Глупые снежинки

С началом нового учебного семестра меня закрутило, занятия возобновились, и всё как-то встало на свои места. Я стал общаться с однокурсниками и приобрел много новых знакомых и быстро влился в большую шумную компанию, в которой теперь часто проводил время. Я записался на какие-то кружки, занимался волонтёрством, общался с людьми и жадно пытался нагнать всё, что упускал двадцать лет своей жизни. У меня всё было хорошо. Только зима стала теперь невыносимо холодной, и я отчаянно мерз всё время, даже будучи одетым в несколько слоёв одежды, даже в помещениях, даже под двумя тёплыми одеялами по ночам. В конце января я возвращался в общежитие в приподнятом настроении после посещения благотворительной выставки, где я являлся одним из волонтёров. Я тыкал замерзшим пальцем в экран, отвечая на поток бесконечных и бессмысленных сообщений одного из моих новых друзей, и посмеивался, не глядя под ноги. - Чонгук? - услышал я со стороны тихий голос, и вся моя напускная весёлость вмиг потрескалась и разлетелась, словно ссохшаяся старая краска. Я остановился, не решаясь повернуться, но он подошёл ко мне сам, встал вплотную и обхватил ладонями моё лицо, обдавая восхитительным теплом. Я посмотрел в его лицо, и сердце моё радостно и больно забилось, точно птица в кованой клетке, которой пообещали свободу. - Я скучал, - сказал Чимин и осторожно приблизился губами к моим, замерев на расстоянии миллиметра. - Зачем ты пришёл? - спросил я в его губы. - Я пришёл за тобой, - прошептал он и поцеловал меня первым, хотя мы оба уже не могли терпеть. Не веря в своё счастье, я несмело потянулся к его талии, а затем сжал с силой, прижимая к себе так близко, как только мог. Я целовал его с нежностью и с болью, прикусывал до коротких стонов мягкие губы в отместку за то, что он был так далеко всё это время, проникал языком в тёплый рот, чтобы вспомнить его вкус и дотронуться до каждого уголка в нём. Чимин сильно дрожал и впивался пальцами в мою куртку, шёпотом повторяя в поцелуи: - Я скучал... Я так сильно по тебе скучал... Я не хотел позволять ему говорить: эти слова разбивали мне сердце, и я изо всех сил старался закрыть его рот своим, чтобы не было никаких слов, лишь эти сладкие касания. Быстро собрав в рюкзак кое-что из моей одежды и взявшись за руки, мы отправились к нему. Квартира встретила нас мягким свечением розового заката над Москвой, отражавшегося от стен, но мы в этот момент не видели ничего, кроме друг друга. Скинув одежды прямо в коридоре, мы снова сплелись в объятиях, целуясь и натыкаясь на предметы. Мы передвигались по квартире хаотично, не имея никакого определенного маршрута, и оказались в гостиной, залитой нежно-персиковым светом. Я вжал обнажённое тело Чимина в стекло, развернув спиной к себе, и припал губами к тонкой шее, оставляя на ней едва заметные следы. Мои руки блуждали по его плечам и спине, переходили на бёдра и сжимали ягодицы. Он выдал стон, когда я прошёлся языком по милым ямочкам на пояснице, и выгнулся в моих ладонях всем телом. Я не мог отстраниться: разрывать сейчас нашу связь хоть на секунду было бы непростительным грехом, поэтому отказавшись от лубриканта, я смочил пальцы слюной и медленно проник в него, чувствуя, как он постепенно расслабляется. Я двигался в нём аккуратно, терпеливо растягивая упругие ткани и стараясь дотянуться до заветной точки, чтобы принести ему ещё большее удовольствие. Чимин стонал и всхлипывал, царапая ногтями стекло и поводил бёдрами, сильнее насаживаясь на мои пальцы. - Ещё... - просил он шёпотом, - дай мне ещё... Мои пальцы задвигались быстрее и настойчивее, проходясь по простате, заставляя его громко вскрикивать и вставать на носочки, пытаясь отстраниться от меня, когда становилось слишком сладко. Я вышел из него, и размазав влажными пальцами предэякулят по головке своего члена, упёрся ею в сжимающееся отверстие и толкнулся вперёд. Я не сдержал стона и замер, упиваясь невероятными ощущениями. Я положил ладонь на стекло поверх ладони Чимина, и придерживая его за бедро, задвигался в его теле, прислушиваясь к каждому судорожному вздоху, вырывающемуся из его груди. Я поймал нужный темп, и Чимин подался мне навстречу, двигаясь вместе со мной. Каким сумасшедше глупым я ощущал себя сейчас за то, что оставил его, не вняв его отчаянным мольбам. - Прости меня, - выдохнул я в покатое плечо, входя в него глубже, - прости, что я тогда ушёл... - Не прощу, - ответил он со стоном, - если бросишь меня снова, я никогда не прощу тебя. - Не брошу, - заверил я, - никогда тебя не брошу. Мы переместились в спальню, и уложив его спиной на простыни, я снова вошёл в него, лаская рукой его член. Чимин вздергивал брови и бормотал какие-то невнятные слова, шаря руками по постели, перебирая пальцами тонкую прохладную ткань. - Aşkım, - всхлипнул он, снова перейдя на неизвестный мне язык, - aşkım benim... Я рукой довёл его до конца и под пульсацию сокращающихся в нём мышц собирался покинуть его тело, чтобы кончить вместе с ним, но он схватился за мою руку на своём бедре и попросил: - Останься во мне. Я сделал несколько последних толчков и излился в узкое горячее нутро, обессиленно опускаясь на его грудь. Я коснулся губами хрупких ключиц и поднялся к его дрожащим губам, сминая их своими в крепком поцелуе. Я сдержал обещание и больше не бросал Чимина, но он меня и не прогонял. Я продолжал жить своей насыщенной студенческой жизнью, занимался своими делами, общался с друзьями. И неизменно каждый вечер возвращался в его дом, который за месяц практически стал моим собственным, и он всегда ждал меня там, с чашкой ароматного кофе или вкусным ужином, кутал в свои тёплые объятия и целовал по сотне раз в час. Он сам стал моим домом, и другого я для себя не желал. Мы никогда не возвращались больше к разговору о том дне, когда почти друг друга потеряли. Снег накрывал Москву толстым плотным слоем, ледяной ветер шумел за окнами, а нам с Чимином было вместе тепло и уютно, вопреки погоде и календарю, в нашем маленьком мире сейчас в разгаре было цветущее лето. - Ты здесь чувствуешь себя как дома? - спросил я как-то утром, когда он едва проснувшись, потянулся ко мне и свернулся калачиком под моим боком, - Я скучаю по Корее, но сейчас, что удивительно, считаю своим настоящим домом именно это место. А ты? Чимин лишь прижался ко мне ближе и задышал медленне, снова засыпая. Я погладил его волосы и закрыв глаза, тоже решил поспать ещё немного. - Evim sensin, - услышал я хриплый сонный голос, и усмехнулся. - А по-корейски повторить? - спросил я, - Или, хотя бы, по-русски? Но Чимин уже спал, и я не стал думать об этом, почти сразу уснув вместе с ним. В день всех влюблённых я был дома один, смотрел телевизор и общался с родными. Моя сестра делилась со мной всеми прелестями и ужасами беременности, и я охотно слушал. К лету у меня должен появиться племянник или племянница, и я был несказанно рад этому, уже прикидывая, с какими подарками отправлюсь в Корею на каникулы. Она много расспрашивала о Чимине, но меня итак было не остановить, когда разговор заходил о нём. Я мог часами описывать его внешность и милые странности его характера. Его не было в квартире с самого утра, и я уже скучал, хотя знал, что он вот-вот вернётся. Я бережно взял в ладони коробочку, протянутую мне, и извлёк из неё круглую баночку. - Это мой подарок, - радостно сообщил Чимин. Глаза его горели. Я поднёс сувенир ближе к лицу, разглядывая. За стеклом, в центре банки, застыла в невесомости крохотная синяя бабочка, совсем как настоящая. - Нет! - воскликнул Чимин, когда я потянулся к крышке, - Не открывай! От контакта с воздухом она рассыпется. Я удивился, ведь прежде не видел ничего подобного. Бабочка не касалась стекла, но не падала на дно и даже не колебалась от движений банки. - Из чего она сделана? - спросил я с интересом. - Кто знает? - улыбнулся мне Чимин. У меня подарка для него не нашлось, но я быстро сообразил, как это можно исправить. Отправившись в кухню, я приготовил для него небольшой торт по самому простому рецепту, что мог найти. Чимин любил сладкое не меньше сигарет, и я был уверен, что такой подарок он оценит. Немного подумав, я даже воткнул в середину свечку и зажёг, поднося к нему. Он закрыл глаза, подув на пламя, и с нетерпением потер руки. - Что ты загадал? - поинтересовался я, разрезая торт на части. - Чтобы весна никогда не наступила, - сказал он как-то грустно. Я недоуменно замер с ножом в руке, переваривая услышанное, но прежде, чем я задал хоть один из сотни мгновенно появившихся в моей голове вопросов, Чимин поднялся с места и сказал: - Вымою руки. И сварю нам кофе. В моей душе снова зародилось смутное чувство тревоги и приближения чего-то неизбежного и жестокого. Я совсем не любил эти неоднозначные фразы Чимина, после которых, как по команде, у нас наступал разлад. - Вкусно? - спросил я, с улыбкой наблюдая, как Чимин пробует мой подарок. Он зажмурился и закивал, похожий на счастливого маленького ребёнка. - Что ты любишь в моём теле больше всего? - спросил он, лёжа подо мной нагой, сгорая от желания. - Всё, - ответил я, отчего он рассмеялся. - Это не ответ, - возразил он. - Твое лицо, - сказал я, целуя его в лоб, - глаза, - я оставил лёгкие поцелуи на трепещущих веках, - губы, - провёл по ним языком, - и всё остальное. Я люблю в тебе всё, Чимин. Он затаил дыхание. Я провёл носом по линии его подбородка, поднялся выше, очерчивая скулы, впился губами в мягкую мочку уха, нежно лизнув, и засосал её ритмично с характерным звуком. - Ммм... - услышал я и сразу отстранился, чтобы поцеловать этот стонущий рот. - Твоё тело создано для моего, - сказал я, сам не зная, откуда во мне вдруг взялось непреодолимое желание поговорить о чувствах. - Потому что я маленький, а ты большой? - хихикнул он низким голосом и простонал от моего первого толчка внутрь него. - Потому что твоё тело нужно любить, - ответил я, - оно требует много любви. А я хочу тебя любить, всё время. - Чонгук, стой, - сказал он, и попытался оттолкнуть меня. Я лишь сильнее подался вперёд, заставив его вскрикнуть. - В чем дело? - спросил я, глядя прямо в его глаза, - Не хочешь говорить о нас? - Пожалуйста... Ммм... Давай не будем сейчас... - Нет, Чимин, мы будем, - я толкнулся глубже, и он вздрогнул, слабо простонав, - именно сейчас мы и будем говорить. Он был целиком в моей власти, и я не мог не воспользоваться шансом, чтобы, наконец, вытянуть из него хоть каплю правды. Я хотел знать наверняка о его чувствах, разобраться, кто мы друг для друга и вместе решить, что будем делать дальше. Я не мог больше потерять его, я бы не выдержал, сломался. - Чимин, - позвал я, - пожалуйста, посмотри на меня. - Нет, - прошептал он, - я не могу. - Чимин, кто я для тебя? - спросил я, но он лишь прикрыл глаза. Я не понимал, злился, и не замечал, что брал его всё грубее. Он вцепился в мои плечи руками и протяжно кричал высоким голосом, пока я вбивал нежное тело в отчаянно трясущуюся кровать. - Почему ты бежишь от разговоров? - спрашивал я, - Почему боишься мне открыться? Я никогда не предам тебя, Чимин, никогда не заставлю жалеть об этом. Я всегда буду с тобой рядом, только позволь мне! Скажи, пожалуйста, скажи мне, что ты чувствуешь! Он мотал головой, задыхаясь в стонах, и не решался поднять на меня глаза. - Чимин, я люблю тебя, - тихо сказал я, - по-настоящему люблю. Он закрыл ладонями своё лицо, и я знал, что из глаз его сейчас текли слезы. - Не мучай меня, - ответил он сдавленно, - пожалуйста, не мучай. Я вцепился в его член и сжал до боли, яростно двигая рукой вверх-вниз. Он сильно дёрнулся подо мной, кончая с криком, весь в слезах. - Пожалуйста, - шептал я, склоняясь к его губам, - пожалуйста, Чимин, останься со мной. Я больше не причиню тебе боли, никакой, - тихо умолял я. Он притянул меня за шею ближе к себе и поцеловал неистово, проникая языком в мой рот, обсасывая жадно мои губы. - Herşeyim, - сказал он тихо и горько-горько заплакал, пока я изливался внутрь его. - Не нужно, Чимин, не плачь, - ласково сказал я, переводя дыхание, - у нас всё будет хорошо, слышишь? Просто доверься мне. - Не будет, - он замотал головой, - не будет! Я слез с него и лёг рядом, увлекая вздрагивающее тело в свои объятия и осыпая светлую голову успокаивающими поцелуями. - Чонгук! - он резко поднялся и схватил меня за плечи, отчанно тряся, - Чонгук, давай уедем, слышишь? Далеко. Только вдвоём! Прошу тебя, давай уедем, бросим всё и будем вместе! Только так у нас что-то получится, только так! Ты готов на это ради меня, ради нас? Я готов! Его трясло, точно в лихорадке, лицо покрыл нездоровый румянец, глаза смотрели с безумием. - Чимин, - осторожно позвал я, садясь в кровати, - Чимин, успокойся, - я коснулся ладонью его лба, - ты весь горишь. - Чонгук, уедем! - он стучал зубами, - Умоляю, уедем! Уедем, Чонгук! Уедем, уедем, уедем! У него началась настоящая истерика. Я прижимал его к себе, сдерживая тонкие руки, чтобы он ненароком не причинил себе вреда, целовал его в лоб и шептал какие-то нежности, чтобы успокоить. И это удалось мне лишь к рассвету, когда обессиленный и охрипший от рыданий, он уснул прямо в моих руках. Утро выдалось хмурым. Так и не сумев сомкнуть глаз, я сидел в кухне, выкуривая одну за другой сигареты, будто пытался спрятать в этом дыму себя и Чимина, чтобы никто не нашёл нас и не разрушил нашего хрупкого счастья. Он вышел ко мне и молча сел напротив, тут же доставая для себя сигарету. Взгляд его был тяжёлым и грустным, синие тени пролегли под слегка опухшими глазами. - Я напишу заявление о переводе в Корею, чтобы год не пропадал зря, и мы вернёмся домой, - сказал я, шумно выдыхая, - вместе. Он посмотрел на меня диким, затравленным взглядом, точно не веря своим ушам. - Куда мы вернёмся? - медленно переспросил он, - В Корею?! - Да, - я взглянул на него, - ты сказал, что хочешь уехать. Я согласен, поэтому давай вернёмся. - Я говорил не о Корее, - процедил он сквозь сжатые зубы. В кухне повисло напряжённое молчание. Я немного растерялся. - Чимин, - начал я, - там наши семьи, там... - К чёрту семьи! - вдруг закричал он, - К чёрту! И Корею к чёрту! Я никогда туда не вернусь, слышишь? Никогда! - Чимин... - Нет! - снова перебил меня он и швырнув недокуренную сигарету в пепельницу, рывком обошёл стол и встал передо мной на колени, - Чонгук, нам нельзя в Корею. Пожалуйста, послушай меня, поехали в Америку. Или куда-нибудь ещё подальше. Или... - он заискивающе смотрел мне в глаза, подбородок его дрожал, - или хочешь, останемся здесь, Чонгук? Навсегда останемся. - Я не могу вот так взять и бросить семью, - я положил ладони на его плечи, - пожалуйста, пойми меня правильно. Мы вернёмся вместе и всё объясним нашим близким, если ты этого боишься. Уверен, нас поймут, никакой родитель не станет мешать счастью своего ребёнка... Чимин долго смотрел на меня, совершенно не вслушиваясь в мои слова, и отстранился. - Ты не бросишь всё ради меня да? - бесцветным голосом сказал он тихо, - А я ради тебя... Не договорив, он поднялся и вновь закурив, ушел в гостиную, прихватив с собой пепельницу и мои мысли. Мы больше не говорили об этом все две недели до конца февраля. Отношения наши, как ни странно, совсем не испортились, а наоборот. Чимин окружал меня своей заботой, часто улыбался, чем очень радовал меня. В последнее утро февраля он сидел у меня на коленях, скрестив ноги за моей спиной. Мы оба обнажённые, всё ещё тяжело дышали после особенно страстных ласк. Он трогал мое лицо лёгкими, как прикосновения бабочек, поцелуями, и молчал. - Я сегодня буду позже, - сказал я, - мероприятие будет часов до семи. Но мы можем немного погулять перед сном. Он кивнул и опустил голову мне на плечо, оплетая мою шею руками. Я оделся и уже собирался выходить, когда он почти бегом выскочил из кухни и крепко обнял меня на прощание. Я поцеловал его нежно, и улыбнувшись, отстранился и переступил порог, услышав за спиной тихое: "Affet". Открыв дверь своим ключом, потому что мне не ответили на стук, я вошёл в тёмную квартиру. Чимин, должно быть, вышел в магазин, решил я, но понял свою ошибку почти сразу. Дом был пуст, как и все полки с его вещами, лишь одинокие вешалки болтались в шкафах. Я понял, что меня по-настоящему бросили. Чимин не ушёл в магазин - он ушёл от меня, и больше уже никогда не вернётся. Зачем-то я взглянул на свои вещи и заметил, что среди них нет толстовки и пары футболок. Почему-то он решил забрать в свою новую жизнь именно их, а не меня, и эта мысль подавила меня, заставив обессиленно рухнуть на колени.