Бумажные крылья

Контроль над жизнью в целом — это иллюзия; тем не менее, контроль над собственной жизнью возможен, пусть и не абсолютен — к такому выводу пришла Альда за годы своего существования в одной далёкой-далёкой галактике. Итак: Ксанатос перешёл на Тёмную сторону, Галидраан не случился, Квай-Гон не впал в отчаяние, окончательно добившее его джедайский «род». Иногда солнечными вечерами из окна, выходящего в Сад, доносился звонкий, как колокольчик, смех маленького Оби-Вана — и Альда в те дни не находила себе покоя, бесконечно меряя шагами свою квартиру, как неприкаянная. Время текло то медленно, то быстро, начинались и заканчивались абзацы, и вот-вот должна была начаться новая глава. Казалось, всё очень просто. Два выбора: довериться Силе или взять дело в свои руки. Квай-Гон был нужен Оби-Вану по многим причинам, но, в частности, если гибели Ордена не миновать — из джедаев Храма только Джинн мог, находясь в Силе, найти способ вернуться призраком к своему ученику в самый тёмный час и помочь ему. Квай-Гон вообще был непонятым гением для обычных рыцарей и магистров, его связь с Живой Силой являлась настолько уникальной, что подарила ему особую перспективу мировосприятия, которой восхищался сам Йода. И ему действительно не помешал бы ученик, которого можно по-отцовски любить, который и сам — маленькая чистая детская любовь к родителю. Иногда Альда думала, что, может, касательно Оби-Вана ей не нужно стараться что-то радикально менять, в том числе потому что… А что, если Мелида/Даан был ему нужен, как опыт, чтобы стать самым успешным генералом Республиканской Армии? В каноне он ведь был единственным, кто служил до этого, пусть и, фактически, в «крестовом походе детей». Альда уже лишила его возможности юношеской влюблённости в Сатин Крайз, потому что отца девочки охраняли Настоящие Мандалорцы, да и сам Джанго, пусть и не сразу, но надёжно и крепко подружился с графом. И с Мастером Яном. Последнее продолжало ломать парадигмы Альды каждый раз, когда она видела, как эти двое друг с другом общаются или тренируются. Джанго был когда вспыльчив, когда холоден, очень упрям, а ещё норовил лезть на рожон — Мастера это, почему-то, умиляло, хотя виду он не подавал. Почти. В общем, одним сыном у Яна Дуку стало больше. Альда и сама, как ни странно, подружилась с Джанго; он как-то почувствовал в ней хорошо скрытые пост-советские «пацанские понятия», и поскольку Фетт сам был сплошным ходячим «пацанским понятием», общий язык они нашли быстро. Особенно, когда он узнал, что Альда, если нужно, может корректно разговаривать матом, галантно предлагать Часовым Смерти присесть на бутылку и угрожать им же анальным фистингом. А что поделать? Культурный слой пост-советского пространства широк, глубок, разнообразен и велик. В частности, Джанго оценил песенку «Цыплёнок жареный» и загадку про два стула; причём настолько, что не осталось ни одного Настоящего Мандалорца, который бы их не знал. Так или иначе, Альда сомневалась по поводу судьбы Оби-Вана. Её к мальчику Сила навязчиво не тянула, на ухо ничего не шептала. Ганор кусала локти, ногти и не находила себе места от нервов. И ещё… фактором была любопытная вещь, которую никак нельзя было предсказать или предугадать. Контроль над собственной жизнью возможен, пусть и не абсолютен. Она никак не планировала любовь. И ведь, логически, можно было бы задержать взгляд на ком угодно — хороших, красивых, благородных, достойных мужчин на свете много… но своего выбора не оказалось. Только выбор Силы: «на, бери, это тебе подарок». И всё, ничего не поделаешь. Не вырвешь с корнем, не отложишь на потом, не уничтожишь. Вот ты знала человека, как вымышленного персонажа, а он живой, и он намного лучше фантазии франшизы. И было бы легче отпустить, если бы он был с кем-то, было бы легче пожелать ему счастья и перевернуть страницу дрожащими пальцами, но нет, всё пошло не по плану, он не полюбил того, кого должен был, и пустующее рядом с ним место так сладко манило, что приходилось себя строго одёргивать, прятать сердце за семь печатей, плотнее закрывать ментальные щиты, следить за своим поведением, надеяться, что это не любовь, а влюблённость, что она пройдёт, если только подождать. Но годы шли, а она не проходила. Альда привыкла греть себя ей, не обжигаясь, и смирилась с невозможной взаимностью, ведь вряд ли было бы ответное чувство. Двадцать лет — слишком большая разница в возрасте. Особенно, если влюбилась в своего падавана-брата. Особенно, если в Квай-Гона. И ведь он почему-то тянулся к ней, как деревья к солнцу. И не было никакой Талы рядом с ним, ради которой он бросил в каноне Оби-Вана на Мелида/Даане. Их с Альдой крепкая нежная дружба сложилась сама собой, между нечастыми вылазками в ночной Сад, совместными тренировками, чаепитиями и медитацией, с ним было легко общаться и препираться, ему было не занимать иронии и чувства юмора. Они даже несколько раз летали тандемом на задания. Впрочем, слаженность их совместного боя Альда приписывала к своему владению Соресу с элементами Шии Чо и мандалорского фехтования, чем к какой-то метафизике. Её боевой стиль неплохо сочетался с Атару, только и всего. Любовь пришла к ней тихими шагами, ненавязчиво и незаметно; осознание напугало, но не отпугнуло от совместного времяпровождения. Ей оставалось несколько лет до звания магистра, так что с самоконтролем и самообладанием всё было в порядке, и Квай-Гон, к счастью, вроде ничего не подозревал. И хорошо, — думалось. — Только экзистенциального кризиса ему не хватало. Альда владела собой с самурайским спокойствием, потому что у самурая, как известно, нет цели — только путь. Сердце всё равно пропускало удар каждый раз, когда Квай-Гон с теплом улыбался ей и только ей, или как-то касался — он был человеком физического контакта, и Альда чувствовала себя рядом с ним недоверчивой бездомной кошкой, изголодавшейся по ласке. Ну, кто, кто она, а кто он, гигант мысли? С чего ей такая честь? Какое право она имеет его любить, она, камень, брошенный в спокойное озеро для кругов по воде? Может, чтобы умереть вместо него на Набу? — Как там было в «Андрее Рублёве»? — спросила саму себя Альда, складывая журавлика. Прикрыла глаза, и Сила позволила вспомнить дословно. — «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я медь звенящая. Если имею дар пророчества и имею всякие познания и всю веру, так, что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я — ничто. Если отдам я все имение и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, то нет мне в том никакой пользы… Любовь долго терпит, милосердсвует». Дальше Сила не позволила построчно процитировать, но Альда и так смутно помнила, чем заканчивалась цитата. Фильм, вводящий за руку в экзистенциальный ужас человеческого бытия. Выходишь из него другим человеком. За это она когда-то любила искусство Тарковского. — Что мне делать? — спросила журавлика, сидящего на ладони. Сила не отозвалась, и это тоже было ответом. (…) Одним из значительных изменений, которые внесла Альда в Орден, был тест. В лаврах касательно этой реформы, она себе не отказывала: появилось правило, согласно которому, чтобы взять падавана, рыцарям и магистрам необходимо было пройти особую психологическую проверку. Кратко говоря, тем, кто его не прошёл, брать падаванов или не рекомендовалось, или строго не рекомендовалось, или запрещалось до поры до времени, пока потенциальный Мастер не разбирался со своими внутренними демонами, под ненавязчивым наблюдением личного джедая-психолога. С недавних пор этот тест стал обязательным и регулярным для тех, кто являлся «птицей свободного полёта». Ещё детей стали регулярно вывозить на базы самых разных джедайских Корпусов, чтобы они сами, если им вдруг там понравится, решили, чем хотят заниматься. Это было логично: тест лишил Храм определённого количества потенциальных Мастеров, так что недобор новых падаванов был ожидаем. Но и некоторые юнлинги сами решили, что не хотят становиться рыцарями — и ситуация, в итоге, сыграла всем на руку. Альда всё равно удивилась, когда однажды вечером Квай-Гон заглянул к ней и, неловко потоптавшись в гостиной, после приветствий, удивительно скромно и как-то по-детски сказал: — Я собираюсь взять падавана. Она чуть не пролила чай, которым наполняла чашки. — Правда? — выдохнула. Квай-Гон скромно улыбнулся, спрятав руки в карманы роб. Его глаза сияли какой-то светлой тихой радостью. — Я готов, — довольно сообщил, всё ещё улыбаясь. Лучи закатного солнца золотили его каштановые волосы. Как же ему шло счастье к лицу. — Мне всё одобрили. Утром пойду к ребёнку за согласием… А вечером я тебя приглашаю на ужин. Познакомитесь. — Как зовут? — быстро спросила Альда. Её сердце бешено билось. — Оби-Ван Кеноби, — ответил Квай-Гон. Казалось, земля ушла из-под ног. Святая Сила, сам выбрал, сам, не из-за вмешательства Йоды, тогда и Бандомира никакого не будет, и Мелида/Даана, и он не откажется от Оби-Вана ради Энакина… — Святая Сила, Квай-Гон! — она порывисто и крепко обняла его. От радости хотелось плакать. Ей действительно не надо было ничего делать, не надо, она уже всё необходимое сделала. Альда прижалась к нему и почувствовала, что всё-таки плачет. Вот тебе и самоконтроль, — подумалось. — Но один раз можно… можно. Он обнял её не менее крепко. — Почему ты плачешь? — тихо и ласково спросил. — Радуюсь, — всхлипнула она ему куда-то в робу на уровне сердца; Квай-Гон был почти таким же высоким, как Мастер Ян. Большая тёплая ладонь опустилась ей на затылок. — Ты спасла меня от самого себя, — тихо сказал он, не отпуская из своих объятий. — Не нужно плакать. Всё так, как должно быть, верно? Альда попыталась проглотить ком в горле. Получилось не сразу. — Я просто очень рада, — выдавила из себя, силясь не расплакаться по-настоящему. — Очень за тебя рада. — Не волнуйся, — сказал он, мягко поглаживая её по волосам. — Теперь всё точно будет хорошо. Альда подумала о Набу и Палпатине. Вспомнила душераздирающую музыку Джона Уильямса на похоронах Квай-Гона. — Да, — глухо ответила. — И я, если что, всегда буду рядом. — Я знаю, — она почувствовала тёплую улыбку в его голосе. — Я знаю. Ты не знаешь, — подумала Альда в безопасности своих крепких ментальных щитов. Потом будут придуманы и приведены в действие планы, чтобы не Джинн, а Ганор оказалась с Оби-Ваном на несанкционированной миссии по переговорам с Торговой Федерацией. И выживет ли она на ней или нет — неважно. Но пока… пока Альда позволила себе маленькую слабость. Остаться с ним, вот так, ещё на несколько мгновений дольше приличного. И тогда ей не будет страшно, и вера окрепнет, и надежда не дрогнет — и годы спустя, глядя в жёлтые глаза ситха, она не станет сожалеть ни о чём. (…) — Вы, фактически, воспитываете одного ребёнка вдвоём, — заметил как-то Мастер, ненадолго вернувшись в Храм из своих путешествий. Они наблюдали за тренировкой — Квай-Гон обучал Оби-Вана основам Атару. — Наверное, — пожала плечами Альда. — И что с того? Разве присутствие фигуры матери в жизни ребёнка, это плохо? — Хм, — неоднозначно ответил Ян Дуку, почему-то прищурившись. Какое-то время сидели в молчании, внимательно наблюдая за инструкциями Квай-Гона. — Мастер Альда! — крикнул Оби-Ван, четырнадцатилетний, запыхавшийся, счастливый. По канону, он должен был в это время быть на Мелида/Даане, но… мандалорцы, с подачи Альды, уже спасли планету, встав, разумеется, на сторону детей. Джанго был человеком слова и чести. Где-то убивают детей? Дарксейбер уже наготове. — Смотрите, как я могу! И показал сложный кульбит в Силе, обнажая меч. — Здорово! — громко похлопала Альда, широко улыбаясь. — Молодец! Мальчик смущённо улыбнулся ей и поклонился в сторону своего невозмутимого грандмастера. — Давай ещё раз, Оби-Ван! На бис! — скомандовал Квай-Гон. — Локти поближе к себе! Мастер Ян ценит точность техники! И подмигнул в сторону своих зрителей. — Хм, — ещё раз задумчиво протянул Дуку. — Мастер, вы сегодня какой-то слишком загадочный, — пожаловалась Альда. (…) Однажды по дороге из общепита её поймала за руку красивая темнокожая женщина. — Как дела у Квай-Гона? — спросила та, натянуто улыбнувшись. — Нормально, — оторопела Альда. — А что? — Да нет, — долгую паузу спустя женщина отпустила чужую руку. — Ничего. Передавай ему, что ли, привет. И ушла. Альда далеко не сразу догадалась, что это и была та самая Тала. Очень себе на уме, — подумала, насупившись. — Ни «здрасьте», ни «до свидания» … И вообще, сама бы с ним и поздоровалась! Вакансия есть, Квай-Гон всё равно ни с кем не встречается. Но нет, давай возьмём и введём в растерянность. Странные у него предпочтения в женщинах, очень странные. (…) — Мастер Квай-Гон вчера ходил к проституткам, — сжав кулаки, зачем-то сдал своего учителя шестнадцатилетний Оби-Ван. — Я в курсе, мы вместе ходили, — пробормотала Альда, наливая себе полный стакан домашнего огуречного рассола. — Что?! — голос мальчика сломался на высокой ноте. Ох, пубертат не щадит никого. — Так Раэль же вернулся, — Альда залпом осушила стакан и налила ещё. — Мы вчера вместе пили. И поскольку Раэль, так или иначе, собирался пойти в бордель, я взяла и брякнула мысль вслух: «а джедаи умеют заниматься сексом в невесомости?». Имея в виду левитацию Силы, разумеется. — И что? — невольно заинтересовался покрасневший Оби-Ван. — Умеют? — Раэль сказал, что можно, но сложно, — Альда осушила залпом ещё один стакан. — Сказал, надо математически точно рассчитать, где начинать и где заканчивать. Он в лазарете сейчас. Неудачно приземлился. — А Мастер Квай-Гон где? — не без подозрения прищурился Оби-Ван. — Выслушивает нотации нашего Мастера, — честно ответила Альда, — с головной болью и похмельем. Наверное, Мастер Ян высказывает ему всё, что считает нужным, про чаепития с сутенёрами и поощрение неудачных идей. А меня отпустили восвояси, потому что я девочка. Знаешь, — добавила она задумчиво, — иногда быть девочкой, со стратегической точки зрения, очень удобно. А про секс в невесомости можешь Раэля спросить, вдруг пригодится. Оби-Ван клятвенно заверил, что никогда ничего такого не будет спрашивать, и, конечно, в тот же вечер пошёл и спросил. Вместе с Квинланом, для моральной поддержки. А потом в лазарет стали совершать паломничество теоретики и практики новой джедайской камасутры, потому что юный Вос посчитал святотатством держать такой интересный навык в секрете. Через пару лет слухи об удивительных постельных навыках джедаев просочились в прессу. И о чём никто не знал, даже Альда, особенно Альда, так это о том, что ситхи тоже попробовали, и у них, из-за отсутствия джедайского метафизического равновесия, ничего не получилось. Ксанатос, которого никто не успел убить, во время попытки так и вовсе сломал бедро — и об этом тоже никто не узнал. (…) Годы пролетели стаей птиц, торопящихся на зимовку; Оби-Вану исполнилось двадцать шесть, и Альда находилась в постоянной боевой готовности. Так что, когда Набу оккупировали, Квай-Гон почему-то слёг с очень сильным пищевым отравлением. Случайным, разумеется. Абсолютно случайным. Канцлер Валорум обратился к Квай-Гону с личной просьбой, но бедняга Квай-Гон перепоручил дело Альде, а у неё уже всё было готово, даже завещание. — У меня плохое предчувствие, Мастер, — мрачно сказал Оби-Ван, скидывая с себя капюшон в зале совещаний корабля Торговой Федерации. Почти прямо как в фильме. — Не из-за миссии, а…из-за чего-то другого. Сложно описать. Квай-Гон посоветовал бы ему сконцентрироваться на реальности, жить моментом, но Альда ответила, не покривив душой: — У меня тоже, Оби-Ван. Под её робами, помимо меча, спрятался бластер, нож, две дымовые гранаты и одна обычная. И деньги, очень много денег в валюте вупиупи. Бояться было ещё рано. — На всё воля Силы, и она находится вне рамок нашего понимания. Что бы ни случилось, помни, я всегда буду рядом. Здесь или там. Хорошо? Оби-Ван смерил её удивлённым и даже растерянным взглядом. — Мастер Альда, о чём вы? — Да так, — натянуто улыбнулась она, намеренно прищурив глаза, чтобы ободрить, чтобы падаван, задержавшийся в ранге из-за сентиментальности, а не по нужде, ни о чём не догадался. — Мысли вслух. На всякий случай. Страшная вещь, сюжет. Она никогда не хотела оказаться на сцене главным персонажем, пусть и эпизодическим, её устраивали второстепенные незначительные роли. Очень хотелось жить хорошо и счастливо. И тем не менее, куда больше хотелось, чтобы те другие, когда-то просто выдуманные герои, а теперь живые и близкие люди, избежали трагедий, которые им придумал автор. Альда жила дважды, она могла себе позволить щедрость. В ней не жила надежда, что основной сюжет изменится сам, потому что ошибка суждения могла привести к смерти Квай-Гона, тайно и так нежно любимого. Альда простила себе и Силе невозможность когда-либо его поцеловать, но его смерть — никогда бы не смогла. Сколько ночей она молилась, тихо плача в своей квартире над журавликами, чтобы ей простили один-единственный каприз, один-единственный эгоизм. Она умоляла Силу позволить рокировку, ведь ладью не жалко, но без короля партия проиграна. И молитва была услышана. Оставалось дело за малым. Серебряный протокольный дроид принёс им напитки. Альда не притронулась к своей порции, Оби-Ван последовал её примеру. С тяжёлым вздохом, она прикрыла глаза. Пальцы сами собой опустились в карман и нащупали один-единственный журавлик, белый, с той самой цитатой из «Андрея Рублёва» мелким почерком. Миг — и Торговая Федерация уничтожила их корускантский транспорт. Ещё один — и в зал совещаний пустили газ. «Переговоры были недолгими» — написала она потом Квай-Гону через нелегальный коммуникатор с мудрёным шифрованием, который предварительно выпросила у Джанго. Оби-Ван препирался с Джа-Джа Бинксом о логике и простых навыках выживания. Армия дроидов неприятно фонила скрежетом железа, металлическими голосами и шумом от уничтожения леса. — «Они вообще не состоялись». А сама подумала, чувствуя себя королём Теоденом во время осады Хельмовой Пади: итак, началось. Квай-Гон при всём желании не смог бы ответить на её сообщения, он-то не дружил с Манд’алором — и это тоже было хорошо. Вокара Че вряд ли выпустила бы его из лазарета раньше, чем через неделю, а за это время уже должна была состояться дуэль с Молом. Альда не хотела прощаться дважды. Кроткого платонического поцелуя в лоб близкого друга, спящего под лекарствами, было достаточно. Ещё одна встреча — и она могла бы себя выдать, не словами, так лицом, или действиями. На всё воля Силы, великая и неисповедимая, — подумала Альда, прикрыв глаза, призвав себя к смирению перед страхом возможной смерти. И окликнула Джа-Джа. Им надо было добраться до гунганов, чтобы попасть в Тид и вывести с планеты маленькую отважную королеву. (…) — Вы ангелы? — спросил её и Падме маленький Энакин Скайуокер. Хрупкий, белозубый, с ямочками на щеках, кожа да кости под поношенной объёмной татуинской одеждой, присутствие в Силе сверхновой звезды — разрушитель миров или их реформатор. — Ты и сам ангел, — улыбнулась Альда, присаживаясь перед ним на колени. — У нас с тобой одинаковые волосы и глаза, не так ли? — Тогда и моя мама тоже ангел? — Конечно. Они с Падме, — жест рукой в сторону девочки, — похожи ведь, да? Значит, ангел. Нас немного, но мы есть. Здорово, правда, что мы друг друга нашли? — Очень! — заулыбался во все щёки маленький Энакин. Альде не хотелось заставлять его участвовать в гонках, но кораблю действительно был нужен гипердрайв. И она очень хотела постараться выкупить Шми. Закрыть предпоследний гештальт. Одной Силе было известно, какая судьба ожидала маленького Энакина, но второстепенному персонажу простительно желать спасти себе подобного, дать кому-то ещё шанс прожить долго и счастливо, если не самой себе. Мастер Ян, Квай-Гон, Оби-Ван, Энакин и даже Джанго — все они были, в той или иной степени, гигантами, или могли ими стать, или уже стали. Альда никогда не смогла бы за ними угнаться, дорасти до них в своей значительности. Пусть тогда пойдут вместе, так уже давно решила она, и тогда есть шанс, что зло не сможет сломить их союз. Конечно, оставался Палпатин. Убил ли он своего учителя, или нет, Альда не знала. Мол и Ксанатос были живы. Последнего, наверное, собирались готовить к созданию фракции Сепаратистов, ведь нужна же хоть какая-то тёмная марионетка, чтобы финансировать армию клонов. Оставался вопрос, кто тогда будет прототипом для Камино, если Джанго был вне досягаемости ситхов, а Палпатин с презрением относился к расам, далёким от человеческой. Альда заставляла себя не забегать вперёд и беспокоиться только о Моле. Когда она пережила встречу с ним на Татуине, страх перед смертью отступил. Альда не растерялась и не раскрыла своих карт. Наоборот, странное предвкушение овладело ей. Мол нападал яростно и фонил чёрной злостью — Соресу синего клинка не подвело, и ментальные щиты даже не дрогнули. — Посмотрим, кто кого, мне даже интересно, — тихо подумала она вслух, чтобы не разбудить Оби-Вана. Шми и Энакину она добавила в чай лёгкое успокоительное и укутала их покрепче, но падаван Квай-Гона временами спал очень чутко. — Твоя ярость и моё культурное наследие, хтонь. Знаешь, от такой дуэли даже умирать будет не стыдно. И почти не страшно. Только всё равно почему-то очень жаль. (…) Альда стоически не выцарапала глаза Палпатину. За усердие сохранить маску профессионализма ей нужно было, она рассудила, выдать Оскар. А за переговоры с Советом — медаль за дипломатические заслуги. Энакина приняли, его не могли не принять, но тоже всё произошло так, как хотела Альда, безо всех этих разговоров об Избранных, и в юнлинги, а не в падаваны. Шми пообещали работу в одном из Корпусов. Сюжет менялся, труды окупались. Можно было успокоиться. На коммуникаторе, который слишком долго был разряжен, Альда обнаружила по приезде пятнадцать пропущенных звонков от Квай-Гона и одно сообщение от Мастера Яна: «зайди к мальчику, когда будешь в Храме, имей совесть, он меня доконал, а я на другом конце галактики. Люблю, обнимаю, удачи». Она расплакалась, пока печатала: «тоже люблю вас, Мастер, берегите себя». Всхлипы переросли в вой, отчаянный и жалобный, когда он прислал ей в ответ смешную картинку — это Оби-Ван его научил. Времени было в обрез. Смыв следы нервного срыва с лица, Альда направилась было к лазарету, наплевав на ранний план не прощаться дважды, но у дверей услышала голоса Квай-Гона и Оби-Вана. Замерла. Нет… нет. Дрожащими руками она достала тот самый журавлик из кармана. Позволила ему упасть на пол. Кому нужно, тот найдёт. На большее меня сейчас не хватит. И тихими шагами, свойственными ей, удалилась прочь. Совсем скоро королева Амидала, согласно расчётам, должна была попросить джедаев вернуться с ней на Набу. Краем глаза Альда заметила Энакина, робко выглядывающего из-за угла залы, выходящей к ангарам. Она сделала вид, что не заметила ни его самого, ни тихий облегчённый детский выдох. (…) — Мастер Альда! Ай, как всё болит. Ну не трогай. Чужая слеза попала ей в нос. Она инстинктивно фыркнула. Влажно закашлялась кровью. Талантливый гад, этот Мол, и всё же, что он такое перед величием настоящего экзистенциального ужаса пост-советсткого наследия? Альда была очень начитанной. Что ей стоило ментально ударить компиляцией эмоций от Толстого, Достоевского, Чехова, Айтматова, Платонова, поэтов «Серебряного века», фильмов Тарковского? Ученик ситха замер, дрогнул — и этого оказалось достаточно. Всё равно сильно зацепил. — Он жив, но парализован, — вяло сообщила Альда. — Я ему… дозу транквилизатора… — Мастер Альда, вы умираете! — воскликнул Оби-Ван, как будто она в важный момент решила поговорить о незначительных вещах. — Ничего… страшного, — она попыталась наугад погладить его по щеке, но и сил не хватило, и веки предательски закрылись. Усталость навалилась на неё неподъёмной ношей. — Всё … всё будет хорошо. Но Оби-Ван уже не слушал. Он стремительно нёс её куда-то. Кричал прямо на ухо, срывая голос: «врача! Врача-а-а!» Так ли умирали, на самом деле, Пушкин и Лермонтов? Не с надрывом, не красиво, не драматично, а в суете, окруженные теми, кто сбивался с ног и клял небеса, чтобы их спасти? Помрёшь тут с вами по-человечески, подумала Альда. Не сразу поняла, что вслух. Сознание наливалось тяжестью, и отчаянные крики Оби-Вана слышались будто издалека. К ним примешался обеспокоенный голос Квай-Гона … но это было невозможно. Его не могла так рано выписать Вокара Че. Он не мог броситься за делегацией Набу в погоню. — Это абсурд, враньё, — еле разлепляя губы, влажные и липкие от собственной крови, вспомнила она вслух, — череп, скелет, коса… Смерть придёт, у неё… будут твои глаза. (…) Сознание проигрывало дуэль между ней и Молом в замедленном действии. Вихрь двойного красного меча. Её синий клинок, отчаянная оборона Соресу, мандалорская контратака. — Что ты знаешь о боли, джедайская дрянь! — почти звериный рык. — Да уж побольше твоего, — сбитое дыхание, снисходительный тон. — Боль без любви бессмысленна. Его эмоциональный фон отдавал яростью и бессилием подростка, настрадавшегося от несправедливости жизни. Не усмирить, не ободрить, не успокоить. И всё же, он не знал, каково это, когда почти каждая песня даёт по капле повода вскрыть вены. Не знал, что группа крови — это порядковый номер на рукаве; не знал, что всё идёт по плану; не знал, что все они скованы одной цепью; и что в последнюю осень ни строчки, ни слова; что мы не ангелы, парень, нет, мы не ангелы; что скоро рассвет, выхода нет. Не знал, что после прочитанной книги можно стать другим человеком, что каждый мыслящий — немного Раскольников; что даже Понтий Пилат может раскаяться, и что рукописи не горят; не знал ничего ни о бесконечной степи, ни о манкуртах. И было жаль его, самонадеянного и потерянного — Палпатин дал ему бессильную ярость, но не научил с ней жить и жить хорошо, дал ему отчаяние, но не показал, как находить наощупь надежду, надел на него цепи, не позволив узнать, что даже в них можно найти свободу, которую никто не способен отнять, что можно хотя бы, для начала, выйти ночью в поле с конём. Альда выплеснула на Мола своё культурное наследие. Большой жестокой волной оно ушло в Силу, захлестнуло его, и он забыл, как дышать, на несколько мгновений, и покрылся испариной, совсем ещё молодой, не знающий ни настоящей жизни, прекрасной, порой мучительной, ни богатого выбора смерти. Она с самого начала не собиралась его убивать. Шприц вылетел из рукава в лучших традициях аниме — и попал в точку. — Мразь! — взвился Мол. Карающее лезвие красного меча, но уже подгибающиеся ноги противника. — Не-е-ет! — испуганный и отчаянный вопль Оби-Вана, застрявшего между красными щитами. Медленно оседая на пол, выронив от боли меч, Альда подумала о Квай-Гоне, живом, и улыбнулась. (…) Она проснулась от шелеста бумаги. Белый свет вынуждал глаза неприятно слезиться. В горле пересохло, во всём теле отдавало тяжестью. — Ты проспала два дня, — сухо констатировал знакомый голос. Мастер Ян сидел в кресле для посетителей и методично складывал разноцветных журавликов. Глаза у него предательски блестели. Казалось, с их последней встречи он постарел на несколько лет. — Ситха допрашивают, — невозмутимо продолжил он, не встречаясь взглядом с Альдой, сосредоточенно продолжая складывать бумагу. — Квай-Гон лично руководит процессом, послав на все четыре стороны более гуманных членов Совета, всё ещё отрицающих разросшееся влияние Тёмной стороны. Дети рыдают. Под «детьми» я имею в виду Оби-Вана и юного Скайуокера. — Пауза. — Этого ты хотела добиться, позволив ситху себя ударить? — Не позволила, — слабо запротестовала Альда. Дотянувшись до стакана с водой, она поспешно смочила горло. — Вы сами знаете, Мастер, что воля Силы неисповедима. — Знаю, — ответил он, медленно откладывая от себя последнего журавлика. — Ты вынудила меня молиться. Будь уверена, я тебя за это ещё не раз потом крепко обниму, когда снимут бинты — и только попробуй отвертеться. — Я тоже вас люблю, Мастер, — слабо улыбнулась Альда. Он задумчиво хмыкнул. — Тогда окажи мне любезность, и больше так не делай, — его голос налился силой и надломился. — Не буду, честно, — она слабо рассмеялась, всё ещё с трудом веря, что очередная глава кончилась, а её не выкинули за борт. — Я уже всё сделала. Мастер Ян обвинительно ткнул в неё пальцем. Сказал строго: — Тебе не дано знать, что ещё предстоит. Достаточно этой… этой надменности. — Я не буду вас больше так пугать, — мягко ответила ему Альда. Взяла за руку, сплошь покрытую морщинами. — Да, сделай такое одолжение, — долгую паузу спустя тихо отозвался её Мастер. — Не заставляй меня хоронить моих детей. Иначе я тебя никогда не прощу. (…) За месяц пребывания в лазарете из всех близких, друзей и просто хороших знакомых, к ней заходили проведать и поддержать все, все, кроме, почему-то, Квай-Гона. Это немного горчило. Точнее, ладно, это очень обижало — они ведь, всё-таки, были друг другу далеко не чужими. Но время шло, Энакин научился читать по слогам на Базовом и успешно влился в клан юнлингов, его мама улетела в Агрокорпус куда-то на Среднее Кольцо, Оби-Ван лишился косички и получил повышение в ранге, а Квинлан, которого Альда давно не видела, так и вовсе привёл с собой маленькую скромную Эйлу. О судьбе Мола Депа обмолвилась, что с ним занимаются психологи, и что он про своего Мастера мало что рассказал, потому что и сам практически ничего не знал — старший бейнит довольно быстро разорвал с ним связь и каким-то образом стёр любые воспоминания, связанные со своей личностью. Мейс рассказал, что Палпатин стал канцлером. Предстояло ещё много работы. Альда собиралась, немного отдохнув, начать отслеживать статус Камино на картах джедайского архива. Сомнений не оставалось — Сидиус наверняка решил разыграть предстоящую партию через Ксанатоса. Но сначала ей требовался отдых, хотя бы для чуть расшатанных нервов, чтобы разобраться с недавно пережитым. Требовались покой и медитация. Она удивилась, обнаружив Квай-Гона в одном из пустынных коридоров, после выписки из лазарета. Выглядел он совсем неважно — налицо стресс и бессонница, одежда помята, и даже его волосы выглядели тускло. — Давно не виделись, — слабо улыбнулась ему Альда, давя в себе желание подойти и крепко обнять. Она могла опять, ненароком и случайно, пустить слезу, вдохнув его хорошо знакомый запах, почувствовав вокруг себя родные руки. — И это всё, что ты можешь сказать? — его голос звучал хрипло. — Я соскучилась, — добавила она после короткой паузы. Квай-Гон помотал головой. — Ты… ты… Судорожно похлопав себя по карманам, он извлёк оттуда смятую бумагу. Очень знакомую. У Альды сердце рухнуло в пятки. А, так вот кто нашёл. — Ты собиралась вместо меня умереть! — мириад чувств блеснул в его глазах, в Силе ничего не отразилось. Он сжал кулаки, будто от чего-то себя едва сдерживая. — Нет, — соврала Альда. — Кого ты обманываешь, — он криво и сардонически улыбнулся. — Ну кого ты обманываешь?! Знаешь, предвидение отнюдь не моя стезя, но Сила иногда делает странные и жестокие подарки. И хвала ей за это. Ты знаешь, что я почти не успел?! Знаешь, что если бы не моя связь с Живой Силой, тебя пришлось бы хоронить?! Вместо меня! Вместо меня! — последнее он выкрикнул с такой болью, что Альда невольно вздрогнула. — А я ни о чём не жалею! — вспылила, ощерившись. — Да, я сознательно тебя подменила, ну и что?! — Ну и дура! — рявкнул Квай-Гон. Альда дёрнулась, как от пощёчины. — Тебе не приходило в голову, что мы могли пойти вместе?! — Да что ты знаешь, — тихо и зло начала она, — да что ты знаешь о моём выборе! — Достаточно, чтобы я не мог тебя видеть! — Ах, вот как, — почти выплюнула она. — Я тебе с этим помогу! Знаешь, я была бы и рада там умереть! Чтобы перестать тебя видеть! — От чего же?! — От любви! — выкрикнула она. Квай-Гон замер. Альда продолжила, отдышавшись, — я знаю, я знаю, что разница в возрасте, что мы разделяем одного Мастера, что ты предпочитаешь других женщин, куда более приземлённых!.. Я не выбирала тебя любить, слышишь?! И несла бы в себе тайну до самой смерти! Но знаешь ли ты, как это тяжело?! А как тяжело знать, что твоему любимому суждено погибнуть, вот там, в этом чёртовом реакторе на Набу, от удара ситха?! Знаешь, как это невыносимо?! Я поначалу думала, влюблённость, пройдёт, но не прошло! И знаешь, как легко и сладко дался выбор?! Квай-Гон стоял, оцепенев, не шевелясь, почти не дыша, глядя на неё вытаращенными глазами. — Не хочешь меня видеть — хорошо! — запальчиво продолжила Альда. — Я сама себе разобью сердце, если потребуется! Не маленькая, справлюсь! Какая уже теперь разница, — добавила горько, поджимая губы. — Ты жив и однажды будешь счастлив. И я не сожалею ни о чём, ясно?! Ни о чём! Я умирала, зная, что с тобой всё будет хорошо! А большего мне и не нужно! Так что будь счастлив, и… и не пиши мне, и не звони, если у тебя осталось хоть какое-то сочувствие! Она развернулась и почти наутёк кинулась к своей квартире, глотая слёзы, оставив Квай-Гона стоять неподвижно в коридоре. Уехать, билась мысль в голове, уехать, уехать! Бежать сейчас же! Мейс уже дал ей отпуск — быстро зарезервировать корабль. На автопилоте, отточенными движениями, собрать вещи, только самое необходимое. Отписать Мастеру Яну о пункте назначения. Выскользнуть почти бегом, избегая толп, едва дождаться заправки топливом судна. И только потом, в безопасной изоляции гиперпространства, наконец-то распахнуть душу, уронить лицо в руки и расплакаться, как ребёнок. У неё было трое суток, чтобы хоть как-то утешиться до приезда на Мандалор. А потом пить — много и неразборчиво. Пытаться жить. (…) Джанго Фетт, конечно, поприветствовал её лично. Окинув взглядом с ног до головы, быстро смекнул, что к чему, и, потому что «единожды братан — навсегда братан», сразу организовал всё необходимое для моральной поддержки. Благо, в столице уже стоял вечер, Альде не хотелось бы отвлекать его от важных дел. Ей и так было достаточно паршиво на сердце, а ещё почему-то совестно. — Я не боюсь любви, я боюсь её невозможности, — призналась Альда, когда они на двоих откупорили третью бутылку вина. К тому моменту над головой уже сияли звёзды, но тёплый воздух ещё не успел до конца остыть. Костёр, окружённый местными камнями для пожарной безопасности, мягко и уютно потрескивал поленьями. В пустынном саду дворца, кроме них двоих и телохранителей поодаль, больше никого не было. — Пока ты несёшь в себе пламя, — продолжала Альда, уставившись на свой бокал, — что тебе непогода, хаос человеческой жизни, чужие мнения… это всё не имеет никакого значения. Так что даже с невзаимной любовью мне было не так уж плохо. Она меня грела, если я нарочно не обжигала руки в порыве самоистязания. А сейчас, — она устало вздохнула, чувствуя, — а сейчас надо вскрыть семь печатей и вытащить мою маленькую тайну из сердца. Само сердце, конечно, надо самой же и разбить, иначе ничего не получится. Ох, и ведь как не хочется с ней прощаться… с моей маленькой, никому не вредящей, тайной. Как я буду скучать по её теплу, ты бы знал… — Ты безответно сколько любила? Без малого, десять лет? — не без сочувствия спросил Джанго. — Что-то вроде того, — Альда шмыгнула носом. — Тогда не факт, что получится. — Да чёрт его знает! Разобью, выжгу… а дальше, или на пепелище что-нибудь вырастет, или нет. — А если не вырастет? — очень серьёзно спросил Джанго. Альда не без удивления взглянула на него. — Так у тебя … не выросло? Сначала казалось, что Фетт не ответит. Но минут через пять, вынырнув из собственных мыслей, он печально покачал головой и сказал коротко: — Нет. Потом добавил: — И чёрт его знает, настоящая ли то была любовь или просто страсть, которой было бы суждено за несколько лет погаснуть. Cuy ogir’olar, — и перевёл, — неважно. — Почему? — Хм. Рассуди сама. Я мог бы всю жизнь вот так любить одного человека. И, может, общих детей. Вместо этого я люблю мою нацию, мой народ. Что, по-твоему, полезнее? Что приносит больше плодов? — Ты нас не сравнивай, — предупредительно поводила она перед ним указательным пальцем. — Но-но-но. У нас с тобой совсем разных категорий масштабы личности. Сильные мира всего или жертвуют чем-то, или как-то расплачиваются за место в истории. У тебя забрали человека, но не добрую душу, и ты стал хорошим лидером своих людей. Джедаи никого за собой не ведут. Мы, так… спасаем утопающих. Джанго миролюбиво фыркнул: — Разве нации не могут быть утопающими? — Не могут, — категорично ответила Альда, уже достаточно пьяная для философских разговоров. — Отдельные индивидуумы, влияющие на нации — да. Кто-то из них потом может, как ты, расправить плечи и повести за собой народ в светлое будущее, а кто-то не может, потому что в их компетенции, как и у нас, оттаскивать от бездны конкретных людей. И ничего с этим не поделать. Выше головы не прыгнешь. Да и на ступень пониже не опуститься, если говорить о … реформаторах, как ты, скажем. Просто есть в вас что-то такое, или эдакое. Вам, так или иначе, суждено изменить мир. Всё зависит от того, как именно вы решите его менять. — Про нацию не согласен, — возразил он, болтая вино в своём бокале. — Есть такие, которые или надо спасать, как твоих утопающих, или надо … оставлять на самотёк, чтобы гниль саму себя изжила. — Не думаю, что есть плохие нации, — покачала головой Альда. — Плохие доктрины — о, да. Но они приходят и уходят, к счастью, и наибольшая часть народа меняется в соответствии с повесткой дня. Далеко не всем дано собственное мнение, не говоря уже о критическом мышлении. Масса, как стадо овец, послушно следует туда, куда её ведут. Я тебе больше скажу, процентное количество этой массы приблизительно одинаковое в каком угодно народе. А собственное мнение, как и критическое мышление, не зависит напрямую от начитанности и образования — я встречала безграмотных фермеров, которые видели, чувствовали, понимали и мыслили намного лучше многих академиков, аристократов и, так называемых, интеллигентов… Доступное образование — инструмент огранки. Так что, если родился хотя бы полудрагоценным камнем, им и будешь. Родился алмазом, станешь бриллиантом, если захочешь. Вышел на свет известняком или чем-то таким… Ну, ты понял. Не смотри на меня так, все мы, и каждый в отдельности, этому миру как-то полезны. Как деревья и цветы. Но и коэффициент полезности… да, в большей степени зависит от нас. Но в чём-то нет … потому что мы — разные. Не по крови и расе, а по жизненном пути, по духу и силе духа. Так вот ты — алмаз, ставший бриллиантом. Мой учитель из той же породы. А я… нет. Альда не стала говорить, что некоторые бриллианты приносят как удачу, если они новые и светлые, если их носили добрые люди, так и большие беды, если их первые хозяева выбрали тёмный путь. Лидеру мандалорцев это было знать ни к чему. Тропами отчаяния уже не было суждено идти ни ему, ни Мастеру. — Мелешь какую-то чепуху, — покачал головой Джанго и отпил вина. — Галидраан кто предотвратил? Я? Магистр Ян Дуку? Кто нашёл общий язык с Пацифистами? Я? Он? Меня иногда очень раздражает эта ваша джедайская напускная скромность. — Я помогла, но не сделала. Это другое, — покачала головой Альда. — Одни … делают. А другие — поддерживают. Как, знаешь, если ты играл когда-нибудь в онлайн-игры на просторах голонета… есть герои-саппорты. А есть те, которыми ты играешь, когда надо убить большого босса. Так вот вторыми можно и в одиночном режиме играть, а вот саппорты… полезны в компании, бесполезны сами по себе. — Если не перестанешь распускать нюни и нести чепуху, я тебя стукну, — серьёзно заявил Джанго. — И потом ни на какого большого босса мы не пойдём, хоть на того же Пре Визслу, потому что нет смысла залезать в жопу, если под рукой нет кого-то такого, как ты. — Ай, — она отмахнулась со вздохом. — Я же серьёзно. — И я серьёзно. Мы, вообще, с чего разговор начали? С любви? Ну так давай к ней и вернёмся, а то ты совсем раскисла. Кому мне там надо провести воспитательную беседу про жизненные ценности и женщин, которых нельзя терять, раз уж повезло быть ими избранными? — Не надо никому угрожать засовыванием в жопу твоего меча. — Я сам решу, что надо, а что не надо, — фыркнул Джанго. — Рассказывай. — Ну, у меня с ним ровно двадцать лет разницы в возрасте. — Нормально. Значит, бывалый. И? — И… ничего. Я всё выпалила, а он… — Ну? — Ну замер и промолчал. — А потом? — А потом я спешно ретировалась и через пару часов уже летела сюда. — Он звонил? — Я отключила портативный коммуникатор. Джанго Фетт тяжело вздохнул. Помолчал. Потом спросил: — Если вдруг прилетит объект твоих чувств, или субъект, или как там правильно, его прогнать, нет? — Да смысл ему сюда трястись в гиперпространстве трое суток! Вообще не беспокойся об этом! — Смысл есть, — отрезал Джанго. — Решай давай. — Не прогоняй, — с глубоким вздохом ответила Альда. — Помирать, так с песней. — Выше нос, — скомандовал Фетт. — Действуем по ситуации. Будет нужно — нормального мужика постарше среди своих найдём. — Ой, не надо меня так утешать, — она даже позеленела. — Да для ревности! Ты женщина, или где? — Или что. — Или кто. Так женщина, спрашиваю? — Ну женщина, женщина… — Тогда какого чёрта это я тебе вариант с ревностью предлагаю?! И пока они препирались, Альда всё-таки немного повеселела. А потом Джанго, непонятно откуда, достал мандалорскую лютню. И неловко, с грацией новичка, начал наигрывать какие-то простенькие аккорды. — Что ж ты, фраер, сдал назад! — весело затянул. — Не по масти я тебе-е-е! Альда, вытаращившись, поперхнулась вином, попавшим не в то горло. — Ты смотри в мои глаза, — продолжил, как ни в чём ни бывало, Джанго. — Брось трепаться о судьбе! Зря, подумала Альда, она объяснила ему «кодовое значение» песни с её кучей непонятных местным обитателям галактики слов. А потом мысленно махнула на себя рукой. — Ведь с тобой, мой мусорок, я попутала рамсы, — хриплым от кашля присоединилась к пению. — Завязала в узелок, как тугие две косы! Потом они спели «Кукушку», «Звезду по имени солнце», «Группу крови» — к ним присоединились телохранители Джанго, отошедшие с поста, и ведь все знали текст; как странно, Альда всего пару раз напевала Цоя в присутствии мандалорцев, и ведь аккорды подобрали, — и на душе полегчало. Как мало иногда нужно для умиротворения. А затем, к удивлению Альды, спели «Метель» и «Я получил эту роль» ДДТ, и ещё «Гореть» Люмена. — «Ганорский песенник», так мы его назвали, — пожал плечами Майлз, один из телохранителей Джанго, во время перерыва, чтобы смочить горло. — А что? Хорошие же песни, душевные. Мы записываем, подбираем аккорды. Ты прилетай почаще, может, альбом выпустим. — Ну и дела, — только и сказала Альда. — Песни — это важно, — согласился Джанго со своим другом. — Говорю же, чепуху мелешь про свою незначительность. Альда ничего не ответила. Но паузу спустя затянула: — Время сжигать мосты… время искать ответ… — И менять сгоревшие лампочки, — подпели ей. Возвращаясь в выделенные ей апартаменты в предрассветных сумерках, Альда, как ни странно, чувствовала себя легче. Она любила петь и пела с охотой, а простенькие аккорды лютни, с ошибками, костёр и неотёсанные голоса мандалорцев напоминали ей о старой жизни и непрямым текстом уверяли, что всё было не напрасно, и сожалеть действительно ни о чём не стоило. Сердце не перестало болезненно ныть, и белый шум не до конца пропал из ушей, но немного отпрянул, как вода во время отлива, и… с этим стало возможно жить. Войдя внутрь, она сразу же направилась в ванную комнату. Тщательно смыла с себя макияж, несмотря на усталость, и намазалась всеми необходимыми средствами для ухода за кожей. И только потом заметила, что апартаменты подозрительно пахли кафом. Неуверенными неровными шагами, она вышла в гостиную, догадываясь, но не желая верить, кто её там ждёт. И конечно, на диване сидел Квай-Гон. Было видно, как за его спиной светлело небо, предвкушая солнце. Значит, Джанго не просто так спросил, гнать ли «объекта-субъекта» вон, или нет. Принципиальный мандалорский гадёныш, кто его научил действовать исподтишка? Мастер Ян? Пацифисты? — Решил добить? — невесело пошутила Альда, замерев на месте. — Нет, — понимающая улыбка Квай-Гона полоснула по телу не хуже красного клинка Мола. — Ты не дала мне шанса договорить. — Так ты же не хотел меня видеть, — Альда скрестила руки на груди и, для пущего эффекта, нахмурилась. — Имей совесть, мне и так сейчас тяжело. — А мне? — усмехнулся Квай-Гон, поднимаясь на ноги. Он осторожно обошёл журнальный столик перед диваном, чтобы не задеть термос, который пах кафом с молоком. Подошёл к ней вплотную — и, честное слово, столкнуться лицом к лицу с ситхом было не так страшно, как позволить себе эту близость. Родная рука аккуратно и медленно, чтобы не спугнуть, заправила ей за ухо локон. — Знаешь, — тихо начал Квай-Гон, — проблема разницы в возрасте заключается в том, что… скажем так, более старший понятия не имеет, как подойти к более младшему. Как намекнуть, как ухаживать. По опыту скажу, что это ещё и сопровождается всякими мыслями по типу: «да как ты смеешь, старый ты кретин, не смей заглядываться на чужую молодость, не смей чувствовать, с чего ты взял, что это может быть взаимно» — и так далее, и тому подобное. Альда забыла, как дышать, уставившись на него во все глаза. — Если тебя это утешит, — продолжил, медленно обивая вокруг неё руки-ветви, — ты ничем себя не выдала. Но Раэль и Оби-Ван о моих чувствах знали. — Мастер, наверное, что-то подозревал, — глухо отозвалась Альда, прильнув к чужой груди, но всё ещё не смея ответить на объятия. Она прикрыла глаза, — надо чаще пить с мандалорцами, это слишком хороший сон. — О, могу ущипнуть, — усмехнулся Квай-Гон. И прижал к себе крепче. Альда, наконец, осторожно и нежно скрестила руки на его лопатках. Довольно вздохнула. — Умоляю, — сказал он тихо-тихо, — больше не пытайся умереть вместо меня… потому что тогда ты уйдёшь, а я останусь здесь — и это будет невыносимо. Не оттолкни меня сейчас и, клянусь, я всё тебе докажу. И буду доказывать каждый день. Знаешь, с какой надеждой я об этом мечтал? — Можешь рассказать, если хочешь, — сглотнула Альда. — И я расскажу. — Конечно. Но сначала… Он отстранился, сделал шаг назад. Подал руку — Альда взяла его за подставленный локоть. — Не хочешь распить со мной термос кафа, встречая мандалорский рассвет? — спросил. Он всё ещё нежно улыбался ей и только ей. — А если случайно усну? И проснусь, а это окажется иллюзией, подарком Силы, оставляющим только горечь во рту. — Тогда я буду тебе петь, — с обещанием в голосе ответил Квай-Гон. — И стеречь твои сны, пока не проснёшься. Всё-таки у меня у самого есть «ганорский песенник»… А «Колыбельную для солнца» я до сих пор помню.