My beloved enemy

******** 1. Жасмин и Десраджи сидели на стволе поваленного дерева, разложив перед собой несколько баночек разных цветов. Почти все баночки были открыты. В каждой хранилась своя особая целебная мазь. Изрядно похудевшая сумка Десраджи лежала рядом, прислоненная к дереву. В основном девушки занимались собственными ранами, но в труднодоступных местах решили помочь друг другу, потому что остаток дня принес им слишком много травм. Испытания обрушились внезапно. Перстень явно повышал уровень сложности для «разбалованных наследников». После встречи с древомонстром принцессы, принц и молодой князь наткнулись на диких котов, расцарапавших им руки. Потом Джамиль чуть не провалился в ловчую яму. Затем они встретили непонятных существ, от которых пришлось удирать через колючие кусты, а ближе к вечеру Мозенрат умудрился наступить на гнездо земляных ос. Эти сутки были кошмарными. Хотя с ночью лихорадки они все равно могли бы поспорить в ужасности. Жасмин честно старалась не вспоминать об этом, и у нее даже получалось, пока она преодолевала препятствия, вот только в моменты передышек девушка вновь и вновь возвращалась к той сцене. Царапай меня. Царапай. Тихо-тихо. Тебе понравится. Ты так вкусно пахнешь. Не так-то просто не думать о случившемся. Что ей делать с внезапным фетишем? А это точно фетиш? Какого ифрита мерзавец так вкусно пахнет? А как все выглядело с его стороны? А следы от костяных пальцев на коже остались? Если остались, то как же стыдно перед Десраджи! Она ведь прямо сейчас обрабатывает Жасмин спину. Когда чужие пальцы дотронулись до свежего синяка под ее левой лопаткой, Жасмин невольно дернула плечом. — Сильно щиплет? — обеспокоенно спросила Десраджи. — Все нормально. Просто непривычно. — Жасмин в очередной раз постаралась выкинуть из головы ненужные мысли. Девушка нервно огляделась и разгладила свой топ, который на время обработки ран пришлось снять и положить на колени. Неприкрытую тканью грудь холодило. Все время, пока принцессы обрабатывали раны и синяки, Жасмин то и дело стыдливо касалась затвердевших сосков. — Они точно не подсматривают? Мозенрат и Джамиль отправились на поиски еды и воды, дав девушкам возможность побыть в приватной обстановке. — Ты спрашиваешь это уже третий раз. Не вертись, пожалуйста, мальчики не такие. — Десраджи двинулась ниже. Тонкий слой мази лег на два соседних синяка. Жасмин вздохнула. Приказав себе успокоиться, она взяла немного вязкой субстанции из красной баночки и принялась обрабатывать кожу вокруг следов от когтей, алеющих на правой руке. — К тому же, — продолжила Десраджи, — у мальчиков есть важное дело. Они должны найти какой-нибудь ручей, потому что без бездонных запасов Вихтима у нас могут начаться проблемы. Чужеземная принцесса говорила успокаивающим тоном, однако это не помогло унять беспокойство. Жасмин лишь сильнее нахмурилась. — Бездонных, — повторила она и закрыла красную баночку. — Его бутылка правда выручала нас, а я как-то не придала этому значения. Откуда у него столько воды? Десраджи закопошилась за спиной. Щелкнула крышкой. На кожу Жасмин легла другая мазь — более прохладная. — Мне кажется, бутылка Вихтима была волшебной, потому что люди любят всякие магические вещицы, даже ежели те не особо полезны в повседневности. Продолжая хмуриться, Жасмин нагнулась и аккуратно поставила баночку на траву. Выпрямившись, она мрачно уставилась перед собой. Слова Десраджи звучали достоверно. Жасмин не раз видела, каким спросом пользуются лавки с подобными товарами в Аграбе. Простой народ уделял магии очень много внимания: кто-то ее обожал, кто-то сторонился, но почти все не могли не говорить о ней. Сама же Жасмин, видимо, настолько привыкла к волшебству, как к неотъемлемой части жизни (спасибо джинну и путешествиям), что упустила столь важную деталь. Волшебная бутылка, волшебные камни, непонятный серебряный бутылек… Жасмин выругалась про себя. Она вообще не следила за Вихтимом. Десраджи перегнулась через плечо и попросила: — Подай, пожалуйста, вон ту прозрачную, чтобы мы могли обработать твои укусы. «Я слишком сконцентрировалась на присмотре за возможным предателем Мозенратом. Непозволительная ошибка для будущей султанши. Мне нужно быть внимательней». — Думаю, насчет воды переживать не следует, — медленно проговорила Жасмин, передавая нужную баночку. — У нас же есть Мозенрат. Если не найдем воду, он просто наколдует ее. Да, ему сейчас тяжело кидать мощные заклинания, но это не должно быть слишком сложным. Он уже создавал костры по щелчку пальцев. Движения рук Десраджи слегка замедлились после этой фразы. — М-м. Это не совсем так, видишь ли… — Десраджи замялась. — Как ты наверняка знаешь, стихии некромантов — огонь и земля. В конце концов, тела людей — плоть от плоти земли, и без нее работать с ними было бы невозможно, а живительное пламя есть основа движения… Десраджи запнулась, встретившись с удивленным взглядом Жасмин, которая чуть повернула голову назад. — В общем, для него будет чрезвычайно сложно наколдовать воды даже на чашку, — быстро закончила Десраджи. Она мазнула по последнему необработанному укусу. — Ну вот и все. С твоей спиной мы закончили, так что подожди, пока мазь впитается, и можешь одеваться. «Откуда ей столько известно про Мозенрата?» — Жасмин развернулась уже всем телом и пытливо уставилась на чужеземную принцессу. Под этим взглядом Десраджи смутилась еще больше. Она принялась нервно тереть разрисованные щеки. — Прошу меня простить, Жасмин, конечно же, ты и так это понимаешь, я напомнила на всякий случай и хотела сказать, что постоянно полагаться на магию твоего жениха — не дело. Мне кажется, тебе нужно хотя бы… Зацепившись за оговорку, Жасмин прослушала окончание фразы. «Моего жениха. Почему она опять говорит о Мозенрате в таком ключе? Разве я не дала понять в прошлый раз… Ой». — Жасмин вспомнила. Тогда она была слишком слаба и расстроена для диалога, поэтому в самом деле ничего не объяснила. Говорил ли с Мозенратом на эту тему Джамиль? Спрашивал ли у князя про «его невесту»? Жасмин не знала. Ее щеки стали горячими. Пальцы сжались на топе и скомкали ткань. Жасмин подумала, что стоит прояснить все немедленно. Набрав в грудь побольше воздуха, она подалась вперед и выдохнула: — Мы с Мозенратом не пара. Он злобный, коварный, самовлюбленный мерзавец! Десраджи отклонилась от такого движения назад и чуть не упала с поваленного дерева. — А мне казалось, вы так хорошо ладите, — смущенно заметила она, вцепившись в ветку. — В своем, как бы это сказать, слегка ядовитом стиле. Да и ты же практически глаз с него не сводишь. — В каком стиле?! — голос слегка подвел и прозвучал громче, чем Жасмин рассчитывала. Чтобы успокоиться, она взяла еще одну баночку, зачерпнула оттуда мази побольше, а потом начала размашистыми движениями втирать лекарство себе в локоть. — Да он несколько раз пытался захватить мой город! И брал меня в плен! Да если бы не мой настоящий жених, Аладдин, кто знает, что этот колдун бы со мной сделал! Про Аладдина у нее вырвалось само. На самом деле Жасмин не хотела, чтобы другие решили, будто она слабая и беспомощная. Принцесса нахлебалась подобного отношения еще со времен высокомерного визиря Джафара. «Зря я так вспылила», — грустно подумала Жасмин, поднимая упавший на землю топ и отряхивая его. Красные пылинки упали с ткани на землю. Жасмин на мгновение прикрыла глаза. Она просто устала. Она была морально и физически истощена, бегала по острову не первый день, ела полусырую еду, ночевала на холодной, грязной, острой земле вместо мягкой роскошной кровати. Принцесса Аграбы любила приключения, но никогда прежде они не затягивались так надолго. Ей не хватало отца, слуг, ручного тигра, Аладдина. У нее не было даже банальных средств для ухода за собой, чтобы помыться! И это еще не считая ночного происшествия, которое давило поверх прочего невысказанностью и стыдом. «Но Десраджи-то ни в чем не виновата. И с Мозенратом…» Поцелуй меня. Ух! Проведи так еще раз. «…и с Мозенратом она хотела как лучше. Я сама ничего не объяснила. — Жасмин вздохнула. — Нужно извиниться». Она перевела взгляд на Десраджи. Та молчала. Неужели закрылась из-за того, что на нее накричали? Жасмин почувствовала себя гадко: — Десраджи, извини. Чужеземная принцесса никак не отреагировала. Ее голова была низко опущена. Косички с бусинками скрывали выражение лица. А потом Десраджи всхлипнула. Очень тихо. Даже сидя рядом, на расстоянии вытянутой руки, Жасмин едва смогла расслышать ее. — Десраджи? Ты в порядке? — Жасмин удивилась, насколько растерянно она прозвучала. — Да, конечно же, это… видишь ли… Я не знаю. Жасмин наклонилась, стараясь лучше расслышать ее тихую речь. — Весь этот остров, эти испытания — все это слишком для меня, понимаешь? Я должна быть дома, собирать песчаные листоцветы или высушивать ушки мандрагор, или варить целебный отвар или яд, или даже помогать маме. О, Анубис, я была бы рада сейчас даже просто помогать маме, а не вот это вот все. Я не готова. Я не могу! В груди Жасмин защемило от сочувствия. — Ты отлично справляешься, Десраджи. — Жасмин подсела к девушке поближе и постаралась придать голосу твердости, однако этого оказалось недостаточно. Десраджи опять всхлипнула. Не поднимая головы, она принялась собирать баночки обратно в сумку. — Моя мама меня ненавидит. Я слаба. Все делаю не так. Подвожу страну. — Десраджи говорила короткими, непривычными для нее фразами, которые перемежались с рыданиями. Ее руки закручивали крышки резкими, нервными движениями. — А я не могу иначе, понимаешь? Не могу. Я даже не могу быть тем, кем была рождена. Не могу помочь своему народу. — Но ты ведь говорила о проекте по работе с нищими, — припомнила Жасмин, подавая ей свои баночки. — Ты ведешь людей к процветанию. Десраджи замерла над сумкой. — Нет. Я это делаю не ради любви к ним. Нищие потом могут стать бродягами. А я боюсь бродяг. Я много чего боюсь. Та мертвая лиса, то страшное дерево… Но бояться собственный народ — самое низкое для почти царицы. «Нужно зайти с другой стороны». — Бояться — это нормально. — Жасмин вспомнила Джафара, но отринула эти мысли, сосредоточившись на девушке перед собой. — Мне от той жуткой лисицы тоже не по себе. А когда дерево подняло меня в воздух, я закричала от страха. — Но мне нельзя быть такой трусихой. Я несу ответственность за свои земли, за своих людей. — Десраджи помотала головой. Бусинки в ее волосах застучали друг об друга. — Я должна быть достойна своей матери, своего положения, а я не могу. Жасмин искренне удивилась тому потоку эмоций, который увлек обычно спокойную Десраджи. Нужно было что-то делать. Жасмин придвинулась еще ближе и схватила Десраджи за плечи. — Десраджи! Десраджи, послушай меня! — Жасмин встряхнула девушку. Десраджи подняла голову. Теперь, когда ее лицо не закрывали волосы, стали видны слезы, катящиеся по щекам. Глаза Десраджи покраснели. Губы дрожали. — Каждый чего-то боится. И это нормально, ведь страх защищает нас от опасных вещей. Просто иногда мы видим вещи в неправильном свете и боимся их именно поэтому. Убедившись, что Десраджи слушает ее, Жасмин продолжила. — Ты, наверное, не знаешь, но под Аграбой живет племя огромных пауков. Ангбутов. — Жасмин отпустила плечи принцессы и поднялась. Она развела руки в стороны, стараясь показать, насколько Ангбуты большие. — Мы поколениями рассказывали о них страшные сказки и боялись их. Однажды обвал раскрыл их туннели. Тогда Аграбу захлестнула настоящая паника, люди бегали по городу с вилами, зажигали факелы и кричали друг на друга, пока земля ходила ходуном. Взволнованная собственным рассказом, Жасмин принялась ходить взад-вперед по поляне. Она показывала жестами, как горожане зажигают факелы, пинала траву и трясла руками, изображая ярость земли. — Но знаешь, когда я столкнулась с ними, то выяснила, что они совсем не такие, какими мы их представляли, — на этом моменте Жасмин понизила голос. Ее речь смягчилась. Девушка присела на одно колено и погладила рукой что-то воображаемое. — Ангбуты оказались миролюбивыми фермерами, а мы судили их сначала по жутким сказкам, а потом по внешнему виду. Так и с бродягами. Они не такие страшные, просто тебе нужно взглянуть на них с другой стороны. Нужно сжать свою смелость в кулак, сделать первый шаг! Жасмин резко встала и развернулась к завороженно смотрящей на нее девушке. Десраджи открыла рот. Ее руки прижимали сумку к груди. — Избавившись от страха, ты сможешь вздохнуть свободно и начать жить полноценной жизнью. Да, это может быть нелегко. Мне самой пришлось спуститься в глубину туннелей под Аграбой, туда, куда столетиями не спускалась нога человека! — от переизбытка чувств Жасмин вскочила на бревно и продолжила жестикулировать там. — Но это просто необходимо сделать, чтобы переступить через свой страх! Жасмин остановилась, когда заметила, что Десраджи почему-то отвлеклась и уставилась в сторону. — Ну что там? — Жасмин раздраженно повернулась. И увидела двух отчаянно краснеющих парней, уставившихся на нее. Повисло неловкое молчание. Налетевший порыв ветерка напомнил Жасмин, что она так и не надела свой топ. Ее щеки снова обдало жаром. Тишину над островом разорвал возмущенный девичий визг. ******** 2. Запах хозяина вел все дальше и дальше. Ксерксес летел впереди всех, стараясь держаться середины очередного коридора. За прошедшие пару часов в междумирье ничего страшного не случилось, но угрю все равно не нравились существа по ту сторону стен. Сзади двигались остальные. Периодически Ксерксес оглядывался на Аладдина, чтобы убедиться, что тот не убежал. Аладдин каждый раз оказывался на месте. Он сидел на коврике, пристально смотрел на угря и молчал. В отличии от него джинн каждый раз оказывался на новом месте, не смотрел на угря и не молчал. Чаще всего джинн болтал сам с собой или, как прямо сейчас, с попугаем. — И тогда из отрубленной головы духа леса стала вытекать злая черная жижа, — доносился до Ксерксеса голос джинна. — Ой, ну какая же муть! У меня только все начало налаживаться! — возмущался голос попугая. — Могу я просто отдыхать, лежать на ковре и не слушать твой ужасный треп? — Э, не-ет, Яго. Лучше не расслабляться. Нельзя недооценивать Ублю, он чертовски хитер, коварен и аморален. Я уже подчеркивал, в прошлый раз потребовалось десять джиннов, чтобы остановить его. При этих словах Ксерксес чуть не впечатался в стену, когда пришла пора поворачивать. Одиннадцать. Он точно запомнил это число. Он умел считать до одиннадцати. Было одиннадцать джиннов. — Джинн врет… — обернувшись, прошипел Ксерксес. — Джиннов было одиннадцать… Перед поворотом угорь успел увидеть, как синий здоровяк весь осунулся и даже уменьшился. Должно быть, понял, что его раскрыли. — Верно, нас было одиннадцать, а осталось только десять. — Джинни… — голос Аладдина сначала стал тихим-тихим, а потом кричащим-кричащим. — Просто показывай путь, прихвостень, твое мнение никого не интересует! Ни тебе, ни Мозенрату не понять, что это такое — терять близкого! Похоже, Аладдин кричал это Ксерксесу. Угорь остановился в нескольких хвостах от стены. По его тельцу внутренней грозой пробежал гнев, ударив в голову. Это Ксерксес не мог понять боль от смерти хозяина? Ксерксес каждый день думал об этом, боялся этого и беспомощно ждал. Это было неправильно. Хозяина не было рядом. Никто не мог умно ответить крысенышу. Ксерксес должен был ответить ему сам. Ковер с Аладдином вылетел из-за поворота и приблизился к угрю вплотную, после чего тоже остановился. Аладдин подался вперед: — Ну, чего ты встал? Ксерксес промолчал. Он не мог отвечать и продумывать план одновременно, вместо этого угорь прищурился. Его пылающие гневом глазки забегали по Аладдину и всем остальным. Мартышка запрыгнула на плечо мальчишки и ощерилась. Попугай слетел с ковра. Джинн остановился рядом. — Ал, рыба думает, дай ему некоторое время, — предположил он. Без прежнего энтузиазма, больше по привычке, джинн нарисовал на потолке белого кролика с маленьким чайничком. Кролик тут же высунулся из картины и упал на ковер, после чего отряхнулся, подбежал к краю ковра — к джинну — и начал обнимать большую синюю руку одной лапкой, второй придерживая чайничек. Глаза Ксерксеса остановились на этом. Угорь вспомнил, как после провала плана так же обнимал Мозенрата, терся об его руки и утешал хозяина. Тогда Мозенрат сказал: «На свете нет ничего унизительнее, чем жалость, Ксерксес, прекрати немедленно». Мозенрат никогда не ошибался. — Мне жаль тебя, Аладдин… — просипел Ксерксес как можно более уверенно и выпучил глаза на крысеныша. Повисла пауза. Ксерксес, ковер-самолет и попугай зависли в воздухе на своих местах. Кролик ободряюще похлопал джинна, усевшегося на ковер. Аладдин непонимающе уставился на угря. — Почему? — Выражение лица Аладдина говорило скорее о растерянности, чем об обиде. Ксерксес тоже растерялся. Он не знал, что ответить. И он не мог ответить неправильно, ведь тогда он подведет Мозенрата. Продолжая висеть на одном месте, Ксерксес начал думать усерднее. Хозяин уже говорил ему, что делать. Это было в тот раз, когда Мозенрат захватил портовый город и торжествовал над побежденным султаном. Султан задал вопрос, который смутил угря. Угорь запаниковал и сказал то, что нельзя было говорить. Все засмеялись над хозяином. Ксерксес испортил триумф. Тогда Мозенрат схватил угря за горло и посоветовал ему: «Если не знаешь, что отвечать, захлопни пасть. Или хотя бы сделай вид, что враг сам знает ответ. Это порой может ударить не хуже чар». Ксерксес не мог захлопнуть пасть, ведь речь шла о чести хозяина. Значит, оставался второй вариант. — Ты сам знаешь почему… — уже не так уверенно просипел угорь. Аладдин молчал. Ксерксес засомневался, правильно ли понял тогда Мозенрата. В конце концов, как он, простой угорь, может говорить, будто что-то знает, когда ничего не знает? Чтобы справиться с волнением, Ксерксес начал нарезать круги вокруг Аладдина. Нарезание кругов всегда и от всего помогало. Случайно задев стену междумирья хвостом, Ксерксес заметил, какая она мягкая, но отбросил эту мысль. Сейчас мягкая стена не была важной. Важным было то, что Аладдин продолжал молчать, а значит Ксерксес не справился. Угорь стал нарезать круги быстрее. Он напряженно вслушивался в окружающую обстановку, боясь, что ее вот-вот разорвет презрительный смех крысеныша. Молчание затягивалось. Из-за стен появились приглушенные звуки. — Она была под заклятьем! Он заставил ее! — вдруг выпалил Аладдин. От неожиданности Ксерксес перекувыркнулся в воздухе. Неужели у него получилось ударить не хуже чар? Но как? Ксерксес поспешно отвернулся, чтобы его мордочка не выдала, насколько же он сбит с толку. Он не понял, о чем говорит крысеныш, но по сердитому лицу Аладдина догадался, что тот обиделся. Ксерксес знал этот взгляд. Угорь стал лихорадочно думать, что же ответить дальше. Что Аладдин сам все знает? Но он же ничего не спрашивает. Паникуя, Ксерксес всегда хватался за повторы. Что там было? Что жалость — это плохо. Надо сказать про жалость еще раз! — Ты такой жалкий… — совсем уж сконфуженно, но все так же агрессивно выдавил Ксерксес. Лицо Аладдина покраснело. Челюсть сжалась. — Да я тебя сейчас придушу! Коврик, вперед! — Аладдин дернул ковер за кисточки. Джинн слетел с ковра и влез между Аладдином и угрем: — Тише-тише, Ал. Ты ведь не собираешься всерьез бить рыбу? Он сам не понимает, что говорит. Почувствовав чужое раздражение, Ксерксес засмеялся. Он метнулся от Аладдина подальше и принялся выписывать в воздухе радостные зигзаги. Получилось! А все благодаря мудрости Мозенрата. — Он же себе могилу роет, — высказался попугай, после чего подлетел к Ксерксесу и тихим голосом проговорил угрю на ухо: — Ты бы сбавил обороты, дружище, а не то Аладдин тебя точно прибьет. Ксерксес отмахнулся плавничком от этих слов. Он открыл рот, чтобы похвастаться, какой Мозенрат умный, но не успел ответить. Звуки из-за стен усилились. Все замерли, прислушиваясь. Джинн поднял вверх возникшую из воздуха указку: — Это нехорошо, мы слишком долго стоим на одном месте, нужно… Остаток его фразы потонул в воплях и рычании. Ксерксес быстро развернулся к источнику звука. Стены туннеля заколыхались под весом десятков существ, припавших к ним. Нарисованные диковатые тела начали продавливаться внутрь. В некоторых местах их конечности вышли из стены и потянулись к ковру. Существа нетерпеливо заверещали, и это больше не было беззвучным открыванием ртов. Ксерксесу показалось, будто его сердечко подскочило к горлу. Угорь попятился в воздухе. Мимо него пролетел попугай, истошно крича на ходу: — Мы все умрем! Каждый сам за себя! Ксерксес еле успел развернуться вслед за попугаем, как сильная рука пролетающего мимо Аладдина уже схватила его за хвост. Ксерксес заизвивался, стараясь выскользнуть из крепкой хватки. Крики попугая стали громче, и через пару секунд тело угря обняли красно-синие крылья. Похоже, Аладдин схватил и птицу тоже. Поняв, что вырываться бессмысленно, Ксерксес огляделся. Уродцев становилось все больше. Ковер-самолет проносился мимо чудищ, петляя на ходу, а чудища следовали за ним по стенам с пугающей быстротой. В коридор междумирья лезли люди на звериных ножках и звери с человеческими конечностями. Многоглазые зубастые рисунки птичек цокали коготками по трескающемуся «хрусталю». Змеи с головами вместо хвостов пролезали через трещины. При очередном маневре ковра огромное щупальце с двумя человеческими пальцами схватило кролика, жмущегося к ногам Аладдина. Зверька потащило вниз. Его чайничек упал за ворсистый край и разбился. Вопя от страха, кролик вцепился в попугая, и они оба ухнули куда-то следом за чайничком. — Там… плохо… — Ксерксес потыкал Аладдина плавничком, но крысеныш слишком сосредоточился на уворотах и поворотах. Вытянувшись, Ксерксес увидел, как попугай в ужасе пытается вернуться назад и как конечности уродцев тащат его к стенам, подергивающимся рябью. Попугай стремительно удалялся от ковра. — Ксерксес поможет… — дернувшись особенно сильно, угорь выскользнул из хватки Аладдина. Ринувшись вперед, он помчался к отчаянно сопротивляющемуся попугаю. Пока Ксерксес летел, за стену уже затащили кролика и теперь внутри, с обратной стороны хрусталя, существа разделывали его на части. Два рисованных уродца оторвали у себя полустертые, разваливающиеся конечности и заменили их на кроличьи лапки, которые легко, как по маслу вошли в новые тела. Захлебнувшись страхом, Ксерксес решил смотреть только на свою цель. Сердце теперь стучало так, словно оно разрослось по всему телу, в каждой клеточке. Не смотреть. Не надо. Стараясь не думать ни о чем страшном, Ксерксес долетел до попугая и вцепился зубами в держащее птицу щупальце. Оно оказалось жестким и вообще не поддавалось. — Тяни меня! Не дай меня утащить! — заорал попугай. Ксерксес обхватил голову попугая хвостом и потянул к улетающему ковру. Но как бы сильно ни старался угорь, они с попугаем не сдвинулись с места. А уродцы, почуяв добычу, потянулись к ней отовсюду. Что-то укусило Ксерксеса за бок. Угорь дернулся и, не отпуская попугая, попробовал найти взглядом обидчика, тут же еще один укус пришелся с другой стороны. Две… три… четыре лапки вцепились в плавники. Угорь заскулил от страха и боли. Существа почти навалились сверху. — Эй там, за бортом, держитесь! — издали послышался голос джинна. Тонкая веревка обвилась вокруг угря с попугаем и сильно-сильно дернула их вперед. А-дальше-все-очень-быстро-сменилосьсодногоместанадругое. Мгновение — Ксерксес повис вниз головой на тоненькой веревке, растущей из палки в руках джинна. Сам синий здоровяк был в странной шляпе, неприлично коротких штанах и с соломинкой во рту. — Вам разве не говорили не высовывать руки из автобуса во время экскурсии? — спросил джинн. Попугай выпутался из веревки и угриного хвоста, а потом перелетел к джинну на плечо и стал бить его крыльями: — Что это было?! Ты же говорил, что между нами стена! Говорил или не говорил! Ха-ха, «абсолютно безопасно», подержи мою табличку с сарказмом! Ксерксес шмякнулся на ковер и тут же посмотрел назад. Искаженная область скрылась где-то за поворотом, но уродцы до сих пор стояли перед глазами. Теперь междумирье стало совсем уж страшным местом. Угорь свернулся в дрожащий клубочек. Укусы на теле болели. Невысказанная обида клокотала на кончике языка. Джинн обманул их дважды. Джинн был плохой. — О, я разве не говорил? — Джинн смущенно почесал затылок. Палка в его руках растворилась. — Такое случается, если оставаться в междумирье на одном месте слишком долго. Что-то вроде естественной защитной реакции. И чем мы здесь дольше, тем легче эту реакцию вызвать, поэтому лучше бы нам продолжить двигаться. — Он выразительно посмотрел на угря и спохватился. — Секундочку. Только малость подлатаю вас, ребята. На тело Ксерксеса легли бинты. На тело попугая — тоже. Ксерксес сглотнул. Ему нельзя было бояться, если он хотел спасти хозяина. Хозяин был храбрым, и Ксерксес тоже мог таким стать. Сжав плавнички, Ксерксес принюхался. Запах хозяина все еще улавливался. Угорь вновь полетел по следу, а ковер с почему-то замолчавшим Аладдином последовал за ним. Существа за стенами продолжали бесконечный хоровод. Среди них Ксерксес заметил белого кролика, что бился в прозрачную стену и смотрел на джинна. Отобранные кроличьи лапы сменились чьими-то клешнями. По спинке Ксерксеса пробежали мурашки, и он полетел быстрее. — Это еще что, вот если какой-нибудь предмет оставить тут без присмотра, то междумирье его и вовсе растворит в себе. Поэтому и как склад его тоже не используешь. Но зато и ловушек здесь не поставишь. Замечательно ведь, правда? — Что?! Мои сокровища исчезнут?! Опять?! Мы должны вернуться сейчас же! — Ой, Яго, не причитай. Кстати, Ал, ты артефакты не выронил? Может, мне лучше пять пальцев Дисхана забрать? — А? Да, конечно, Джинни. А остальные не возьмёшь? — по голосу Аладдина Ксерксес понял, что тот явно думал о чем-то своем. — Скипетр параноика Соломона и черномагический артефакт? Не-е, я думаю, у тебя они в полной безопасности! Так на чем я остановился, пока все это не началось? А, голова духа леса. Так вот… ******** 3. Так они летели какое-то время, пока Ксерксес не услышал за спиной хлопанье крыльев. — Я это, чего сказать-то хотел, — пробормотал поравнявшийся с ним попугай. — Спасибо. — Попугай хороший… — прошипел Ксерксес. Попугай действительно был хорошим. Спас жизнь угря и беспокоился о сокровищах хозяина. Немного подумав, угорь добавил: — Попугай — друг Ксерксеса. — Да? — Попугай почему-то смутился, но потом улыбнулся и хлопнул крылом по спине угря. — Ну конечно, дружище. И знаешь что? Зови меня Яго. — Хорошо... — Ксерксес задумался, поворачивая влево на развилке. — А меня зовут Ксерксес... — Э, да. Я знаю, дружище. Дальше они полетели уже рядышком.