Тэхёну хочется выть. Впервые за всю свою небольшую жизнь ему хочется выть смертельной тоской в голосе. Он запирается в комнате, где расхаживает какое-то время, как неприкаянный, мается, смотрит куда-то мимо. В глазах отражается скрытое беспокойство, там Чонгук в них застрял, как игрушечная снежная страна под стеклом: весь раненый и в крови, побитый и удручённый. У Тэхёна в груди дрожит то, что давно умерло и выцвело. Наверное, слабый сгусток птичьего сердца рвётся из клетки на последним издыхании — хочет на свободе испустить вздох, но Тэхён прижимает руку к груди, просит молчать глупое и не рваться туда,
к нему. Не сейчас, когда Тэхён еле сдерживает слёзы и желание пойти к нему и посмотреть на него. Не сейчас, когда он снова прошёл мимо. Не сейчас.
Он чувствует себя каким-то комнатным растением — неодушевлённым, одним словом. Тэхён по инерции расхаживает туда-сюда. Обнимает себя за плечи дрожащими руками, молчит. В голове нет мыслей, а чувства странные и пугающие, на уровне непонятного ему, — атавизм в чистом проявлении. Этим атавизмом и живёт, рвётся туда, вперёд, но дверь закрыта, а выйти за неё всё же боится. Чонгука увидеть боится. Ему так больно за него всё время, что кажется, если столкнётся воочию, то птица внутри груди завопит страшным и истошным криком и умрёт внутри него окончательно. Поэтому он всего лишь ходит туда-сюда и не строит иллюзий. Чонгук там, за дверью. Раненый и избитый, возможно, и покалеченный.
Тэхён давится воздухом, задыхается им. Непрошенные слёзы наворачиваются на глаза, и он проклинает свою эмоциональную нестабильность, когда больно постоянно, крошится и крошится, одними лишь трещинами покрывается что-то внутри, совсем слабое и никчёмное.
Он от безумия выходит из комнаты. Вслепую, как котёнок, тычется прохладным носом вперёд, на ощупь находит дверь в противоположную комнату. Тэхён просто стоит и смотрит на неё тяжёлым и измученным взглядом, сжимая собственную руку в кулак. Он не знает, что скажет и хочет ли говорить вообще — он ничего не знает. Но когда дверь открывается, а хозяин этой комнаты смотрит непроницаемо-тупо, птица внутри него тихо ноет, сдирая собственные крылья о золотую клетку. Боится, глупая, но всё равно к нему рвётся, к дорогому человеку, превращая свою свободу в кровавые ошмётки.
— Тэхён? — собственное имя слышится так непозволительно жутко. Почти ненормально. Тэхён привык, что он безымянный мальчик, мальчик-инвалид, поэтому лишь опускает взгляд вниз.
Чонгук молчит долго. Просто стоит и смотрит, а Тэхён лишь хочет убедиться, что все с ним вполне нормально, хотя бы на физическом уровне, потому что Чонгук в свою душу его никогда не пустит.
— Заходи, — коротко бросает и пропускает вперёд. Тэхён мнется на пороге, умирает внутри от страха. Птица забивается внутрь клетки, дрожит. И Тэхён прекрасно понимает птичье сердце: ему также страшно.
Также непонятно больно.
Тэхён аккуратно заходит, озирается по сторонам. У Чонгука комната, как у типичного подростка: вся обклеенная плакатами рок-групп и другими сольными исполнителями. На плакатах везде вырисовано «R.I.P.» чёрной тушью и гуталином, пахнет запахом протеста и отчаяния. Тэхёну немного грустно, что Чонгук здесь бывает практически один. Ведь никто не заходит в его комнату, музыку его любимую не слушает и не рисует тушью ресницы. Друзья где-то вечно там, за пределами этого страшного дома, а здесь только разруха и одиночество. Тэхён глупо-глупо надеется, что пробудет здесь немного дольше, подышит Чонгуком и его интересами, проникнется им хоть чуть-чуть сильнее. Хотя, куда ещё сильнее?
Чонгук идёт дальше, не оборачиваясь. И Тэхён идёт за ним, видя его опустившиеся плечи и копну взъерошенных волос, как у воробья. Воробьи — одинокие птицы.
Все птицы одиноки. Тогда почему его птица внутри мучительно воет от тоски, пытаясь уместиться к Чонгуку в ладонь?
Они останавливаются возле незастеленной постели, куда Чонгук забирается с ногами. Он выглядит таким крохотным среди хаоса в этой комнате, из-за чего Тэхён лишь слабо улыбается.
— Я всё время думал, как поговорить, — начинает он, и Тэхён видит, как дрожит его израненная губа, ощутимо хочет к ней прикоснуться и стереть малейший намёк на рану и ту боль, что Чонгук, возможно, испытывает, пытаясь улыбнуться. Можно ему его раны себе забрать, чтобы тот не страдал? Тэхён привяжет их к своему сердцу, чтобы навсегда и надолго. Лишь бы Чонгук только улыбался.
— Мама мне всё рассказала, — продолжает Чонгук и смотрит на Тэхёна прямо. Прямо и строго, словно что-то понимая и осознавая. По-взрослому. Так на него только мама смотрела раньше, пока была жива. — Я не знал, что такое может произойти с ребёнком. Я не знал, что ты подвергся этому в совсем ещё юном возрасте. И мне стыдно за ту боль, что причинял тебе своими словами, — Тэхён от удушья, наверное, скоро умрёт, потому что начинает задыхаться слишком часто. А Чонгук ещё так смотрит странно, с таким отчаянным сожалением, что хочется лишь выть, дрожать в этом комнате эмоциями, прошибаемый ими насквозь.
— Но за Чимина извиняться не буду. Я тогда действительно разозлился, — честно говорит Чонгук и встаёт с кровати, близко подходя к Тэхёну. Птица в груди слабо стонет и безумно хочет вырваться из клетки, к Чонгуку, к нему в сердце и на ладонь, но Тэхён просит снова молчать глупое. Не сегодня.
— Он же, понимаешь, нравится мне. Влюблён я в него, — Чонгук говорит и слабо смеётся. Неловкости в его взгляде слишком много, ведь впервые признаётся кому-то, что любит. А Тэхён снова ненавидит себя намного больше. Потому что он не Чимин. Он не красивый, как Чимин. Не талантливый, как Чимин. Он вообще нездоровый совсем, калека умственно и физически. И от этого так больно, что хочется плакать. Прямо здесь и при нём, чтобы он мог это увидеть и, возможно… Пустое «
возможно» застревает в голове. Тэхён просто опускает голову. Больно не быть любимым в ответ. Больно видеть того, кем дорожишь, но не слышать этого в ответ. Но Тэхён правда не жалуется. Ему достаточно лишь быть рядом, пугаться с пустяков и без и так беззастенчиво влюбляться снова, видя перед собой этого ребёнка и молясь за его спокойствие каждую секунду.
Тэхён слишком ранимый. Потому что болен везде и
навсегда. Это «навсегда» будет болеть всегда, и Тэхён надеется, что это не закончится. Болеть любовью — это больно, но не болеть и вовсе страшнее вдвойне. Некому отдавать себя, а Тэхён итак слишком многих потерял, чтобы потерять и снова.
— И этот диалог между нами ничего не значит, — фыркает Чонгук и улыбается щербато, так искренне, что на губах дрожит ответная улыбка. Тэхён её не прячет и правда улыбается в ответ, стараясь выразить этой улыбкой лишь сплошную привязанность, которая струится по венам, спутывает их, как клубок красных ниток.
— И пожалуйста, постарайся беречь себя.
Тэхён лишь кивает. Кивает и улыбается. Ему хочется засмеяться и что-то сказать, но Тэхён себя же и стесняется, поэтому только глазами смотрит, показывая в них всё, что есть: и радость, и окрылённость, и жизнерадостность. Что только не подбери, чтобы описать его глаза сейчас, везде это будут синонимы к слову «счастье»
Тэхён мнётся на месте, идёт к выходу. С Чонгуком не прощается, ведь итак сказал всё, что хотел. А сокровенное внутри — пускай птица хранит и печалит, то больное, из-за чего Тэхён поплачет, оставшись только наедине с собой.
Чонгук так и не скажет ему ничего больше вслух. Не скажет, что больному мальчику очень идёт улыбаться. И пускай, ради бога, он будет улыбаться немного чаще обычного.
***
Тэхён старается не выделяться в школе. Просто сидит на месте и не смотрит на кого-то слишком пристально. Так намного легче, ведь делиться своим счастьем он сейчас не собирается. А Тэхён действительно пока счастлив. Он прячет это счастье, ведь оно любит тишину. И Тэхён, собственно, тоже.
Но Чимину, кажется, всё равно. Он тесно прижимается к Тэхёну, обнимает его крепко-крепко и улыбается. Тэхён видит, что тот действительно счастлив быть с ним, и улыбается ему в ответ.
Он не может так просто взять и обвинить Чимина. Это не его вина, что он замечательный. Не его вина, что Чонгук к нему тянется, как и Тэхён к нему, не виноват, что Тэхён — больной мальчик, глотающий таблетки, а не танцор, которым является прекрасный Чимин. Он не виноват, что Тэхён просто не Чимин.
Чимин продолжает что-то рассказывать, обнимая Тэхёна сильно и смотря на него слишком ярко и искренне. Чимин — сама искренность, и Тэхён старается в отношениях с ним быть честным хоть немного. Поэтому немного отстраняется. И немного обижается, ведь Чимин лишь смеётся в ответ так красиво. Почему он такой идеальный?
— Ты от меня взгляда не отводишь. Что, влюбился? — спрашивает Чимин и хватает его за руку, сцепляя их пальцы, и смеётся. Тэхён отрицательно качает головой, но руки не отнимает. А Чимин зачем-то перестаёт смеяться и серьёзно говорит:
— Жаль. А я походу в тебя… — не договаривает, потому что видит подходящего к ним Юнги и вздрагивает. Тэхён тоже немного вздрагивает, ведь это тот самый Юнги, оставляющий на его руках синяки-проволоки и ядовитые цветки где-то на рёбрах. И этот Юнги сейчас смотрит жутко-серьёзно.
— Что, Чонгуку не дал, мне не дал, решил калеке дать? — Чимин весь резко бледнеет, вскакивает с места. Он резко кидается к Юнги, кулаком припечатывает прямо в скулу, чтобы долго держал свой рот свой на замке.
— Вы с Чонгуком оба отморозки, — выплёвывает Чимин, — ненавижу вас обоих, — его откровенно трясёт, а Юнги почему-то пугается так же, как и Чонгук тогда, пугается за Чимина. Тянет руки и сжимает плечи Чимина. Ничего не говорит, но Чимин заметно успокаивается, стушёвывается.
— Не трогай его, пожалуйста. Ведь я… — Чимин не договаривает, но Юнги и не нужны слова. Он лишь обречённо выдыхает, но обнимает Чимина в ответ.
А Тэхён не понимает, что Чимин имеет в виду, почему говорит какие-то странные вещи и пугается за него, но ему всё равно. Он ищет Чонгука в толпе, и когда находит, то снова улыбается, видя, как ему машут рукой в ответ.
Он хочет смеяться. И птица внутри тоже отворачивает голову от клетки, смотрит на небо, даже если и заперта, всё равно мечтает туда взлететь.
Небо — это Чонгук. Это его взгляд и слабая улыбка. И Тэхён хочет туда улететь и остаться в этой синеве навсегда, чтобы немного познать хоть какое-то счастье.
Ведь мальчик-инвалид заслуживает хоть немного пугающего спокойствия и крыльев за спиной. И чтобы без боли. Просто так.
Мальчик-инвалид лишь просит об этом, пока птица внутри тихо воет о чём-то страшном и сломленном.
Ведь мечты никогда не сбываются, но Тэхён и не просит, лишь слабо мечтает, когда видит Чонгука.
И может быть, немного надеется, что Чонгук улетит вместе с ним.
Куда бы мы ни пошли, мы ищем солнце,
Нам некогда взрослеть, мы вечно в бегах.
Говорят, мы сгорим в аду, а я так не думаю…
