. . .
Кейси Джонс всегда предпочитал старой фамильной ферме шумный Нью-Йорк, в отличие от кузена Сида. Но сейчас Кейси понимает, что этот загородный дом хорош по многим причинам. Одна из них: полная отдалённость от шумного мегаполиса. Многие уезжают за пределы города или на самые дальние окраины, чтобы скрыться от чужих глаз. Но в этом доме никому не надо просто скрываться. Здесь прячут свои секреты. Но у такой секретности есть оборотная сторона: от себя не убежать. Деревянные полы скрипят ночью при первом же шаге. Тусклое свечение настенных ламп становится мрачнее, и темнота разрастается по длинному коридору. Никакой секретности не достаточно, если Клан Фут проникает в Нью-Йорк. Если они хотят добраться до тебя. Эйприл раскладывает старую посуду по шкафчикам, когда Кейси заходит на кухню и делает звуки музыки чуть громче. Тишина призывала плохое, отвратительное настроение вплоть до полудня — именно в тот момент Эйприл нашла какой-то древний приёмник, на пробу понажимала почти стёртые кнопки, и с тех пор дом разбавляли лишь звуки музыки двадцатых-тридцатых годов. Уже на протяжении нескольких часов, но никто и слова против не сказал. Никто, в принципе, не говорил. Эйприл тщетно пыталась вернуть себе хоть какое-то подобие хорошего, не разбитого настроения, но с каждой минутой становилось всё труднее. Она чуть не заплакала, но в этот момент вошёл Кейси, и, чтобы вернуть себе былое самообладание, Эйприл взяла ещё одну тарелку из старого сервиза, вместе с этим бегло и даже неожиданно для себя спросив: — А где Сид? — Ты знала, что в моё отсутствие он вырастил марихуану за амбаром? — поинтересовался Кейси, и, как показалось Эйприл, даже улыбнулся. — Когда узнал, что здесь дочь комиссара, сразу же свинтил обратно в город. Сид чудесный. Не то чтобы О’Нил так по правде считает — всё-таки когда они встретились с кузеном Кейси впервые, тот направил на неё дробовик. Но порой Эйприл хочется быть таким же лёгкой как он. Сесть в свой разноцветный фургончик и вернуться обратно в Нью-Йорк. Владеть там баром, свято уверяя Кейси, что с торговлей оружием ты уже давно завязал, что ни одна пушка в руки Пурпурного не попадёт. Эйприл бы отдала многое за то, чтобы быть такой беззаботной. — Мы плохие люди, Кейси. Джонс явно опешил. Чуть было не споткнулся об один из не задвинутых стульев, расположенных вокруг большого стола, на котором даже не было скатерти. Он остановился, стараясь привести мысли в порядок, и хотел было уже что-то сказать, но Эйприл в этот момент громко захлопнула дверцу шкафчика. Случайно. — Я про возвращение сюда. Всё повторяется, понимаешь? — она обернулась к Кейси медленно, заставляя того невольно встать ровнее. — Но теперь в этой истории не только мы. В ней обычные девочки, которые просто ходят в старшую школу. Эйприл подумала на мгновение, что, должно быть, своим взглядом Джонс показывает, что она слишком переживает и что парни, в общем-то, не дураки. Кейси, в принципе, никогда не понимал её сильного волнения — такая натура. Но даже в подобных ситуациях он был рядом, пусть и не особо старался утешать. Не умел. Но когда Кейси хотел уже было подойти к ней, О’Нил подняла на него взгляд и, выдохнув, добавила: — А после этой истории у них не будет нормальной жизни. — Так же как и парней, — резонно заметил Джонс, скрестив руки на груди. — Клан их не оставит в покое. — Это совершенно разные вещи. Что Лео, что Донни, что Раф, что даже Майки отлично понимают, с кем имеют дело. Но девочки... если всё так продолжится, они столкнутся с этим лично, — на этой фразе голос Эйприл понизился, и, кажется, воображение постепенно начинало вырисовывать картины одну хуже другой. — Эти ужасы они могут испытать на себе. У братьев за спиной море опыта и болезненных ран — Эйприл и Кейси это знают. Но они понятия не имеют, что будет, если вечно сияющая Эмили столкнётся с теми, кто этот свет способен разорвать в два счёта. И, честно, думать об этом совершенно не хочется. Слишком больно и страшно понимать, как легко они могут ломать людей. Словно это чьи-то тонкие кости. Эйприл невольно вздрогнула, когда Кейси кашлянул негромко, привлекая к себе её внимание. — Но если девочки уйдут из их жизни, им не придётся... — Им не придётся, да, — мягко прерывает его О’Нил. — Только вот они не уйдут, Кейси. Слишком много волнений было из-за Лео, Рафа, Донни и Майки. Поверь мне. После таких сильных переживаний люди не уходят. Эйприл ведь не ушла, когда каждый вечер Кейси исчезал с хоккейной маской и полным рюкзаком клюшек за спиной. Она не упомянула этого, но Джонс всё понял без лишних слов. Может, то старое чувство неловкости вновь дало о себе знать, когда в голове появилась пара воспоминаний, перерастающих в бесконечные, кровавые схватки с Пурпурными и прежней элитой Клана Фут. Если честно, Кейси хотел обнять Эйприл. За пару лет совместной жизни научился понимать её и быть чуточку нежнее. Но в тот момент, когда он ступил в её сторону, на кухню медленно зашёл Донателло и, поприветствовав их кивком, тихо направился в сторону полок, опираясь при этом на стол. Ходить было немного неудобно — бинты сковывали любые резкие движения, да и, на самом деле, Дон особо двигаться не пытался. Пока он находился в состоянии полного покоя, больно не было. Надо отдать должное Сьюзан Смит — она отлично поработала. Донателло только переживал немного, что не успел её поблагодарить. Из комнаты девушка ушла очень быстро, оставив его одного. А сейчас Дон пытался по возможности избегать взгляда Эйприл, но тщетно. В его руке девушка заметила какой-то замысловатый прибор, поспешила спросить, и Донателло, чисто машинально махнув рукой, чуть не упал от нахлынувшего приступа боли. Но всё-таки пояснил, что это так, просто, ещё один старый радиоприёмник. Всю ночь он не мог заснуть — лежать не получалось, мысли не давали даже просто сомкнуть глаза, поэтому ему пришлось заняться хоть чем-то. Кейси невольно вспомнил, что ночью по дому раздавались неприятные звуки помехов. Думал даже, что это привидение, но признаваться не решил. Донателло, поставив устройство на одну из полок, несмело и немного стыдливо посмотрел на Эйприл. — Извини за магазин. Мы хотели помочь с ужином, но, в итоге, разбили всё, что там было, — он остановился на половине фразы, думая о том, что, возможно, не с этого стоило начинать. Но обратного пути не было, да и смысла что-то менять тоже. Эйприл смотрела на него расстроенно, но понимающе. А Донателло не мог смотреть ей в глаза. — Просто по-другому не могло быть. — Я понимаю. И я не должна на вас злиться, — призналась Эйприл, на мгновение опустив взгляд. — Но даже когда вы хотите помочь, вы делаете только хуже. Дон, подобно ей, посмотрел себе под ноги. Совесть и желание всё поменять встали комом в горле, и парень понимал, что надо сказать что-то ещё, но, чёрт, это было невыносимо сложно. Из-за них Эйприл потеряла то, над чем работала столькие годы, и, признаться, Донателло был готов на многое, чтобы это вернуть. Только сейчас единственным правильным выбором было молча кивнуть и, так не сказав ни слова, удалиться из кухни, желательно на улицу. Покурить. Он пытался бросить уже несколько недель, но сейчас понял, что очень хочет и вряд ли откажется. Эйприл смотрела на парня. В его глазах видела чувства вины и горечи. В Донателло это проскальзывало часто; намного чаще, чем в его братьях. Он сожалел больше и задумывался ещё чаще. Ему всего семнадцать лет, и его порой очень переполняют мысли. Если бы не выглядывающие из под рубашки бинты, Эйприл бы крепко обняла его — такие порывы, пожалуй, только к Дону и были. Через секунду она поймала внимательный взгляд Кейси и глубоко вздохнула. — Что же ты делаешь, Донни... — Пытаюсь поймать сигнал у радио. — Я не об этом, — Эйприл заметила, как Дон чуть склонил голову, верно, не совсем понимая. — Ты игнорируешь то, что произошло, как это было и раньше. А на этой фразе он посмотрел ей в глаза с удивительной лёгкостью. — Не так, как было раньше, — исправил Дон, немного нахмурившись, хотя получилось обычное оправдание. — Я изменился. Мы изменились. Оправдание, которое бы никогда не сработало с Эйприл О’Нил. — Насколько? Вы ходите в школу, учитесь, но то, что было вчера, — она прервалась ровно в тот момент, когда за её спиной кашлянул Кейси, таким образом, видимо, выражая поддержку и вместе с этим как бы прося быть чуть мягче. — Что теперь? Сделаешь вид, что ничего не было? — Не получится. — Вот именно. Мы здесь не одни, — произнесла буквально по слогам Эйприл, в голосе пытаясь сохранить былую мягкость. — Здесь ещё три девушки. Вы стали друзьями. Ты вообще помнишь, что случилось в прошлый раз? — Я стараюсь сделать так, чтобы они не переживали, — Донателло остановился даже как-то резко для самого себя. Закрыл глаза и устало потёр переносицу. — В чём проблема, Эйприл? И на этой фразе в его голосе появилось едва различимое бессилие. Дон встал ровнее — нервы были ни к чёрту, особенно последние два часа. Тридцать минут назад он сломал пульт от телевизора, швырнув его в стену. Его скрутил приступ боли от резкого движения, а на экране продолжали мелькать служащие в полицейской форме. Донателло спокойный и уступчивый по своей сути. Но иногда кажется, что он готов брать всю вину на себя и ещё долго думать об этом, выпивая по двадцать кружек кофе. — Прости... Ты знаешь, я люблю тебя и очень хочу, чтобы ты был счастлив, — мягкий голос Эйприл заставил сердце биться чуть медленнее, и Дон глянул на неё. Немного неловко, словно чего-то боясь. — Но в этом месте будто бы призраки. Им стоит знать. — Они знают достаточно. — Ты хочешь, чтобы они не переживали? Расскажи им, что случилось, — предложила О’Нил, по возможности игнорируя то, как Кейси пробует свой угрожающий взгляд на Доне. — Расскажи обо всём, чтобы подобного не произошло. — Спасибо за совет, — только ответ был совершенно твёрд. — Но мне жаль, что нельзя вот так просто взять и рассказать людям о том, что в корне изменит их жизнь. — Дело не только в тебе. Здесь дочь комиссара полиции и дочь двух членов Совета города, — напомнила девушка, когда Донателло прошёл мимо, видимо, желая поскорее уйти на второй этаж. Подальше от людей. — И в скором времени комиссар Остин сама постучит к Хамато Йоши. — Эйприл, у комиссара Остин и так миллион дел, — Дон остановился точно напротив и, кажется, уже хотел было ударить кулаком по столу, но мужественно сдержал себя. — Пурпурные Драконы. Да та же мафия. — И Клан Фут прямо за ними и, когда... — О’Нил не успела договорить; прервалась на полуфразе, когда почувствовал широкую ладонь Кейси на своём плече. Донателло опустил взгляд виновато. А Эйприл всё ещё хотела его обнять, но ему больно. Поэтому единственным вариантом была своеобразная поддержка. И пара пинков. — Я просто надеюсь, что вы сделаете правильный выбор. Он кивнул ей. Рукой коснулся холодной поверхности столешницы, тщетно пытаясь не слышать настойчиво весёлую музыку, играющую по радио. Совсем не подходящая мелодия, когда вокруг царит атмосфера всеобщего напряжения. Когда нервы натягиваются, словно скрипичные струны, и угрожают лопнуть из-за почти обыкновенного разговора. Донателло хотел извиниться перед Эйприл, и даже настолько задумался, что не услышал, как в гостиной что-то разбивается с жутким дребезжанием. Сначала подумал, что бьётся в его голове или, может быть, звуки джаза с раннего утра так влияют на его общее состояние. Но потом послышался оглушительный грохот, и Дон, очень бегло кивнув Эйприл и бросив взгляд на Кейси, поспешил покинуть кухню, полностью игнорируя тот факт, что сейчас ему уж точно нельзя носиться. Музыка заиграла новыми красками, когда Джонс оказался за спиной девушки. — Хамато Йоши ведь всегда откупит сыновей, — на сказанную им фразу Эйприл согласно кивнула. — Я одного не понимаю. Почему ты переживаешь так сильно? — Потому что мне очень знакома ситуация, когда близкий человек не рассказывает о своей тайной жизни, — она повернулась к нему медленно, нашла его внимательный взгляд. Пожала плечами. — И я отлично знаю, что последствия могут быть ужасными.. . .
— Мы идём к Караи, ломаем двери и убиваем элитных уродов, которые напали на нас. Рафаэль в ярости. Донателло это понял ровно в тот момент, когда появился на пороге гостиной и в ту же самую секунду об стену разбилась хрустальная ваза — хлам, который хранился на ферме Джонсов с незапамятных времён. Осколки валялись на полу, и Дону пришлось очень осторожно перешагивать через них, вместе с этим мысленно умоляя Микеланджело не пускать сюда никого. А потом Донателло просто громко выдохнул. Как будто бы Майки что-то сделает. Он-то к вспышкам негодования Рафаэля относился несерьёзно вплоть до ситуации, когда старший брат чуть не проломил ему голову железной трубой. После этого Микеланджело решил спокойно стоять в сторонке, ничего не предпринимая, потому что у Рафа свой переключатель в голове. Он без предупреждения взрывается, а успокаивается тогда, когда приводит какой-то свой коварный план в действие. Мстит в более изощрённой форме. Такое уже было с Пурпурными Драконами когда-то. Такое случалось много с кем, если честно, потому что переходить дорогу Рафаэлю — очень тупая идея. А подходить к Рафаэлю, который потерял Брюса и щедро получил пулю, — настоящее самоубийство. Донателло был раздражён не меньше. Он не показывал этого внешне — его состояние можно было ощутить только через интонацию в голосе, быстрые и колкие взгляды. Дон никогда не огрызался, но сейчас контролировать себя было очень сложно. — Да? — бросил он Рафу, стоящему в другой части комнаты. — А потом поворачиваемся к остальным футовцам и просим прощение за нескромный визит? Кажется, Микеланджело в сторонке едва удержался от негромкого смешка. Рафаэль остановился, опасно прищурился, глядя точно на Донателло, и, должно быть, последнему показалось, что тот сейчас на него бросится, потому что Раф мог. Раф бы сделал это с особой радостью. Он бы утопил руки в чьей-нибудь крови. В крови тварей из Клана Фут. У Рафаэля есть этот внутренний зверь. Он есть у каждого, на самом деле, но проявляется по-разному. Он вспыльчив и язвителен всегда, но именно в моменты, когда ситуация максимально выходит из-под контроля у Рафаэля полностью отключается инстинкт самосохранения, и здесь его уже надо сдерживать по-настоящему. Дон знает, что за этим последует. Несколько лет назад здание, полное Пурпурных Драконов, взлетело в воздух, потому что Раф — очень мстительный подонок. Ему только дай возможность что-то сжечь, что-то сломать — он схватится за неё обеими руками и не успокоится, пока идея не воплотится в жизнь. Только Донателло не думает, что у Рафаэля сил хватит выстоять против элитного отряда. — Мы же теперь официально можем всех резать направо и налево. У комиссара из-за этих долбанных убийств скоро просто времени не будет на определение личности преступника и всех сразу будут закидывать в крематорий! Эй, Кейси, одолжи мне хоккейную маску и пару клюшек! А ещё лучше — присоединяйся, потому что в элите всего одна девка, я видел. Раньше в элите баб вообще не было. Джонс и Донателло переглянулись. На заднем плане Микеланджело должен уже закидываться попкорном. — И откуда ты знаешь, что не было? Вопрос Стефани повис в воздухе так неожиданно, что Дон просто очень сильно захотел закрыть глаза руками и не думать о том, что будет дальше. Внезапное желание выйти из дома, сесть в машину и уехать неприятно ударило по всем мыслям, которые были в его голове до этого. Стеф медленно прошла в комнату, и Рафаэль, поймав её крайне серьёзный взгляд, едва ли не закатил глаза. — Приснилось. У дверей по-странному притих Микеланджело и больше так явно не улыбался. — Ну конечно, — согласилась Стефани без какого-либо намёка в голосе на былое дружелюбие. — Как обычно, вы несёте полную хрень и какая разница, что кому-то это причиняет вред. Донателло не хочет конфликта, но прекрасно понимает, что девушка очень упряма. Рафаэль, подобно ей, не сдаст позиции, а при таком столкновении лбами приходится быть в два раза упрямее. Леонардо умеет успокаивать обоих, и Дон с трудом пытается подобрать правильный вариант, потому что если тупо попросить быть спокойнее, его пошлют подальше и ничем хорошим это не обернётся. Рафаэля-то он знал. Стефани — в меньшей степени, так что надежда была вся на неё. Может, она поймёт и успокоится первой. Тогда получится всё решить без лишнего кровопролития. Донателло осторожно касается её плеча и твёрдо просит: — Не нужно быть такой вспыльчивой. Попытка — не пытка. — Я проснулась сегодня утром и вспомнила, что на нас вчера напали какие-то уроды в чёрных масках, — Стефани его руку легко скидывает, и, когда оборачивается, Донателло по инерции отходит на небольшой шаг назад. — Я могу быть вспыльчивой. Не очень продуктивный разговор. Стефани скрещивает руки на груди, явно не собираясь уступать дорогу Рафаэлю. Тот сначала думает, что отойдёт, но в голову настойчиво прокрадывается мысль: нет, не уступит. Когда Стеф нужны ответы на вопросы, она становится настойчивее примерно раз в пять. С другой стороны, раздражённый Рафаэль — соперник ещё более нежелательный. В тот момент, когда расстояние между ними ровняется половине вытянутой руки, Стефани сжимает ладонь в кулак. Она не собирается бить его, это происходит машинально, а Раф прищуриваются — от такого взгляда разница в росте становится куда ощутимее. — Хватит на меня так таращиться, — тянет он, не отворачиваясь. — Стеф, если хочешь, присоединяйся к моей мирной операции по поискам Брюса. Если нет, будь так добра, хмурься где-нибудь в другом месте. — Вокруг вас люди страдают, — Стефани успешно игнорирует его едкие замечания, но в выражении лица совершенно не меняется. — А тебе вообще плевать? — И что мне сделать? Я должен отойти в сторону, сесть на стульчик и сложить ручки? — Я так и делаю, Рафи-бой. Микеланджело лишь качает головой, когда Рафаэль бросает в него тяжёлую подушку с дивана и промахивается. Хотя даже специально не целился. Будь под рукой что-то потяжелее, это бы тоже полетело в Майки с огромной скоростью. — Слышали новости? — голос Эйприл не на долгое время прерывает назреваемый конфликт, который растёт постепенно, как снежный ком. — Во время короткого отсутствия Хамато Йоши Кассандра Браун берёт на себя дела Совета города. — Чего они хотят? — интересуется Стефани. — Ужесточить контроль над Нью-Йорком. Считают необходимым введение комендантского часа. — Может, это и не так плохо, — произносит задумчиво Дон, обдумывая все возможные последствия, а потом переводит взгляд на Рафа. — Пока на улицах наряды полиции, будешь хоть как-то сдерживать себя, чтобы... — Чтобы что? Не убить Караи? Хотите, чтобы я пример подавал? — перебивает брата Раф, буквально отмахнувшись от его слов. — Сучку надо было грохнуть ещё тогда. — Она руководит элитой. — У них всё равно командиры меняются каждые несколько лет. И ровно в тот момент, когда Рафаэль задевает плечом Донателло, происходит то, что заставляет даже Микеланджело, находящегося у самих дверей, опасливо попятиться назад. Кейси перегораживает парню дорогу, серьёзно, по-взрослому глядя тому в глаза. — Да хватит уже, Раф. А Раф, если честно, на мгновение даже теряется. Рука Джонса сжимает его плечо. Та самая ладонь, которой он держал окровавленную биту и зажимал ручку газа на мотоцикле до максимума. Сейчас же Кейси, парень, у которого проблемы с самоконтролем похлеще, чем у самого Рафаэля, пытается его остановить. Шатен бросает опасный взгляд на руку Джонса, делает небольшой шаг назад, но глаз от лица друга не отводит. — Вчера произошёл прорыв. Ты сделал правильный выбор, перебив всех Пурпурных и отогнав последствия к чертям. Мы наконец-то повеселились, Кейси. Я уже прессе хотел заявить об этом, — тянет Рафаэль, и в его голоса слышатся раздражающе-насмешливые нотки. — Но пара часов с Эйприл и ты вернулся к своим моральным выборам. Это что вообще за херня? — Люди меняются, Раф. — Только не такие, как мы с тобой, — говорит Рафаэль и ступает вперёд, но, когда понимает, что Джонс не уступит, взгляд карих глаз мгновенно перестаёт быть ироничным. Становится опасным, даже злым. — Ты стал часто вести себя слишком хорошо, Кейси. С дороги. — Не дождёшься. Конечно. Рафаэль усмехнулся бегло, глянул себе под ноги. В гостиной становится слишком тихо в этот момент. Джонс всё-таки и не убрался с его пути. Раф произносит фразу так, словно делает огромное одолжение: — Полежи несколько минут. И бьёт своего друга кулаком в нос с такой дури, что Кейси сразу валится с ног. — Раф, нет! — первые несколько секунд парень не понимает, но, кажется, одну и ту же фразу выкрикнули и Эйприл, и Донателло, и даже Микеланджело. Он не протягивает руку держащемуся за лицо Джонсу, просто проходит мимо, понимая, что сейчас Кейси слишком обескуражен, чтобы дать сдачу. Удар у Рафа поставлен очень хорошо. Кровь без остановки капает на пол гостиной, и Эйприл замирает в немом ужасе, когда Кейси убирает ладонь от лица и кашляет. Видит же, что сжимает руку в кулак и что вот-вот налетит на Рафаэля и долбанет того безумной башкой об стену. Только лёгкая слабость берёт верх, а Раф накидывает куртку, игнорируя моментами проявляющиеся вспышки режущей боли в плече. Он игнорирует всех вплоть до того момента, пока его не хватают за локоть и не оборачивают резко в свою сторону. — Да что с тобой такое?! — Стефани толкает его, чтобы тот хоть как-то вернулся в адекватное состояние. — Ты хочешь найти своего Брюса или просто перебить этих ублюдков, потому что обожаешь это дело?! У Рафаэля быстро бьётся сердце. Слова Стеф переполняют чашу терпения. Он опускает взгляд на мгновение, отходит от девушки обратно к креслу, перекидывает через плечо рюкзак и решительно направляется к двери, игнорируя взволнованные, переполненные эмоциями взгляды. Слышать подобное не обидно, потому что Рафаэль любит мстить и сделает всё, что угодно, чтобы найти Брюса. Но когда начинает казаться, что Стефани копнула глубже, чем надо, увидела другую его сторону, Раф поджимает губы. В горле ком образовывается. — Дай мне пройти. — Как у тебя вообще хватает наглости вести себя так высокомерно и грубо? — А как у тебя хватает наглости говорить мне об этом после того, как я на твоих глазах свернул шею какому-то отморозку? И, возможно, именно в эту секунду Донателло был бы первым, кто помчался расталкивать их, но он затормозил с чёткой мыслью: Стефани захочет ударить Рафаэля, а тот перехватит её руку, но легче от этого не будет. Дон быстро оказывается у Кейси и протягивает тому ладонь, помогая встать и загораживая собой ещё и Эйприл. Микеланджело, видимо, собирается происходящее снимать на камеру, придурок. Но Донателло от младшего брата отмахивается, думая о том, что Леонардо опять нет в самый важный момент. Только когда Рафаэль собирается сказать уже, скорее всего, что-то непоправимое, между ними ловко оказывается Сьюзан и бескомпромиссно расталкивает их в разные стороны. Стеф сначала не понимает, и на её лице застывает возмущение, впоследствии сменяющееся изумлением при виде Сью. Молчание в комнате становится практически невыносимым, слышится только тяжёлое дыхание. Сьюзан делает глубокий вдох, плечи медленно опускаются на выдохе, и серьёзный, мрачноватый взгляд проходится по виновникам торжества. Она хочет рукой устало прикрыть глаза при виде капель крови на старом паркете. — Весь вчерашний вечер я была с Донателло. Только что вернулась от Леонардо. Сейчас мне придётся заниматься Кейси, я так понимаю. А потом, Раф, надо будет собирать по частям ещё и тебя, да? По всему Нью-Йорку, — Сью останавливается, когда Рафаэль скрещивает руки на груди. Как будто бы она не права, ага. — Я этой ночью и глаза не сомкнула. Откуда в вас столько энергии? Вас чуть не убили вчера, а вы ещё хотите? Поймите меня. Очень трудно сосредоточиться на ком-то одном, когда в доме чуть ли не войны происходят, — она кивает Эйприл и та, поняв намёк, осторожно берёт Кейси под руку и ведёт к выходу из гостиной. Даже кажется, что сейчас Джонс раздражённо отмахнется. Его ударил лучший друг. От подобного больно не только физически, но и морально. Сьюзан же прикрывает глаза на секунду, пытаясь привести мысли в порядок. — Стефани, мы очень мало знакомы и мне немного неловко просить, но найди Кейт. Ей сейчас нужен кто-то, кто ещё не впал в апатию. Уверена, ты сможешь помочь, — после этих слов Стеф, кое-как успокоив бурлящие внутри эмоции, понимающе кивает и направляется к выходу из гостиной. Майки услужливо придерживает ей дверь, и Сьюзан оборачивается к тому, чьё раздражение постепенно перерастает в гнетущее отчаяние. — А ты, Раф... Если тебе интересно, то звонил мой папа. Скоро Брюс будет здесь. И если что, живой.. . .
В данную минуту Сьюзан вообще не понимает, почему она вдруг так внезапно решила поехать с отцом: она по стопам дяди хотела пойти, сейчас бы спокойно думала о ФБР, а медицина оставалась бы приятным хобби. На улице — бесконечное небо с остатками перистых облаков. Зима холодными ветрами стирает отголоски осени, растворяя в себе последние мелкие капли дождя. Сью выходит на крыльцо дома, с неким подобием воодушевления вглядываясь в очертания леса. Редкие лучи солнца мягко касаются деревьев, окрашивая тёмные верхушки в алый цвет. Даже приходится признать: здесь получше, чем в городе. Чистый воздух вызывает полное умиротворение, и Сью невольно вспоминает, что очень-очень давно они с Кейт и родственниками отдыхали так же, пока всё не прекратились. Слабая улыбка улетучивается. Её попытка заснуть не увенчались успехом: Сьюзан носилась от одного к другому, за ней по пятам ходил Микеланджело и задавал вообще не относящиеся к делу вопросы. Разболелась голова, и она решила прилечь, но где-то полчаса вертелась на жестковатом диване, пока острое желание покурить не вытащило её на крыльцо дома. Только негромкий щелчок зажигалки заставляет девушку вздрогнуть. Справа от неё, прислонившись к белым перилам, стоит Донателло. Он, кажется, слишком погряз в собственных мыслях, раз даже не обратил внимания на тихий скрип двери. Повторный щелчок колёсика становится удачным, и мелкий огонёк оранжевым цветом отражается от стёкол очков. Каштановые волосы ерошит лёгкий ветер, а из под футболки выглядывают свежие бинты. Когда же он замечает Сьюзан, внезапно выравнивается, выдыхая дым, но тут же вновь касается рукой перил. Даже делать глубокий вдох больно. — Тебе не холодно? — спрашивает Сью, когда слабый порыв ветра вновь касается висящего над головой фонаря. Девушка бросает взгляд на дрожащие от декабрьского холода пальцы и, почувствовав в кармане пачку, натягивает рукава куртки на ладони. Донателло тоже убирает руки в карманы джинс: то ли от того же холода, то ли от нервов, нотками играющих у него в голове. Он смотрит куда-то поверх её головы, и на мгновение Сьюзан ловит себя на мысли, что, возможно, он даже не услышал. Она ведь ещё вчера заметила: Дон очень часто думает, и из-за этого реальный мир вокруг попросту исчезает для него. Рафаэль всё-таки зараза, потому что не рассказывал о них ничего, кроме того, что их у него трое. Сью как-то думала, что, может, братья похуже самого Рафа — вспыльчивее, с ещё большей тягой к избиению людей. Только при взгляде на Донателло подобного вообще не скажешь. — У меня столько всего в голове. В меня пытались выстрелить, потом я оказался в осколках. Я даже не помню, много ли было крови, но сейчас мне больно держать простую сигарету, — голос у него ровный, совершенно спокойный. Во взгляде расплывается усталость, и, похоже, Сью не единственная, кто этой ночью не спал. — Зато я живой. Посреди леса, но живой. Мне семнадцать лет, и меня несколько раз чуть не убили. Изменится ли хоть что-то после этого? Донателло внезапно вздрагивает, резко стряхивая пепел с сигареты, который больно коснулся кожи. Он начинает чувствовать, что и так сказал больше, чем, в принципе, следует, и говорить что-то ещё больше желания не возникает. — Да ладно, — но Сьюзан лишь улыбается уголками губ на такое откровение. — Я просто спросила, не холодно ли тебе, а тебя на философию потянуло. Она всматривается в небо, пытаясь увидеть хоть какой-то просвет среди тяжёлых облаков, и слышит голос Дона: — Извини. — Я тебя понимаю. Очень много навалилось за пару часов, — соглашается Сью и, видя, как парень устало смотрит куда-то вдаль, спрашивает: — Не спится? — Да, — кивает Дон. Когда девушка достаёт из кармана пачку сигарет, его взгляд приковывается к золотой надписи на ней. У него такие же. — От нервов хорошо помогают, правда? — Просто иногда у меня много мыслей. — У меня тоже, — бросает Донателло, но через секунду откашливается, словно сказал что-то не то. Дым от её сигареты растворяется в декабрьском воздухе. В отдалении ветер слабо раскачивает ветви деревьев и подхватывает последние, уже сухие листья, унося их куда-то вдаль. — Сейчас нельзя нервничать, — произносит Сьюзан и, заметив немного удивлённый взгляд Дона, объясняет: — Нельзя срываться и действовать, предварительно ничего не решив. — Мы мало знакомы, но, мне кажется, нервничать ты не умеешь. — Почему? — Не знаю, — парень ведёт плечом, стараясь не делать слишком резких движений. — Я заметил, как сосредоточенно и спокойно ты работаешь с разного рода ранами. Девушки ведь обычно кровь на дух не переносят. На последней фразе Донателло делает небольшую паузу. Выдыхает ровно, всё ещё не чувствуя уличного холода. Сьюзан, с другой стороны, продолжает кутаться в тёплую одежду, стоя напротив него. — Я очень много времени проводила за медицинскими книгами у папы на работе. Да и, в принципе, часто была с папой. Вот от него этого спокойствия и набралась, наверное, — припоминает она. — Конечно, были ещё и его друзья, но там, скорее, не спокойствие, а, наоборот, полный хаос, который волей-неволей приходилось останавливать, пока папа строил карточные домики у себя в кабинете, — Сьюзан улыбается. — Этим я не горжусь. Донателло неопределённо пожимает плечами, вытаскивая ещё одну сигарету и задумчиво крутя её в руках. — Ну, ты легко остановила Рафа и Стеф, — усмехается он. — Здесь уже есть, чем гордиться. — Да уж, — соглашается Сью. — Их образцами сдержанности точно не назвать. Ветер проникает на крыльцо, и вот теперь парень ощущает, как по коже очень быстро пробегает стайка мурашек. Удивительно, что даже с улицы слышно, как приглушённо хлопают двери в доме. Из открытого окна кухни доносятся звуки тихой музыки с едва ощутимыми помехами — сигнал здесь на редкость отвратительный. В этом есть определённые плюсы. По крайней мере, не так часто будут натыкаться на новости, которые спокойно, видимо, могла слушать только Сьюзан. В конце концов, она не дрожала и не рвалась мстить, а Дону очень комфортно находиться в компании таких людей. Сью действовала разумно, с её стороны не было ни малейшего всплеска эмоций. Так и сейчас. Тон её голоса ровный, руки не трясутся, а во взгляде скользит умиротворение, мешающееся с лёгкой усталостью. Донателло задумчиво смотрит на девушку — каштановые волосы ловят дуновения ветра, поза расслабленная, пальцы мягко сжимают сигарету, а аккуратные черты лица выражают лишь слабую задумчивость. Кажется, Сьюзан единственная, кто рад нахождению здесь. Дон откашливается и, собравшись с мыслями, произносит: — Раз уж речь зашла о Рафе. Как вы познакомились? Сью, прислонившись к перилам подобно парню, стряхивает пепел с сигареты. — Не при самых лучших обстоятельствах. По-другому с его братом вряд ли можно познакомиться. Где Рафаэль, там всегда огромный конфликт, часто перерастающий в кровавую бойню. Раф войну устроит — не заметит, и Дона уже второй раз удивляет Сьюзан. По его мнению, девушки делятся на два типа: те, кто Рафаэля терпеть не может, и те, которые его плохо знают. Ни одна из них при его появлении не спешит радоваться и бежать в объятия. Только Эмили блаженная — она улыбается вообще всем. Как Сью в лице Рафа нашла товарища, Донателло не может представить. А как сам Рафаэль в прошлом позволил какой-то девушке стать ему подругой — тем более. Наверняка ведь произошло что-то серьёзное, но Сьюзан не спешит отвечать, а Донателло вежливо кивает ей, бросив недокуренную сигарету в стоящую на перилах пепельницу, отталкивается от стены и проходит мимо, едва ли касаясь Сью плечом. Девушка по инерции отодвигается в сторону. Она пока не собирается заходить обратно — в доме очень много напряжения сейчас, да и не так уже холодно на самом деле. Сьюзан напоследок бросает взгляд на парня, на конце сигареты в этот момент тлеет оранжевый огонёк. Донателло почти скрывается за дверью, как вдруг слышит голос девушки: — Только ты не сходи с ума. Дон ничего не отвечает, но, даже когда закрывает за собой дверь, на губах рисуется лёгкая, вовсе не натянутая улыбка.. . .
К вечеру всё постепенно налаживается. Не то чтобы становится легче морально, но, по крайней мере, конфликтов больше не наблюдается — только резковатые, непонимающие взгляды друг на друга, подпитываемые полнейшим, отчуждённым молчанием. Погода на улице не меняется. Через окна в дом пробивается лунный свет, и даже через толстые, старые шторы ложится на стены, вырисовывая при этом изумительные фигуры. Чаще всего появляются тени ветвей деревьев, которые при каждом дуновении ветра начинают быстро шевелиться, и складывается впечатление, будто в воздухе что-то перемещается. Поднявшись на второй этаж и не включив свет, Стефани невольно дёргается от неожиданности, но потом понимает, что, да, это всего лишь ветер раскачивает деревья — это не тени из магазина Эйприл. Всё хорошо. Кейси бы стоило получше заняться этим местом, а то Стеф кажется, что сейчас провалится пол — сильный скрип половиц приглушает собой всё, что происходит на нижнем этаже. Единственное, что получается различать до сих пор, это звуки телевизора и то, как кто-то разговаривает из ребят — возможно, Кейси с опозданием одолела обида и теперь он хочет отомстить Рафаэлю за разбитый нос. По крайней мере, его голос действительно хорошо слышно, а Раф с того самого момента совершенно исчез. Сьюзан наверняка что-то сказала ему. Стефани кажется, что ему надо было просто врезать как следует. Она достаёт мобильный из кармана, чтобы посветить фонариком на стены и найти уже наконец этот чёртов выключатель, иначе она упадёт прямо здесь, так и не дойдя до Кейт, которой она обещала партию в шахматы. К слову, Стефани в них играла отвратительно, она знала только, как ходит та или иная фигура, но это была единственная игра, которую удалось обнаружить на старой ферме, а Кейт срочно надо было отвлечь. Она выплакала все глаза, а потом, верно, думала о том, что Лео — долбанный социопат и с ним надо поступать радикально. Стеф не считала, что Кейт умеет так, но на мгновение ей показалось, что она просто пойдёт к нему и вдарит как следует. Потому что подобное терпеть уже невозможно, и с каждым разом, каждой тайной так и хочется парней прижать к стенке и не отпускать, пока они не раскроются. Ладно, может быть, Кейт и правда не могла его ударить. Стефани на протяжении часа соглашалась с тем, что он получил не по заслугам (нет), что ему сложно (нет) и так далее. Стеф кивала, изредка взглядами встречаясь со Сьюзан, каждый раз останавливающейся у комнаты. Та ей даже большой палец показала: молодец, продолжай. И Стефани продолжала, думая о том, что Рафаэль процентов на десять был прав. Лучше бы они в Нью-Йорк вернулись и разобрались с теми, кто напал на них, а не вот это всё, потому что Стеф терпеть не могла сидеть сложа руки, когда так и хочется действовать. Их бы, конечно, прирезали по возвращении, но был у неё такой пунктик. Очень уж хотелось отомстить. Хоть кому-нибудь. Хоть парням с изображениями драконов на чёрных куртках. Но Стефани держится. Кейт она смогла привести в чувство, и они даже посмеялись пару раз. Потом появился Микеланджело, что-то сказал, и всё веселье от них перешло к нему, так что Майки ушёл с довольной улыбкой. Сейчас же, наконец включив свет в обширном коридоре второго этажа, Стефани направляется к одной из комнат — может, Кейт сейчас там. Читает, смотрит в окно; думает, как подобраться к Лео, — в общем, её обычное состояние. Только главное, чтобы она не плакала, не снова. Стеф не была свидетелем того инцидента, но она могла представить, что это, должно быть, больно. Ещё хуже — в подобной ситуации чувствовать бессилие. Стефани знает, что Кейт держали. Она видела жуткие синяки на запястьях, которые её подруга уже день пытается скрыть под рукавами толстовки, будто бы всё в порядке. Ни-хе-ра не в порядке. Стеф очень злится, хотя всячески старается этого не показывать. Она уже сорвалась — поспорила с Донателло где-то час назад, а потом, когда пыталась разжечь камин, видимо, ей что-то сказал Микеланджело, и она так швырнула туда полено, что искры разлетелись по всей гостиной. Эйприл помогла убрать. У Стефани была виноватая улыбка на лице, а внутри — всё не так гладко. Когда настенные часы тихо пробивают восемь вечера, она медленно останавливается напротив двери и, выдохнув, осторожно приоткрывает, чтобы не создать противного скрипа. — Кей? Темноту в комнате разбавляет тёплое свечение настольной лампы, и Стеф оглядывается по сторонам, стараясь привыкнуть к столь тусклому освещению. Свет ложится на книжные полки, у самого верха завешанные паутиной, зато в самой комнате порядок. Точнее в ней совершенно нет лишних вещей, ведь здесь никто не живёт; люди сюда редко приезжают, а с появлением Эйприл Кейси вообще позабыл об этом месте. — Только не смей меня пугать, — предупреждает Стефани со смешком. — Ну, Кейт? Не получив ответа, Стефани пожимает плечами и собирается уйти, но слышит негромкие шаги, неспешно, даже лениво направляющиеся точно к ней. — Лучше, — в голосе Рафаэля совершенно обычно играет самомнение. — Я. Видимо, он был у окна или шкафа всё это время. Свет настольной лампы попадает только на приоткрытую дверь и пол под ногами, поэтому Стефани его и не заметила. Девушка выдыхает, когда он проходит мимо неё к маленькому столику, на котором она только сейчас видит открытую бутылку виски или, может быть, скотча. Стефани присматривается повнимательнее — всё-таки виски. Где он нашёл бутылку, остаётся загадкой. — Ты выглядишь... — Круто? — спрашивает Раф, заполняя гравированный стакан почти до краёв. Потом поднимает его, сразу же делает глоток и ступает в её сторону. — Эффектно? — а потом ещё, пока не становится слишком уж близко и на выдохе пьяным голосом не произносит: — Ахуенно. Стефани жмурится от терпкого запаха алкоголя, волнами исходящего от парня. Ей приходится пропустить его, и Рафаэль, покачиваясь, размахивая стаканом и чудом только не проливая содержимое, проходит дальше так беззаботно, словно бы вообще ничего не произошло. — Ты пил, — изумлённо произносит Стефани, больше обращаясь к себе. Но когда Раф чуть ли не залпом допивает виски, она буквально округляет глаза. — Ты серьёзно сейчас просто... пьёшь? — Именно, — гордо отвечает Рафаэль, останавливаясь напротив зеркала. — Мне Тьерри прописал. Он медленно застёгивает пуговицы на чёрной рубашке, очень лениво. Свет плавно ложится на его силуэт, и даже так, в полумраке, видно, что у Рафаэля крепкая фигура. Закатанные до локтей рукава обнажают напряженные мышцы, тонкими линиями бегущие к красноватой коже на кулаках. Бинты, выглядывающие из-под рубашки, в темноте кажутся малость потрёпанными. Раф пальцем ведёт по белой ткани, и только через несколько секунд у Стефани получается разглядеть его ухмылку и взгляд, направленный точно на неё через отражение в зеркале. — Снова пялишься, — тянет он. Она резко откашливается, и Рафаэль чуть склоняет голову, рубашку застёгивая уже полностью, почти под горло. Стеф рукой облокачивается на стол и, ровно выдохнув, спрашивает: — Итак, как твоё самочувствие? — Лучше не бывает. Чем могу помочь? — его внезапный вопрос, пропитанный странной любезностью, застаёт врасплох. Рафаэль только на мгновение поворачивается к ней, а потом вновь смотрит на своё отражение. Рукой проводит по коротким волосам на затылке. — Из меня все вдруг решили сделать доброго и ласкового сегодня, поэтому помощь людям — моя новая цель. Стеф отворачивается от него, покачивая головой. — Что ты здесь один вообще делаешь? — интересуется она, флегматично осматривая полупустую бутылку. Виски почти не осталось, и состояние Рафа буквально кричит об этом, хотя, надо отметить, держится он очень достойно. Стефани видит его пьяным не в первый раз, так что сейчас — вариант не самый ужасный. — Прячусь от всех, — отвечает парень. — Они так разочарованно смотрят на меня, что мне ужасно больно. Мне ужасно плевать. — Может, это знак? — Стефани усмехается, думая о том, что сама себя проявила не самым лучшим образом сегодня днём, поэтому, может быть, в какой-то степени состояние Рафаэля она и понимает. Он хочет всё крушить, когда злится. Она готова кинуть пару вещей, если что-то выходит из-под контроля. Может, это реально знак? Радует лишь мысль о том, что у неё есть друзья, готовые её терпеть. Стефани решает повернуться к Рафаэлю, чтобы сказать что-то логичное, имеющее именно позитивный смысл, но когда делает это, слова резко замирают у самого горла. От неожиданности Стеф даже вздрагивает, и Раф, оказавшийся очень близко, ловит это движение взглядом. Девушка скрещивает руки на груди, упрямо смотря в его карие, чуть прищуренные глаза. — Они, — парень выдерживает паузу, следя за тем, как снисхождение Стефани меняется на лёгкое недопонимание, — не совсем понимают смысла моего поведения. — Как будто бы ты его хорошо понимаешь. Стеф прищуривается так же, как он, и Рафаэль, вздёрнув брови, позволяет себе на мгновение глянуть в сторону. — Я не люблю, когда мне говорят, что делать, — поясняет он и, не отводя взгляда от почти чёрных в темноте глаз Стефани, делает очередной глоток виски. — Это меня раздражает. Рафаэль продолжает довольно улыбаться. — Слушай, все беспокоятся за тебя. Следят за тем, чтобы ты не помер, — тон её голоса становится куда более резким. Теряется эта игривость, едва ощутимое дружелюбие. — И это многое значит. Стефани находит в темноте его взгляд, и даже крайне не комфортная близость с ним не подталкивают её к тому, чтобы отвернуться. Тогда получится, что она сдаст позиции, а Рафаэль продолжит ухмыляться, запивая вкус победы алкоголем. Если честно, Стеф хочет плеснуть ему виски в лицо, потому что ей не нравится его поведение. Но в тот момент, когда её отчётливое раздражение начинает превращаться в зарождающийся шторм, Раф отходит от неё на небольшой шаг. — Принято к сведению. Прости за то, что немного надавил на тебя, — он чуть наклоняется и прикладывает ладонь к своей груди. — Я не хотел. Только нагловатая полуулыбка так и не сходит с его лица. Стефани моргает раз. Потом второй, пытаясь как-то осмыслить только что сказанное им, потому что вообще-то Рафаэль не извиняется. Он-то всегда прав, даже когда не прав. Теперь же она сама делает шаг в его сторону, и Раф расправляет плечи, становясь ещё выше. — Нет, хотел, — произносит она крайне подозрительно. — Иначе не просил бы прощения после сегодняшнего. Рафаэль опускает голову, касаясь ладонью шеи. Стеф продолжает смотреть на силуэт вплоть до того момента, пока сама не ловит взгляд его карих глаз на себе. — Ты права. У меня другие намерения, — он пожимает плечами, и Стефани, услышав это, невольно прищуривается. — Да и у тебя тоже. — Неужели? — Я вижу это, — тише произносит Рафаэль и вновь подходит ближе, чтобы пустой стакан поставить на столик за спиной Стеф. Она даже чувствует его тёплое дыхание и запах виски, витающий в воздухе, потому что Раф, видимо, не собирается отходить. Он лишь убирает руки в карманы, исподлобья глядя на девушку. — Ты думала обо мне сегодня. Это сказано так неосторожно. В Рафаэле окончательно распустилась его хвалёная дерзость. По тому, как Стефани изогнула бровь, вполне можно понять, что подобного говорить не стоило. Следующая её фраза, сопровождающаяся возмущённо-непонимающим взглядом, звучит более резко: — Прости, чего? Раф делает жест рукой, фокусируя её внимание на себе. Потом он машинально проводит ладонью по волосам, видя, что Стефани перед ним окончательно начинает терять терпение, но не уходит. Наверняка же самой интересно, что он скажет, и, конечно, Рафаэль пользуется этим. В комнату через приоткрытое окно попадает сквозняк и слегка касается тёплой кожи. Стефани чувствует это даже через ткань толстовки, поэтому невольно напрягается. Рафаэль же, напротив, слишком расслаблен. — Я тебя очень неплохо понимаю. Мы похожи, потому что ненавидим сидеть на одном месте, — его чуть помутнённый взгляд проходится по лицу Стефани, падает на её губы, опускается чуть ниже на тонкую шею, почти прикрытую воротом красной толстовки. Через секунду он вновь возвращается к её лицу. — Ты очень злилась сегодня и продолжаешь злиться даже сейчас, Стеф. Тебе не терпится отомстить им. И я готов спорить, что ты полностью была согласна со мной сегодня. А сейчас, — голос Рафаэля становится тише к концу фразы. Девушка совершенно замирает, когда его лицо оказывается ещё ближе и тёплое дыхание касается её кожи: — Ты не сможешь отнекиваться, потому что знаешь, что я прав. Усмешка на его губах становится малость шире, когда Стефани смотрит ему точно в глаза, оттенок которых даже не получается распознать как следует. Рафаэль, пользуясь моментом, медленно тянется к ней, его ладонь почти ложится на её плечо. Сам взгляд Стеф медленно-медленно переходит на его губы, и Раф окончательно подаётся вперёд. Его ухмылка становится более заметной, движения уверенные, но всё прерывается слишком неожиданно для него. Полную тишину комнаты разрезает громкий звук удара. — Какого чёрта? — Стефани встряхивает ладонью, злобно глядя на действительно удивлённого Рафаэля, осторожно касающегося рукой челюсти. — Не знаю, что у тебя за проблемы, но я не хочу с этим разбираться, — стальные нотки её голоса неприятно бьют по слуху. У Рафа постепенно начинает гореть вся правая часть лица, потемневший взгляд фокусируется на самой Стефани, но он молчит. На ум не приходит ничего, словно одним ударом Стеф выбила решительно всё. Только Рафаэль отчётливо слышит: — И я не знаю, что случилось с вами в прошлом, но давай проясним кое-что сразу, — не отрываясь от его глаз, она буквально по буквам произносит: — Это вообще не игры. Раф, всё так же держась за изрядно покрасневшую челюсть, вынужден отойти сам, чтобы пропустить девушку. Ещё несколько секунд он продолжает смотреть ей вслед, а потом дверь хлопает, и Рафаэль остаётся наедине со своим недоумением.