~*~*~*~
Лондон уверенным шагом шел по немноголюдной узкой улочке Петергофа. Здесь располагался летний домик Петра. И сам Лондон здесь бывал не раз, еще в те времена, когда северная столица России довольно часто звал его летними вечерами на чай, и они сидели на просторной незастекленной веранде, любовались садом (а сад у Петербурга был просто прекрасный), наслаждались крепким черным чаем и обществом друг друга. Джон скучал по тем дням. И больше не выдерживая назойливости одних и тех же лиц у себя в доме, раздраженный вечными криками Дублина, бурчанием Вашингтона и мечтательностью Парижа, он решил навестить Петербург, устроив тому небольшой сюрприз. После разговора с Кронштадтом, он все же решил последовать совету этого города и лишний раз не нарываться на неприятности, а потому не беспокоил Петра еще добрые недели две. Ну а сейчас... Он поднялся на крыльцо и постучал наддверным кольцом-ручкой в двустворчатую дверь из дубового массива. Ему долго никто не открывал, и когда уже Лондон начал было отчаиваться, дверь с шумом отворилась и в свет из темноты комнаты вышел светловолосый голубоглазый паренек лет двадцати, волосы его смешно завивались в кудряшки, лицо не потеряло детскую пухлость и со стороны он очень сильно смахивал на ангелочка. Лондон вежливо улыбнулся: - Здравствуй, Петергоф, а могу я увидеть… - Сашка, блин, ну где ты там ходишь?... – раздался ворчливый голос откуда-та из глубины помещения, и из-за плеча Александра показался Михаил, также известный как Кронштадт. Лондон в первый раз видел этот город, Петр не удосуживался его с ним познакомить. А зря. По крайней мере, внешне Кронштадт был очень привлекательным молодым человеком: высокий, стройный, с большими глазами насыщенного синего цвета, черными, как и у самого Петра, волосами и чуть смугловатой кожей. Керкленду сначала показалось, что перед ним стоит сам Петр, но только потом увидел значительные отличия: в Кронштадте все было более ярким и насыщенным, живым. И здесь они с Петергофом были очень похожи, несмотря на противоположные типы внешности. В них обоих кипела жизнь, страсть и молодость. Хотя с Петром они были приблизительно одинакового возраста, статус столицы давал о себе знать- Петр выглядел многим старше и бледнее на фоне своих братьев. - Миш, это Джон Керкленд, он хочет увидеть Петра, - медленно произнес Петергоф, окидывая изучающим взглядом Лондон. Он не очень любил иностранных гостей, особенно из Европы – его самого, да и Петра тоже уже порядком задолбали вечными сравнениями с Европой. Ну вот как можно было сравнить его сильного и красивого брата с этим…Лондоном? Нет, он тоже красив, спору нет. Просто Петр был другим – в нем не было этой напыщенной «европейскости» (в таких огромных количествах). - Очень приятно, Джон. Я Михаил Брагинский, Кронштадт, мы с Вами заочно знакомы, - немного резковатым тоном произнес Кронштадт, выступая вперед из-за спины брата и протягивая Лондону руку для рукопожатия. Лондон, не сводя с него взгляда, только кивнул и пожал в ответ руку. Его что-то зацепило в этом мальчишке. Определенно.~*~*~*~
Россия обеспокоенно поглядывал на Петербурга, который сидел напротив него в кресле и нервно дергался при каждом шорохе. Еще немного и его затрясет так, словно он на электрическом стуле сидит, отстраненно подумал Россия, делая карандашом пометки в отчете северной столицы. Иван никак не мог понять, почему Петр вдруг стал таким нервным в последние дни…Карандаш провел ровную линию под заголовком…Что-то случилось? Но что?... Линия вдруг дернулась, а карандаш в руке Ивана оказался зажатым с двойной силой…Неужели Москва? Нет, определенно он! Кто же еще! Маленький засранец!...Линия сорвалась, а карандаш продырявил листок с квартальным отчетом по промышленному росту в Ленинградской области. Иван почувствовал со стороны едва заметное движение. Это Петр бормотнул что-то невнятное про «всяких придурков, не умеющих исправлять отчеты и попутно пугающих беззащитных городов» и снова, в сотый по счету раз, вздрогнул и неуютно повел плечами. Россия отложил папку в сторону и задумчиво постучал кончиком карандаша по столу. Завтра определенно что-то намечалось. Иначе, с чего у Петербурга такое выражение лица, будто его на эшафот ведут? Вроде бы завтра день рождения Москвы. Ну никак не эшафот же! - Свободен, - тихо произнес Россия, протягивая Петру папку. Тот со скрипом поднялся и медленно начал двигаться в сторону двери странными роботоподобными движениями. За что ему, бедному и несчастному России, такое наказание? Иван сокрушенно покачал головой и пошел заваривать чай.~*~*~*~
Петербург очень хорошо помнил, как Иван в детстве ему рассказал одну очень красивую легенду о бабочках. Эти красивые существа, чей дом – бескрайне небо, могут передать все наши заветные мечты и желания туда, в голубую высь. Нужно только поймать ее и прошептать свое желание. Красиво, да? И Петр решил, что это должно стать прелюдией к его подарку. Про основной подарок он предпочитал не думать, не то его то и дело будет бросать в жар. А надоедливый Владимир, который целое утро ошивался где-то по близости, уже замучил его своим: «Петечка, ты чего такой красный? Заболел?». Петру только и оставалось, что ожесточенно мотать головой из стороны в сторону в ответ. Причем, казалось, что еще несколько подобных «ответов» и голова таких издевательств над собой не потерпит, и в отместку слетит с шеи на фиг. Уже с утра начались поздравления Георгия, и он, счастливый и довольный, упорхал в Кремль, где его ожидал очередной набор почестей, оставив угрюмого Петра в одиночестве с запиской на прикроватной тумбе: «Буду вечером, солнышко, не скучай. С утра не хотел тебя будить – ты был просто возмутительно очаровательно-милашен :) И оставляю я тебя одного для того, чтобы ты, наконец, уже закончил со своей нервозностью и трясучкой. Так что, будь паинькой и перестань истерить. Жду подарка :) PS:И только попробуй, гад, свинтить куда-нибудь, сославшись на дела и прикрывая свою трусость. Убью. PPS: И будь уже мужиком, Петь :D» Петербург, чувствуя, как по мере прочтения брови начинают непроизвольно ползти вверх, подумал на секунду о том, чтобы перекроить все свои планы на подарок и встретить этого рыжего долбоеба с пулеметом в руках. Но, успокоившись и глянув в календарь, понял, что все равно не отвертится и со вздохом начал приготовления к празднику. Вы вообще знаете, как трудно найти гребанных бабочек осенью в магазинах? При всех утверждениях, что они есть «абсолютно во всех магазинах по организации праздников», это не самое простое дело. Исколесив полгорода, изнеможденный, злой и усталый, Петр ввернулся домой с огромной коробкой. Владимир и Ярославль проводили его косыми взглядами, а Екатеринбург едва удержалась от вскрика, когда из коробки раздались непонятные шуршащие звуки. Якутск не смог удержаться от ржача и сквозь смех проговорил: - Тот ему кактус дарит, а этот решил притащить живых ежиков и подложить ему под простынь. Отличный план, шеф! Петр был возмущен до глубины души. Во-первых, с чего все эти собравшиеся здесь города решили, что он, Петербург, притащил ему на день рождения какое-нибудь колюще-ядовито-опасное нечто? (Это Якутск говорил про ежиков, а Казань, например, утверждала, что там злобный монстр с шипами, Самара что-то шептала Пензе про пиявок.. ну и все в этом же ключе). Во-вторых, с чего они сразу говорят про простыни-кровати-нижнее белье? Петр в очередной раз убедился в том, что все вокруг него – злобные извращенцы с полным отсутствием своей личной жизни и полным присутствием в чужой. Завидуют. Ага-ага. Второй пункт его плана был выполнен. С чистой совестью поставив бабочек в угол комнаты, которую он выпросил у Ивана на одну ночь, Петр с гордостью оглядел помещение. Собственно, первым пунктом и было получение этой самой комнаты. Ну не будут же они проводить день рождения Герки в той душной коморке. Эта комната, конечно, тоже была не люкс, но вполне себе так приемлемо. С большим окном, высоким потолком и минимальным количеством мебели. Возвращаясь к теме извращенцев…Петр, когда просил у Ивана нормальную комнату «только на одну ночь» оскорбился, увидев этакий понимающе-всепрощающий взгляд Ивана. - Понимаю, Петь, кровать там и вправду неудобная… - и начал что-то тыкать в своем телефоне, не обращая внимания на красного как рак Петю и его нелепые оправдания про то, что «не в кровати дело», «там свечи просто» и «бабочкам нужен простор». Не извращенец, скажете? Самый что ни на есть извращенец. И как он только обо всем узнал?.. Пункт третий включал в себя романтическую «мишуру» по типу шелкового постельного белья, ароматической фигни на палочках (или как там это называется?), лепестков роз и свечей. Поняв, что на все вышеперечисленное он просто разорится, да и к тому же, не жирно ли будет? Новый комплект хлопкового белья гораздо лучше этой шелковой китайской фигни, которую Иван в последнее время завозил к себе тоннами (Китай же), розы – это по-девчачьи, а от ароматических палочек его начинало мутить, остаются свечи… В доме у Ивана, к счастью, было множество свечей и подсвечников, поэтому не пришлось ехать в магазин и закупаться в очередной раз. Сделав красивую дорожку из свечей от лестницы первого этажа на второй, к самой двери, и расставив их еще в комнате, Петр остался доволен результатом. Пункт четвертый включал в себя еду. Он приготовил какао и шоколад. И пусть не будет стандартных в таких случаях вина и фруктов…Петр не любил алкоголь, и Москве не нужно напиваться. Пункт пятый состоял в тишине и покое окружающего мира в лице толпени городов, которая все же удосужилась его услышать, и все эти города к вечеру покинули дом Ивана, в том числе и сам Россия. Пункт шестой и заключительный. Привести в порядок главный подарок, то бишь, себя самого. Вроде бы, тоже сделано. Но по мере того, как стрелки часов скользили по циферблату, нервозность Петербурга все возрастала и возрастала. И он хотел, чтобы этот рыжеволосый мальчишка, наконец, притащил сюда свою задницу. Ибо никаких нервов уже не хватает. Петр сидел на кровати в шелковой черной рубашке и черных джинсах. Галстук он сегодня не надел – Москва не любил «удавки», как он их называет. Москва приехал в дом Ивана к десяти вечера, и это дом встретил его пугающей тишиной. Обычно здесь постоянно были какие-то люди, а сейчас – ни души. Герка прошел в холл, на ходу снимая пиджак и оставаясь в привычных для себя футболке и джинсах. Зайдя в холл, он пораженно замер. Широкая мраморная лестница, ведущая на второй этаж, была украшена с двух сторон каймой зажженных свеч. Пытаясь перебороть чувство предвкушения чего-то сказочного, Гера прошел к двери, куда вела эта «горящая дорожка». Дверь в комнату оказалась открытой. Герка без промедления вошел и застыл, забыв как дышать. Вся комната была заставлена свечами, на полочках, тумбочках, у изголовья кровати…они были повсюду: разного цвета и размера, в разных формочках с одинаково горящими фитильками. На одной из тумб стоял серебряный поднос с большими чашками и термосом, рядом стояло блюдце с плиткой шоколада. Герка честно пытался не улыбаться как идиот, но у него не получалось. Он понял, что окончательно в этом не преуспел, когда увидел в раме окна тонкий силуэт Петра. Господи, до чего же он был красив сейчас! Расслабленная поза и спокойная улыбка, играющая на лице, сияющие серым светом бушующего моря глаза…Однако все это не смогло скрыть под собой небольшую скованность и сдержанность движений. Улыбка Москвы стала еще шире. Гере на полном серьезе казалось, что любить еще больше этого человека он уже не сможет, но тем не менее, каждый раз, каждый новый день он находил в нем что-то новое, что заставляло его влюбляться раз за разом. Опомнившись, Герка прокашлялся и произнес хриплым голосом: - Извини, что опоздал, я… - в горле резко пересохло, и Москва замолчал. А в следующее мгновение он увидел, что Петр делает два шага назад и наклоняется за чем-то. Это была обычная белая коробка, и Герка лишь удивленно приподнял брови, когда Петербург тихим-тихим голосом произнес: - Смотри, - северный город приоткрыл коробку, и в следующее мгновение из нее вылетели десятки бабочек. Красивых, разных, сверкающих в отблесках свечей. Москва восторженно завертел головой из стороны в сторону, пытаясь рассмотреть этих летающих существ. Пламя свечей затрепетало от многочисленных взмахов крыльев, многие тут же вылетели на воздух через открытое окно. - Ты же помнишь ту сказку, Гер? – раздался голос Петербурга, и Москва, завороженный увиденным, только и смог, что кивнуть. И тут он почувствовал легкое колебание воздуха на своей руке. Это была бабочка. Красивая, с сине-черными размашистыми крыльями. Герка не медля заключил ее в свои ладони, чувствуя, как она трепыхается межу ними. Петербург подошел к нему и, поднеся ладони Герки ко рту, начал тихо-тихо что-то шептать. Герка не смог разобрать ни слова, он словно в трансе следил за движениями губ Петра и все еще не мог отойти от увиденного салюта из бабочек. Опомнившись, он поднес сжатые ладони к своему лицу и прошептал: -Передай спасибо за то, что он у меня есть. И пусть он будет у меня всегда, прошу тебя. В следующее мгновение он выпустил бабочку из объятий, и она улетела куда-то вдаль. - Относит послание, - улыбнувшись, сказал Петербург, подходя ближе к Герке. - Что ты сказал ей? – Москве очень было важно услышать ответ Петербурга. От того, каким он будет, зависит многое. Петербург тихо рассмеялся и, наклонившись к его уху, произнес: - То же, что и ты…придурок мой рыжий. Герка заливисто засмеялся в ответ и сжал лицо Петра в своих ладонях, осыпая поцелуями каждую черточку его лица. Петербург охотно отвечал ему и в следующую секунду потянул в сторону кровати. У Москвы закружилась голова и появилось это ни с чем не сравнимое чувство полета и свободы, возникающее только тогда, когда он находится рядом с Петром. На минуту отвлекшись, он заглянул ему в глаза, пытаясь найти ответ на свой вопрос. Петр смутился и кивнул. Москва почувствовал себя счастливейшим из всех. Они стояли вплотную друг к другу и Петр, несмело взглянув ему в глаза, начал медленными движениями расстегивать пуговицы своей черной рубашки, обнажая молочно-бледную кожу. Голова его была склоненной, но даже в тусклом свете Москва видел, как розоватым румянцем окрашиваются высокие скулы стоящего перед ним юноши, как то и дело подрагивают ресницы, отбрасывая причудливую тень ему на лицо, как неожиданная дрожь в пальцах мешает расстегнуть последнюю пуговицу, и Москве не остается ничего иного, как взять его ладони в свои и одним резким движением скинуть совершенно ненужный сейчас предмет одежды с Петра. Следующим на пол полетел ремень, а затем и брюки с бельем. Под внезапным порывом ветра, который взметнул вверх прозрачный белый тюль, Петр поежился, переминаясь с ноги на ногу и отказываясь смотреть на Москву. Герка же просто стоял и любовался Петербургом. Ему сейчас нравилось в нем все: это худощавое телосложение, сгорбленные плечи и склоненная вниз голова. Пытаясь унять резко пробудившееся желание, столица судорожно выдохнул и на секунду прикрыл глаза, приказывая себе успокоиться. Но вот он толкает Петра в сторону кровати и тут же подминает его под себя, одновременно с этим пытаясь избавиться от одежды. У него это получилось, и Герка свободно вздохнул, позволяя ветру обдавать прохладными порывами свое разгоряченное тело, ощущая кожей прохладу простыней. Воздух был наэлектризован до предела, и зеленоглазому парню казалось, что еще чуть-чуть и дышать станет нечем. Москва лежал на Петре, уперев руки по бокам от него, и упивался видом красивого, обнаженного Петербурга. Алебастровая кожа, сияющая в лунном свете, черные волосы на белой ткани постельного белья, подрагивающие веки и приоткрытые губы. Все это принадлежало ему. Каждый сантиметр этой кожи, который Гера сейчас выцеловывал, каждый вздох наслаждения, который он срывал с губ Петра, каждое трепетное движение ресниц…Все, абсолютно все было в его власти. И эта мысль, молнией проскочившая где-то на задворках сознания, озарила мир ярко-красным светом. Желание выливалось наружу, огнем горело в глазах цвета зелени, холодным потом проступало на лбу. И этот бешеный контраст холода и огня, спокойствия и несдержанности, открытости и смущения просто сводил Москву с ума. Еще немного и он сорвется. Гера в панике метался взглядом по лицу северного города, пытаясь встретить его глаза, но они были закрыты. Зажмурены так, что целая цепь морщинок появилась вокруг его глаз. Москва мысленно отвесил себе подзатыльник и, наклонившись к лицу Петра, тихо заговорил: - Петя, открой глаза, слышишь меня? Открой глаза, - голос был напряженным, и Петр послушно выполнил просьбу Герки, встретившись со взглядом, полным любви и желания. У Петра словно груз свалился с плеч, когда он не увидел там того бешеного огня похоти и страсти, который сжигал все на своем пути. Перед ним сейчас был обычный Герка, который прижимался своим телом к его. Страх тут же отошел назад, открывая путь горячей волне желания. - Просто смотри на меня, Петь, хорошо? – тихо произнес Герка, чувствуя, как нервозность и беспокойство уходят. Герка продолжал успокаивать черноволосого юношу, лаская его тело, доводя до пика наслаждения и в следующее мгновение заставляя падать вниз. Он что-то постоянно ему говорил, какие-то глупые, но такие важные слова нежности. Он просто не хотел его пугать, не хотел хоть чем-то оттолкнуть, не хотел его потерять. И Герка отчаянно его не терял, рваными поцелуями покрывая ключицу, плечи и спускаясь вниз, поглаживая бедра, заставляя Петра следить за ним из-под полузакрытых, затуманенных желанием, глаз. С каждым новым движением они рвутся все ближе друг к другу, несясь на скорости света и сталкиваясь в поцелуях, частом дыхании и судорожных вздохах, переходящих в стоны. А когда это сумасшедшее стремление-рвение друг к другу резко заканчивается всплеском оргазма, который поочередно сотрясает сначала Геркино тело, а потом и Петино, они ничего не видят, не слышат и не чувствуют, кроме себя самих и своего единства. И все это так умопомрачительно прекрасно, что дыхание в очередной раз спирает, и крупная дрожь прошивает Петю с ног до головы. Москва скатывается на бок, позволяя Петру дышать полной грудью, и смотрит на него взглядом, полного обожания. А Петр, прикрыв глаза, в очередной раз чувствует все это, и яркие белые вспышки полыхают под веками. И казалось, что лучше быть просто не может. Герка обвивает рукой плечи Петра и, повернувшись на бок, начинает едва слышно говорить: - Мой хороший, красивый мой, я люблю тебя. Так люблю, Петечка. Петр только кивает и молчит, не в силах произнести ничего в ответ. Так они и засыпают, обнявшись.~*~*~*~
Москву посреди ночи разбудил резкий вскрик Петра. Герка от неожиданности даже отшатнулся, увидев присевшего на кровати своего любимого с всколоченными волосами. По спине пробежал противный ручеек холодного воздуха. Что случилось? - Петь, ты чего? Что-то не так?.. - Блин, Гер, я кактус наш забыл полить. Иногда Москве хочется придушить Петербурга на месте. Это был как раз один из этих самых моментов. От автора: эм...мне кажется, что я с этой главой как-то оплошалась -_- пожалуйста, дайте мне знать, если вам что-то здесь не понравилось))