Кукурузный точильщик

Оказалось, вулканец в тоге — не самое абсурдное, что Джиму доводилось видеть в жизни. Вот вулканец, осиянный терранской луной и совершающий противоправное деяние в его школьной спортивной куртке, — вот это, да, это полнейший над-реализм. Кирк, на корточках вяжущий из своей толстовки импровизированную торбу под незаконно конфискованный маис, изо всех сил старается не вспоминать, как на одной фермерской планетке Пайк подкараулил его среди зарослей в рост человека… Как они катались по земле и мяли стебли, а Кристофер поцелуями — его губы, в перерывах грозясь засунуть початок своему начбезу в задницу, если тот не перестанет крутить ею перед его первым... Ей-богу, будь Крису известен контекст последних суток и увидь он своего первого сейчас, экономными движениями перебивающего основание хребта кукурузным стержням одному за другим, как научил его Кирк... Джим сознает, что своими нервными смешками он рискует привлечь внимание не только велеречивой брови Спока, но и своей старой знакомицы — здоровенного мастифа Бисти, заслуженного местного сторожа, но у него попросту не выходит задавить непроизвольные хохотки. — Полагаю, вести себя тихо и дальше — бессмысленно, — изрекает его подельник, хрустко сворачивая шею очередному початку и бросая его Кирку. — Могу я узнать, что же так тебя развеселило? — Пайк… — с грехом пополам выдыхает Джим, подозревая, что этот приступ веселья рискует перерасти в истерический, если ничего не предпринять. — Обещал как-то засунуть мне кочан в одно место, если я не перестану флиртовать с тобой. Знал бы он, что у тебя там тоже… с кукурузу. — Он знает. — Что? Улыбка Кирка замирает на губах, а руки приостанавливают укладку неправедно добытой кукурузы. Ослышался. Он, должно быть, ослышался. Не может же в самом деле... — Мы состоим в отношениях. Если быть еще точнее, живем вместе, — прозаически сообщает Спок, и Кирк как никогда жалеет, что вулканцы не способны к розыгрышам. Потому что сказанное прозвучало смехотворно. Прозвучало до того нелепо и дико... Что, да, именно потому не могло оказаться ничем иным, кроме правды. Правды, которая в одночасье выбивает у Джима почву из-под ног. Мир неожиданно кренится, гравитация обманывает, а чувство равновесия изменяет. В стремлении вновь обрести какое-то подобие опоры Кирк прижимает ладони к росистой земле. Зарывается в нее пальцами и прикрывает глаза, пережидая некстати накатившее головокружение. В глубине почва все еще хранит свое тепло — сухое, шершавое, но незыблемое, и, кажется, лишь оно позволяет голосу Джима не дрогнуть, когда он спрашивает закономерное: — Как долго? — 4 года 6 месяцев и 21 день, — все так же нейтрально информирует Спок, как если бы он не держал перед Джимом ответ за свое вероломство, а передавал ему сухие цифры на инструктаже перед высадкой. — То есть вы сошлись через неделю после отбытия «Энтерпрайз» в пятилетку? Всего через месяц, как мы с Пайком разбежались? — медленно и очень спокойно произносит Кирк, до боли сжимая кулаки с затиснутой в них землей. — Скоты. Какие же вы оба скоты... Он пружинисто, упруго распрямляется, понимая, что вот сейчас будет бить — смертным боем или словом. И стремительно, не дав себе даже до конца выйти из присяда, наносит удар, а за ним еще один, обдирая костяшки снаружи и кожу ладоней о наждак земляного кома изнутри. С оттяжкой заносит руку для решающего джеба... — и роняет ее. Потому что вулканец перед ним просто стоит и позволяет ударам случиться, даже не озаботившись выставить блок. И эта его непробиваемая невозмутимость, эта непрошибаемая отрешенность и всяческое отсутствие желания дать отпор будто срывают некий предохранитель, и Джима взрывает — на этот раз вербально. — Да лучше бы я дал линчевать тебя аборигенам на Вардосе! Лучше бы не вызволял из той вонючей гладиаторской ямы на Грутте! Или позволил сдохнуть тогда среди торосов на Рескине!.. Производимая им ударная звуковая волна, наверное, способна уложить маисовые стебли на милю окрест, но вулканец и бровью не ведет. — Лучше, — без выражения соглашается он, все с тем же выбешивающим спокойствием отирая кровь с разбитых губ. Джим за каким-то тянется помочь и отпрядывает, чертыхаясь своему идиотизму и нелогичности. Проклятая стропа в мозгу... — Сними, — глухо говорит Кирк, не давая себе приблизиться. Эта штука внутри — она будто толкала его к Споку и постоянно заставляла искать физического контакта. Любого рода. И что же делает этот прожженный буквалист? Разумеется, начинает тянуть с себя одолженную ветровку. Той рукой, что не в кровавых разводах — видимо, чтобы не запятнать-не заляпать. Джим чувствует, как вновь начинает звереть. — Господи, да оставь ты ее себе! — в осатанении рычит он. — Я про узы. Сними их, Спок. Сними. Найди способ. Ты же всегда был гений. Гений прекращает полевой стриптиз, послушно замирая посреди движения. И это только усугубляет конфликт. Потому что в куртке, спущенной с плеч, в принадлежащих Джиму футболке и джинсах Спок выглядит юным. Земным. И совсем-совсем Джиму не принадлежащим. И это кажется неправильным, кажется сбоем, ошибкой, багом в кодонесущей строке. И этот баг безотлагательно хочется устранить. Прямо сейчас. Посреди кукурузного разбоя и очень важного разговора… Рвануть Спока на себя, пока он путается в куртке, и не сдирать ее, нет — оставить висеть на запястьях вместо наручников, чтобы не вздумал мешать тому, как Кирк примется просить у него прощения за рукоприкладство: раскаиваясь глубоко, вдумчиво и на коленях… Да пресвятой триббл! — Я не смогу раньше, чем через семь лет, — наконец подает голос Спок, пресекая фантазии Джима и возвращая их обоих в реалии кризисной ситуации. — Когда к новому циклу узы ослабнут. — Тогда давай на Новый Вулкан к целителям — пусть они расторгнут… — Могло бы помочь, не возникни связь самопроизвольно, минуя их вмешательство. — Да твою ж!.. Еще семь лет ходить с этой херовиной в мозгу? — Кирк чувствует, что его аж колотит от возмущения. Правда, и Спока напротив вон тоже потряхивает. Непонятно только: из-за напряжения или от ночной промозглой свежести. Но в голосе вулканца дрожи нет — он говорит с Джимом очень ровно, хоть и явно через силу. И Кирку снова хочется нелогично применить ее в отношении вулканца: подсечь, уронить на спину, оседлать… Вдарьте ему кто-нибудь початком по кумполу, а? Кирк обреченно прикрывает глаза, массирует переносицу и дышит по денобуланской йоге, пытаясь отвлечься от близости Спока и сосредоточиться на хлебном запахе кукурузных метелок... Ни буя не помогает: на изнанке озабоченных век вулканец под ним вскидывает бедра, подгоняет, рассеченными губами хватает воздух... Да кончится это когда-нибудь?! Или он обречен все семь лет плотски бредить этим ушастым наваждением? Вот nemaiyo! Пусть хоть канал перекроет... — Ладно, — Кирк примирительно поднимает «землистые» ладони. — Придет срок, маякнешь о дне икс — и разорвем эту истончившуюся нить к клингонам. А сейчас просто заблокируй эту штуку до поры да и разбежимся. — Ты не даешь. Повторяю: не я удерживаю тебя, Джим, ты — меня. Кирку то ли мерещится в темноте, то ли вулканец и вправду выдавливает это из себя сквозь зубы, с непонятной тоской и мукой. Спок вообще с момента появления в его доме был весь какой-то… атипичный: эти сказочки про зов, небылицы про ментально взявшего его в заложники Джима… — Да-да, я уже слыхал эту песню: «Это не ты явился на мой заговор, это я — пришел на твой». Только вот не сходится! Потому что я никого не звал и не хочу этого «никого» против воли удерживать рядом. Тем более, если этот «никто» не свободен, — зло выговаривает Джим. Зло, потому что ну он же видит, что Спок и сам мучается этой связью — с их вулканской лебединой верностью ему вообще должно быть худо вот так, между двух огней. Наверняка ведь всем собой рвется обратно к своему ненаглядному адмиралу под крыло в их уютно обставленное гнездышко. Но вместо того, чтобы поскорее избавить их с Кирком от этих случайно завязавшихся пут, продолжает нести какую-то околесицу. Достало! — Знаешь, хватит с меня, — Джим подступает вплотную и недобро прищуривается. — Не хочешь по-хорошему, будет тебе ультиматум: или ты изыскиваешь способ развязать нас, или я наведу кипешу в вашем с Пайком райском мирке. На кукурузе клянусь: отобью его к чертям обратно. И даже не особо напрягаясь! — Подозреваю, не понадобилось бы и этих усилий с твоей стороны, — сухо ответствует Спок, заложив руки с нелепо свисающей курткой за спину. — Кристофер бы и так принял тебя. А я не стал бы мешать, отошел в сторону. — Капец, до чего благородно, — фыркает Джим. — Но? — Но ты не захочешь. Связь не захочет. Приехали. — Ну просто зашибись! И что же мне теперь остается? Убить тебя и закопать труп в полях, что ли? — Джим непоследовательно, противореча своим же словам, прижимается к напряженному, мурашному телу, приобнимая и согревая его своим теплом. — Совсем замерз ведь… — бормочет он, натягивая ветровку озябшему Споку обратно на плечи, при этом энергично растирая их и постепенно замедляясь из-за залипания на ощущении сильных рук под ладонями… А вулканец — вулканец стоически сносит согрев и только как под пыткой запирает в себе стоны, будто бы человек своими прикосновениями причинял ему боль именно сейчас, а не тогда, когда отрабатывал на нем апперкоты. — Вариант, — выдыхает он поверх плеча Кирка. И добавляет тише, на вулканском: — Но разве ты уже меня не уничтожил? Кирк застывает в этом недообъятии. Проблема в том, что он давным-давно выучил язык и вулканца сейчас прекрасно понял, пусть и предпочел бы не понимать. Что ж, возможно, вот он и ключ — к расшифровке всей той дичи, что творится между ними, и просто с самого начала стоило запросить декодировку на родном языке... — Gluvaya nash-veh va'ashiv, — негромко просит он не то Спока, не то не отпускающую их друг от друга нить. — Nash wak nash-veh dungi ar'kadan ken-tor. Проходит мгновение, другое, наполненное настороженностью, смятением и обоюдоострым страхом занесенного над бездной шага, а после Джим делает его, врастая в объятье до конца и проваливаясь в свет: насквозь больной, пропащий, старательно вытравливаемый, но всякий раз выживающий. И в этом свете была одержимость и было служение, которое ни черта не объясняло и в то же самое время объясняло все. А еще отчаянье, и непрерывная борьба, и… сомкнувшиеся на щиколотке Кирка челюсти. Челюсти дежурно пошамкали штанину, еще немного поглодали ногу для проформы да и выплюнули, не причинив вреда. — Все-таки никудышный из тебя охранник, Бисти. Как бывший оперативник тебе говорю. Ну кто так обороняет форпосты и встречает расхитителей? Джим бесстрашно наклоняется почесать плюшевую холку здоровенной псине, шумно обнюхивающей их со Споком обувь и вымазывающей шнурками слюней устилающую землю кукурузную ботву. Нужно отметить, выражение лица вулканца в этот момент было непередаваемо. Кирк, не удержавшись, прыскает. — Не бойся ее. Она огромная, но совершенно безобидная. Эта зверюга и в молодости-то отличалась добродушным нравом и скорее зализывала воришек до смерти, чем трепала, а сейчас и вовсе... — Напротив, — возражает Спок, кивком головы указывая Джиму за спину. — Я нахожу охранную технику этого терранского животного весьма эффективной. Кирк разворачивается и обнаруживает, что пожилой горе-страж, незаметно исчезнувший из-под его оглаживающей руки, с проворством молодого щена плюхнулся поверх толстовки, набитой экспроприированными початками, и теперь возлежит на них, вывалив между моржовьих щек свой паркий язык. Джим всхохатывает, валится на землю и бросается псине на шею. — Туше, старушка! Признаю — недооценил, — Кирк прижимается лбом к складчатой собачьей вые, полощет в горсти бесконечные мастифьи складки на ней, вдыхая за ухом шерстистый, теплый и позабытый запах родом из детства, в котором не было чужой светоносной боли, душераздирающей неприкаянности и не оставляющей и тени сомнения истины, что была ему явлена парой минут раньше… Повязаны. Со дня гибели Вулкана. Порой кажется, что правда нужна до тех пор, пока ее не получаешь. Извернувшийся мокрый нос сочувственно утыкается Джиму в щеку, и тот возвращает ласку — благодарно бодает лобастую, с проседью мордень, после чего интересуется: — Добытое-то отдашь? Бисти демонстративно отворачивается, и Кирк по новой взвывает. — Собакен, ну будь человеком, — с трудом выбулькивает Джим из себя между припадками гомерического хохота. — У меня в гостях до жути голодный вулканец. Нехорошо морить гостей голодом, — для вескости Кирк кивает в сторону Спока, который безмолвно и с явным энтомологическим интересом наблюдал разворачивающуюся перед ним сцену. А, нет, уже не наблюдал — что-то сосредоточенно ковырял в выуженном из кармана джинсов комме, полностью погрузившись в изучение запрошенной информации. — Крайне сообразительная особь для своей породы, — выдает он, так и не оторвавшись от экрана. — Занятно... Псина какое-то время смотрит на вулканца, склонив голову на бок, после чего зубом тащит из-под себя одну из кукурузин и снисходительно швыряет обслюнявленную подачку Споку под ноги. У Джима истерика. Эксперимента ради он пробует выдернуть из-под собаки початок и для себя, но Бисти вдруг делается серьезной, угрожающе зарычав на вороватую капитанскую руку. Тогда Кирк медленно отстраняет ладонь и плавно перетекает в позу на четвереньках, бухтя себе под нос: «Что ж вы все сегодня по-хорошему-то не понимаете…» Упирается взглядом исподлобья в кажущиеся лиловыми в темноте глаза с отвислыми нижними веками и уже без смеха произносит, отбросив всякую шутливость: — Ты же видишь, что нас двое. Я сейчас отойду сорвать еще пару кукурузин, ты кинешься за мной, оставишь толстовку. И пока ты будешь мусолить другую мою штанину, Спок подберет награбленное. А будет нужно, он и вулканский захват применит… — Джим на секунду задумывается и отвлекается от противостояния с мастифом, решив уточнить у вулканца стратегически важную информацию: — Слушай, а на животных этот твой прием с отрубиловом действует? Спок молча опускается перед зверем на колени, тянется к шее и… наводит комм на какой-то штрих-код на ошейнике. Всматривается в отсканированные данные, кивает, что-то вбивает в устройстве и подносит к собачьей пасти. Бисти с достоинством проводит языком по экрану, раздается звук подтверждения успешно произведенной банковской операции, который ни с чем не спутаешь, после чего преисполненное чувством выполненного долга четвероногое поднимается и, на прощание вильнув хвостом, удаляется в кукурузные заросли под провожающий ее обалделый взгляд Джима. — Только не говори, что ты только что вступил в товарно-денежные отношения с собакой... — Не с собакой. С хозяином посадок, Джим, — педантично поправляет купивший им ужин. — Стоит сказать, весьма находчивый способ пресечения воровства... У Джима уже просто нет сил смеяться. Мышцы пресса и так болят, и у него наверняка вот-вот начнется икота, но он просто не может остановиться. Все напряжение, весь ад последних месяцев словно находили себе выход в этих хохотливых приступах... — Да уж, ап… апгрейд так апгрейд… — всхлипывает Кирк, лупя по земле. — Господи, до чего же я тебя люблю, Спок! Ох… — Джим стонет, принимая протянутую ему руку, помогающую подняться. — Нет, не любишь, — очень спокойно, с обреченностью безнадежно больного человека, знающего свой диагноз, возражает Спок. Кирк прикусывает язык и отвешивает себе мысленного пинка. Чччерт…. Это ж надо было такое сморозить. Он отворачивается и подбирает суму с кукурузой. И, не глядя на вулканца, тихо, но убежденно произносит: — То, что этот наведенный мост между нами заставляет тебя испытывать — это не любовь, Спок. Не знаю что, но точно не любовь. — Да. Это — много большее. Перекинутая через плечо лямка из связанных рукавов совсем не давит на плечо, но Джим, идущий впереди вулканца к дому, горбится под этой ношей, не представляя, как вынести груз обрушившихся на него за последние сутки откровений…