Бумажные крылья

— Мне до сих пор кажется странным, что наш Мастер выбрал именно её, — сказал ему как-то Раэль, когда они неспешно прогуливались по Саду Тысячи Фонтанов. Альда забрала Оби-Вана на вечер, чтобы у братьев-падаванов была возможность пообщаться лично. — Он же у нас адепт Объединяющей Силы, а нас с тобой взял приземлённых. В хорошем смысле слова, разумеется. Обычно Мастера выбирают падаванов или со своим восприятием метафизического, или с противоположным, но тенденцию потом не меняют… Я вот к чему. — Не сказал бы, что Живая Сила делает своих адептов «приземлёнными», — покачал головой Квай-Гон. — Циничными? О, да. — Мы те ещё ублюдки! — весело хмыкнул Раэль. — Говори за себя, сладострастное ты животное с неисчерпаемым либидо, — сухо пошутил Квай-Гон и ткнул своего старшего брата-падавана пальцем под рёбра. — Эй! Ну с животным миром у меня, да! Руки только не распускай! — театрально обиделся Раэль, а потом сам же рассмеялся. — Не всем же резонировать с флорой! Хотя я не жалуюсь, а вот если бы с гриба-а-ами, тогда я, может, и вообще отшельником бы стал. — Ты не смог бы размножаться спорами. — А я о чём! Какое горькое бы меня ждало существование! Скольким женщинам я бы не раскрыл тайну многоразового оргазма! — Возвращаясь к Альде, — Квай-Гон задумчиво погладил бороду, одновременно пресекая порочную тему разговора. — Мы не говорили с ней на эту тему, но она… вряд ли связана с Объединяющей. — С чего это ты взял? — Раэль задумчиво нахмурился. — В паттерны не попадает? Что Квай-Гона всегда радовало в общении со своим старшим братом-падаваном, так это то, что ему ничего не приходилось объяснять на пальцах. Хотя у них было разное восприятие Живой Силы, некая база, на которую оба опиралась, шла из одного корня — у природы были свои законы, свои нерушимые алгоритмы. И джедаи, со склонностью к зелёным и жёлтым оттенкам меча, всегда каким-то образом чувствовали их. Следовали ли они тому велению, которое никогда не могли понять полностью за счёт своей смертности? По-разному, и когда как. Но у них был свой дар, заключавшийся в необъяснимых инстинктах, некоем чутье, земля вела их и давала подсказки; они почти сразу узнавали «своих» и определяли других согласно тем негласным и неписанным законам, не формирующимся ни в мыслях, ни на языке. — Ты же знаешь, какие они, адепты Объединяющей, — ответил Квай-Гон. — Идеалисты, — со вздохом подтвердил Раэль. — Высокая мораль, ещё более высокие принципы, лирическое благородство… Голова в облаках или в книгах. Они … немного воздушные, что ли. Хотя Мастера нашего так едва ли назовёшь, не самый он лёгкий на подъём, и всё-таки. — Иногда неплохо посмотреть на звёзды, — отозвался Квай-Гон. А сам вспомнил их последнюю с Альдой вылазку в Сад, прямо перед очередным приездом Раэля — и невольно улыбнулся. В другой жизни он больше не задирал бы наверх голову, не наслаждался бы игрой света и тени сквозь пышную листву. Не искал бы наивысшей правды или созвездий. Ксанатос всегда смотрел только ввысь… потому он споткнулся и канул. Заземления своего Мастера ему не хватило для осторожности. И если адептов Живой периодически обвиняли в апатии, главным грехом Объединяющей всегда была гордыня. — Да кто же говорит, что плохо? — отмахнулся Эверросс. — Они теоретики, а мы — практики. Без одних нет других. Но ты говоришь, Альда не связана с Объединяющей. Что у неё тогда за связь с Живой, раз я не разглядел? Ты меня и мой нос неплохо знаешь. Сомневаюсь, что я бы не заметил. — Про Живую, — медленно проговорил Квай-Гон, — я ничего и не говорил. Раэль недоверчиво на него уставился. — Да ладно? — спросил ровным голосом. — Не может такого быть. Джедаев из третьей фракции — раз, два и обчёлся. Даже Мейс к ней не принадлежит, а он у нас весьма любопытный случай. «Точки уязвимости» — талант от двух граней Силы. Кто у нас, из третьего вида, «чистый»? Магистр Йода? Но они с нашей младшей друг друга избегают, насколько мне известно. — Может, поэтому и избегают, — пожал плечами Квай-Гон. — Адептов Космической Силы всегда было так мало, что за тысячелетия их, как следует, не изучили. И они, сами по себе, довольно скрытные, хотя и очень дружелюбные. — У неё мидихлорианов до уровня магистра Йоды не хватает, как и у всех нас. — Ну и что? Дело ведь не в мощи, а в связи. — Тогда объясни мне, как ты пришёл к этому мнению, и я приспущу скепсис. — Хоть не штаны. — Эй! — тычок локтем под рёбра. — Совсем позабыл про уважение к старшим! Тоже мне, вольнодумец. — Это ты меня испортил, — рассмеялся Квай-Гон, — Мастер всегда так говорил. И говорит. — Ну давай-давай, переложи ответственность, пока я не уехал, — миролюбиво проворчал Раэль. — Так что там по поводу связи? Раз ты, в своё время, частенько гонял чаи с нашем грандмастером, сможешь сравнить и сопоставить, как минимум. — Ну, — Квай-Гон почему-то замешкался. — Про нас с тобой и таких, как мы, ты и сам всё знаешь. Наш Мастер и Оби-Ван воспринимают Силу… в чём-то, пожалуй, как поэты. Мы всю жизнь учимся полёту, они всю жизнь учатся заземляться. Мы видим то, что есть, а они — что было, и что будет. Мы повинуемся Силе, хотим мы этого, или нет, а они ей следуют. Мы выросли с осознанием её безразличия, а они — с её надеждой или обещаниями. Но Альда… Он помялся с ноги на ноги. Облизнув пересохшие губы, спрятал руки в карманы. — Я такое раньше видел только наедине с магистром Йодой, — наконец нашёлся со словами. — Они оба смотрят ни туда, ни сюда, но в вечность. Мы слышим Силу, а она с ними в диалоге, понимаешь? Она… я бы сказал, она им друг. И как удивительно было наблюдать трепет Силы к ним, как необъяснимо было чувствовать редкий взгляд, через который сияло, сочилось, проникало под кожу божественное, как страшно было потом думать, на какое одиночество обрекал этот дар. Адептам Живой и Объединяющей ничего не стоило найти соратников по мировосприятию среди джедаев. Устал учиться своему уроку, длиною в жизнь — ушёл ненадолго к своим и вернулся с новыми силами. Но Йоду и Альду почему-то отталкивало друг от друга. Точнее казалось, что им почему-то пока никак нельзя по-настоящему пересечься. Квай-Гон пробовал их собрать вместе на чай у себя, но, то одно, то другое… А потом сам грандмастер покачал головой и сказал: «геометрия метафизическая — наука тонкая есть, грандпадаван юный. И лето после зимы не наступит сразу, хм? Понятнее тебе так, может, будет?». Понятнее ему не стало. — Лично не видел, но вопросов тогда нет, — вырвал из раздумий голос Раэля. — Бедная, — добавил с искренним сочувствием. — Но раз дали такую ношу, значит, по силам… И не думай, что я не заметил, как ты её пасёшь. Или, — в голос закралось что-то хитрое, — это ты так ухаживаешь? Квай-Гон так резко обернулся на старого друга, что у него хрустнула шея. — Оставь свою похабщину при себе, — процедил сквозь зубы. — Имей совесть. — Это она меня имеет, но не суть важно, — улыбка Раэля переросла в оскал. — Знаешь, что я с тобой сделаю, если ты разобьёшь нашей милой девочке сердце? — А знаешь, что я с тобой сделаю, если ты сейчас не заткнёшься? — Ого, — присвистнул Раэль, — всё настолько серьёзно, чтобы галантный сорвиголова Джинн перешёл к угрозам. — Заметь, ты первый начал. — А я исполнял «братскую прерогативу». — Разбивать сердце будут мне, можешь быть спокоен. Или я сам что-нибудь с ним сделаю. И ей не вздумай угрожать. — Эй, ты чего сдулся-то сразу, — Раэль даже растерялся. — Подумаешь, разница в возрасте. Подумаешь, немного родственники. Не кровные ведь. — Вряд ли, — он сжал спрятанные в карманах кулаки, — вряд ли она меня выберет. И оставим этот разговор. Я, в отличие от тебя, моногамен до мозга костей, Раэль. Не разлюблю, уже слишком поздно. — Зато есть надежда, — печально улыбнулся Эверросс. — А моногамия, мой юный друг, бывает очень разная. Просто мы с тобой в ней отличаемся. Маленькая Ним, — вспомнил Квай-Гон, и совесть ударом ножа опустилась на сердце. — Мы с тобой можем любить одного, не выбирая никого другого, только раз: или фигуру родителя, или возлюбленную, или ребёнка… такова наша доля адептов Живой Силы, — продолжил Раэль с такой болезненной лаской, с такой мучительной улыбкой, что нож в сердце Квай-Гона, казалось, повернули, чтобы он впился глубже. — Ты думаешь, я по борделям от нечего делать хожу? Думаешь, почему так ревностно регентствую на Пиджале, вырезая убийц, регулярно подсылаемых к маленькой принцессе? О нет, мой друг. Если бы всё было так просто… Но я рад за тебя. Искренне рад, что тоска по Ксанатосу не толкнула на мой путь. Он порой страшно невыносим. Жутко невыносим. И ты бы знал, как глубока моя ненависть к самому себе. Так что… Раэль похлопал его по плечу. — Радуйся, — сказал. — Живи и радуйся, что не идёшь тёмными тропами в вечных сумерках туманного холодного леса. Тебя спасли. А мне уже не нужно никакое спасение… мне бы побольше обезболивающего для сердца, да вечного покоя. У тебя есть надежда — не будь дураком, возьмись за неё покрепче и не потеряй. Без путеводной звезды в твоём лесу ты встретишь одних только призраков. И поверь мне, — Раэль тяжело вздохнул, — они тебе не обрадуются, как бы ты ни умолял о встрече. — Прости меня, Раэль, — искренне извинился Квай-Гон после затянувшейся паузы. — Я не хотел напоминать. — О, перестань, — отмахнулся Эверосс. — Я даю повод и прекрасно об этом знаю. Да и забыть невозможно. Надолго, по крайней мере. Но ты мне так и не сказал, почему медлишь. Рискни… намекни ей, что ли. — Первый шаг должен быть за Альдой. — Почему? — возмутился Раэль. — Что такого сложного в том, чтобы просто намекнуть? Подошёл, взял за руку, не знаю, сказал какой-нибудь заранее продуманный комплимент в тот момент, когда она этого не ожидает, но очень внимательно тебя слушает, или локон, мягко так, за ухо заправил, или цветы подарил. Можно поцеловать в щёку и нарочно промахнуться, чтобы попасть в уголок губ… Ведёшь себя, как девственник, честное слово. — Мне, — надавил на слово Квай-Гон, — нужен не секс. — Не только секс, — поправил Раэль. — Я тебя знаю, ты не из тех, кто по жизни чурается танцев в постели. — Хорошо, справедливо, не только секс. Ты, может, забыл, но заниматься любовью и просто сношаться — не одно и то же. Я… не хочу её спугнуть. Не хочу предать доверия к себе, если чувство не взаимно. Если Альда видит во мне только друга, я им и останусь до конца моих дней. Любить можно крепко и тихо, со стороны. Мечтаю ли я засыпать с ней и просыпаться в одной постели? Да. Но не меньше, чем… мечтаю о её счастье. — Тогда ладно, — удивительно легко согласился Раэль. — И что, больше не будешь пытаться меня переубедить? — Квай-Гон с сомнением на него покосился. — Не, не буду, — беспечно отозвался Эверросс. — Я узнал всё, что мне нужно, чтобы сложить собственное мнение. — И какое оно у тебя? — Что ты дурак, — добродушно улыбнулся Раэль, — но, что, пожалуй, твоя правда. По крайней мере, пока. Вот получит Альда ранг магистра, и тогда я от тебя не отстану. И не бойся, не выдам. — Не станешь активно вмешиваться? Не похоже на тебя. — Может, не похоже на старого меня, но, — Раэль задумчиво потёр подбородок, — ничто не меняет людей так, как личные трагедии. Если бы мне дали шанс выйти из моего леса, я бы тоже боялся любой возможной ошибки. Ты и я — мы знаем их цену. Естественно, мысль расплатиться ещё раз абсолютно невыносима. Любовь спасла твою душу от потери Ксанатоса, а я, хоть тот ещё старый козёл, не собираюсь ни в коем случае ставить под риск счастье близкого. — Такое уж ли счастье, — покачал головой Квай-Гон. — Природа невозмутима и безразлична. Счастье — это больше для адептов Объединяющей, которым свойственно ждать от Силы подарков. — Не тебе спорить с законами жизни, — осадил его Раэль. — Если дали, то радуйся. Боишься потерять? Тогда просто делай это по-тихому, — и осклабился, — как с мастурбацией. И Квай-Гон, без всяких зазрений совести, толчком Силы отправил Раэля в ближайший пруд. (…) Отправиться втроём на задание казалось отличной идеей. Единственное, он не подумал, записываясь на миссию, о климате. И ведь сколько было книг, сколько фильмов, о суровых зимах, толкающих застрявших в метели судорожно греться вместе. Квай-Гон тогда смотрел на постельные сцены в куче одеял скептически и свысока, но в данной ситуации ему было не до смеха. С одного бока от него лежал маленький Оби-Ван, закинув на своего Мастера ногу. С другого — Альда. И мало того, что мягкая женская грудь упиралась ему в плечо, так Ганор во сне ещё и обнималась. Квай-Гон лежал между ними на спине, как самый «тёплый» в их компании, боясь пошевелиться, буравил невидящим взглядом потолок и клял всё на свете. Мысли в голове крутились самые неоднозначные, потому что физиологию не обманешь. Квай-Гон был собой страшно недоволен. (…) — Мастер, — заявил ему как-то Оби-Ван, уже возмужавший подросток, — дарить на тридцатилетие сухие цветы это неправильно. Квай-Гон отвлёкся от внимательного сбора лаванды. — Это ещё почему? — спросил, вскинув бровь. — Очень полезный подарок. Ты знаешь, что лавандовый чай не только успокаивает, но и, например, помогает при больном горле? — Я не об этом, — фыркнул Оби-Ван, но пресловутые цветы послушно собирать не перестал. — Надо розы, понимаете? Красные. С ленточкой. И бутылку. Если не шампанского, то коньяка. — За кого ты меня принимаешь, чтобы я дарил такие пошлости? — в шутку оскорбился Квай-Гон, оглядываясь на своего падавана. — Но это тридцатилетие красивой женщины, Мастер, — настаивал на своём Оби-Ван, — а не старухи. — Сухие цветы с богатым лекарственным применением — это практично. — Это невежливо, — возразил Оби-Ван. — Вот грандмастер собирается подарить ей абонемент. — Абонемент на что? — На всё нужное женщине в её возрасте, он мне так сказал. — Вот это как раз невежливый подарок. — Отнюдь! Очень даже вежливый, если учесть, что от вашего с ней Мастера. О, ещё они на концерт идут. — Какой? Симфонический? — Квай-Гону было сложно представить своего учителя на каком-либо другом, менее помпезном. — Не-а. На какую-то группу, у которой музыка в жанре металла. — Что? — И нас берут с собой, — продолжил, как ни в чём не бывало, Оби-Ван, не отвлекаясь от сбора лаванды. — Так что надо вам что-нибудь ещё придумать. Хотя бы ужин при свечах, что ли. И красные розы. — Где ты таких пошлостей понабрался, ума не приложу, — пожаловался Квай-Гон. Но, помимо сушёной лаванды, подарил в итоге ещё домашний ликёр на сливах и домашнее розовое масло, потому что Мастер Ян и Оби-Ван, сговорившись, оба решили действовать ему на нервы. У него всё равно каждый раз чуть слабели ноги, когда он чувствовал подаренные запахи на её дыхании или шее. Меня заставили пометить территорию, я не хотел, — жаловался Квай-Гон молча и в никуда, но Сила над ним только смеялась. (…) — Как ты почувствовал? — тихо спросил Мастер. Квай-Гон не стал спрашивать, что он имел в виду. Из всего потока джедаев, хлынувших на Набу разгребать последствия подвига Альды, его лично не осудил за безрассудство только собственный «род» и маленький Энакин Скайуокер, проникший на корабль королевы, пока та покидала Корускант, каким-то образом уничтоживший главный корабль Торговой Федерации. — Сила, — лаконично ответил Квай-Гон. — Объясни. Если не хочешь выслушивать нотации от Совета, — сам Мастер покинул его, уступив место более молодому Пло Куну, — мне нужно знать, как тебя защитить. Квай-Гон сомневался в успехе этой затеи. Они находились на полпути к залу заседания, и терять ему лично, кроме собственной гордости, было нечего. Тяжелый вздох сам поднял и опустил его грудь. Нужно было соврать. Точнее, выдать что-то менее конкретное, пусть и в чём-то точное. Он не собирался рассказывать, как в глубоком сне почувствовал кроткий поцелуй прощания на своём лбу, и как вернулось всё — и лес, и туман, и вязкая рыхлая почва под ногами, и погребальная, оглушительная в своей тишине, панихида сосен на ветру, и не мигающие чёрные глаза на белых стволах осин. Как его солнце упало в воду, но ещё не потухло. Как он бежал, сломя голову, к озеру, у которого нет ни дна, ни утешения, как нырнул, продираясь сквозь толщу воды, к ней, утопающей деве, спящей, раскинувшей волосы, словно лилия. Настиг её, коснулся белой кожи. «На, держи» — расщедрилась Сила. Он увидел свою собственную смерть от двойного красного клинка, отчаяние и безутешное горе Оби-Вана. Увидел её решимость, где-то здесь или там: «я буду вместо него». Он не собирался рассказывать, как проснулся, весь взмокший, с неродившимся криком ужаса в горле. Как вскочил на ноги. Как попытался дозвониться — она не брала трубку, корабль делегации Набу едва улетел. Как спешно собравшись, выскочил из лазарета, едва не заметив её, возможно, последний бумажный журавлик. — Даже нам, адептам реального мира, Сила иногда дарит провидение, — наконец проговорил Квай-Гон. Добавил, — Альда слишком важна, чтобы умереть так рано. Адепты Космической… — Замолчи! — строго и резко перебил его Мастер. Квай-Гон удивлённо уставился на него. — И даже не вздумай сказать Советникам отговорку, которую ты придумал! Я знаю, что за аргумент ты решил использовать. Так вот убей в себе эти мысли, слышишь? — Мастер схватил его за плечо и до боли сжал. — Слышишь?! — Но это всего лишь… — Высказанное вслух никуда никогда не исчезает бесследно, — строго продолжил Мастер. И Квай-Гон вдруг с удивлением понял, что его невозмутимому учителю страшно. — Пророчества сбываются, когда в них действительно начинают верить. Альда Ганор не Избранная. Энакин Скайуокер не Избранный. Все мы платим за наши таланты от Силы, потому что обратная сторона любого плюса — это минус. Так вот обратная сторона каждого чуда — это трагедия. Реван, предыдущий Избранный, был счастлив, как думаешь? Хотя, даже не нужно ходить так далеко, посмотри на магистра Йоду, который и есть вся нынешняя Руусанская Реформация — он, по-твоему, счастлив? Если даже мириад падаванов за восемьсот лет не избавил его от пристального взгляда великой космической пустоты? И ведь никто его не записывал в Избранные, хвала Силе, тогда была другая порода джедаев — не то, что мы сейчас в массе своей, не считая некоторых исключений. Так что даже не думай о твоём аргументе, если не хочешь обречь Альду и того ребёнка на поистине страшное существование, полное жертвоприношений и смерть от самосожжения. Мастер отпустил его плечо. Квай-Гон, всё ещё остолбеневший от ужаса осознания, едва заметил, как у того дрожат руки. — На собрании лучше просто молчи, — выдохнув, устало протёр лоб Дуку. — Скажу, что тебе предвиделась её ранняя погибель, которой можно было бы легко избежать, не будь ты в лазарете. Что ты никому ничего не доложил об этом и сбежал, потому что времени было в обрез. Это и есть правда, в конце концов, только сжатая до формальностей. И потом, ни для кого не новость, что ты нарушаешь правила. — Сделают выговор. Может, накажут, ничего нового. Не волнуйтесь за меня, Мастер. Нам обоим сейчас есть о ком действительно переживать. — На собрании ты будешь молчать, — строго повторил Дуку. — Они подождут со своим решением ровно столько, сколько нужно. — Неужто вы их переупрямите? — слабо улыбнулся Квай-Гон. — Ты забываешь, в кого вы с Раэлем пошли по части вольнодумства, — по-снобски хмыкнул Мастер. — Вам до моего уровня ещё расти и расти. Ты свою роль в этой авантюре пока отыграл, теперь окажи любезность спрятать свои рога и выпустить меня на арену вместо тебя. И не обольщайся, я уже написал Раэлю. Подебатируешь с Советом как-нибудь в другой раз — твой старший падаван-брат потом из них все соки выжмет, чтобы облегчить тебе последствия непослушания. И не заходи к ним как на публичную казнь, в которой надо убедить палача не рубить тебе голову. — Я не так плох! — возразил Квай-Гон. — Никто и не говорил, что ты плох, — они остановились перед лифтом, который должен был поднять их на вершину башни, где уже заседали советники. Взгляд Мастера смягчился. — Ты устал. Ты взволнован. Я знаю, тебе сейчас не нужны мои объятия, ты к ним пока не готов, но… просто позволь мне отстоять твои действия. Хорошо? — Хорошо, — Квай-Гон выпустил из-под ментальных щитов свою искреннюю благодарность. — И спасибо за… понимание. И за всё. Правда. — Всегда пожалуйста, — хмыкнул Мастер. Они вошли в лифт. — Я своих детей в беде не бросаю. Совет, разумеется, был принципиален и строг. Квай-Гон молчал, сжав кулаки в карманах роб, едва сдерживаясь, чтобы не искусать губы, как падаван, ещё не научившийся контролировать лицо. Его поступки осуждали, его поступки защищали. Мастер с безукоризненной вежливостью отстаивал идеалы джедаев в следовании воле Силы. Время тянулось медленно, и само обсуждение было абсолютно напрасно. — И в довершение моей мысли, — вдруг холодно ввернул Мастер, заметивший, что более старые советники отвлеклись от насущной темы разговора и перешли к метафизике, — процитирую дословно философа, которого, по словам моего третьего падавана, она как-то слушала. «Я в своем познании настолько преисполнился, что я как будто бы уже сто триллионов миллиардов лет проживаю на триллионах и триллионах таких же планет, как эта земля, мне этот мир абсолютно понятен, и я здесь ищу только одного — покоя, умиротворения и вот этой гармонии, от слияния с бесконечно вечным, от созерцания великого фрактального подобия и от вот этого замечательного всеединства существа, бесконечно вечного, куда ни посмотри, хоть вглубь — бесконечно малое, хоть ввысь — бесконечное большое». У Квай-Гона отвисла челюсть, и не у него одного. Мейс, зажмурив глаза, схватился за переносицу, наверняка от внезапно взорвавшихся в голове «точек уязвимости». — «Так что я иду любоваться мирозданием, а ты идёшь преисполняться в гранях каких-то, вот и вся разница, понимаешь, ты не зришь это вечное бесконечное, оно тебе не нужно», — с королевской невозмутимостью продолжал Дуку. Йода сидел почему-то весёлый-весёлый. Казалось, реакция остальных советников на монолог его страшно радовала. — «Вот и всё, поэтому давай, ступай, езжай, а я пошел наслаждаться прекрасным осенним закатом на берегу теплой южной реки. Всё, ступай, и я пойду», — наконец закончил Дуку, схватил Квай-Гона за руку и утащил за собой вон из зала Совета, пока председатели не опомнились. Надо было отдать ему должное, догонять их никто не побежал. — Пусть переваривают, — беспечно отозвался Мастер Ян на незаданный вопрос, который Квай-Гон ещё не успел в своей голове придумать — Не всё же тебе и Раэлю действовать им на нервы… Как заявила мне когда-то Альда, с некоторыми людьми гораздо проще иметь дело, если на середине переговоров ты ломаешь им парадигмы, чем провоцируешь экзистенциальный кризис. Надёжный подход, никогда не даёт осечки. — С переговоров мы, по сути, сбежали, — заметил Квай-Гон. Он вцепился в разговор, чтобы избежать настигшей его в зале Совета усталости, чтобы не думать о бледном, обманчиво хрупком теле на больничной койке, потускневшем золоте волос его солнца, про состояние которого Вокара Че официально ничего не обещала. Надо было, чёрт возьми, послушаться Раэля — наломать дров и обжечься, потому что ничего мучительнее боли от сомнительного шанса на выживание Альды он не испытывал очень давно. Может быть, вообще никогда. — Тактически отступили. Я… пожалуй, пойду в лазарет, — Дуку смерил своего ученика непроницаемым взглядом. — Тебе, полагаю, туда ещё слишком рано, не так ли? Квай-Гон еле заметно кивнул. — Тогда не мучайся. Сходишь, когда будешь готов. И неожиданно обнял его. — Мой бедный мальчик, — тихо проговорил Дуку, зарывшись ладонью в спутанную гриву своего ученика. — Мой бедный мальчик… — Не жалейте меня, — тело пробила дрожь, руки отказывались ответить на объятия. — Ещё не всё потеряно. Ещё есть надежда. — Эх, Квай-Гон… Когда-нибудь ты научишься опираться на других, когда тебе тяжело, — Мастер медленно отстранился. От понимания в чужих глазах было неуютно. — Но для этого, видит Сила, тебе нужна искренность с самим собой и искренность с тем единственным человеком, которого ты действительно, подсознательно, к себе подпускаешь, — в его голосе не было никакой обиды. — Я достаточно хорошо изучил адептов Живой, чтобы понять, как вы существуете. — Для этого, — собственный голос перешёл в хрип, — ей надо, для начала, проснуться. — Но, когда она проснётся, ты ведь будешь достаточно храбрым? — Буду, — слетело с языка клятвой. Альда должна знать. Больше никаких жертв, он не допустит, он не позволит, разве непонятно, как это больно и страшно, держать её, угасающую, слышать эхом в ушах «смерть придёт, у неё будут твои глаза» — и никакого будущего, моментов скрытой нежности, её шуток, её смеха, её песен, её тёплых ладоней и запаха роз на белой шее. Искать знакомую тень в туманном лесу, сбиваясь с ног, выть волком на луну, отражение его украденного солнца. Нет. Он бы поцеловал Альду, как сказочную принцессу, если бы имел на это право, чтобы разжать хватку смерти на живой душе, загородить собой — это он должен был её защищать, а не наоборот. Но Альда спала в лазарете, сливаясь с белыми простынями, а в тюрьме Храма сидел ситх, едва не укравший её жизнь, обманутый палач, а Квай-Гона всегда больше всего удручало бездействие. — Пока она спит, я побуду рядом с ней, — наконец проговорил он. — А потом… потом как получится.