов, не слышал других звуков, не видел ничего. Ничего, кроме черных провалов оптики Эдди. Ничего, кроме вони разложения. Ничего, кроме предсмертного хрипения недобитого Мусорщика за стеной. Ничего, кроме смерти, и только нее. — Типичный представитель народа, чье существование — это харча на полотне человеческой культуры. Ну ты, блять, посмотри на это убожество, — выпутавшись из прилипшей к телу куртки, Сильверхенд кинул полный отвращения взгляд на валявшийся у кушетки труп, облаченный в один лишь окровавленный фартук и поношенные брюки, изрисованный кривыми партаками, смахивающими на тюремные наколки. И в центре композиции на дырявой спине — криволапая, уебищная курица, обсосанная и общипанная. Уже без одной башки — пуля прошла насквозь, сломав ребра и разорвав легкое. Джонни проследил траекторию полета — даже, блять, простенок прошило. Сильверхенд довольно провернул на пальце Малориан, ловко укладывая пистолет обратно в кобуру. Адреналин быстро выгорал, выветривался, послевкусие боя становилось все более кислым с каждой секундой. И Ви все стоял, без сил физических и моральных, над трупом этого пацана, и не мог ничего поделать с неуютной дрожью в пальцах, с пожирающей его виной, с наслаивающимся на реальность бредом, когда еще миг и труп начнет шевелиться на твоих глазах. Ви нужно обратно. Ему срочно нужно нырнуть обратно в бой, нужна еще доза. Ви нужно снова почувствовать эту легкость, когда все так понятно: напротив тебя враг, в твои руках — оружие, и ты просто стреляешь. Не думаешь больше ни о чем. Чем дольше ты на адреналине, тем тяжелее обходиться без него. И ты катишься все ниже и ниже, в лапы страшно скалящихся теней. Пока снова не прольешь чьей-то крови. Джонни неотрывно разглядывал тяжело дышавшего Ви, вытиравшего пот с висков и шеи, бледного, с нездоровым румянцем на скулах, какого-то деревянного, неживого. Соло как перемкнуло — считанные минуты назад парень казался… обычным. Просто Ви, на задании, со слегка более безумным блеском в глазах, с чуть более хищными чертами в движениях. И Сильверхенд готов трясти соло до тех пор, пока снова не вобьет в его опустевший взгляд хоть какой-то живой оттенок. — Ты со жмура засмущался? Хули красный такой? — Джонни гавкнул неожиданно агрессивно и устало даже для себя самого, но противиться своей злости не стал. Ему вся эта хуйня уже слишком действует на нервы. — Жарко… — Ви выдал тяжело, утирая быстро остывающий пот с загривка. Блять, пиздец как ему дурно. — Если ты так сильно скучаешь по родным просторам, мог бы оставить тебя этажом ниже, принимать оздоравливающие ледяные ванны. Двигаем, больше тут ловить нечего. Рокербой шагнул на выход и крутанулся на пятках, смерив недовольно и вопросительно застывшего на месте, как олененок в свете фар, Ви, пялившегося ему за спину. Джонни научился узнавать этот сосредоточенный до валящих из глаз искр взгляд — пацан на грани полного овердрайва, секунда и загорится. И нужно его вытаскивать на воздух прямо сейчас. Весь этот заказ изначально был плохой идеей. Какая-либо работа сейчас для Ви — плохая идея. Ви слышал, как скрипнула в механических пальцах его куртка. Слышал, как Мусорщик с влажным сиплым кашлем наконец сдох. Буквально кожей чувствует, как снизу царапают пол своими крохотными лапками крысы. И слышит тяжелые шаги и пугающий механический лязг. Экзоскелета. — Джонни, сзади. Сильверхенд медленно обернулся, озадаченно рассматривая стену позади себя. — Ви, ты… — Быстро! Простенок разлетелся на щепки пластика, фанеры и штукатурки, шрапнелью впиваясь в спину. Еще один залп мощной дроби — что-то со скрипом врезалось в плечо, ударило в лопатку, и Джонни отбросило зарядом как раз вовремя — из пролома, сквозь серое облако пыли, ломанулось трое. Джонни надсадно закашлялся и судорожно распахнул рот в немом стоне, стараясь приподняться с усеянного осколками пола, хватаясь за раненное плечо. Он откатился дальше, стараясь найти укрытие, и лихорадочно ощупывал свою холодную руку. Скользил по влажному хрому от искусственного бицепса до пластин запястья, сжимая грубую кисть и испуганно бегая по ней расфокусированным взглядом, пытаясь вдохнуть полной грудью. Сжать пальцы. Разжать. Рука на месте. Взрыв дымовухи. В спертом воздухе зависла пыль, густой пеленой. Дым и мелкая бетонная крошка разъедают глаза, просачиваются в легкие, а Ви так и стоит на месте, сжимая в подрагивающих в замешательстве пальцах цевье винтовки, вращая дулом на все стороны. Пустота. Серая штора пыли. Крик и тяжелое металлическое бряцание. Где Джонни?! Мгла мучительно медленно рассеивалась, и сквозь нависший фоном густой гам послышались тяжелые шаги, вразнобой. Затаившись за колонной, Ви пытался просканировать помещение, засечь хоть какое-то движение. От неожиданного выброса конской дозы кортизола Ви получил острый, горячий импульс в затылок. Картинка перед глазами начала дергаться, как слайд-шоу: на него перли двое, вскинув перед собой мощные дробовики, а замыкал их парад огромный, почти подпирающий потолок мясной хуила в тяжелом экзоскелете, со страшной электролазерной пушкой наперевес, от каждого шага которого дрожали стены, вибрировало в груди. Последний, четвертый, подоспевший следом, бегом кинулся в угол, размахивая визжащим Cut-o-Matic'ом, где в плотной завесе дыма в полумраке показался тусклый взблеск хрома. Джонни упрямо пытался отодрать себя с пола, слегка контуженный взрывной волной, откинувшей его на добрых пару метров. Дышать, ровнее. И похуй на боль в ребрах. Насрать на льющееся по спине рекой тепло. Джонни слышит визг и звон цепи. В глазах плывет, но он резко вскидывает голову вверх, заставляя мир вокруг вращаться еще быстрее, смазываться в тошнотворную кроваво-серую кашу, и в последний момент замечает, как к нему, сквозь туман, несется головорез с грохочущей пилой. И Сильверхенд вслепую тянется за Малорианом, и все никак не может нащупать рукоять. Взмах пилы. Из коридора до Ви донеслось три беспорядочных, заикающихся выстрела. — Джонни! Залп. Колонна позади разлетелась серой крошкой. Подстегнутый раскрывающейся игольчатым клубком под черепом агонией, на топливе из животной ярости и страха, Ви выскакивает из укрытия и быстро берет на прицел стрелка, направившего на него свой Карнаж. Он бесстрашно ступает навстречу грохочущей махине, игнорируя свистящие над головой пули. Несется напропалую, лицом к лицу к уебкам, молниеносно перезаряжая винтовку и начиняя падали брюхо раскаленным железом. Последний, еще один, прячется за спиной киборга, громящего на своем пути операционную, упорно пытающегося подобраться ближе к Ви. И крохотный на его фоне Мусорщик вылетает вперед, отталкивая подошвой ботинка со своего пути стул, ровно в тот момент, как махина заносит над его головой свою огромную механическую клешню. И отшвыривает одним взмахом прочь с дороги его костлявую тушу, разбившуюся о стену со звонким влажным хрустом. Кровавая клякса на голом бетоне. Треск — холодная, иссиня-белая хирургическая лампа разорвалась на осколки, окуная помещение в полную темень. Горящие оранжево-красным угли оптики. Визг сервоприводов. Психопат. Под черепом отражался разночастотный лязг вперемешку со скрипом дряхлых половиц и визгом огромной энергетической пушки. Направленной прямо на него. Полный детюн. И животный ужас, леденящий жилы. Где, блять, Джонни?! Все каналы восприятия забил монотонный гул. Звуки извне исчезли, испарились просто за секунду. Ви слышит тяжелое, шипящее дыхание, влажное звериное рычание, свистящее, хрипящее. Чужое. Резонирующее изнутри. Щекочущее глотку. Повергает в ступор, вводит в транс. Шум поглощает, проглатывает. Картинка на периферии мазок за мазком стирается, замыливается. Весь фокус на одной единственной точке — закручивается, как воронка. Психопат. Ви ничего не видит. Ничего не слышит. Сбитый стук сердца, пульсирует в самом горле. С громогласным утробным рычанием Ви вскидывает перед собой Аякс, опустошая целый магазин просто в грудь хромированному чудовищу, и оптика вновь начинает сбоить. Помехи. Время застыло. Ви чувствует каждый удар отдачи в плечо, невозможно отчетливо, и видит, как туша психа будто теряет каркас, контуры становятся жидкими, стекают по железу, и пуля за пулей проходят… мимо. Сквозь. Соло перемахивает через контейнер, стараясь подобраться ближе. Быть не может. Он бредит. Лязг. Вогнать полный магазин. Щелчок затворной рамы. Оглушающий грохот, скрип свинца о хром. Демонический визг аккумулирующегося заряда. Махина дернулась в сторону с холодящим кровь ревом, в секунду пересекла широкую комнату, вмиг стала невидимой и нарисовалась просто перед самим носом. Мелодичный залп Малориана донесся до Ви как сквозь толщу воды. Он неотрывно пялил на несущуюся на него громадину, как танк, вжавшись спиной в изрешеченный контейнер, поливающий его хладагентом. — У него Сандевистан! Ступивший за последнюю грань человечности психопат, почуявший смрад крови и смерти, звереет в секунду и разносит разрушающим зарядом плазмы стену позади соло. Перекатившись за колонну за секунду до того, как его укрытие взорвалось обломками алюминия и пластика, Ви защелкивает полный рожок, последний. Винтовка обжигает пальцы, невозможно ухватиться. Вскинуть дуло, нажать на спуск. И выплюнув краткую очередь, автомат просто давится с оглушающим щелчком. — Блять, перегрелась! Катающийся в пыли и осколках, Ви ободранными в кровь ладонями тянется к притрушенному крошкой Карнажу и срывается с места, уворачиваясь от тяжеленной механической стопы, что чуть не растерла его по полу, как насекомое. Залп. Перезарядка. Мясо мельтешит, грохочет, со скрипом давит койки со жмурами, как консервные банки. Из укрытия в укрытие, стены разрываются на щепки. От беготни картинка мажется, голова кругом. Огни города отбиваются в полумраке больными, косыми узорами на его лице. Ви все терял психа из поля зрения, отчаянно пытаясь взять его на прицел — киборг просто в секунду растворялся в дымном воздухе, как мираж. Очередной адреналиновый приход выдавливал потроха вверх, мышцы немели, таяли, и Ви чувствовал себя слишком легко. Бестелесным. И заземляла его только рвущая, обжигающая внутренности боль. Взмокшие волосы бьют по горящим лихорадкой щекам, сердце неистово барабанит в груди. Ви дрался просто по инерции. На грани отключки, трясущийся с головы до пят. До сих пор держал в сознании его только невозможный страх за пропавшего из видимости, умолкшего Сильверхенда, отрезвляя, возвращая в реальность, вырывая из лап бреда. Заставляя биться дальше, не смотря ни на что. Что-то теплое и горячее заливало лицо. Чистое зло, подлинное, смотрело на него горящими углями оптики, скалясь чудовищно, кроваво. Его дергающийся, распадающийся на артефакты нечеловеческий облик замер. Машинный дух, полупрозрачный многотонный призрак. Вспышки крошащихся о толстый хром пуль. Джонни упрямо пытался сражаться, сидя за рассыпающейся мебелью — палил просто в ебало бешеной махины, но никак не успевал следить за боем. Силуэты Ви и психопата смазывались в движении, исчезали и снова проявлялись в тумане, очерченные вспышками мощных выстрелов. И все что Сильверхенду оставалось — лишний раз не высовываться, не путаться под ногами и ловить в ебало осколки, осыпающиеся дождем на голову. Псих перезарядил дьявольски визжащую пушку, крутанувшись на звук грохочущего Малориана. Тошнота греет глотку, колени подгибаются, следующий шаг — и соло падает на пол с измученным стоном. Карнаж выскальзывает из влажных ладоней, а искрящийся импульс бьет кувалдой в затылок, вмиг отрубая мерехтящую помехами оптику. Смоляно-черную темноту, густую и удушающую, разбивает огненный взблеск. Ошибка систем, перегрев, ребут. Перезапуск систем. Звенящая тишина. И писк, разорвавший перепонки. Ви жив, дышит. В сознании. Соло вслепую хватается за дробовик, высаживая в никуда последний заряд. Из всех оставшихся сил, на автопилоте и первобытных хищных инстинктах, Ви наконец вхуячивает дробью в психопата, попадает точно в позвоночник, и хуила валится со своих укрепленных хромированных ног грудой искрящегося железа. Звон. Грохот. Скрип. — Джонни! Тишину разбивает гавкающий, хриплый вскрик. И в ответ — молчание. — Дж… А, с-сука! Ви снова горит. Едва стоит на четвереньках, впиваясь трясущимися руками в землю, и отплевывается густой, горькой кровью, пытаясь подняться на ноги, моргнуть, прогнать поглотившую его тьму. Волосы прилипли к лицу, на влажные щеки налипла бетонная крошка, она щиплет нос, а дым, что все никак не хотел рассеиваться в закупоренном помещении, жжет невидящие глаза. Воняло пожарищем, горелым пластиком. Порохом, железом и гнилью. Соло застонал, отхаркивая вязкую слюну. — Ви, слышишь?.. — прохладная, липкая ладонь осторожно обняла лицо, и соло вцепился в руку мертвой хваткой, тут же ощутив тяжелый, железный запах. Медленно, спустя почти вечность, в глазах развиднелось. «Перегрев оптического модуля». Рябые помехи. Ви ошалело разглядывал Джонни, склонившегося над ним, хмурого и такого же грязного. С окровавленными пальцами. С окровавленной шеей, плечом. С кровавыми потеками на хроме. — Ты ранен. — Я в порядке. Ви ухватил Сильверхенда за плечи, стараясь подняться, но тело его абсолютно не слушалось, изнуренное боем, дрожащее. Парень взволнованно ощупывал его грудь, живот, руки, лицо, стараясь найти ранение. Принялся срывать с него жилет, наконец нащупав у лопатки что-то горячее и влажное, но Джонни зашипел, схватившись за его запястья. — Я в норме. Успокойся, — рокер отрезал слишком резко, так, будто пытался убедить в этом самого себя, и тряхнул потерянного парня, заставляя посмотреть в глаза. Зрачки Ви огромные, пульсируют пугающе, то сокращаясь, то расширяясь. — Давай, поднимайся, — Сильверхенд встал на ноги, вздергивая следом тряпичного соло. — Рука… — Да на месте, блять! Соло не может вдохнуть. Его разрывают на клочья разнообразные импульсы, от злости до любви, от страха до непреодолимой нужды позаботиться. Шкалящий пульс колотит тело, оптика подводит. Помехи. Сморгнуть. Темень. Ребут. Моргнуть. Помехи. И кромешная темнота вокруг, разбиваемая только лишь редкими взблесками пролетающих мимо ави. — Он дышит. — Ви, он мертв. В голове полная путаница, каша из обрывков мыслей. Ви ничего не понимает. До сих пор не понял, не осознал, что все кончилось. Убить. Защитить. Джонни ранен. Псих жив. Все еще жив. Дышит. Ви дышит. Джонни… Снова темнота. — Рука… Ви заладил, как сломанная игрушка, повторял, заикаясь, сорванным, дрожащим голосом. С трудом встал на колени, дергая Сильверхенда за ремень джинсов вниз, и рокер присел на перевернутую, разбитую тумбу, поддевая подбородок Ви липкими от крови пальцами. Парень застыл. Жилет Джонни растрепанный, весь в мелких царапинах, с целой россыпью встрявших в броню осколков. Соло смотрел на него растерянно, сквозь, вновь хватаясь за хромированное плечо, расщелкивая подрагивающими руками лямки бронежилета. Джонни ему позволил. Ви не в себе, вымотанный, на грани срыва и отключки от полного перегруза. И его не беспокоит ускользающий после кровавой, тяжелой схватки рассудок, не беспокоит то, с чем пришлось столкнуться; не беспокоят собственные раны, которыми были усеяны его плечи и грудь под разодранной водолазкой и изрешеченной плитоноской. Для Ви самой большой трагедией стала царапина на его плече. Давно неживом. — На месте, видишь? Но Ви упрямо продолжал телепать Джонни в слабых руках. Прижимал ладонью липкую хромированную ключицу, уткнувшись лбом в грудь, и тяжело дышал ртом, зажмурившись. Его сознание старалось всеми правдами и неправдами игнорировать произошедшее. Все его мысли были о Джонни, и только. Он едва не потерял его. По своей вине. И он должен держать его сейчас близко, крепко, будто если Ви отпустит Сильверхенда, то его раны вдруг станут смертельными. Но Джонни дышит, тяжело и сипло, шипит сквозь зубы, сжимая его холодную, мокрую ладонь в своей, грубой и грязной. Соло невозможно болит, все. Каждая клетка его тела горит. Каждый ебаный нейрон в его голове искрится. Мир плывет, твердый пол под сбитыми коленями превращается в желе. Пока холодный хром не вздергивает его на ноги, и Ви на автомате не садится рядом с Джонни, на покренившуюся под их весом тумбу. Сильверхенд подобрал свою пыльную, изодранную куртку, стряхнул и осторожно уложил ее на коленях, выудив из внутреннего кармана смятую пачку. Джонни внимательно смотрел на Ви, парализованного и забившегося глубоко в свою темную тесную раковину, сгорбившегося и тяжело сопящего, прожигающего дыры в носках своих заляпанных кровью ботинок холодным, мертвым взглядом. — Нос. — М? Джонни вымученно и вяло махнул хромированным указательным пальцем на свои усы, и Ви осторожно коснулся кончиками под носом. Только нащупав что-то влажное и липкое понял, что из ноздрей хлестала кровь, собираясь в волосках и стекая тонкими струйками на губы, которые он бездумно облизывал, вглядываясь в пустоту. Они долго сидели молча, даже не шевелились, только дышали шумно, тяжело вздымая грудь, пока Джонни не закурил. — Пиздец. — Пиздец. В тишине гудела горячая перестрелка, где-то в соседнем квартале. Свистела сирена, то приближаясь, то отдаляясь, и ее машинный крик искажался, отбиваясь от стен трущоб. Ви мял в пальцах тлеющую сигарету, исподлобья глядя на дымящуюся груду железа, из которой местами торчало мясо. В ушах до сих пор что-то высоко пищало, хрипело влажно, утробно. Его туманный, потерянный взгляд устремлен в самый темный закуток сознания, куда сам так долго боялся ступать. Ви чувствовал, как тонет. Как холодные, черные воды тянут его на дно, и он едва в силах удержать голову над ее гладью. Ви отказывался это понимать. Не хотел, гнал мысли прочь. Крепко зажмуриться, надавить на глаза так сильно, пока оптика не взвизгнет сообщением о сбое. Но на деле Ви никак не мог оторвать взгляд от дохлого киберпсиха, чья рука безвольно пугающе сокращалась от беспорядочных импульсов обгоревшего экзоскелета. Не верил. Не мог. Отказывался. Но это так глупо, просто бесполезно. Закрыть глаза и притвориться, что ничего не происходит. Соло попал под пристальный, нечитаемый взгляд. Махнул невыразительно истлевшей сигаретой и свесил голову, стараясь выглядеть невозмутимо. «Просто устал», — просипел бы Ви, если бы в нем остались силы хоть на что-то, кроме того, чтоб заставлять себя дышать. Но Сильверхенд ни на йоту не выглядел убежденным. Джонни чувствовал себя просто ущербным. Беспомощным. Он ненавидел это чувство, и ненависть разъедала его еще больше, до мяса. Ярость и страх вперемешку с полным бессилием вцепились когтистыми лапами в глотку, драли грудь. Он всегда знал, как бороться со своим врагом: приставляешь дуло к виску, и тебя ничего уже не может остановить — уверенно жмешь на спуск. Сильверхенд справлялся с любыми трудностями, для него не существовало преград. Но теперь его враг неосязаем. Бестелесный. Он пожирает Ви день ото дня все больше, оставляет в нем глубокие, кровоточащие дыры. И Джонни не может взять его на прицел. Не может приставить дуло к виску Ви. Это путь в один конец. Чуда не случится. И соло уже ступает этой тропой. Назад дороги нет. Никакого спасения тоже нет — он обречен. В бою ему не стало лучше. Нет никакого облегчения. Выработалась привычка, подобно резистентности к дури — Ви больше не берет. Он не получает никакого кайфа, дикого прихода, пробирающегося под шкуру, когда выложился на максимум, справился с непростой задачей. Уже не вставляет. Ему нужно больше. Больше боли, больше крови. И сейчас он воочию увидел, что его ждет. Взглянул глаза собственной смерти. Вот оно, его будущее. Психопата, от которого день за днем отшелушивается человеческая оболочка. Психопата, который день за днем выгнивает изнутри, погружаясь на самое дно распадающегося в прах рассудка. Психопата, который собственными руками вколачивает гвозди в крышку своего гроба. Когда-то он сделает Джонни больно. Невыносимо, смертельно больно. А потом какой-нибудь натасканный соло или Макс-Таковский пес всадит ему, одичавшему, окончательно утратившему связь с реальностью психу, мощную дробь в затылок. Хотелось закончить все быстро, прямо сейчас. Подчиниться. Проползти по стеклу, прямо к блестящему под разбитой кушеткой стволу, сунуть дуло в рот и закончить все просто здесь, на месте. До того, как наступит точка невозврата. Просто не видеть. Не думать. Не чувствовать. " — Твой выбор: ты либо сдаешься голосам в своей голове, либо борешься до конца". Правда что там, в конце — Ви никто так и не ответил. Какой смысл бороться? Все это неизбежно. Просто не имеет смысла. Ви ожидает страшная болезненная кончина, когда собственная жестокость окончательно доведет его до полного безумия. Ждет ли это его завтра? Или же через месяц? Где та грань, ступив за которую, он безвозвратно себя потеряет? Если уходить - только на собственных условиях. Сгореть быстро и, сука, ослепительно ярко. Дотла.