***
Слепой не смотрит на осень. Он видит её. Видит длинное одеяние, нахмуренные брови, видит, как Осень обиженно надувает щёки перед тем, как пустить в его сторону очередной порыв ветра. Слепой чувствует такие вещи, он говорит: «Эй, Табаки, кажется, наступила осень», но Табаки закатывает глаза (не всерьёз, конечно, но очень по-Табаковски) и отвечает: «Опять ты за своё, вожак, хватит прогонять нам август», и неторопливо перелистывает каталог самых модных вязаных вещей сезона. Слепой не смотрит в окно, но знает пейзаж. Знает, сколько шагов от крыльца до старого дуба, какая на ощупь пожелтевшая трава, и как больно наступить на затвердевшую каштановую скорлупку. По утрам снова холодно, предрассветные лучи всё короче, едва касаются подоконников и безмятежно сопящих лиц, прежде чем насовсем раствориться в завтрашнем дне. Тучи серые и вязкие, наполненные дождём и дымом, заползают под кожу и паразитируют в организмах, постепенно выедая радость из всего живого. Это последняя осень в Доме. Мотыльки облепили мерцающий фонарь на соседней улице. Они напоминают Слепому маленьких обитателей Дома, наблюдающих что-то жутко любопытное и пугающее одновременно. Обжигаясь о крошечное электрическое солнце, продолжают биться о него с прежним наивным отчаянием. Это последняя осень, проведённая среди лестниц, ступеней, нафталина, трав, наглухо задёрнутых штор, разлитого чая, запутанных волос, замечаний, холодных рук, запущенных под чужую футболку, волочащихся по полу рукавов, падающих книг, острых перьев, песен из старенького магнитофона, шепчущих губ, горячих ванн, холодных плит, безудержного веселья и невыносимой печали. Это его последняя осень с говорящим котом, который так преданно трется о чужие руки и так беспечно гуляет сам по себе. Ему не нужен хозяин, а если и нужен, то разве что для галочки, ведь каждому коту, даже самому бродячему, время от времени требуется ощущать свою принадлежность к кому-то. Сам то кот может с легкостью перепрыгнуть забор и на мягких полосатых лапах — прыг-скок — оказаться за пределами Дома, Леса и всей его, хозяйской, территории. Скорее всего, кот так и поступит, рано или поздно он уйдёт — ничто не вечно. Когда животные умирают, они уходят подальше от дома, только уйдёт ли кот, чтобы не видеть смерть хозяина? Уткнётся последний раз в ладонь, промурлыкает «прощай» и сбежит, поджав хвост? С другой стороны, что ещё ему остаётся делать, не помирать же рядом? Коты всё же не собаки. Ледяные дожди вонзают свои острия в стёкла, будто пытаясь разбить их, расколоть на множество маленьких частиц всё, что попадёт под их холодный гнев. В складках отсыревшего матраса дрожит Пятница — один из пушистых детей Кошатницы. И хотя Курильщик с брезгливым видом отмахивался от всех котов и птиц Четвёртой, это не помешало Пятнице свернуться около его шеи, вытянув вперёд пятнистые лапы. Ветер колышет разноцветные бусины из нескончаемых украшений Табаки, они стучат по изголовью кровати, но их стук больше напоминает песню. Песню уходящего лета. Кот приходит, как, в общем-то, и всегда, подкрадывается со спины; притворяется хищником, а походка то мягкая, податливая. Странно, что кот не приносит крысу в зубах. Вот было бы смешно. Слепой на мгновение представляет себе эту картину — Сфинкс, швыряющий ему на колени жирную окровавленную крысу — и губы невольно искривляет улыбка. И этим осенне-августовским вечером Слепой думает, что раз кот пришёл, возможно, ему и нужен хозяин, и, кажется, куда больше самому хозяину нужен этот зеленоглазый говорящий кот. Слепой вытягивает ноги, и слегка касаясь их ладонью, чувствует, как кот кладет ему голову на колени; температура в Доме, Лесу и на всей его, хозяйской, территории тут же становится на несколько градусов выше.***
Кузнечик с разбега прыгает в лужу. У него новые резиновые сапоги — красные в белый горошек. У Лося сапоги жёлтые и явно не новые, затёртые и поношенные. А у Слепого вообще нет сапог, он забрался на чердак и слушает, как по трубам течёт вода. Кузнечик ловит зубами жёлтый кленовый лист и пытается разглядеть в верхнем окне Дома человеческие очертания. Без Слепого даже по лужам прыгать скучно. Кузнечик скачет Домой, ноги у него хлюпают, а чёлка разлетается в разные стороны. Он скидывает обувь в коридоре, и из опрокинутого красного ботинка льётся струйка дождевой воды. Неровный ряд детских ботиночек становится на одну пару длиннее. Кузнечик прыгает через ступеньки, умело открывает чердачную дверь плечом и бесцеремонно вваливается в тихое и тёмное пространство Слепого. — Слепо-ой, тебе не надоело здесь сидеть? Видел, какие там лужи? Пойдём во двор! — Видел, — равнодушно скрипит зубами Слепой, — и ни малейшего желания туда идти у меня нет, — он поводит плечами и вдруг замирает, — ты, кстати, не обратил внимания? Как будто что-то изменилось. — Ты о чём? Как будто воздух стал резким, вязким и темнота начала сгущаться и капать, слезать по стенам, прятаться в обуви и капюшонах. Как будто тени стали длиннее, острее, превратились в выпуклые и зрячие версии себя. Как будто деревья стали бить ветками по стеклу, скрипеть корнями по ночам. Как будто птицы стали истошно кричать, пытаясь выклевать глаза у ходячих. Как будто собаки стали опасаться подходить к забору. Как будто воспитатели стали складывать рубашки в чемоданы и на ночь запирать двери на засов. Как будто сны стали терпкими и дырявыми, а мысли ватными и тяжелыми. Как будто улыбки стали сахарными и хрупкими, растворяются от дождей и гроз. Как будто всё важное вдруг стало бессмысленным и далёким. Как будто что-то ушло навсегда. — Да так. Похолодало что ли?***
Кузнечик возвращается через два с половиной часа. На нём тёплые носки и коричневая сумка Лося через плечо. Он шмыгает носом и топчется на одном месте. — Я принёс тебе чай. Он в сумке, в термосе, достанешь? Лось сказал, тебе нужно побыть одному, так что я уйду совсем скоро, не переживай. Там ещё плед, возьми, если захочешь, здесь не очень-то тепло. Волосы Слепого закрывают лицо, он сидит, выставив руки вперед, будто очень внимательно их рассматривает. — Эй, Слепой, приходи ко мне, ладно? Без тебя всё... не такое! Честно-честно. Слепой кивает, и Кузнечик поспешно удаляется, прыгая через лестничные ступеньки. Лимон, корица, имбирь. Холод совсем заползает под ворот свитера, когда оказывается, что обжигать рот чаем, который принесли специально для тебя чертовски приятно — как будто на какое-то время всё встаёт на свои места.***
— Конечно, я приду, но если у меня не получится, пожалуйста, помни, что я всегда буду ждать тебя здесь.