My beloved enemy

******** 1. В кругах света прыгали фальшивые тени, которых не должно было существовать. Они накрывали собой тени настоящие: от саркофагов, от колонн, от сдвинутого у входа камня с прислоненными к нему бессознательными пленниками. Эти нетени заползали также на силуэт незваного гостя, напряженно сгорбившегося посреди оскверненной им гробницы. Нарушителя звали Сыклотеп. И он выводил на полу магические символы, готовясь стать богом. Сыклотеп чувствовал восторг от того, что находился в гробнице не один, а в окружении десятков собственных слуг. То есть, формально нетени служили джинну, но ведь скоро Сыклотеп должен был… Ну, он не совсем понимал тонкости, однако видел будущее, как некоторую степень обретения родства с тем бессмертным существом. И это звучало просто фантастически! Сыклотеп потрогал ритуальный нож, спрятанный в складках одеяния. Лезвие было острым и опасным, как и его нынешний владелец, да. Сыклотеп рассмеялся как можно более злодейски, потом выпрямился, погладив подушечками пальцев затекший позвоночник, и еще раз сверил нарисованное с первоисточником. Джинн положил перед ним фолиант с подсказками. Огромный ритуальный круг — есть. Фигуры — есть. Иероглифы — почти. Сыклотеп давно уже начертил первый символ, а сейчас заканчивал второй. Рука обмакнула кисточку в пиалу с кровью и принялась за финальные штрихи. Осталось немного. «Еще чуть-чуть... и печати сломаются. Я — в шаге от бессмертия». Сыклотеп ощутил, как его живот крутит от волнения. Он занес кисточку над пиалой, чтобы кровь не капнула на линии, наклонился вперед и приоткрыл рот, выдыхая воздух. Неужели так скоро? «Мы станем богами. А все благодаря моему упорству и настойчивым поискам. Я буду вознагражден!» Происходящее до сих пор не до конца укладывалось в голове. Все началось, когда Сыклотеп нашел древний, практически рассыпающийся свиток в старой библиотеке. В нем говорилось о запретных знаниях джиннов и о Пути Двоих. Сыклотеп тогда был обычным писарем, однако в тот момент он понял, что его судьба — нечто грандиозное. И вот теперь он сидел здесь — в гробнице, которая должна была в скором времени принять нового бога. Двух богов. ******** 2. Порыв ветерка донес запах благовоний, и Сыклотеп с наслаждением вдохнул аромат полной грудью. За нужные травы он отдал все свои медяки, но разве это можно было назвать большой ценой взамен на становление высшей сущностью? Сыклотеп внес последние штрихи в кровавый иероглиф. Он предвкушал, что скоро все его мучения окупятся. Больше никто не дерзнет называть его… — Я вижу, ты закончил, — раздался тяжелый голос. Подскочив, Сыклотеп лишь чудом не разлил остатки содержимого пиалы. Обернувшись, он увидел огромного красного джинна, нависающего над ним. Джинн обводил взглядом помещение гробницы. Сыклотеп отошел в сторону и тоже посмотрел на результаты проделанного труда. Плиты украшал большой круг, внутри которого было начертано сорок две фигуры из тонких линий. Поверх фигур тускло сияли три жирных иероглифа. Два из них были расположены друг напротив друга, а еще один слева, чуть в стороне. По углам покоились жаровни с благовониями. Вдоль стен стояли вскрытые саркофаги. Обитатели этой усыпальницы скоро должны были восстать, подвластные воле Книги Мертвых. Точнее, подвластные воле Сыклотепа, ведь это он собирался держать в руках столь могущественный артефакт. — Да, госпо… — Сыклотеп одернул себя. Сейчас ему не нужно было пресмыкаться, потому что по дороге они с джинном должны были пойти как равные. Нет, как родственники. Практически братья. Сыклотеп гордо выпрямил спину. — Да, все готово. Джинн протянул руку в сторону входа, где лежали тела пленников. Их было двое. Фарух — один из прорабов пирамиды фараона, а также Мимисику — жена Сыклотепа. Оба пленника поднялись в воздух. Их тела пролетели до угодного места и словно марионетки были опущены на колени у границы круга, лицами к центру. — Ключи должны быть в сознании, пусть они станут свидетелями моего триумфа. — Нашего триумфа, — робко вставил свой динар Сыклотеп. Джинн щелкнул пальцами, и жертвы открыли глаза. Несколько секунд им понадобилось, чтобы понять где они находятся, однако эти презренные твари быстро все осознали. Началось самое приятное для Сыклотепа. Из глаз Мимисику покатились слезы, а из уст потекли заунывные мольбы с просьбами отпустить ее. Она уверяла, что будет послушной женой. Вот только Сыклотеп знал: эта женщина никогда не верила в него и уж тем более не питала к нему каких-то нежных чувств. К счастью, ей повезло. Мимисику связала жизнь с будущим высшим существом, а благодаря волшебству Лилии-каких-то-там-сердец скоро должна была еще и полюбить своего мужа. Тогда она станет достойной супругой Сыклотепа, а не занозой в его заднице. Мимисику — ключ к третьей печати. Фарух же, в свою очередь, грозился гневом брата, отца, друга. В яростных выкриках он доходил даже до самого фараона, однако страх в глазах прораба с головой выдавал это ничтожество. Сыклотеп чувствовал удовлетворение. Узнав о Пути, он прошел через многое в поисках джинна, и в итоге судьба привела его на стройку к Фаруху. Тот был отвратительным начальником. Самым жестоким из всех. Он никогда не жалел ударов плетей для рабочих, но скоро плеть возмездия должна была покарать самого Фаруха. Сыклотеп облизал губы и снова потрогал нож в складках своей одежды. Фарух — ключ к первой печати. — Я разместил кристаллы страданий под этой комнатой. Если ты готов, смертный, то можешь начинать ритуал. Сыклотеп нагнулся, положил пиалу с кисточкой и внезапно понял, что ему нужно еще немного времени, чтобы собраться. Сыклотеп выпрямился, закрыл лицо руками и прижал локти к бокам, застыв в такой позе на несколько быстрых-быстрых движений грудной клетки. В это было трудно поверить. Момент, о котором он так долго мечтал, наступил. ******** 3. — Я готов! — Сыклотеп уверенно шагнул внутрь круга, начертанного на полу. Линии тут же изогнулись. Кровь ожила, и тоненькие струйки фигур побежали друг в друга. Кровь закрутилась под ногами Сыклотепа, ластясь о его голые ступни, словно зверь об хозяина. Стало мокро, липко и нечем дышать. Сыклотеп ослабил воротник ритуальных одежд. Он сглотнул и широко улыбнулся джинну, который встал напротив, скрестив на груди могучие руки в наручах-кандалах. Их поверхность отражала лихорадочное возбуждение на лице Сыклотепа. — Пусть будет так, смертный. У тебя есть три желания, так на что же ты хочешь их потратить? Сыклотеп ждал этих фраз. Его сердце подпрыгнуло и упало. Он почувствовал себя так, будто взлетает, столь сильным были волнение и предвкушение. В писаниях говорилось точно то же самое, а это значило только одно. Путь Двоих начался. — Хочу жизнь твою с жизнью своею связать, — прошептал он. ХШ-Ш-Ш! Пламя факелов взметнулось на этих словах и разгорелось с новой силой. Словно издалека послышались испуганные крики обоих пленников, даже Фарух перестал браниться и храбриться. Алые змеи дыма от благовоний растеклись туманом. Нетени заплясали по всей усыпальнице, и Сыклотеп будто бы наяву услышал их смех. Фигуры поднялись выше. Теперь они принялись тереться сквозь ткань о дрожащие колени. Первый иероглиф на плитах зажегся, подсвечивая улыбающееся лицо джинна снизу. Джинн, конечно, почти породнился с Сыклотепом, но даже сейчас он все равно оставлял внутри неприятное чувство… Будто что-то может пойти не так. Язык вдруг перестал слушаться Сыклотепа. Он с трудом выдавил из себя следующую ключевую фразу: — Хочу печати три разрушить руками нашими. ТЛЯПЬ! Фигуры встали на дыбы, пачкая кровью локти заклинателя. Сыклотеп дернулся. Вспыхнул второй иероглиф, заливая самого Сыклотепа красным светом. Джинн ободряюще кивнул. — Хочу от человеческого всего тотчас отказаться раз и навсегдакх-х! Последнюю фразу Сыклотеп практически проорал. В горле тут же запершило. Он согнулся, уперся ладонями в колени и надсадно закашлялся, смотря перед собой. Третий иероглиф осветил корчащихся у круга Мимисику с Фарухом. Дураки дергались и пытались развязать веревки. Взгляд на этих двоих успокоил и вновь наполнил сердце Сыклотепа радостью. Как давно он мечтал воздать им по заслугам. С каким упоением он скоро отомстит Фаруху, а потом прикажет Мимисику любить его и прижмет к себе это славное низшее создание — свою обновленную магией жену. Размышления прервали капли, упавшие на лицо — это фигуры поднялись в воздух и загарцевали, разбрызгивая во все стороны кровь с темных грив. Запах, к которому Сыклотеп, как ему казалось, привык, снова ударил в ноздри, вызывая головокружение и тошноту. Джинн подождал, пока фигуры разбредутся вдоль круга, а потом начал свою часть ритуала. — Хочешь связать свою жизнь с моей, но не дрогнешь ли? — требовательно спросил он. — Не дрогну, — выдавил из себя Сыклотеп, стыдливо борясь с позывами рвоты. На поверхности левого браслета джинна проступили очертания алого знака единства. Правое запястье Сыклотепа зачесалось, а потом сквозь кожу, разрывая ее, продрался точно такой же символ. Сыклотеп закричал и плюхнулся на плиты. О таком в свитке не писалось. — Хочешь печати три разрушить, но не дрогнешь ли? — перекрывая стенания, невозмутимо продолжил джинн. — Не дрогну, — пролепетал Сыклотеп, после чего его накрыла новая волна боли. Знаки-близнецы загорелись на его левой руке и на втором наруче джинна. — Хочешь от человеческого всего отказаться, но не дрогнешь ли? Сыклотеп улыбнулся сквозь слезы. — Не дрогну, — прошептали губы заученную фразу. Поднялся ветер, но его потоки не задули пламя, а разожгли еще сильнее. Боль превратилась в агонию — по крайней мере, так показалось самому Сыклотепу. Ребра словно загорелись, а сердце сжалось под натиском чужих толчков внутри организма. Сыклотеп закатался по полу. Магия принялась чертить изнутри последний знак единства. Сыклотеп выгнулся, засучил ногами и принялся панически расцарапывать себе грудь. Так! Больно! Ему стало казаться, что это все, что он умирает, что выдержать такое невозможно, что плоть слаба, что тело сейчас выплюнет душу. Моча потекла по ногам на пол, пачкая одежды ползающего по плитам Сыклотепа. Подбородок заходил ходуном, а глазные яблоки заметались под крепко зажмуренными веками. Это конец. Это конец. Нетени лезли в лицо. Мимисику рыдала. Огонь трещал в ушах Сыклотепа, а сам он царапал пальцами плиты усыпальницы. Зря он подписался на это. Он не сможет. Он… Зря он улыбался, наверное. Но Сыклотеп не умер. Мир внезапно стал другим, и сквозь бульканье, шепотки, плач и смех прорвались слова джинна. Отлично, смертный. Дальше. Боль-боль-боль… Боль ушла. Сыклотеп вытянулся на полу и заморгал. Голос джинна теперь звучал в его голове. Путь. Двоих. Двое в одном. Теперь они временно стали едины, потому что только так можно было пройти дальше. ******** 4. Сыклотеп ощущал эту странную двойственность, чужое присутствие в его собственной голове. Темные, жадные, непривычно глубокие мысли джинна теперь горели в его сознании и обжигали своим космическим огнем. Подумать только, скоро он, Сыклотеп, получит такую же мощь. Конечно, было больно и даже чуточку страшно, но теперь самое сложное закончилось, а впереди маячили восхваления и сила. Убей пленника. Единственная мысль джинна разлилась в голове. Сыклотеп медленно, едва переставляя мокрые ноги и пошатываясь, побрел к Фаруху. Постепенно его движения становились все более уверенными. Он так часто представлял себе этот момент! Каждый раз, когда Фарух бил Сыклотепа, когда требовал идти быстрее, толкать сильнее, нести больше. Количеству его придирок не было числа. Воспоминания страданий, что причинил прораб, будто наяву представали пред Сыклотепом. Сыклотеп шел в тумане — мимо нетерпеливо переминающихся фигур, мимо почтительно склонившихся нетеней — и будто со стороны видел, как подсвеченный красным светом Фарух замахивается плетью. Свист. Брань. Двойник Сыклотепа падает в грязь, а Фарух смеется над ним. Отомсти. Покажи, чего ты стоишь. Отбери его жалкую жизнь. Сыклотеп достал нож из складок ритуального одеяния. Гладкая рукоять удобно легла в ладонь. Шепот в голове нарастал, звуки ударов из воспоминаний — тоже. Убей! Убей! Убей! Сыклотеп дошел до Фаруха и остановился. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы сфокусировать взгляд на лежащем у его ног человеке. И… Это было так странно. Фарух не смеялся и не насмехался над ним. Он смотрел прямо в лицо своему бывшему подчиненному, его губы дрожали, а из наполненных мольбой и ужасом глаз текли слезы. Этот контраст того, что было перед глазами, и тех картин, что всплывали в сознании, выбил Сыклотепа из колеи. Требовательный голос джинна все еще звучал в голове, но бедный перегруженный разум больше не мог воспринимать его. Реальность обрушилась неумолимо и беспощадно. Мокрая ритуальная одежда, прилипшая к телу. Удушливый дым трав из ритуальных жаровен. Боль от ран на теле, полученных во время ритуала. Плач жены и всхлипывания прораба. Все было не так, как мысленно представлял Сыклотеп. То есть, конечно, пленники должны были бояться, но… но их ужас должен был походить на благоговейный, с толикой восхищения новым богом и с таинственно мерцающим в очах пониманием своей вины. То же, что видел Сыклотеп, на благоговение не походило. Ничего возвышенного. Только размазанные сопли и слюни, запекшаяся кровь и животный страх. Руки Сыклотепа вспотели. Некогда удобная рукоять ножа стала скользкой. Ты не сломаешь печати без убийства. Твои мечты — они здесь, только протяни руку. Сыклотеп почувствовал, как рука с ножом потянулась вверх. Он правда сделает это? Сыклотеп столько раз проигрывал сцену с Фарухом, но никогда не представлял дальнейшие свои действия. В его мечтах о мести Фарух и не умирал по-настоящему, ведь каждый раз, когда его тело падало, фантазия начиналась заново, и Фарух снова сидел живой. ЛОМАЙ ПЕРВУЮ ПЕЧАТЬ! ЖИВО! Сыклотеп замотал головой и отступил от жертвы. Гробница будто замерла вместе с ним. Прошло мгновение, второе. Рука Сыклотепа дрогнула, пальцы разжались. Легкий звон упавшего ножа отразился от стен, снова и снова, слишком громко, слишком часто. Ужасный звук заполнил комнатушку, сотрясая ее стены, будто весь мир вдруг начал рушиться. Вслед за звуком пришла боль, она расползалась под мигающими символами на ритуальных одеждах, но больше всего — на груди. Сыклотеп упал на пол, закричал, и звон вторил его крику, разрывая изнутри. Это было слишком много для бывшего писаря. Он потерял сознание.