***
Утро Дилюка прошло в неясном смятении, смущении и сопутствующим этим неприятным чувствам настроении. Сначала он проснулся от раздражающей головной боли, подумал что никогда больше не станет пить, потом на него, опухшего и несчастного, свалились расплывчатые, но понятные воспоминания, заставившие его задушенно завыть в подушку. Отец, к счастью, не услышал этих душевных терзаний и просто, стукнув в дверь пару раз, напомнил о том, что надо иногда спускаться на завтрак — дело полезное и приятное, весьма и весьма. Единственное, что порадовало Дилюка этим зимним утром, исключительно отсутствие уроков и возможность не смотреть Кэйе в глаза. Он абсолютно не представлял, как в прицнипе будет объяснять другу то, что случилось этой пьяной, бурной и развязкой ночью в ванной комнате Люмин. Смятение продолжало съедать его изнутри и он даже несколько раз порывался начать что-то писать Кэйе, но вновь и вновь, скрывая в сгибе локтя пылающие щеки, стирал бездумно набранные слова. Время от времени он открывал телефон и вглядывался в сжатые извинения Кэйи по поводу того, что домой сопроводил Дилюка не он, в связи с внезапным отсутствием Тартальи, но Дилюк, глядя на сообщения, даже не мог найти в себе силы написать короткое и ясное «спасибо». Кэйа покрывал трехэтажным матом все: скрывшегося из его поля зрения Дилюка, непонятно куда сбежавшего в тот вечер Тарталью; Люмин, которая устроила вечеринку; чёртову ванную комнату и себя. В первую очередь, за то, что позволил себе так близко подойти, коснуться Рагнвиндра так грязно. И за то, что оставил его, бросившись на поиски Чайльда. Сообщения все ещё оставались непрочитаны, а итак погрязшая в вине волчья совесть шептала о не самых лучших исходах события. Дрожащие пальцы набирали по экрану все тот же набор слов, в конце добавляя привычное «прости». Новогодние каникулы никогда не казались таким испытанием. Время, которое бесконечно тянулось, превращая ожидание в мучительную пытку. Отыскать Дилюка на улице у Альбериха не получалось. На звонки он не отвечал. Что делать — Кэйа не знал. Дилюк же, закутавшись в плотное одеяло, усталыми от собственных переживаний глазами смотрел на тихонько жужжащий телефон, на экране которого одиноко высвечивалось «Кэйа». Это имя вызывало внутри весьма противоречивые чувства — с одной стороны, спонтанное прикосновение к другу не вызвали неприязни и тому подобного, но… сам грёбаный факт заставлял давиться собственным смущением. На третий день молчания, Кэйа уже совсем отчаялся. Писать Дилюку, добиваться его ответа… оставалось надеяться на удачу, или же школьные дни, которые в скором времени начнутся. Вот только… что Кэйа скажет Дилюку? «Прости, Люк, брат, так получилось.»? «Всё, что было в той ванной — это такое дружеское проявление любви.»? Или он промолчит, словно не помня всю ситуацию? Нет, это бред.***
Телефон снова звякнул. Дилюк повернул голову, задушив на корню теплющуюся надежду на то, что сообщение было от Кэйи, и взглянул на экран. «Купи немного салата и минеральной воды, если не сложно, не хочу заезжать после работы» — сообщение было от отца. Дилюк вздохнул и поднялся с кровати, лениво натягивая на себя черные джинсы и водолазку. Выйдя на улицу он с упоением вдохнул свежий, режущий рецепторы морозный воздух и неспешно погашал в сторону магазина. Погода немного отрезвила мысли и привела в порядок чувства — Дилюк даже почувствовал небольшой укол вины за то, что так отчаянно игнорирует друга… лучшего друга. Сколько он себя помнил — ни один человек не вызывал у него столь ярких чувств… «дружеских чувств, разумеется», мысленно поправил себя Рагнвиндр. Он кинул печальный взгляд алых вампирьих глаз на заснеженную дорогу и замер — на него в упор смотрела какая-то знакомая девушка, смуглая, с резким взглядом подведенных алым глаз, с торчащими лохматыми хвостиками темных волос и неясным оскалом. Что-то неуловимое проскочило в голове, и спустя мгновение Дилюк уже поймал эту скользкую мысль за хвост — девушке и правда была ему знакома, они виделись в том самом неприятном баре, в который водил его Кэйа. Воспоминание о приятном и беззаботном времяпровождении с другом сначала снова накинула на юного вампира мутную вуаль грусти, но он быстро справился с собой, потому что вид скалившейся девушки вызывал неясное опасение. — Вампир… такой маленький и милый, а ещё совсем оди-ин, — оскал девушки перерос в клыкастую ухмылку. — От тебя пахнет… им. Да, точно, как же давно я не слышала этот запах гребанного предательства. Что ж, когда я расправлюсь и с ним, передашь ему на небесах привет от Синь Янь, мальчик, — после этих слов она с яростным рыком кинулась на парня. Дилюк, потерявший дар речи от растерянности, еле успел увернуться от острых когтей, которые оставили на бледной щеке тонкую полоску царапины. Думать времени не было, но стоило ей выпустить эти самые когти, вампир осознал — оборотень. Его пытается убить оборотень. И оборотень был явно не из местной стаи, ведь Кэйа явно видел ее в баре в первый раз. На раздумья времени, опять же, не было, поэтому он, судорожно сглотнув и явно хапнувши адреналина, пустил в ход всю свою вампирью скорость и принялся молнией удирать с места только начавшейся драки. Когда он ввалился в дом, в ушах громко стучало, к горлу подкатила тошнота и Дилюк тихонько сполз по стенке — в ушах все ещё стоял рычащий смех Синь Янь, раскатами грома разносившийся по улице тогда, когда он принялся убегать. Что делать на данный момент — он просто не знал, поэтому оставалось только дождаться отца и рассказать ему обо всем. Звонить Кэйе был не вариант, он вряд ли чем-то сможет помочь, да и заваливать… друга такими проблемами после их проблем было как-то странновато.