Гарри Поттер и Полукладбище Лунопухов

      — Сядь! — по какой-то непонятной причине Драко не смог противостоять приказу гриффиндорки: ему даже на мгновение показалось, что это не он наложил на нее «Империус» чуть больше недели назад, а она на него. Он упал на диван и уткнулся лицом в ладони; его плечи тряслись от рыданий.       — Выпей! — почему-то обычно более устрашающий тон Поттера такого действия на слизеринца не оказал. Драко вскинулся, скаля зубы, готовый вскочить…       — Я сказал — выпей. Тебе нужна холодная голова.       Драко плюхнулся обратно, взял предложенную фляжку и опрокинул ее прямо в рот. Глотку обожгло чем-то сравнимым по силе с Адским Пламенем. А вот мозг словно бы обдало прохладой. Он закашлялся, чувствуя, как с каждым резким судорожным звуком из него выходит истерика.       — Новолунный Спокойник, — пояснил Поттер, движением невооруженной руки призывая упавшую на коврик пустую емкость. — По мне, так сильно эффективнее Умиротворяющего Бальзама будет.       Драко кашлянул еще два раза и постарался натянуть на лицо уже почти в клочья разорванное выражение холодной надменности. Не то чтоб оно и раньше держалось в присутствии мордредова Поттера больше нескольких секунд, но он старался. Правда старался.       — Мисс Грейнджер, — обернулся он к девушке. — Прежде всего я должен признаться в совершенном против Вас…       — Читайте, мистер Малфой, — она быстрым и почти таким же точным, как у Поттера, движением протянула ему сложенный лист пергамента. — Полагаю, это снимет многие Ваши вопросы. Что до «Империуса» — то Вы наложили его на меня по моему же прямому приказу, — она подумала и уже менее решительно добавила: — В порядке службы своему сюзерену. Службы магией, если быть совсем уж точным.        — Ты… Ты — мой сюзерен?! — он прочитал один из явно написанных его собственной рукой абзацев несколько раз подряд, но текст меняться решительно отказывался, несмотря на все его старания не поверить ему. — Ты… Э… Ну… Моя Леди, — он склонил голову в приличествующей ситуации степени.       — Садитесь, вассал, — усмехнулась магглорожденная. — Будем восстанавливать Ваши воспоминания.       — Но… Но «Обливиэйт»… Ты не можешь вот так просто.       — Это НЕ «Обливиэйт», — тряхнула шевелюрой девушка, разминая пальцы; Драко припомнил, что она всегда делала так перед тонкой и сложной работой. Интересно, играет ли она на фортепьяно? — Точнее, не совсем «Обливиэйт». Не классический.       — И… что же это?       — Продвинутые Чары Памяти, — пожала плечами она. — Когда-то давно профессор Дамблдор предположил, что в определенной ситуации я могла бы стереть память своим родителям о том, что у них вообще была дочь. Ну знаешь, как это делали в Америке еще тридцать лет назад, отбирая волшебных детей у обычных родителей… пока закон Раппопорт не отменили.       — Но они…       — Да, я в курсе, что американские авроры тогда действовали… довольно грубо. Но мне нужно было, чтобы при необходимости я могла бы эту память восстановить. Не то чтобы я и правда собиралась это делать, в смысле, стирать память обо мне, но… но пригодилось. Не шевелитесь, мистер Малфой.       Драко едва успел удивиться, с какого перепугу известный магглолюб Дамблдор подал такую жутковатую идею Грейнджер, но… Но в его уже почти спокойном мозгу словно бы рухнула завеса, скрывавшая и Тайную Комнату Основателя Салазара, и разговор с Грейнджер около сломанного шкафа, и многочисленные репетиции… Рухнула и погребла под собой свежеобретенное спокойствие.       — Может, еще? — услышал он сквозь собственные подвывания голос Грейнджер.       — Нет. Там все-таки алкоголь, а ему нужна ясная голова. Ну, в рамках возможного.       — Заткнись, шрамоголовый, — прохрипел он, вставая с покрытого ковриком пола и вытирая лицо рукавом мантии: сил не было даже на то, чтобы достать платок. — Я… в порядке.       — Это должна была быть твоя фраза, Гарри, — Грейнджер обернулась к своему… любовнику? Или даже больше? — Ну, по крайней мере, ты обычно врешь именно с помощью этого самого «в порядке», причем именно с таким вот выражением лица.       — Итак, Малфой, — прищурился Поттер. — Ты расстроен оттого, что нынешний… хозяин поместья спит с твоей матерью?       — Причем демонстративно? — добавила Грейнджер. — Я так понимаю — это часть твоего… наказания?       — Не только, — сглотнул Драко. — Он…       Поттер немного помолчал, что-то обдумывая и не решаясь сказать.       — На каком она месяце? — внезапно спросила вместо него Грейнджер.       — ЧТО?!       — На каком месяце беременности сейчас Леди Малфой? Ну… Вдовствующая.       — Я не… Я не знаю! Но ты-то откуда?!       — Это же очевидно, — пожала плечами Грейнджер. — То, что твоя мама покупала Амортенцию, причем уже будучи под «Империусом», мы знаем. Видимо, у Тома без стимуляторов просто не стои́т.       Драко заметил тень гримасы на лице Поттера и подумал, что в любое другое время… Да-а, в любое другое время он не просто оттоптался бы на самолюбии Башки-Со-Шрамом, но еще и джигу сплясал бы… Видимо, тогда, перед школой ему не почудилось, и у Поттера и правда проблемы с «этим делом»! То есть та история, когда мадам Помфри застукала перед Рождеством Поттера и Грейнджер с утащенной из Больничного Крыла персональной кроватью Шрамоголового и взяла с них клятву даже не пытаться делать «ничего неподобающего» до конца года, вполне могла быть блефом!       Впрочем, теперь все это просто не имело смысла.       Ну а о том, что он пересказал этот слух, в числе прочих, Лорду, он расскажет им позже.       — Если бы Том просто спал с твоей мамой, — продолжила гриффиндорка, — ну… Ты, понятно, страдал бы, как это Томом и задумано… Но тогда ты снова попросил бы ее спасти — что, к слову, мы и собираемся сделать. Но ты попросил… страшное. А до того ты пытался убить ее сам. Это значит, там творилось что-то более мерзкое, чем… «право победителя». Я думаю, что Том хочет принести в жертву в рамках какого-то темного ритуала собственного ребенка.       — Или ребенка, которого Том считает собственным, — встрял Поттер.       — Так на каком она месяце? АРГГХ! Тупая жертва инцеста! Живот у нее большой?       — Откуда мне знать, большой он или нет? — огрызнулся Драко. — У меня кучи братьев нет, как у тех же рыжих, так что с чем мне сравнивать?!       — А кстати, почему? — спросил Поттер. — Я про отсутствие братьев и сестер. Это какое-то проклятие? Я посмотрел Книгу Родов, — пояснил он, — у Малфоев уже чуть не тысячу лет в семье один-единственный наследник. Всегда.       — Не знаю, — пожал плечами слизеринец. — Ни отец, ни мама этого не говорили. Наверное, сказали бы после совершеннолетия.       — После пятого июня? — уточнил гриффиндорец.       — Я польщен, что ты знаешь, когда у меня день рождения, Поттер, — хмыкнул уже почти совсем успокоившийся Драко.       — Это важно для Операции, — гриф был совершенно серьезен, — а все, что важно для Операции, знать просто необходимо. Но возвращаясь к…       — Я думаю… Я думаю, это не мой брат, как раз потому, что… Как раз потому, что наследник у Малфоев всегда один. Значит, это не Малфой, а…       — Проклятия, если это, конечно, проклятие, иногда сходят на нет, — пожал плечами Поттер. — Так что не факт, что ребенок Нарциссы не Малфой, а Реддл.       — Не знал, что ты настолько добренький, Поттер. Ты что, готов рискнуть и оставить в живых возможного наследника… своего врага?       — Если ты не в курсе, Малфой, — усмехнулся гриф, — я один из лучших экспертов как раз по вопросу убийства детей. Ну или наоборот, не-убийства. Потому что это именно меня пытались прибить во младенчестве. И именно Том. На всякий случай, понимаешь?       — И что?       — И оказалось, что это не работает, — пожал плечами Поттер. — Причем с тяжелыми последствиями для… пытающегося. И такие последствия случались не только в моем случае, но и в других, подробно описанных в литературе: вот хотя бы ту же историю Эдипа с его папой и мамой возьми. Или Библию с Иродом. Кстати, замечу: Том тогда тоже не знал, я ему угрожаю или не я. Ну и как вишенка на торте — как раз то, что он попытался меня убить, и сделало меня той самой угрозой для него самого. Практика, знаешь ли — критерий истины.       — К тому же, — добавила Грейнджер, — в конце июля мы будем точно знать, кто отец.       — В конце июля?       — Дубина, — вздохнула девушка. — Тупая необразованная слизеринская дубина. Покусанная собственными тупыми и необразованными телохранителями. Для твоего сведения, Малфой, женщина вынашивает ребенка девять месяцев. Ну там возможны, конечно, преждевременные роды, да и обычным порядком плюс-минус пара недель набегает, но… Короче, если твоя мать родит нормального, доношенного ребенка до конца июля, то есть через девять месяцев или меньше с того момента, как твоего отца укусила змея — можно будет тебя поздравить. Причем два раза: первый — с братом либо с сестрой… ну и со снятием семейного проклятия тоже.       — А если… — Драко попытался заглушить внезапно вспыхнувшую надежду. — А если… после?       — Тогда это будет уже Реддл, — пожал плечами Гарри. — И тогда-то мы и подумаем, что с этим мелким Реддлом делать.       — Там ничего не придется делать, Поттер. Лорд… Лорд и правда хочет убить его. Или ее. Я… подслушал. Я знаю тайные ходы — про них даже отец не знал… Я подслушал, как… как он говорил маме, что ребенок ему действительно нужен для ритуала. Собственный ребенок, Поттер. И именно поэтому я думаю, что…       — Ага, — Поттер подпер переносицу кончиками пальцев. — Ага, вот, значит, как… Он пытался убить твою мать сразу после возрождения, как раз в кое-каком ритуале… Но понял, что это будет недостаточно злодейски.       — Недостаточно?!       — Ему нужно разорвать душу еще раз, — пояснил Поттер. — Чтобы скомпенсировать дневник и диадему. А рвать душу — вещь жуткая, особенно если она и так неполная. Так что ему надо было что-то совсем уж мерзкое совершить, простого убийства было недостаточно для еще одного раскола. Тут нужно было что-то вроде…       — Что-то вроде «козленка в молоке матери его», — пробормотала Грейнджер. — Как раз то, про что говорил Чародей Гольдштейн! Видимо, каждый следующий хоркрукс требует еще большего злодейства, чем предыдущий!       — Это… Это были якоря души?! — Драко выглядел пораженным. — Та книжка, которую хранил отец, и диадема, которую я…       — Ага, — кивнул Поттер. — Они самые. И он, потеряв минимум два из них, решил сделать еще хотя бы один якорь.       — Из той самой таблички…       — Которую ты свистнул из Зала Наград и отправил ему с совой, когда я тебя чуть было метлой не причесал, — кивнул Поттер. — Кстати, где она? Табличка?       — Вот, — Драко с ошарашенным видом полез в карман и достал перевязанный самозавязывающимся шпагатом пергаментный пакет.       — Фигассе, — удивился Поттер. — Уважуха, Драко, кроме шуток уважуха. Не, ну здорово, конечно, но как ты сообразил…       — Он… Он рассказывал матери, что ждет ее… после ритуала. Он собирается скормить ее змее и… И он все время поглаживал эту табличку… И я понял, что она очень важна для него.       — А «Моя прелес-с-сть» — он при этом не говорил? — прищурилась Грейнджер.       — Он что-то шипел, — пожал плечами Малфой. — Но слов было не разобрать. Я думаю, это был парселтанг, как у тебя, Поттер, на Дуэльном Клубе.       — Воспоминания из головы доставать умеешь? — уточнил гриффиндорец. — Я бы это самое шипение с удовольствием послушал. Если что — я как-то переводил для Дамблдора разговор на парселтанге между дедом Тома и его дядей, они оба змееустами были. В Омуте Памяти подсмотрел.       — У тебя есть доступ к Омуту Памяти? — удивился Драко.       — Омут есть у директора, — хмыкнула Грейнджер. — И, кстати, напиши-ка ты об этом факте как-нибудь между делом твоему «отцу»… Точнее, лучше матери напиши, все равно Том наверняка твои письма к ней читает. Так что, Малфой?       — Рад услужить Вам, моя Леди, — демонстративно обратился к ней слегка удивленный ее предложением Драко и поднес палочку к виску.       — Ладно, — буркнул Поттер, пряча в карман предоставленный Грейнджер хрустальный флакон с предоставленной Драко серебрящейся нитью. — Жаль только, что Том…       — Он ничего не заметит, — улыбнулся своей лучшей улыбкой слизеринец. — Я наколдовал вместо нее иллюзию. Хорошую такую вещественную иллюзию. Но если наложить на нее заклинание….       — Лорд Малфой, — официально обратилась к нему гриффиндорка. — Приношу Вам свои извинения. Мое предположение о том, что мистер Крэбб и мистер Гойл Вас покусали, было неуместным.       Драко царственно кивнул.       — Ну что ж, — вздохнул Поттер, вертя в руках пакет с табличкой в честь Тома Реддла, — я думаю, мы как-нибудь в школе договорим, тебе Буллстроуд или Гринграсс сообщат, где и когда. А сейчас… Крэбб и Гойл в коридоре, караулят?       — Конечно, — кивнул Малфой. — И, к твоему сведению, Поттер, они не такие тупые, какими кажутся.       — Ну раз они не такие тупые, — вздохнул брюнет, — то сейчас тебе будет немного больно. Гермиона, будь готова открыть дверь, чтобы твоему вассалу не пришлось вышибать ее собственной спиной. И еще один платок приготовь, вдруг понадобится.       И он засучил рукава.

***

      — Спасибо, — вздохнул Гарри, тряся рукой с залеченными Гермионой костяшками. — Теперь надо написать Биллу.       — Зачем? — она обновила чары приватности и снова проверила все на подслушивающие заклинания. Чисто.       — Я не уверен, что просто исчезнуть табличку будет достаточным. Пусть он ее лучше в бункере сожжет, так надежнее будет. Хедвиг? — обратился юноша к белоснежной сове, которая влетела в открытое окно за пару секунд до этого, явно почувствовав необходимость в ее услугах.       — А ты не боишься, что Том сделает свой якорь из какой-нибудь непримечательной побрякушки? — обеспокоенно спросила Гермиона, когда сова с привязанным к лапе пакетом вылетела обратно в окно. — Так-то мы знали бы из чего он собирался якорь делать…       — Ты же сама слышала рассказ Драко. Душа Тома уже повреждена настолько, что он просто не может не сделать все максимально пафосно и с максимальной театральностью. Ну ладно собственного ребенка убить…       — То есть ты уверен, что…       — Уверен. Но не говорить же об этом Драко?       — И ты…       — Я не лгал. Я постараюсь спасти и Нарциссу, и… кто бы там у нее ни был. И именно по той причине, которую назвал. Это не работает: тому свидетели и маленькие принцы в Тауэре, которые потом Ричарду Третьему боком вышли, и русские…       — Русские?       — Их последняя династия, Романовы, начала с того, что повесила трехлетнего мальчика, сына фальшивого короля Дмитрия. И…       — И чем с ними кончилось, я тоже читала. Да и ты сам…       — Именно. Так вот, даже если этот самый «козленок в молоке» — необходимая часть ритуала… Рассказывать заимперенной Нарциссе о ее судьбе, да еще и над Драко так издеваться, трахая его мать почти на его глазах… а может и не почти… Нет, первая попавшаяся консервная банка — не то, что требует его воспаленное самолюбие. К тому же… К тому же я точно знаю, что все решится довольно скоро. Сколько времени тебе нужно на ремонт шкафа?       — Недели две, может, меньше.       — Тогда Операцию назначаем после пятого июня, — распорядился Гарри.       — Почему? — деловито уточнила она, делая понятные только ей заметки в блокноте. — Это из-за дня рождения Драко?       — Именно. Чтобы он считался взрослым и мог либо свалить, либо перевести на себя отцовские капиталы или хотя бы заморозить сейфы как раз в то время, когда мы разбираемся с Томом.       — Между прочим, ты видел Дина, Гарри?       — С чехлом? Видел. И это еще одна причина не особо медлить.       — Значит, скоро… Совсем скоро. Гарри…       — Да, любимая?       — У меня был план, Гарри. Я хотела поделиться им с тобой как раз в тот вечер, когда…       — Когда мадам Помфри нас застукала?       — Именно. В общем… В общем, я хотела поговорить сначала с тобой, а потом с родителями. Я ни за что не стала бы делать это без твоего ведома… И то, о чем я тебе не говорю, это совсем не то!       — Я понимаю. Операция, — вздохнул он.       — Да. И я делаю все, чтобы она, операция эта, оказалась успешной, но… Ты же говорил с близнецами именно по поводу… по поводу мер на случай собственной смерти?       — Ага. И у них получилось. Так что думаю, что у Томми нет шансов даже если…       — Я очень надеюсь, что этого «даже если» не случится, но… Но я хочу, чтобы… — она всхлипнула. — Я хочу, чтобы даже если ты умрешь… и если я тоже умру, потому что…       — Я бы предпочел, чтобы ты жила, — сказал он. — Тем более, что Флер сказала мне, что это суеверие — ну, про парные патронусы.       — Ну и я бы предпочла, чтобы жил ты, дубина! Но тем не менее…       — Так план-то какой?       — В общем… В общем, двенадцать, Гарри, помнишь?       В груди юноши разлился смертельный холод.       — Профессор Трелони, конечно, сказала, что это шарлатанство, а не пророчество, и поэтому оно тебя совсем не защищает, но…       — И ты тоже решила стать Истинной Шарлатанкой и сбывать пророчества самой?       — Ну да. Те, которые нравятся. А это… Я сначала испугалась его, а потом… Потом оно мне понравилось, вот! Тем более даже если мы выживем, — быстро сказала она, — и даже если мне удастся придумать эти репликаторы… Кстати, я уже придумала, как решить одну из фундаментальных проблем, ну, конечно, там проверять надо, но… В общем, я бы предпочла растянуть этот интервал, я имею в виду рождение детей, как можно больше. С обоих концов, Гарри. С обоих.       — И ты решила…       — Да. Я еще тогда планировала поговорить с тобой… Я прекратила принимать контрацептивные зелья еще на зимних каникулах, тем более что мы с тобой обещали мадам Помфри не заниматься «этим»…       — Ты знаешь, что она приковала мою, то есть в смысле нашу, кровать цепями к полу Больничного Крыла? — постарался пошутить Гарри. — Чтобы мы ее снова не уперли? На ней и правда Чары Хельги не действуют, она в этом убедилась — целое исследование провела. Потому-то она и пошла нас искать сразу же, как только пропажу обнаружила!       — Знаю, конечно, но не сбивай меня с мысли! Так вот, изначально я планировала принять Зелье Плодородия в первый день после вот этих самых каникул, и…       — И ты бы не вернулась на седьмой курс?!       — У меня было все рассчитано, Гарри! Апрель, май и июнь — всего три месяца, и живот просто не будет виден, особенно под мантией, даже если там и близнецы будут.       — А потом?       — Потом я поставила бы палатку в подвале Флер, пожила бы там пару недель. Ну, по внешнему времени пару недель, само собой, выбираясь на прогулки! Так что там, внизу, прошло бы шесть тех самых недостающих месяцев, ну, почти шесть. И через эти две недели я улетела бы к папе и маме. Рожать. И, надеюсь, ты полетел бы со мной.       — Ну, я же гриффиндорец! Так что конечно…       — Не волнуйся слишком сильно, Гарри Джеймс. Папа тебя очень любит. Да и мама тоже. И они нас обоих уважают, особенно, — она хихикнула, — с тех пор, как они узнали, что мы с тобой зарабатываем больше, чем они. Да и в конце концов если они хотят внуков, им придется смириться с тем, что кто-то трахает их идеальную дочь не просто так, а с решительными целями. И лучше (для них лучше, для меня-то это вообще единственный вариант), если это будешь ты.       — Подожди… Ты же не случайно проговорилась Малфою там, в подземелье, что твои дети будут и моими тоже?       — Да. Не случайно. А вовсе даже специально. И эту часть воспоминаний я ему до конца не терла, просто он не мог вспомнить на каникулах, где и когда он это узнал. Но надеюсь, он рассказал это Тому.       — Я боюсь, что меня в итоге убьёт не Том, а ты, — нахмурился Гарри; Гермиона вздрогнула. — Твои мысли и особенно идеи меня просто до смерти пугают.       — Этого требует мой Гениальный План. Не тебя пугать, а чтобы Том узнал, что мы с тобой связаны. Так надо, и ничего не бойся. Да, а к началу сентября мы вернемся в Британию, оставив его… ее … их папе и маме… Ну, в смысле, так я рассчитывала. Но кто же знал, что «Феликс Фелицис» за это время может испортиться и нам настолько не повезет!       — И теперь… — Гарри никак не мог найти себе смелости высказать свою гипотезу насчет срока годности Зелья Удачи.       — И теперь я изменила План. Не который Гениальный, а этот, про который я тебе сейчас рассказала. Совсем немного изменила. Ну, поскольку мы с тобой не можем… Поскольку мы оба обещали не… В общем, поскольку я не могу принять зелье и трахнуть тебя до начала летних каникул, с решительными целями трахнуть, то мне всего-навсего придется провести в этой палатке рядом с винными бочками не две, а три недели, то есть почти полные девять месяцев по нижнему времени. Но зато на каникулах я успела поговорить с родителями. Заранее, а не после.       — И они тебя отпустили?! Узнав об этом самом плане?!       — Я могу быть очень убедительной. Причем даже без магии. И, если честно, они сердились на меня намного меньше, чем когда я стала Чемпионкой на том турнире. Хотя, конечно, они предпочли бы подождать внуков еще десять лет. Так что тебе ничего не грозит, на самом-то деле. И… ты правда полетишь со мной? К ним? После того, как мы с тобой… В конце концов, на этом гобелене Блэков мы уже отображаемся как муж и жена, не так ли?       — Я… — неожиданно для себя юноша заплакал. — Я не…       — Гарри, ты… Ты боишься, что… Но ведь я чувствовала, что у тебя с «этим самым» все в порядке, весь вечер тогда чувствовала! И… И позже тоже! Так что твоя функция отлично работает! А если что… Если что мы можем снова выпить этого испорченного «Феликса», ведь сначала-то все было хорошо, а если потом нас застукают, как мадам Помфри, там два первых часа все нормально было, и мы успеем…       — Он не испорченный, — глухо произнес Гарри, собирая себя в кучку. — Он… Он сработал ровно так, как надо. То, что мадам Помфри нас застукала — это на самом деле и была удача.       — Что? Что ты имеешь в виду, Гарри? Ты… Ты не хочешь детей? Я думала…       — Я хочу! — Гарри старался говорить как можно спокойнее, но получалось это отвратительно. — У меня никогда не было семьи, и… я очень, очень хочу. И в прошлом году, когда ты так переживала из-за того самого предсказания… Извини, но я в глубине души колесом по стенам ходил. Не выдал этого, конечно, чтобы тебя не расстраивать, но…       — После «но» обычно самая-то пакость и идет, — на глаза Гермионы начали наворачиваться слезы. — Говори, Гарри. Это уж-жасно важно для меня, так что говори. И ничего не утаивай.       — Не буду. Потому что это и правда ужасно важно. И… И это коснется тебя больше, чем меня, если… если я прав. Понимаешь, я — его якорь, пусть и случайный. А якоря… Якоря стремятся возродить Тома, так?       Она побледнела значительно сильнее, чем он до этого.       — Ты же… Ты же не думаешь?..       — В дневник, чтобы Том возродился, надо было писать. Диадему, как, я полагаю, и кольцо, и этот медальон, что мы сейчас ищем — надеть. Чаша все время провоцировала… — он чуть не сказал «Беллу», но сдержался; впрочем, это не было утаиванием, поскольку не относилось к предмету разговора, — выпить из нее. Змея укусила Люциуса, и теперь он уже не Люциус, а Том. У меня яда нет и впрыскивать его я не могу. И?       Гермиона сидела с совершенно прямой спиной.       — Ты считаешь, что… Том может возродиться в одном из наших с тобой… или даже в обоих, потому что его в тебе тоже два… Но ведь… Но ведь он же не возродился из медальона?! И Артур… Его ведь тоже укусила змея, но он не…       — Когда змея убила Артура, Том уже имел тело, причем именно то, которое хотел — с моей кровью и так далее. Так что во втором себе он не видел необходимости. Майор уже высказывал гипотезу, что там, в этих якорях, какой-то предохранитель есть, от двух Томов сразу. А медальон… Может быть, когда Том развеялся, Кричер этот медальон уже не носил. По крайней мере, когда он его утаскивал, он в кармане брюк был, а не на шее. Или у домовиков мощная сопротивляемость, так что змея успела раньше. Или домовики ему вообще не годятся. Ну или надо было еще что-то сделать, открыть этот медальон, например. Я… Я не знаю. Меня просто парализует от той мысли, что…       — …Что Том мог бы возродиться… в нашем ребенке? Но ведь он сейчас жив, в смысле — не-мертв? Ты же сам только что говорил про предохранитель!       — Я… Я просто не могу не убить его, ну или не развоплотить при первой же возможности. Иначе я просто не смогу простить себя за тех, кого он убьет или замучает, если я этого не сделаю. И прямо убьет в то время, которое он призраком бы болтался, и за счет подготовки, которую он сейчас вовсю ведет… А если я буду думать, что он может…       — Ты думаешь… Но ведь дети будут уже отделены от тебя! Они будут уже только во мне, в моей матке, я имею в виду, или даже вообще уже родятся! И никакой связи с якорем уже не будет!       — Это все равно будут мои дети, — он горько усмехнулся. — Сама же сказала. Отцовская связь — она, конечно, не физическая… Но я папу и маму до сих пор чувствую, хотя они и погибли давно. А магия, проклятия все эти… Я так и не понял, как она работает, эта магия, я же не ты… Но если Том смог проклясть должность профессора ЗОТИ…       — …То есть абстрактную концепцию, — спокойно-мертвым голосом уточнила Гермиона.       — Ну… Да. Абстрактную. Дамблдор сказал мне, что и он, и другие волшебники, включая Разрушителей Проклятий, искали физический объект, к которому Том мог бы это проклятие привязать, и за почти уже четыре десятка лет так и не нашли…       — …То для этой магии проклятия будет достаточно того, что это твой ребенок? И даже ЭКО и прочее всякое такое не помогут? Хм. Это как с законом Гэмпа, — на мгновение она словно бы переместилась в Класс Трансфигурации. — Он тоже имеет дело с абстрактными концепциями, я имею в виду Исключения. Да. Ты прав, Гарри. Ты п-п-ИК!-прав.       — Прости.       — Тут нечего п-прощать, — подавляя рыдания, возразила она. — С-спасибо, что с-сказал.       — Я не мог не… Эта тварь… Эта тварь убила не только моих родителей. Но и меня тоже — по крайней мере, с большой долей вероятности. А теперь… Особенно когда я услышал про ребенка Нарциссы… Которого он для своего сраного ритуала готовит… Он не только мое прошлое и настоящее убил. Но и будущее. Мою самую заветную мечту. Ту, которую я видел в том самом зеркале на первом курсе. И про которую я тебе рассказывал в нашей Лаборатории на третьем.       — Я надеюсь, — смахнула слезы и даже попыталась улыбнуться Гермиона, — что теперь ты, Гарри Джеймс Поттер, наконец, осознал, что той де-девушкой в зеркале была я?       Гарри кивнул.       — Осознал, конечно. Но прости, я… Наверное, я это уже давно понял про якорь во мне… и про то, как он работает… Но я не мог сказать тебе раньше! Просто не мог. Сначала сам от себя эту мысль гнал, потом… Потом не решался поделиться этим с тобой. А теперь, когда ты мне рассказала о своих планах — теперь я уже наоборот не мог молчать, веришь?       — Верю. Полностью и до конца. И ТЫ МНЕ ВЕРЬ! — заорала она, схватив его за плечи и практически столкнувшись с ним лбами. — ВЕРЬ, СЛЫШИШЬ? Я уже знаю, как сделать так, чтобы этот подонок, разрушивший всю твою жизнь и лишивший тебя самого дорогого, и даже мечты, сдох, сдох, как бешеный пес!       Она перевела дыхание, ее глаза сверкали, волосы трещали от бегающих в них электрических разрядов.       — Ты нассышь на его труп, слышишь? На окончательный, бесповоротный, безо всякой возможности возрождения, труп! ПОТОМУ ЧТО ТЫ БУДЕШЬ ЖИВ! А потом ты трахнешь меня, на той же самой нашей кровати трахнешь, ну, если она уцелеет к тому времени, И МЫ НАЧНЕМ СБЫВАТЬ ЭТО ШАРЛАТАНСКОЕ ПРОРОЧЕСТВО СРАЗУ ЖЕ, ПОНЯЛ?!       — Ага, — криво улыбнулся Гарри. — Трудно было не понять, знаешь ли: ты очень доходчиво все объясняешь. Ты действительно можешь быть очень убедительной, Гермиона.       Она привалилась к нему и заплакала.       Он обнимал и гладил ее по спине, шептал ей ласковые слова и даже целые предложения, пока она, наконец, не заснула прямо в его объятиях.       Благо до Шотландии Хогвартс-Экспрессу оставалось еще не меньше четырех часов ходу.