Безродный принц

       Кэйа внимательно проследил, как взволнованно напряглись руки Дилюка. Белые пальцы сжали край одеяла. Голубоватые венки выступили на ладонях и запястьях, исчезая под рукавами мятой рубахи, как десяток тонких ручейков. Было так непривычно и странно видеть безукоризненного господина Рагнвиндра таким… Кэйа не мог подобрать правильное слово, чтобы описать, каким сейчас перед ним предстал Дилюк.        Кэйа вообще не должен был видеть его в таком состоянии. Это неправильно, нечестно по отношению к самому Дилюку. Неужели он сам этого не понимал? Кэйа мог бы горделиво вскинуть подбородок, ухмыльнуться уголками рта — едко, насмешливо, как он делал всегда, — и всем своим видом продемонстрировать, насколько сейчас господин Рагнвиндр был слаб и немощен перед ним. Но у Кэйи не было сил. Какая-то сверхъестественная слабость сковала его всего — от макушки до кончиков пальцев, — будто тело само сопротивлялось таким мыслям.        Дилюк неотрывно наблюдал за ним, как всегда, выжидал, пытаясь предугадать следующий шаг. Но почти никогда не угадывал. Кэйа сжал губы в тонкую линию, медленно, словно оседая, присаживаясь на край кушетки у постели Дилюка. Почему и для чего он остался? Он зарылся руками в волосах, скрываясь от пламенного взгляда, и опустил голову. Молчание было холодным, как зима за окном. Дилюк не вымолвил ни слова, лишь дышал — слишком громко для такой гробовой тишины. О чем он думал? Хотел ли что-то сказать?        Кэйа шумно вздохнул, глубоко и тяжело, и украдкой поднял взгляд: Дилюк сидел ровно, все так же сжимая в руках одеяло, и смотрел на тонкий просвет между шторами. Уже светало. Утренний луч нежно-желтой ленточкой скользнул по носу Дилюка, затем опрометью упал на рельеф груди, замер и пригрелся. Как живое существо. Несмотря на то, что грудь Дилюка, дыша, тихо приподнималась и опускалась, луч не хотел покидать её и действительно стал походить на сумбурный мазок на молочно-белом холсте.        К нему так тянуло. Черт возьми! Кэйа замотал головой и, кажется, до крови прокусил губу. Ему хотелось выругаться. Сильно. Вцепиться себе в волосы крепче и завопить что есть мочи. Разбить что-нибудь. Голышом выбежать на улицу и упасть в снег. Зарыдать в конце-то концов, проклиная все, на чем свет стоит. Но он не мог себе этого позволить, иначе потревожил бы Дилюка. И солнечный лучик навсегда бы соскользнул с его груди, исчезнув восвояси. А Кэйе хотелось еще хотя бы минутку посмотреть на него.        Дилюк прикрыл глаза, втянул воздух носом, чуть-чуть подался назад. Его губы разомкнулись, будто он собирался что-то сказать. Кэйа посмотрел на него исподлобья, все еще не разгибаясь. Он, наверное, выглядел так, будто хотел спрятаться ото всего мира. Возможно, так оно и было.        — Ты… — голос Дилюка приобрел прежнее звучание: он больше не был хриплым спросонья. Кэйа напрягся, даже почувствовал, как навострился его слух…        — Господин! Слава богу, Вы проснулись, — Кэйа так расстроился, что даже не понял, кому принадлежали эти слова. Да оно было неважно: в этот момент Кэйа одинаково ненавидел и Руби, и Аделинду, появившихся совсем некстати.        Дилюк тут же переключился и сделался строже: взгляд приобрел привычную осознанность.        — Я в порядке, — сказал он, кивая. Аделинда подошла к нему ближе и поклонилась. — Надо поговорить, — обратился он к ней, заглядывая в глаза.        — Разумеется, — согласилась Аделинда. — Но сперва позвольте о Вас позаботиться. Кэйа? — она кинула взор в сторону того, намекая на то, чтобы он покинул комнату.       Ну, хотя бы не приказывала, как раньше, — и на этом спасибо. Кэйа встал, пристально посмотрел Дилюку в лицо. Тот застыл на мгновенье, его губы дернулись — да что было в его голове, черт возьми?! Кэйа разозлился и поспешно вышел в коридор, ведь понимал, что еще одна лишняя секунда — и он сам бы выгнал Аделинду, лишь бы узнать, что хотел сказать ему Дилюк.        Кэйа с остервенением плюхнулся на свою кровать, стиснул зубы, пытаясь запихнуть куда подальше ярость, отчаяние и чувство безысходности, рвущиеся наружу. Он наконец-то свободен, ведь так? Может идти, куда ему вздумается — да хоть в само жерло, куда его всегда так манило, и никто даже не подумает его останавливать. Так почему же, черт возьми, он не идет?        Здравый рассудок убеждал Кэйю успокоиться и наконец-таки всё обдумать: каждую деталь, каждое слово, всё, что с ним случилось. Выстроить логическую цепочку и наконец хоть что-нибудь понять.        Господин Лоуренс покусился на владения Рагнвиндров. Дилюк узнал об этом — скорее всего благодаря Эоле, — и устроил помолвку, которая стала отвлекающим маневром. Праздник в честь нее изначально планировался как потенциальное столкновение с кланом Лоуренсов, не так ли? Ведь Дилюк был готов к тому, что будет схватка. Даже появление Фатуи, которые были в сговоре с Лоуренсами, Дилюк предвидел. Но он совсем не ожидал двух событий: предательства его людей и прихода такого огромного количества Фатуи, тем более во главе с самим Предвестником. Всё могло закончиться гораздо хуже, если бы не план Эолы и внезапная помощь Ниала. Прикинувшись одним из Фатуи, Ниал на глазах у стражи и самой Эолы убил господина Лоуренса, тем самым разорвав партнерство и настроив людей Лоуренсов против Фатуи. Что дальше? Эола отозвала своих людей и покинула поместье… Скорее всего она прячется у себя, укрепляет армию и смиряется с мыслью, что теперь она — глава своего рода.        Кэйа встал, принялся обходить небольшое пространство выделенной ему комнаты и кусать губы — от запутанных и быстро меняющихся размышлений. Панталоне сказал, что он и Крепус раньше были напарниками. Покойный господин Лоуренс тоже сотрудничал с Фатуи… Кэйа был уверен, что это незаконно — ведь само присутствие Фатуи и тем более Предвестника на территории Мондштадта без лицензии, подписанной Министром, было запрещено.        Если это Дилюк напал на Альберихов, если это он взял Кэйю в плен — почему тогда Панталоне знал обо всем? Может, Дилюк тоже играл нечестно и прибегнул к помощи Фатуи? Нет, ведь иначе Панталоне не объединился с Лоуренсами, а остался бы на стороне более могущественного Рагнвиндра. К тому же Дилюк понятия не имел о том, что Панталоне в Мондштадте.        Кэйа нахмурился, ткнувшись лбом в стену и замерев на какое-то мгновение. Кое-что не складывалось во всеобщей картине происходящего. Междуклановые войны — это все привычно и естественно, как бы страшно это ни было, — но причем здесь он? Почему Панталоне знал о том, что Кэйа находится в поместье Дилюка? Почему приказал взять его живым, а не убить? Почему назвал его «потерянным» мальчишкой? И если учесть слова, сказанные Дайном... Всё медленно вытекало в одну болезненную истину, которую было так тяжело принять.        Кэйа отшатнулся от стены, выругавшись. То, что пришло ему на ум, не обрадовало его. Эта мысль была убийственной, но почему-то казалась единственной правильной мыслью. Она, как часть головоломки, идеально сочеталась с остальными деталями. Все внутренности Кэйи скрутило в один жесткий узел, стоило ему подумать о том, что его довод правдив. Этого просто не могло быть… Не могло… Но Кэйа все равно понимал: скорее всего, так оно и было. Его затошнило от волнения, голова пошла кругом, на языке застыли слова отрицания, которые так и не смогли сорваться с него.        Кэйа, примерзший к одному месту, вдруг отмер и быстрым шагом вышел из комнаты. Несколько секунд — и он распахнул дверь в спальню Дилюка. Аделинда, сидевшая рядом с господином, удивленно и строго взглянула на нежданного гостя, замолкнув на полуслове. Кэйа тяжело дышал, словно раненый в грудь. Его взор мигом нашел лицо Дилюка, не менее удивленное и озадаченное.        — Это не ты убил его, — вытолкнул из себя Кэйа, и эти слова острым лезвием, плавно и изящно, проскользили по его языку. Казалось, рот наполнялся горячей и горькой кровью. Дилюк непонимающе смотрел на застывшего в дверном проеме Кэйю, а затем выпрямился, лишь немного сморщившись от боли.        — Пожалуйста, выйди, — произнес он ровным голосом, и Кэйа крупно вздрогнул, подумав, что этот приказ адресован ему. Но оказалось, что Дилюк обращался к Аделинде. Она сжала ткань платья и едва слышно вздохнула. Для того, чтобы Аделинда прошла, Кэйе пришлось посторониться, но тело словно не слушалось его. Дверь захлопнулась, но Кэйа был уверен, что вряд ли Аделинда ушла куда-то далеко — она все еще была рядом, чтобы в любой момент прийти своему господину на помощь. Это было правильно, ведь Кэйа совсем не понимал, на что он был способен в этот момент. Его рассудок дал глубокую, неизлечимую трещину.        — Кэйа.        Руки Кэйи самовольно сжались в кулаки, напряженные до предела, а дыхание сбилось настолько, что в легкие почти совсем не поступал воздух. Дилюк снова позвал его, и Кэйа судорожно дернулся лишь от одного звучания своего имени. Мир вокруг него плыл — размытые тени, очертания мебели, силуэт Дилюка, — все вокруг было то чересчур четким, то, наоборот, мутнело и чернело, как картинка за грязным стеклом.        — Это не ты убил его, — повторил Кэйа, сам не поняв, кричит он или говорит шепотом. Он не мог контролировать ни единое действие, которое совершал. Ненависть и боль закипали внутри, терзали его, как беспощадные звери. — Не ты убил моего отца. Упоминание отца молотом ударило по вискам — почти до потери сознания.        — Нет, — согласился Дилюк, кивнув. — Это сделали Лоуренсы.        Кэйа почувствовал, как уголки его губ задрожали. Лоуренсы. Это сделали Лоуренсы.        — Почему они не убили и меня? — голос, как и губы, дрожал. Кэйа старался держаться и дышать. Дилюк видел это.        — Я не знаю, — признался Дилюк. — Тебя прислали ко мне без объяснений. Оставили лишь небольшое письмо.        — Что в нем было?        Дилюк отвел взгляд, поджав губы.        — Что ты мой подарок. Игрушка, с которой я могу сделать все, что захочу. Отомстить, например, — спустя долгие секунды рассказал Дилюк. Кэйа не понимал, как ему поступить. Его разрывало от боли — смерть казалась непозволительной роскошью.        — Тогда почему ты не убил меня?        Дилюк не нашел слов, чтобы ответить. Он молчал непозволительно долго. Кэйа сделал шаг вперед и чуть не упал в пропасть беспробудного отчаяния, которая распростерлась перед ним, как пасть гигантского чудовища.        — Нет, Дилюк, — горькая улыбка болезненно возникла на губах. — Ты не убил… Ты уничтожил меня. Играл со мной в эти молчаливые игры, заставлял ненавидеть, верить в то, что источник всех моих проблем — это ты. Тебе и правда нравится смотреть, как я страдаю? — улыбка неуверенно задрожала. — Нравится видеть, как я теряюсь в догадках? Как я слепо пытаюсь понять, что же на самом деле произошло с моей жизнью?        — А ты ждал жалости от меня? — хмыкнул Дилюк, покачав головой. — Ждал объяснений? Кэйа, я живу в этом аду с той самой минуты, когда твой отец… — он не смог договорить.        — …убил твоего? Да, Дилюк, это действительно так. Пора принять это как данное. Мой отец убил твоего отца. И знаешь что? Я совсем не горжусь этим.        — Раньше ты говорил мне другое, — рыкнул Дилюк. Он, несмотря на ранение, откинул с себя одеяло и тоже встал, не в силах оставаться на одном месте. По пояс оголенный, Дилюк все равно выглядел статно и достойно. — Ты всем своим видом показывал свою ненависть ко мне. И я даже не мог понять почему! Может быть, это мне нужны объяснения, Кэйа?        — Я был уверен, что смерть моего отца — твоих рук дело, — прошипел Кэйа, отходя назад — дальше от Дилюка, чтобы не чувствовать его рядом с собой. — Я ненавидел тебя за это. И я все еще ненавижу, но… теперь по другим причинам.        — Но ты все равно спас меня, — оборвал его Дилюк, приближаясь и загоняя Кэйю в угол. — Аделинда рассказала мне.        Кэйа прикусил губу, все еще пытаясь избежать густой тени господина Рагнвиндра, которая неизбежно наступала на него.        — И… Значит, ты спас меня, несмотря на то что думал, что я убил твоего отца и сломал твою счастливую беззаботную жизнь. Это вызывает еще больше вопросов. Сможешь объясниться?        — Иди к черту, — просипел Кэйа, отталкивая Дилюка от себя. — А ты сможешь объясниться, почему приказывал заботиться обо мне каждый раз, когда я едва не погибал?        — Не смогу, — честно и открыто ответил Дилюк, хватая Кэйю за запястье и возвращая его на место. — Я сам не знаю. До сих пор в голове не укладывается, почему я оставил тебя в своем поместье, а не вышвырнул на независимые земли, как последнего отщепенца.        — Может, ты просто соскучился? — едко ухмыльнувшись, Кэйа вырвал свое запястье из хватки Дилюка. — В детстве мы с тобой часто резвились, припоминаешь?        Дилюк стиснул зубы. Его бледное лицо снова словно подсвечивалось, как будто Дилюк запрятал внутри себя само солнце. Кэйа отвел взгляд, не в силах выдержать такой долгий зрительный контакт с вишневыми глазами. Дилюк не обрадовался этому и жестко сжал пальцами лицо Кэйи, заставляя его опять взглянуть на себя. Холодные пальцы почти болезненно впились в кожу на щеках, но Кэйа даже не сморщился. Его сердце подскочило к горлу, а затем тяжело упало в самый низ живота.        — В детстве ты был поприятнее, — все еще сжимая зубы, прорычал Дилюк. — Или, быть может, мне так казалось.        — Отпусти меня.        — Я уже однажды отпустил. И что в итоге? Ты снова оказался у меня, — жесткая улыбка Дилюка прорезалась на его лице. — Как будто сама судьба сталкивает нас вместе. И каждый раз делает обстоятельства все хуже и хуже.        Кэйа стиснул крепкое запястье Дилюка, пытаясь оттянуть его от своего лица.        — Отпусти, Дилюк, — из-за того, что Дилюк держал его в железной хватке, Кэйа чувствовал себя еще унизительнее, чем раньше. Как же он ненавидел все, что было связано с Рагнвиндрами…        — Ты все еще мой наложник, Кэйа, — ввернул Дилюк. — И ты сам захотел им стать, кстати говоря. С чего вдруг мне слушать тебя?        Кэйа едва не задохнулся от возмущения. Оно распирало его изнутри.        — Твое звание аристократа сейчас на ладан дышит. Забыл, что твое имение захвачено, а ты, вроде как, в бегах?        Хватка Дилюка чуть ослабла, но огонь в глазах, отнюдь, не погас. Кажется, он не гаснул почти никогда. Кэйа, воспользовавшись коротким замешательством, наконец-то вырвался из рук Дилюка и пихнул его плечом к стене, одерживая над ним верх. Быстрое мгновение ушло на то, чтобы схватить единственный предмет на комоде, — серебряный гребень для волос с заостренными зубцами. Дилюк ухмыльнулся, осознав, что теперь Кэйа придавливает его к стене и прижимает к его горлу что-то отдаленно похожее на холодное оружие.        — Ну? — поторопил Дилюк, изящно вскинув брови. — Чего ждешь? Перережь мне горло.        — Берешь меня на слабо? Знаешь ведь, что могу.        Дилюк пожал плечами, неоднозначно хмыкнув.        — Делай, что хочешь. Я перед тобой — без оружия и без сожалений.        Кэйа ахнул, отстранившись от Дилюка. В его голове пронеслось что-то болезненное, заискрилось и, кажется, даже ехидно хихикнуло. Вот и попался.        — Что ты сказал?        Тот не сдвинулся с места — он, видимо, вообще не собирался этого делать, — хотя Кэйа все еще мог напасть на него.        — То, что было в твоем послании для меня, — объяснил Дилюк, разводя руками. — Вот, смотри. Сейчас я слабее тебя, к тому же безоружен. И даже не собираюсь уходить. А ты?        Кэйа опустил взгляд на руки — пальцы все еще сжимали гребень. Он вдохнул побольше кислорода и зло посмотрел на Дилюка исподлобья.        — Зачем ты это делаешь?        — Я обязан тебе жизнью, — Дилюк говорил с ним слишком честно, даже его глаза сверкали совершенно искренне. Кэйа нахмурился, сжимая в ладони гребень так сильно, что зубцы оставили маленькие следы на коже. Физическая боль помогала ему не терять связь с реальностью, возвращала из омута мыслей обратно на землю. Кэйа отошел в сторону, оставляя Дилюка у стены.        Состояние Кэйи едва можно было назвать стабильным. За этот день его эмоции сменились несколько раз, варьируя от черного отчаяния до страстной ненависти, и причиной этому был Дилюк. Всё его существо. Глаза, жесткая улыбка, ровный тембр голоса… Кэйа попросту не мог определиться, что ему чувствовать в этот момент. Дилюк не предлагал ему перемирия, но его глаза обещали слишком многое. Кэйа больше не мог смотреть в них.        «Без оружия и без сожалений». Это и правда то, что однажды написал Кэйа, пока приходил в себя после второго неудавшегося побега. Но он и подумать не мог, что никчемная записка действительно попадет в руки Дилюку. У Кэйи было ощущение, словно его ударили по больному месту. А Дилюк делал больно вдвойне, иногда даже не подозревая об этом.        И что он должен сказать Дилюку в ответ? Что он вообще мог сказать после того, что они оба пережили? Кэйа обернулся на Дилюка, тоскливо рассматривая его. Даже изувеченным господин Рагнвиндр не терял самого себя. Он был выкованным из камня, только мягкого и теплого.        — У тебя кровь, — тихо хмыкнул Кэйа, указав взглядом на кровавое пятно на белом бинте, которым был обмотан живот господина Дилюка. Он вдохнул — медленное вздымание белоснежной груди, — и кончиками пальцев осторожно дотронулся до раны. Шикнул от колючей боли, сморщив нос, и обиженно нахмурился. Прямо как ребенок. Кэйа сам не заметил, как улыбнулся уголками рта, будто наблюдал за чем-то забавным.        — Аделинда за дверью. Пусть наложит новую повязку, — с уставшим вздохом он сжал пальцами переносицу, потирая ее. Голова гудела. Мысли окончательно запутались. Дилюк был таким близким и таким живым. Это все совместилось в одно, и Кэйю снова начало подташнивать. Сильные потрясения плохо сказывались не только на его рассудке, но и на здоровье.        Аделинда и правда оказалась тут как тут — Кэйа почти не сомневался, что она слышала весь их нескладный диалог, — и с прежней строгостью вновь уложила раненого господина в постель.        Кэйа незаметно для них обоих закрылся в своей комнате и попытался заснуть в холодной кровати. Но кроме сна к Кэйе приходили быстротечные, невозможные мысли: об отце, о Лоуренсах, Панталоне и Дилюке. Обо всем, что хотя бы на тонкую нить было с ним связано.