Кукурузный точильщик

— Буди его, Лен. — Пока не снимешь горючие тряпки или не посетишь камеру дезактивации, я тебя к нему не подпущу. Кирк сумел сказать последнее прощальное слово и передать знамя семье Шета. Не сам, конечно, — самому сейчас нельзя ничего касаться. Через того контр-адмирала: «Сэр, могу я попросить об одолжении? Руки дрожат. Не хочу оскорбить этим мистера и миссис Лившиц…» Сумел, не привлекая внимания и никого не задев, ускользнуть, когда на трибуну поднялись приглашенные рейянцы — из тех уцелевших, что спас экипаж «Энтерпрайз». Поминальная служба должна закончиться за здравие — это, наверное, правильно. Вот только рейянцам бездолье выпало еще страшнее, еще горше — у них целый мир сгорел дотла… — Солидарен с доктором. Спок неслышной тенью вырастает из-за спины Джима и занимает место рядом с Маккоем, недвусмысленно преграждая путь в палату, где лежал привязанный к койке и усыпленный Кайл Деккер, которого сейчас писали камеры видеонаблюдения для будущей закольцовки изображения. — Это неправомерно. Преступника надлежит передать… — Даже не начинай, — резко перебивает Кирк. — Мы с тобой это уже обговаривали. И я бы с радостью продолжил полемику, но сейчас на нее просто нет времени. По сравнению со всем остальным убедить этих двоих дать ему войти к Деккеру было самым сложным. Сейчас в медотсеке они были одни — Маккой предусмотрительно распустил своих. Джим позже спросит, какими правдами и неправдами Боунс сумел добиться того, чтобы команде медиков «Энтерпрайз» доверили дежурство на чужом посту (не иначе как в честь проводов товарищей). И как тому удалось устроить, чтобы «пациента» поместили именно в эту отдельную офицерскую палату, уже знакомую всем троим. Палату, из которой можно было незамеченным пробраться в сад на открытой рекреационной площадке двумя этажами ниже, чтобы повидаться с одним остроухим посетителем... Или, если знаешь реальный план здания, подняться на замаскированную взлетную площадку для адмиралтейской элиты... Либо, напротив, спуститься вниз и выйти прогуляться к заливу, а после снова как ни в чем ни бывало вернуться в палату. Было бы шило в одном месте, понимающий, хоть и ворчливый друже-по совместительству лечащий врач, и контрабандой пронесенный падд, с которого можно от скуки поиграть с камерами и кодами доступов... — Если переоденусь и войду без детонатора, разговора не выйдет. Я должен быть по-прежнему уязвим для Деккера, чтобы он захотел выслушать. Ну же, — поторапливает Кирк, — у нас не больше сорока минут, пока Марк там отдувается за капитана и вместе с адмиралами выслушивает благодарственные речи. Запальник, Боунс. Джим протягивает руку за капсюлем, но смотрит только на Спока. Сорвется план или все пройдет гладко, сейчас зависит только от веры того в извечное джимово «все получится». — Я настаиваю на слиянии разумов. — На воздействии на разум, ты хотел сказать? — Кирк сардонически изгибает бровь, сознавая, что в другой ситуации это смотрелось бы парадийно, но не в этой, где опять переговорная, упертый старпом и пять минут до высадки десанта... — Это безопаснее и эффективнее предложенного тобой. — Но тогда решение будет принято за него. А я хочу, чтобы он сам выбрал отказаться от мести, — озвучивает свой контрдовод Кирк. — Если переубедить не удастся и угроза моей жизни сохранится — обещаю, испробуем твой вариант. Воспламенитель, Лен. Сдавшийся, но не смирившийся, тот обреченно вручает его Джиму, но через инспектора в лице Спока, который, конечно же, параноидально перепроверяет работу Маккоя, меняя что-то в настройках его портативного медицинского сканера. Лишь после тщательной экспертизы вулканец отдает Кирку капсулу, сквозь оболочку которой просвечивает угольного цвета запальник контактного типа, выдвигаемый, как в доварповую эру, механическим нажатием на кнопку. Устройство настолько устаревшее и примитивное, что его не засекла ни одна сверхсовременная система безопасности на территории Штаба. — Я извлек химический стержень и подменил графитовым штифтом, — хмуро поясняет Боунс для Джима то, что им с вулканцем и так уже известно. — Обыск Деккера?.. — уточняет Спок. — … подтвердил: других пирозапалов у него при себе нет. Ночку Гая Фокса ему устроить не удастся, но это не значит, что… — …он не попытается убить тебя другим способом, если захочет, — Спок с Маккоем заканчивают фразу в один голос, и в голосах обоих слышен металл, и нажим, и «пожалуйста, не делай этого». Серьезно, когда эти двое умудрились так спеться? — Так, завязывайте, — одергивает Кирк этот дуэт. — Я смогу вовремя позвать на помощь, а Спок — услышать. Так что пожелания удачи будет более чем достаточно. Вместо напутствия Маккой молча протягивает гипошприц, заряженный нейтрализатором снотворного. Чем сейчас заряжен взгляд Спока — лучше даже не пытаться анализировать. *** Никто не знает, о чем Джим Кирк говорил с Кайлом Деккером за закрытыми дверями, но когда спустя почти час он вышел из палаты, то выглядел, как донор, отдавший крови больше, чем мог. Боунс сразу же ткнул в него трикодером, а затем с размаху вкатил три гипо: стимулятор, детоксицирующее и витаминную смесь. А Спок — тот без спросу инициировал мелдинг, в секунду считав состояние Джима и еще за пару отсмотрев эти пятьдесят минут в его голове. Видимо, остался удовлетворен, если в тот же миг не кинулся вон — догонять и нейтрализовывать угрозу промывкой мозгов. А вот Маккой — тот явно сейчас устроит… — Значит, официальная версия для командования, почему тебе посреди службы приспичило посетить здешний медотсек — переутомление, — очень спокойно и деловито вступает Боунс, продолжая свои эскулаповы измывательства над прислонившимся к стене. Кирк был уверен, что вот в глаз ему сейчас засветили не ради проверки зрачкового рефлекса, а чисто из вредности. — Хочешь узнать неофициальную, дорогуша? А они совпадают, триббла тебе за шиворот! Ты ж на грани нервного истощения! — Маккой гаркает так, что дребезжат сверхпрочные стекла и пробирки на чужом столе. — Я тебя, сучьего сына, предупреждал, что продлю отпуск? Запрос я отправил. И они его подпишут, уж будь уверен. — Рекомендациями он подотрется, так что слушай меня ты, — люто зыркнув напоследок на свое горе-начальство, Боунс переключается на вулканца, не меняя ни тональности, ни извечной фамильярной манеры общения, которая, по правде говоря, досаждала вулканцу куда меньше, чем он стремился продемонстрировать в бытность коммандером на «Энтерпрайз». — Проследишь, чтобы принимал антидепрессанты, меньше пил, работал и трахался; жрал здоровое. А вот тебе самому сейчас нужно прямо противоположное двум последним пунктам. Как хотите совмещайте! — Боунс, — тихо зовет Кирк, улыбаясь одними глазами. — Спасибо. — Да иди ты, Джим, в… камеру, — устало огрызается Маккой. — Оба идите. Но ты — раньше: тебя в приемной Маркус уже заждался. Удивительно терпеливый мужик, раз до сих пор с боем не стал прорываться… — К тебе в режиме берсерк-цербера прорвешься, как же, — фыркает Кирк, но тут же серьезнеет. Боунс паршиво выглядит. Возможно, паршивее их троих, вместе взятых. Осунувшийся, с темными подглазьями и землистым лицом, он походил на жертву регилианской лихорадки или на выжившего, который сожалел о том, что выжил. — Лен, как ты сам? Вижу, что погано. Насколько? — Спроси меня через три недели. Что ж, честный ответ. Возможно, благодаря именно такой несдержанной прямоте и агрессивной вере друг в друга они сумели выстоять в стольки передрягах… Как и нажить себе столько же проблем с власть предержащими. — Долгонько вы, молодой человек, с переутомлением разбирались. Побеседуем? Александр Маркус поднимается навстречу выходящему из лазарета Джиму, деланно кряхтя и добродушно изливая вовне горечавочную синьку своих не по-стариковски зорких и хищных глаз; его молодчики и не садились. К удивлению Кирка, охраны присутствовало куда меньше, чем он ожидал. — На допросе, трибунале или прямо сейчас? — предельно вежливо уточняет Джим, «сэркнув» и козырнув, как и полагается. Не полагается только, вытянувшись во фронт перед старшим по званию, кроме фуражки иметь в руках что-либо еще. Кирк поудобнее перехватывает на локте так и не забранное Кайлом — он намеревался передать ковчег и саван флага военно-почтовой службе… если успеет. — Ох, помолчите, Кирк, — кривится адмирал. Впрочем, кривится без злобы. Скорее — привычно раздраженно. — Пайк предупреждал — мы были готовы. Считайте, что ваша… акция была согласована. Да и у кого бы сегодня рука поднялась привлекать к ответственности бравого героя? — «Сегодня», сэр? Джима, мягко сказать, не жаловали. Не только за норов, принципиальность и вечную оппозицию, но и за сверхпроницательность, отягощенную неумением вовремя заткнуться и удержать себя от озвучивания вышестоящим в лицо их собственных планов. — Все верно, сынок, — Маркус усмехается слуховитости Кирка почти одобрительно. — Наказание будет, но отсроченным. Первого на «Энтерпрайз» вам назначат по нашему выбору. — Как будет угодно, сэр. Не то чтобы Джиму было все равно или у него оставался какой-либо выбор — просто он лет пять как почти смирился с тем, что идеального старпома ему не заполучить. Вряд ли назначат кого-то еще более лояльного и приверженного Адмиралтейству, чем Марк. — Деккера, полагаю, мы в палате уже не найдем. И за покушение вы его привлекать не станете, — оба утверждения адмирал не стал облекать в вопрос. — Второго не последует. Так что не вижу смысла ломать ему карьеру, сэр. Поразительно, но Маркус распускает свиту, даже не распорядившись для проформы обыскать лазарет. Зато Джима с головы до ног обыскивает всеведущий и пытливый прищур его глаз. — Хотя бы не отпираетесь, что покушение имело место быть… Давайте-ка присядем и потолкуем без протокола и церемоний, а? — Александр делает приглашающий знак рукой. — Я вот все давно хочу спросить вас, Кирк: не боитесь заиграться в вершителя? Ну, а как окажется, что отпущенный вами, но по-прежнему маловменяемый после недавних событий Кайл Деккер захочет повторить тот же финт — скажем, на работе? — и, не дожидаясь ответа и скорее всего даже не нуждаясь в нем, он тянется к ларю. — А это я, пожалуй, заберу. Кирк отдает беспрекословно — камеру дезактивации все вещи прошли, и никаких следов не найдут, даже если затеют расследование, а запал и саму начинку Спок уничтожил. Но Джим молчит, потому что Маркус высказал все то, что терзало самого Кирка. Он отпустил Кайла, потому что интуитивно чувствовал: тот не захочет больше навредить никому — ни себе, ни окружающим. Но его чутье и вердикт, вынесенный после часовой беседы — это все же не заключение психиатрической экспертизы. Джим просто в очередной раз рискнул, снова сделав ставку на человеческое в человеке. — У вас с Кэролин был роман? — внезапно спрашивает Маркус, до этого с удовольствием наблюдавший за размышлениями приструненного капитана. — Нет. Мотив ревности не присутствовал, если вы об этом, — несколько рассеянно откликается Джим, заново проигрывающий про себя инцидент с Деккером. — Не похоже, чтобы вы лгали, — в конце концов заключает собеседник, по-птичьи склонив голову на бок. — Что ж, значит, и в третий раз могу рассчитывать на правдивый ответ. Не все ваши люди погибли столь доблестно, как вы живописали? Вот сейчас глаза старого луня впились в Кирка по-ястребиному, и Джим почувствовал, как адмиральские когти нацелились на самое уязвимое и будут рвать, если он даст хоть малейшую слабину. — Не все, — Кирк смотрит в ответ твердо, ясноглазо, бескомпромиссно, развернув щиты и стяги, и почти слышит, как по броне со скрежетом проскальзывают когти, так и не обнаружив бреши. — Но их родным нужно было услышать другое. Маркус вздыхает, и ловчий в глубине его зрачков как будто ослабляет хватку, отпуская жертву цепким взглядом. — За что ж вы нас, Кирк, так недолюбливаете да демонизируете? Мы приукрашиваем статистику и недоговариваем, чтобы гражданам жилось спокойнее, вы — позлащаете и возвеличиваете заслуги своих людей. Между нами не такая уж большая разница, не находите? — Я говорил правду, глядя в глаза. — А вот это уже не просто защита. Скорее — манифестация и вызов. — И не выдавал за подвиг то, что им не являлось. — Похвально, похвально… — Александр задумчиво кивает, продолжая машинально оглаживать крышку с выгравированной на ней надписью. — Вот только сердца и нервов у вас не хватит устраивать такую очную ставку с семьями экипажа каждую пятилетку. Спишут после следующей же по состоянию здоровья. — Значит, меня хватит, на сколько хватит, — пожимает плечами Кирк. Не боево и без мальчишечьей рисовки — просто. Словно бы озвучивая то, что давным-давно для себя решил. — Что же, значит, вас не затруднит оказать моей дочери последнюю честь. Скажите мне о ней пару словечек, капитан. Джим переводит взгляд на гравировку и только сейчас замечает, с какой болезненной, надломленной нежностью сухощавые пальцы обводят каждую букву и касаются краев серебристого матерчатого треугольника. — Кэрол Уоллес… На самом деле Кэролин Маркус? — Все верно. Не хотела быть уличенной в фаворитизме. И потому училась и получила назначение на «Энтерпрайз» не под своей фамилией. Кирк долго смотрит на адмирала. Нет, не на адмирала — на лишившегося ребенка родителя. И подмечает пего, неравномерно пробившуюся седину, и заглубившиеся складки вокруг беспощадного рта, и то, чего ему на самом деле стоило держать сегодня осанку и лицо. — Она была влюблена в жизнь — Кайл сказал правду. В жизнь и в дело, которому себя посвятила. Квалифицированнейший ученый, она исследовала формы жизни на планетах со страстью, с какой увлекалась только всякими псевдонаучными сериалами. Это она подсадила меня на «Секретные материалы». Говорила, что глава тамошнего отдела напоминает ей лисьими повадками отца. Мне казалось, он был скорее похож на коршуна… Я не сказал этого на службе, но Кэрол спасла не только 28 работников орнитологической станции — свой маячок она подкинула семейству гигантских ястребов. Ох, и матерились — сначала наши ксенозоологи, пока отлавливали их по всему кораблю, а после инженеры, наткнувшиеся на свитое в трубе Джеффри гнездо. Это позже выяснилось, что данный вид действительно эндемики и что ни в одном заповеднике Федерации не содержалось даже пары особей, а поначалу… Джим говорит до тех пор, пока есть что сказать. Затем замолкает. Какое-то время Маркус просто сидит, опустив голову. Затем бережно убирает знамя внутрь того, что теперь станет семейным реликварием. Поднимается. И вскидывает руку. — Я рад, что дочь служила на вашем корабле, Кирк, — говорит он, чиркая у перистого виска и отдавая честь против всякой субординации. — А теперь идите к живым. Ваши люди ждут вас. Коршун, не уберегший своего птенца, он уходит, чуть сутулясь и приволакивая за собой крыло. Впрочем, Джиму это, конечно же, только показалось.