***
Сфинкс честно пытался разучиться. Он щурился, отводил взгляд и упорно рассматривал прыщи на чужих лбах. Сфинкс стыдливо прятал глаза, хотя прямой контакт никогда не был важной составляющей. Дело всегда было в его естестве, а не в способе выражения.«Он обаятельный»
Сфинкс намеренно путает Курильщика, гоняет его, словно мышь в лабиринте, заставляя искать выход, который не предусмотрен условием задачи. Он врёт ему о свободе, которой сам лишён и доказывает то, во что не верил ни секунды своего существования.«Что-то есть в нём. Цепляющее»
Сфинкс заставляет Лорда минутами висеть на импровизированном «турнике», снисходительно улыбается на все Лордовы рыдания и мольбы и беспристрастно продолжает пытку.«Я им очарован»
Сфинкс груб и противоречив. Он раздражён, его мучает бессонница, мигрень и беспричинная тревожность. Он уходит с уроков, громко хлопает дверьми, почти не ест и часами торчит в ванной комнате. Сфинкс обнажает свои пороки, бесстыдно выставляет их напоказ, в ответ получая незаслуженное восхищение и благоговейный трепет. Сфинкс улыбается своими глазами-изумрудами и люди оголяют перед ним всё, что держали в секрете даже от самих себя. Сфинкс невольно заставляет их извиваться, ползать на коленях, просить, выдавать, умолять. Сфинкс беспомощно зарывается головой в одеяло.***
— Что ты чувствуешь, когда я смотрю на тебя? — Ничего, — Слепой звучит отстранённо и плечи его слегка подрагивают, будто он всё ещё спит. — Наверное, в этом и кроется причина, по которой мы ещё не поубивали друг друга, — Сфинкс горько усмехается, обращается скорее к самому себе, нежели к собеседнику, — ты слеп, я коллекционирую глаза. Только вот твои мне никак не выкрасть. Тишина оставляет синяки под рёбрами Сфинкса. Голова зудит, как пчелиный улей, тело покрыто гусиной кожей то ли от холода, то ли от страха. — Слепой, — Сфинкс зовёт его болезненно и исступленно, — за что мне это проклятие? Опускает голову на согнутые колени и пытается отдышаться. Под боком сопит свернувшийся клубком Шакал. Раннее солнце ласкает его тёмные волосы и выглядывающий из-под одеяла кончик носа. Истощение царапает позвонки, усталость бетонным грузом ложится на веки, и уже в сладкой полудрёме Сфинкс почувствует, как кто-то прикоснётся холодной ладонью к его разгорячённому лбу. — Это не проклятие, Кузнечик. Это дар.***
— Расскажи, как ты это делаешь, — Слепой барабанит пальцами по подоконнику, — как заставляешь их слушаться? Как делаешь так, что Лось выполняет всё, что ты попросишь? Кузнечик смущённо щебечет, что не имеет ни малейшего представления; это происходит против его воли. Они часто проводят вечера так. Разговаривая в пустом классе, где их могут подслушивать лишь стены Дома и убитые гортензии в горшках. Кузнечик сидит на краю парты, болтая ногами, Слепой неизменно — в углу подоконника. Гримаса, застывшая у второго на лице, выражает полное отсутствие интереса. Пальцы неторопливо обводят отваливающиеся от стены крупицы штукатурки. Слепой прерывает его неразборчивый лепет: — Ты когда-нибудь замечал, какими становятся люди рядом с тобой? Почему они так тянутся к тебе? Кузнечик вздрагивает. — Чувство безопасности — вот их главный мотиватор. Ты заставляешь их чувствовать себя на своём месте. Ты представляешь, что можно делать с этой властью? — Слепой говорит вкрадчиво, но аккуратно, будто боится сделать что-то неправильно. — Перестань! — Кузнечик вскакивает со своего места, — даже слушать тебя не хочу. Его пугает, что Слепой всегда знает наперёд. Знает, какие вопросы Кузнечик будет задавать, чем он встревожен, что хочет обсудить. Слепой пожимает плечами, обозначая конец разговора. Он никогда не был падок на речи. Солнце идеально ровным апельсином закатывается в ямку между домами напротив. Последние тёплые лучи прячутся в зелёных разводах Кузнечиковых глаз, и сумерки нежно окутывают всю территорию Дома. Дворовые собаки забились в будки и храпят, вжавшись друг в друга. Кузнечик прячет разноцветные хрусталики в карман, перекатывая их со странной смесью удовлетворения и страха. Слепой пускает свои мысли по стенам Дома, зная, что тот непременно принесёт ему желанные ответы.