My beloved enemy

******** 1. Им попалась еще одна воздушная яма. Угорь подпрыгнул, перекувыркнулся и снова упал. Он чувствовал, как напрягается под ним волшебная ткань. От бешеной скорости песчинки летели в глаза, а также царапали глотку, когда Ксерксес пытался отдышаться. Ковер-самолет никогда прежде не мчался с такой поспешностью, и сейчас он казался стремительнее Сирокко. Но Аладдину, похоже, даже этого было мало. — Поспеши, Коврик! Давай же! Ксерксес сглотнул и пошамкал губами. Его собственная слюна ощущалась чересчур вязкой. Они летели слишком рвано, слишком буйно, слишком быстро. Чьи-то деревеньки между Аграбой и Черными Песками превращались в мутные пятна, редкие оазисы становились похожи на цветные кляксы, а случайные караваны верблюдов и вовсе проносились слабыми росчерками на листе пустыни. Все это нездорово пестрило перед глазами. — Давай, Коврик, поднажми еще немного. Прошу тебя! Голос Аладдина звучал взволнованно и как-то непривычно. Казалось, крысеныш до сих пор не мог прийти в себя после того миража… Миража… Ксерксеса мутило. Он не мог сосредоточиться как следует. Ковер-самолет резко затормозил, пропуская какую-то волшебную, невероятно быструю птицу. Сдал назад. Эти движения прошибли голову угря, и он отвернулся от мельтешащих песков внизу, удерживая отрыжку. Рот тут же наполнился вкусом фруктов из сада султана. Ксерксес подкрепился ими перед тем, как… Перед тем, как он увидел… Как они увидели… — Вот это настоящие гонки! Время раскидывать злодеев и собирать кольца. — На месте джинна по воздуху бежал синий еж. Ксерксес отвернулся и от него, не зная, куда деть взгляд. От мельтешащих ног ежа, сливающихся в колеса, угрю стало еще хуже. — Я опять тут единственный здравомыслящий? Ала-а-аддин, умерь свои амб-б-б-биции! — отозвался попугай. Каждый раз, когда он подскакивал на невидимых ухабах, голос его начинал дрожать. — Время ты от этого вспять не повернешь, а вот угробить кого-нибудь из нас можешь за-а-апросто. Ты что, хочешь, чтобы самый умный член нашей команды схлопнулся? Ксерксес согласно взмахнул плавничками, падая на мартышку при очередном маневре ковра. Мартышка сидела в дальнем углу с широко раскрытыми глазами и стучащими зубами. Она изо всех сил цеплялась за штору, в которую была завернута перчатка Дисхана… …перчатка, которую, как они боялись, не получится спрятать от Аладдина. Однако когда угорь, мартышка и попугай вернулись из сада, Аладдин даже не взглянул на них. В тот момент мальчишку — безмолвного и потерянного — слишком занимало зрелище в небе. То самое зрелище, где с хозяином… — Коврик, ну же! …где с хозяином сходилась самочка. На миг Ксерксес даже позабыл о тошноте. Он потерся спинкой о ворс ковра и почти что замурлыкал, только по-своему, по шипяще-угриному. Принцессу теперь нельзя было называть просто «принцессой». Не после танца спаривания. Не после ее готовности метать икру перед Мозенратом. Ксерксес не помнил, как это называлось у вида хозяина, но был уверен, что суть уловил правильно. — Коврик, поднажми, Коврик. — Аладдин поглаживал кисточки ковра. — Ты можешь еще быстрее? Ксерксес перестал «мурлыкать». Угорь в панике подкатился под крыло попугая. Они крепко-крепко обнялись на этих словах.  — Эй! Услышав над головой голос джинна, Ксерксес нехотя высунулся из-под перьев и уставился на злобный окружающий мир. — Яго, потерпи, Ал сейчас очень переживает. — Страшный еж исчез, уступив место привычному синему здоровяку. Тот безмятежно похлопал по голове встопорщенную злую птицу. — Да я и так терплю-ю! Постоянно! Превратили в песочные часы — терплю. Отоб-б-б-б-брали награду за победу над драконом — терплю. Обвинили в заморозке го… Ковер-самолет недовольно тряхнул ближайшей к спорщику кисточкой, и попугаю пришлось быстро захлопнуть клюв, сосредоточившись на том, чтобы не свалиться. Угриное тельце из-за этого маневра тоже подбросило. Снова. Ксерксес ощутил, как горько-сладкий вкус во рту усиливается. Улыбающийся джинн перевел взгляд на угря: — Ну а ты поперекатывай языком леденец. Станет легче, обещаю. Джинн помахал перед глазами Ксерксеса прозрачно-зеленым камушком. Ле-ден-цом. Ксерксес открыл рот, чтобы возмутиться. Зря. Леденец тут же был засунут внутрь с радостным «За маму-за-папу-и-за-Мозенрата», после чего джинн, улюлюкая, вернулся к той стороне ковра, где сидел Аладдин. Ксерксес растерянно захлопнул пасть. Вскарабкавшийся обратно на ткань попугай бочком подобрался к угрю и сочувствующе похлопал того по спинке. — Теперь и над тобой издеваются, да? Знаешь, иногда я скучаю по Джафару. Только никому! Просто порой вспоминается что-то, и я его упоминаю. Так, я тебе ничего подобного не говорил, ты понял? На суде я б-б-буду молчать. Мой адвокат тебя уделает, если ты что-то сболтнешь. Поток речи попугая, как и всегда, был лихорадочным и плохо прослеживаемым, а словечки, которые употребляли они с джинном, еще больше затрудняли понимание. Но даже если бы Ксерксес вдруг разобрался во всем-всем-всем, он бы промолчал и тогда. Потому что таинственный леденец действительно принес некоторое облегчение, а значит, возмущение было тут не к месту. Это была еще одна сложная цепочка умозаключений, и Ксерксес мысленно похвалил себя за нее. А потом опять подпрыгнул. Им попалась еще одна воздушная яма. ******** 2. Они снова были в Цитадели хозяина. Ксерксес лежал на троне Мозенрата и прожигал взглядом разлом в стене, оставленный скипетром Соломона. Сквозь разлом проглядывалась сокровищница, где стояли песочные часы, отсчитывающие дни до гибели Мозенрата. Почти весь песок стек вниз. У хозяина в лучшем случае оставалось около недели. Все из-за этого… этого… С трудом оторвав взгляд от жутких часов, Ксерксес уставился на спящего Аладдина. На самом деле крысеныш вовсе не хотел отдыхать, но ему не оставили выбора. — Ты уже не помнишь, когда спал, а междумирье — опасное место. Да и Ублю слишком силен, даже когда не пытается обойти… Неважно, — пробормотал джинн пару часов назад. Тогда он направил струйку усыпляющей магии в голову Аладдина и уложил того на возникшую из ниоткуда кровать. Вспомнив лицо джинна, которое стало хмурым к концу фразы, Ксерксес поежился. Угрю было некомфортно думать об этом, даже несмотря на то, что после этих действий джинн снова выкинул пару шуточек в своем стиле. Хорошо, что странный синий здоровяк недолго оставался с ними. Вскоре он спрятался в лампе, пожелав всем выспаться. Ксерксес глубоко вздохнул — все его тельце надулось и тут же опало — и в который раз заворочался на троне. Плавники тянуло. Спинку, животик и бока угорь себе отлежал. Уснуть никак не получалось. Ксерксес решил, что это из-за беспомощности и из-за того, что он слишком мало делает для спасения хозяина. Они давно должны были добраться до Мозенрата, вот только вместо этого уже третий день медлили. Угорь волновался. Нельзя было просто лежать и спать, но и спасать нельзя было тоже, потому что без джинна портал оставался закрытым и лететь было некуда. Все, что Ксерксес мог — только думать. Снова и снова. Ксерксес пообещал себе, что сделает все, чтобы заставить спасать Мозенрата лучше. Он научится понимать врагов. Он найдет слабости, как учил хозяин. Он станет умнее, смелее, быстрее. Он найдет способ, чтобы хозяин и, может быть, его самочка — теперь нельзя было забывать и о ней! — вернулись домой. А когда Мозенрат снова окажется дома, то они вместе придумают, как снять проклятье. Они обязательно успеют. Мозенрат не умрет. Помаявшись в попытках устроиться поудобнее, Ксерксес слетел с трона и принялся нарезать круги вокруг него. Напрягшись, угорь приступил к думанью, и начал он с пункта о слабостях. Весь полет и после, до самого своего усыпления, Аладдин вел себя странно. Это началось после миража с танцем самочки — Ксерксес пришел к такому заключению еще по пути в Черные Пески. Но почему же Аладдин стал вести себя по-другому? Ксерксес остановился в воздухе над спинкой трона. Легонько постучав хвостом по ее гладкой поверхности, Ксерксес снова посмотрел на крысеныша. Главный враг Мозенрата хмурился во сне, то хватаясь за торчащую из-за пазухи хозяйскую перчатку, то вцепляясь пальцами в одеяло. Лежащая рядом с ним мартышка сочувствующе хлопала своего хозяина по коленке. Под глазами Аладдина виднелись мешки. Мальчишка давно не спал, мальчишка беспокоился, мальчишка не мог расслабиться даже во сне. Ксерксес чувствовал, будто что-то упускает. Он продолжил вспоминать, как Аладдин стоял рядом со спящим султаном, пялясь на безмолвную сцену в мираже, пока джинн не оттащил его. Позже крысеныш потерял самообладание и устроил им всем бешеные гонки. Это все значило, что Аладдин слабый. Угорь должен был использовать слабость для спасения Мозенрата. Но как? За спиной угря раздался шелест крыльев. — Эй, Ксеркс, ты не думай так сильно, а то смотреть на тебя больно. — Нельзя не думать… От этого зависит спасение Мозенрата, — прошипел угорь в ответ. Он возобновил круги вокруг трона, не сводя глаз с Аладдина. — А, ясно. Ну, может тебе подсказать чего? Ксерксес в нерешительности замедлил свой полет. Из всей этой шайки попугай был единственным нормальным существом, так что Ксерксес не стал долго сомневаться в правильности или уместности разговора, а просто повернулся и выпалил: — Почему Аладдин так реагирует? Самки всегда выбирают лучших самцов… Естественно, что принцесса выбрала Мозенрата. Попугай, как раз примерившийся к подлокотнику трона, при этих словах сел мимо и плюхнулся на пол. В воздух взметнулись сине-красные перышки. — О… ну… Все из-за того, что Аладдин любит Жасмин. Ксерксес завис, после чего ухнул вниз, к попугаю, и вперился в того жадным взглядом. Хозяин никогда не говорил таких слов. Сородичи Ксерксеса, от которых в детстве его отбили торговцы, тоже ничего такого не объясняли. Это была какая-то загадка? Тайна? Это могло спасти хозяина? — Что такое «любит»? — Ну, это… это… — Попугай потер клюв, а потом отряхнулся и взмыл вверх. — Любить — это хотеть. Если ты любишь что-то, то ты хочешь, чтобы оно было твоим, и чтобы этого твоего было много. — Попугай попытался сесть на спинку трона, но та оказалась слишком круглой для подобного маневра, и птичье тельце тут же снова скатилось вниз. — Любить можно не только живых существ. Например, я люблю сокровища, хотя и красивых птичек, конечно, тоже. Ксерксес проводил взглядом съезжающего собеседника. — Аладдин хочет, чтобы принцессы было много? — в смятении спросил угорь. Попугай недовольно посмотрел вверх и вернулся к первоначальной цели — подлокотнику. Умостившись там, он выставил перед собой крылья и замахал кончиками перьев: — Нет-нет-нет, Аладдин хочет, чтобы было много времени, которое они с Жасмин проводят вместе. Чтобы она была счастлива и в безопасности. Угорь обдумал эти слова чуть дольше, чем все остальные. Он снова полетал вокруг трона и, наконец, сказал: — Принцесса выглядела счастливой, когда сидела на Мозенрате… Почему Аладдин злится? — Кхм, — попугай замялся. — Ну, обычно люди хотят, чтобы их возлюбленные… э… возлюбленные — это те, кого любят. Так вот, обычно люди хотят, чтобы их возлюбленные были счастливы только с ними. Понятно? — Воришка жадный, — кивнул Ксерксес и подумал про любовь еще более усердно. Для этого пришлось даже замереть в воздухе и зажмуриться. Капельки пота выступили на коже магического угря. Он хотел проводить много времени с хозяином. И хотел, чтобы тот был счастлив и в безопасности. Правда, он не хотел, чтобы Мозенрат был счастлив только с ним, но Ксерксес ведь и не человек, и не жадный. Все сходилось. Угря осенило. Восторженно виляя хвостом, он просипел: — Ксерксес любит Мозенрата! Попугай некоторое время смотрел на угря, переминаясь с ноги на ногу. — Ну, наверное, можно и так сказать, — в итоге выдал он. — Ну, знаешь, типа по-дружески. Как друга, точно. Ксерксес моргнул. Он снова запутался. У него не получалось быть умнее, сильнее и прочее. Виновато опустив голову, угорь пристроился рядом с попугаем и грустно поджал под себя плавнички, сгорбившись. — А что такое «друга»? — О, небеса! — простонал попугай, закрывая лоб и клюв крылом. — Хорошо, давай по порядку… ******** 3. Жасмин шла по хрустящему валежнику и мысленно ругалась. На одежду в некоторых местах налипли какие-то колючки, коленки саднило, спина и щека чесались. Только не вспоминай о причинах, Жасмин. Тебе это не понравилось. В волосах запутался мелкий природный мусор, а переплетать косу на ходу было неудобно. На вершине же всего этого звенело напряжение, повисшее между спутниками. Если вчера молчуном был только Джамиль, который и так сторонился всех, кроме своей возлюбленной, то сейчас и остальные в их команде переняли это же поведение. Даже веселый поначалу Вихтим замялся и замолчал, стоило тропинке пойти в горку. Убрав бутылочку, с которой он так нянчился, принц вернулся к тому унылому состоянию, в котором пребывал первое утро на острове. Напряжение росло. Нехорошо. «Поскорее бы добраться до Башни и показать Перстню, что он, как говорится, явно сел не на своего верблюда, бросив нам вызов!» Впрочем, даже боевые фразочки боевой принцессы звучали в голове как-то тускло. Жасмин устала. Она отмахнулась от мошкары и ускорила шаг. Лес не кончался. Этот шайтанов остров как будто полностью состоял из деревьев, кустов и вихляющих тропинок. И живности: теперь, когда стыд и обида запечатали всем рты, Жасмин отчетливо слышала шелестение травы под лапками неведомых мелких тварей. Памятуя опыт с одной из таких, девушка старалась держаться середины тропы. В тягостном молчании они путешествовали еще несколько часов, прежде чем тишину нарушила Десраджи. — О, Вихтим, какая у тебя красивая татуировка! — услышала Жасмин ее то ли наигранный, то ли по-настоящему восторженный голос. Жасмин облегченно выдохнула. Всю дорогу она ощущала себя потерянной и не знала, как же восстановить в команде хоть какое-то подобие прежней атмосферы. Хорошо, что Десраджи нашла, с чего можно начать разговор. Повернувшись в сторону Вихтима, Жасмин заметила, что толстяк, плетущийся до этого еле-еле, воспрял духом и даже как-то ускорился. Из-под его оторванного рукава выглядывала половина потускневшего рисунка: носки бабуш в завихрениях дыма. — И в самом деле красивая, — подхватила Жасмин, хоть и не считала так. Она обошла молчаливых Джамиля с Мозенратом и подстроилась под шаг Вихтима с другой стороны от него. — Очень необычная! — Она что-то значит? — задала новый вопрос Десраджи. Вихтим раскраснелся от такого женского внимания. Он повертел головой между принцессами и широко улыбнулся. На его пухлых щечках тут же появились ямочки. — Да, я набил ее на совершеннолетие в знак уважения к своей главной маме. Этот символ много значит для нее. Выпрямив спину и выпятив грудь, Вихтим задрал остаток рукава и показал татуировку целиком. Идти и одновременно рассматривать картину в деталях было неудобно, но даже при быстром взгляде становилось очевидно, что мастер, сделавший ее, старался. — Надо же. — Десраджи явно сбило с толку сказанное. — Никогда бы не подумала. Это какая-то культурная особенность вашей страны? — Нет. Просто однажды бабуши спасли ей жизнь. Когда я показал ей татуировку, она была очень тронута, — гордо ответил Вихтим. Жасмин услышала, что к шебуршанию мелких лапок добавилось что-то еще. Так должна была передвигаться тварь покрупнее. Жасмин сбавила шаг еще сильнее. Она почти остановилась и посмотрела в сторону звука, прищурившись. Она хотела даже попросить кого-нибудь заглянуть в кусты, но в этот момент ее отвлек голос Мозенрата. — Не во всех странах есть культурные особенности, как в твоей, дорогуша. Так что не пытайся себя этим утешить. — Мозенрат говорил с привычно издевочными интонациями. Жасмин нахмурилась и быстро догнала спутников. — Перестань, пожалуйста. Большое количество бродяг обусловлено нашими старыми традициями, — опустив голову, откликнулась Десраджи. Она отошла от Вихтима, нервно потирая свои татуированные щеки. — Но я считаю, что не будет ничего страшного, если их количество уменьшится. Например, я уже продумала несколько проектов по работе с нищими… — голос Десраджи постепенно стихал по мере того, как она говорила. Жасмин почувствовала две вещи. Обстановка снова накалялась — это было плохо. Боевой дух принцессы Аграбы возгорелся в сердце с новой силой — это было замечательно! Она не позволит Мозенрату издеваться над теми, кто слабее его! — Ты же знаешь, что основная проблема не… — начал было Мозенрат. — Лучше просто замолчи, если не хочешь, чтобы я поставила тебя на место! — решительно оборвала его Жасмин. — Десраджи — милая девушка, и я не хочу видеть, как ты… — Ой, кажется, я слышал какой-то шум, — перебил ее Мозенрат, взмахнув рукой в уже знакомом жесте. Вниз, в сторону и вверх. При этом движении его кости издали сухой перестук. — Должно быть, это была какая-то белка. Жасмин открыла рот, чтобы запальчиво ответить на издевку, но осеклась, уставившись на уродливую руку своего врага. Его конечность всегда выдавала такие звуки? Отвратительные звуки, заставляющие вздрагивать. От омерзения, конечно же. — Ах, многие жители пустыни, должно быть, не знают, кто такие белки. Позвольте пояснить. Это что-то вроде пушистых крыс. С виду они очень миленькие, но при ближайшем знакомстве ужасно доставучие. Мозенрат театрально, как он любил, взмахнул плащом и, наградив Жасмин своей коронной ухмылочкой, отправился дальше по тропе. Но не успел он пройти даже пяти шагов, как упал, а потом укатился в кусты, будто что-то потащило его за ноги. — Мозенрат! — кажется, Десраджи и Жасмин выкрикнули это имя одновременно. Переглянувшись, девушки ломанулись в чащу. ******** 4. Разбудило Ксерксеса его собственное падение. Он даже и не помнил, когда умудрился уснуть. В мордочку что-то прилетело, Ксерксес спросонья дернулся, миг — и опора ушла из-под тельца, а пол ударил спину злыми камнями. — Надеюсь, ты не напрасно заставил нас возвращаться в Аграбу. Если не найдешь след, то горько об этом пожалеешь! — раздался свысока голос Аладдина. Ксерксес закопошился под троном и приоткрыл глазки. Сверху на него упала перчатка. Та самая, что должна была задать направление. Теперь они поспали, и пора было им всем отправляться в путь. Как только Ксерксес сообразил, в чем дело, то проснулся окончательно. Волнение перед дорогой сдавило горло. Угорь обвился вокруг перчатки, зарылся в нее носом, прошелся по внешней поверхности, забрался внутрь. В ноздри тут же попала банальная пыль, и угорь приглушенно чихнул, но нюхать не перестал. Наконец, он понял. Магия хозяина, как оказалось, имела горьковатые нотки поломанных сказок и поминальных песен — вот оно! Ксерксес радостно заюлил хвостом, торчащим из перчатки. — Вижу, запах ты вспомнил. — Подлый Аладдин поднял перчатку и вытряхнул оттуда возмущенно пискнувшего угря. — Теперь иди по следу. Ксерксес хотел ощериться, но сдержался. Подчиняться угорь умел, а сейчас было не до споров. Он быстро подлетел к месту, в котором открывался портал с красными руками, и потыкал туда хвостом. — Это было здесь… Открывай, — просипел он, уставившись на джинна, выросшего у Аладдина за плечом. — Айн момент! Во вспышке магии появилась большая железная палка, загнутая книзу. Джинн взял ее, встал на носочки, элегантно просеменил до разлома, крутанулся вокруг оси и внезапно с размаху саданул по воздуху. Палка тут же застряла, будто воткнувшись во что-то. Джинн потянул ее, но она не сдвинулась. Некоторое время Ксерксес и остальные слушали сосредоточенное пыхтение, после чего им вынесли вердикт: — Тугой, зараза. Ладно-ладно, нужен другой подход. Джинн щелкнул пальцами, и на его месте возникло сразу десять джиннов в желтых шлемах. Они всей толпой бросились к торчащей из воздуха палке, размахивая инструментами. Поднялся жуткий шум, а облако пыли скрыло собой как палку, так и суетящихся рабочих. — Долго еще? — нетерпеливо спросил Аладдин, скрестив руки на груди. Голова одного из джиннов вылезла из облака пыли. — Буквально две-три минутки, начальник. Да ты не волнуйся, Жасмин ведь опытный приключенец, а все эти испытания — для изнеженных принцев. Ну что с ней там может произойти? ******** 5. Продравшись сквозь кусты, принцессы увидели, что Мозенрат висит вниз головой, удерживаемый за ногу длинным корнем дерева. Не успела Жасмин что-либо сделать, как земля под ее ногами заходила ходуном. Девушка отпрыгнула в сторону, а вот Десраджи и выбежавший за ней Джамиль не успели. Еще два корня, вырвавшись из-под земли, утащили их к Мозенрату. У ствола странного древомонстра на высоте примерно в человеческий рост открылся огромный сетчатый глаз с пульсирующими светло-розовыми прожилками вокруг подобия зрачка. Глаз уставился прямо на Жасмин.