Я ПРОСТО ХОЧУ УМЕРЕТЬ
Его грудную клетку, или голову, или бёдра скоро раздавят тонны бетона, и он умрёт самой мучительной смертью, и ему только и остаётся… Что? Шаст моргает несколько раз, прежде чем глаза перестаёт слепить. На несколько невероятных секунд он даже думает — его нашли и над ним солнечный свет. Но свет ведь… не может быть фиолетовым? И вдруг свет приобретает объем и перспективу, подсвечивая бетонную пыль. Шаст даже на мгновенье забывает, что зажат в тесном пространстве между плитой и дверью, и пытается протянуть руку, чтобы коснуться света. Получается только чуть пошевелить озябшими пальцами. По коже кисти крадутся мурашки, но не такие, которыми он покрыт уже несколько часов, или дней, или месяцев подряд. Эти мурашки другие, но какие именно, он понять не может. Антон только знает, что может им довериться — они обязательно согреют. Кончики пальцев вдруг обретают чувствительность, обволакиваемые теплом, будто он греет их о костёр. Тепло медленно расползается вверх по кисти и скоро достигает грудной клетки. В непроницаемой пыльной дымке своего сознания он пробирается наощупь, следуя за этим теплом и светом. И эти ощущения идут вразрез с его теорией многочисленных смертей. В лёгких вдруг тяжёлой массой оседает бетонная пыль. Диафрагма сокращается, и он закашливается, ударяясь головой о металлическую дверь перед собой. Сука, больно. А тепло уже добирается до его живота и продолжает спускаться вниз. Его сознание вдруг рывком соединяет мурашки, тепло и фиолетовое свечение. Антон снова шевелит пальцами и ощущает под ними немного шероховатую поверхность компьютерной мышки. — Это ты, — тихо констатирует он. Допустим, он умер, но зачем его агонирующему сознанию проецировать Объект? Мыша елозит под подушечками его пальцев и тыкается в ладонь. Но Шаст понятия не имеет, что это значит, поэтому просто продолжает легко касаться её корпуса. И это ощущается очень… интимно. Его топит непередаваемая смесь доверия, беззащитности и ещё что-то, неуловимо вибрирующее на кончиках пальцев и никак не облекаемое в слова. Так себя чувствует Арс, каждый раз, когда её касается, да? Арс. Он его ищет, и Мыша — однозначный сигнал из всего двух слов:Я РЯДОМ
Шаст не может просто так лежать здесь и ждать, пока одна из плит сдвинется достаточно, чтобы раздавить его. Он должен сделать хоть что-то. Короткими и отрывистыми вдохами он набирает воздух в лёгкие. Они сразу же отзываются резью от бетонной крошки, которая в них попадает. Но Антон игнорирует боль и, размыкая сухие губы, изо всех сил хрипит: — На помощь. Парень упорно повторяет эти два слова, пока они не крепчают до обычной громкости его голоса, а потом вдруг находит в себе силы и переходит на крик. Он почти уверен, что снаружи его не слышно, но если есть хоть миллипиздрический шанс, что это поможет его найти — он им воспользуется. Через каждые два выкрика его диафрагма сжимается, и он отчаянно пытается не выблевать лёгкие в приступе кашля. Темнота вокруг уже не кажется такой уж непроницаемой, а пространство вокруг таким уж тесным. Всего через несколько минут резь в лёгких становится такой силы, что купирует любой звук, который он старается издать. Но и после этого он ещё несколько раз продолжает хрипеть, прежде чем совсем замолчать. Лёгкие забиваются пылью, и он уже не уверен, что сможет даже просто дышать. Запоздало приходит мысль о том, что в этой ловушке может быть не так уж много воздуха, и он своим криком значительно сократил свои шансы на выживаемость, а не наоборот. Будто в подтверждение этому сознание снова начинает плыть, фиолетовое свечение Мыши меркнет, и ему больше не удаётся цепляться пальцами за её корпус…ПУСТО ПУСТО ПУСТО
Когда Антон в следующий раз приходит в себя, даже через закрытые веки его слепит яркий свет. Ошарашенный такой яркостью после полной темноты Шаст щурится и даже не пытается открыть глаза. К нему возвращается слух, и его ошарашивает шквал громких звуков вокруг. Он не может выделить какой-то основной его источник, поэтому концентрируется на тактильных ощущениях. Тепло Мыши, согревавшее его под завалами, исчезло, и открытые участки его кожи кусает холод. Кажется, он даже чувствует небольшой ветер. — Да мне похуй на инструкции, дай пройти! Антон вздрагивает (внутренне точно) от крика, но его мозг не готов напрягаться настолько, чтобы узнать голос. — Отойди, блядь, я последний раз говорю. Шаст снова пытается абстрагироваться от шума вокруг и фокусируется на этом голосе. В этот раз получается лучше, но из-за срывающихся интонаций и его надрывности, за голосом так и не вырисовывается образ конкретного человека. Шаст ещё несколько секунд прислушивается, а потом тихий шёпот царапает его ушную раковину: — Эй, это я. От того, насколько тихо и разбито звучит этот голос, Антон определяет, что лежал под завалами как минимум несколько лет. Кожу на его щеке царапает болезненный выдох, а потом его обволакивает теплом. Так ощущаются только его объятья. Так ощущается только он. Арс. Но Шаст не успевает утонуть в этом тепле, потому что его тут же обжигают совсем другие прикосновения. Несколько мгновений ему кажется — это ошпаривающие подушечки пальцев, которые скользят по его ушной раковине, виску, лбу и теряются в волосах. Но касания необычно мягкие и вязкие и отпечатываются контрастным холодом и свежестью на коже. — Всё будет хорошо, — Арс оставляет ещё один поцелуй на его виске. В последние несколько секунд, перед тем как упасть в темноту, Шаст отчаянно пытается проверить реальность происходящего. Но упасть в черноту так — в уверенности, что эти поцелуи и объятия — настоящие, слишком привлекательная мысль, и он бросает свою затею. На этот раз чернота не холодная и пугающая, а тёплая и обволакивающая, как пуховое одеяло. И Шаст греется под этим одеялом, переворачивается под ним, и совсем не хочет из него вылезать. Но постепенно темнота снова обрастает звуками, которые постепенно превращаются в голоса, и Антон против воли начинает прислушиваться к ним. — …что с вами всё время что-то случается? Парень понимает, что голос знакомый, но не может сразу уцепиться за имя его обладателя. — И что я должен тебе ответить? Шаст слышит усталый выдох Арса, и тихие шаги, будто тот меряет ими помещение. К нему вдруг возвращается обоняние, и он фиксирует сладковато-стерильный запах, который обычно присущ больницам. — Я не знаю, Арс. Но… Диафрагма сжимается, и Шаст предательски закашливается. Возможно, это его талант — прерывать интересные диалоги. Антон рывком садится на кровати и открывает глаза. Бледно-зелёные больничные стены смотрятся до ужаса знакомыми. Он никогда не был в этой палате, но будто у него в генетическом коде заложено — именно так и должна выглядеть больница. Напротив кровати на креплении висит небольшой телевизор, по которому без звука крутится детектив. Около входа он видит Матвиенко, который пристально вцепляется в него взглядом и кидает вместо приветствия: — Что случилось на парковке после того, как Арс ушёл? Шаст переводит взгляд на Попова, который также молча рассматривает его, стоя у окна. Как будто они не то чтобы рады, что он очнулся. — Эй, Шаст, — снова окликает его Сергей. — Мне сейчас перед Лясей отчитываться за случившееся. Перед глазами кружится палата, и Антон снова откидывается на подушку, зажмуривая глаза. — Перекрытия рухнули, — парень прокашливается, пытаясь вернуть голосу нормальную громкость. — Я около машины стоял, ждал Арса, — он открывает глаза, утыкаясь взглядом в крошащуюся побелку на потолке. — Ясно, — сухо отрезает опер. — Херня, а не информация, — Антон хочет возмутиться, но Серёжа продолжает. — Сам чё-нить придумаю, короче. Арс, выйдем, — безапелляционно кидает он и открывает дверь палаты. Попов послушно выходит вслед за Матвиенко, не удостаивая Шаста даже взглядом. Какого хера? Но Антон откладывает этот вопрос до момента возвращения друга в палату и осматривает себя. На первый взгляд ничего серьёзного — ноет лодыжка, на коже россыпь синяков, а в сгиб локтя вставлен катетер. Парень скользит взглядом к флакону с диффузионным раствором, в котором мерно падают капли. Обычные витамины или что-то посерьёзнее? Но Шаст замечает на тумбочке свой смартфон (как только он уцелел?) и не развивает эту мысль. Он, не просматривая, помечает прочитанными несколько сотен сообщений в корпоративном чате Структуры и заходит в диалог с Катей. Охуеть, мне Арс позвонил Напиши, как придёшь в себя 16:24 Антона греет мысль о том, что Попов позвонил его близкому человеку. Но это не объясняет того, почему он так отстранённо ведёт себя сейчас.Жив
Состояние: стабильно-хуёвое
20:13
Экран телефона неприятно рябит в глазах, и парень сразу же откладывает его в сторону, не дожидаясь ответа. Из-за двери слышны отголоски препирательств Арса и Серёжи, но слух Шаста не настолько точный, чтобы улавливать их смысл. Антон находит на тумбочке пульт от телевизора и включает звук у сериала, пытаясь вникнуть в смысл происходящего. Он иногда залипает на этот детектив по вечерам. Один из таких, в которых съёмочный день длится двенадцать часов, а в сценарии вместо имени персонажа помечают только пол говорящего, потому что не понятно, кто из актёров будет на смене в этот день. Натянув одеяло до самого подбородка, Шаст упорно вникает в перипетии сюжета, желая полностью абстрагироваться от настоящего мира. Но профессиональная деформация периодически напоминает о себе, мешая следить за работой бравых следаков. — Ну, блядь, ну кто так упаковывает! — фыркает Антон, наблюдая за тем, как следователь складывает десяток видов доказательств в один пакет. — Мог бы сразу их выкинуть тогда… Постепенно голоса за дверью утихают настолько, что почти не мешают следить за сюжетом и экспертами, объёбывающимися по части криминалистики. Когда дверь в палату снова открывается, Шаст успевает услышать «мораль» предыдущей серии в заключительной речи начальницы службы и посмотреть вступительные титры следующей серии (состав — говно, он бы всё равно такое не стал смотреть). Арс снова отходит к окну и возвращает на него неожиданно цепкий и холодный взгляд. Как будто Шаст совсем некстати свалился ему на голову, поломав все планы на классное завершение недели. Антону решительно не понятен этот взгляд, но он решает никак это не комментировать и ждёт, когда его напарник заговорит первым. Арс так напряжён, будто ещё секунда, и он закурит прямо тут. Но вместо этого он переводит взгляд с Шаста на экран телевизора и будто ненароком спрашивает: — Помнишь что-то ещё? Неужели этот ёбанный детектив интересней, чем Шаст? Антон отрицательно мотает головой и выключает звук — пусть теперь попробует с таким же интересом следить за происходящим. — Стою на парковке, а потом темнота, — продолжает Шаст. Арс переводит взгляд на точку где-то над головой Антона и кивает сам себе: — Ясно. Только Шасту вот нихуя не ясно. — Под завалами нашли ещё несколько тел, — холодно констатирует Арс, продолжая рассматривать стены. Блядь. Последний раз на выезде у него был труп несколько лет назад. Как раз после этого ему пришлось работать с психологом. И чем дальше был тот случай, тем нереальнее он казался, а теперь… — Ляся что? — уточняет Антон. В тот раз Утяшева рвала и метала. Под горячую руку ей попались работники Научного отдела, которые не проверили надёжность оборудования; опера, не предоставившие информацию о месте происшествия в полном объёме, и в последнюю очередь сам Антон, уже после прохождения терапии получивший нагоняй за несоблюдение техники безопасности. — Серёге уже досталось, — цокает Арс. — Хотя он вообще не при чём. Его на место я вызвал, чтобы он помог. Шаст переводит взгляд с Арса на экран. Там следователь проводит опрос соседей, которых играют начинающие актёры за символические гонорары. Через несколько лет часть из них будет неловко отмахиваться от этих ролей, но сейчас — это их звёздный час. — Меня Мыша нашла? — вдруг вспоминает Шаст. Попов кивает, но не развивает тему. Между ними непроницаемой стеной вырастает молчание. Антон понятия не имеет, что между ними случилось и как это прояснить. Как будто пока он был под завалами, Арс в одностороннем порядке исключил его из списка друзей и уж точно выкинул черновой вариант списка «что-то большее, чем друзья» (если такой вообще был). — Слушай, я, наверное, пойду, ладно? — прокашливается Арс и разворачивается к двери. Шасту так и хочется крикнуть ему в спину:МЫ ВЧЕРА КАСАЛИСЬ ДРУГ ДРУГА
Ты разве не помнишь?
Но вместо этого он выпаливает совсем другое: — Арс, мне нужно тебе кое-что рассказать. Он должен остановить Попова любой ценой. Арсений не может так просто взять и уйти, оставив Шаста со вспоротым холодным взглядом сердцем. Мягкий свет телевизора и контрастирующий с ним искусственный свет прикроватного бра подсвечивают эту мысль в триста раз ярче адекватного значения, поэтому Антон готов сказать, что угодно — лишь бы Арс остался в палате. Мужчина оборачивается, с интересом смотря на Шаста, и возвращается к окну. Он облокачивается на подоконник и плотнее запахивает пальто, хотя в помещении и так пиздец как тепло. Антон топчет ногами импульсивный порыв:МНЕ ТАК ХОЧЕТСЯ ТЕБЯ КОСНУТЬСЯ
И заставляет себя сосредоточиться на том, что давно должен был рассказать напарнику. Он снова садится на кровати и опирается о её решётку в изголовье: — Тогда перед корпоративом, — парень выдыхает. — Ляся сказала, что я должен следить за тобой. — Типа, как шпион? — перебивает Попов, хмыкая. Шасту неожиданно хочется стереть эту ухмылку каким-нибудь хлёстким высказыванием, но он сдерживает себя и спокойно продолжает: — Просила меня найти доказательства, что ты работаешь на Хаос. На несколько десятков секунд между ними повисает молчание. Арс принимается отстукивать на подоконнике кончиками пальцев знакомый ритм, а потом спокойно констатирует: — Ну так они у тебя есть, вперёд. Шаст сталкивается с льдистым взглядом Попова, от которого внутри всё переворачивается.ТЫ СЕРЬЁЗНО?
После того, как ты касался моей кожи. После того, как я открыл тебе своё сердце. После… всего? Но озвучивает он только первую часть вопроса: — Ты серьёзно? — А почему нет, — сразу же отвечает Арсений. — Рядом со мной же всё время всё идёт по пизде. Я ещё и Объект приручил. Взгляд Попова как лезвие — только он не режет им, а аккуратно водит по коже, будто дразня. — Зачем ты так говоришь? — недоумённо спрашивает Антон. Перед ним — будто совсем незнакомый человек, который пытается побольнее его зацепить, а не его Арс, к которому он прижимался сердце к сердцу. — Ну ты же сразу мне не сказал об этом разговоре, — фыркает Попов. — Боялся, что это может быть правдой?ТЫ ОХУЕЛ
Это Арсений приручил Объект и рассказал об этом только через месяц их общения. А Шаст, который, блядь, всё это время думал, как сделать так, чтобы укрыть это от Ляси, теперь виноват. Но Антон запихивает свои претензии поглубже и не озвучивает их. Сейчас он отчаянно нуждается в близком человеке, которым был ему Арс всего сутки назад, а не в его фирменном сучьем взгляде. Как он только мог когда-то считать, что этот взгляд ему нравится. — Арс, пожалуйста. Шасту хочется протянуть руку вперёд и встретиться с горячей ладонью Арсения. Но мужчина стоит на расстоянии нескольких метров, и он не сможет дотянуться до него при всём желании. Поэтому ему остаётся только смотреть в его глаза, отчаянно желая, чтобы лёд в них растаял. — Что ты хочешь, чтобы я сказал? — рыкает мужчина. — Я не знаю, что делать с этой информацией, ясно? — Мы что-нибудь… — Нет никакого «мы», — выплёвывает Арс: — понятно? Антон недоумённо смотрит на него. С чего бы Попову привязываться к местоимению. Они как минимум всегда были напарниками, даже если «дружбу» он сам себе придумал. Несколько секунд он продолжает смирять Арса оценивающим взглядом, теперь уверенный в том, что тот пиздит. — Мы напарники, — упрямо вкидывает Антон. — И что дальше? — выкрикивает Арс, и у него на шее даже выступает вена. — Будешь рассказывать Лясе, какой я хороший в работе, пока она не поверит? Шаст с недоумением наблюдает за тем, как Арс злится на что-то, что находится за пределами его понимания. Антон собирается снова сказать что-то нейтральное, чтобы мужчине было сложно проецировать на него свою злость, но Попов не даёт ему открыть рот, вкидывая: — Ну давай ещё переспим, чтобы ты мог и с этой стороны меня нахваливать. Что? В глазах у мужчины прыгают бешеные огоньки, а чёлка чуть мокрая от выступивших на лбу капель пота. На мгновенье выбивающаяся из их разговора реплика застаёт Антона врасплох, но, блин… Только его Арс мог спиздануть такую херню. А отбивать нарочито-двусмысленные реплики Шаст научился ещё несколько недель назад, поэтому он просто кидает: — Давай. Арсений потрясённо открывает рот и тут же его захлопывает. На несколько секунд Шасту кажется — он точно его пизданёт. Но вместо этого мужчина срывается к выходу. Полы пальто мелькают в проёме, а потом дверь с громким стуком захлопывается. Вытащили из завалов его, а ведёт себя как ударенный Попов. Антон откидывается на спинку кровати и включает звук на телевизоре. Он скользит по картинке на экране, пытаясь выстроить хоть одну причинно-следственную связь, которая объяснит поведение Арсения. Может дело в диалоге с Серёжей? А ведь ещё был странный диалог с Димой, который его напарник тоже довольно скомкано расшифровал. А сколько ещё таких диалогов происходит у него за спиной? Непонятно из чего возникшая ссора с Поповым острыми когтями сомнений впивается в его грудную клетку. Может зря Шаст дал обет доверия Арсению? Его руки сами тянутся к телефону и открывают диалог с Катей:Заедешь завтра?
21:30
Уж она-то сечёт в людях. Может девушка убедит его, что это нормально — пропадать на несколько дней (чего, правда, Арс, стоит отдать ему должное, не делал уже несколько недель), смотреть сучьим взглядом и задерживать касание на коже на пару секунд дольше дружеского, а после говорить, что никакого «мы» не существует. Да, он малость проебался, не рассказав про разговор с Лясей сразу, но ведь… Арс начал сучиться ещё до его признания. Стоял там у окна и даже не смотрел на него. Что такого случилось, пока он был в отключке? Антон страдальчески выдыхает. Ему бы хотелось, чтобы в палату зашёл хоть кто-то. Хоть грёбаный врач, хоть поехавший дед — из тех, что всегда лежат в соседних палатах. У такого деда всегда с десяток ранений, а самые свежие получены в войне с инопланетянами, информацию о которой правительство скрывает. Принести что-то? 21:34Не-а
21:34
Шаст блокирует телефон, не дожидаясь ответа. Завтра пятница, и у Кати обычный рабочий день. Ей удастся вырваться только ближе к вечеру, и вряд ли у неё будут силы на марафонскую прогулку, если его выпишут. Но и домой ему пиздец как не хочется. Он представляет себе квартиру, в который коротал одинокие вечера, и ему кажется — стоит вернуться туда, и Арс больше никогда ему не напишет. Блядь, а он ведь может. Может просто свалить из города, чтобы избежать проблем со Структурой, которые неизбежно накроют его после проверки. Сука. Они могли бы решить всё вместе. Или свалить вместе. Но Арс почему-то взъелся на него, и теперь эта идея умирает прямо на руках у Антона. Несколько секунд парень отчаянно кусает губу и борется с желанием броситься на улицу, выдернув катетер из вены. Он не может его так просто потерять. Шаст снова тянется к телефону и спешно печатает СМС.Ты будешь последним долбоёбом, если пропустишь вечеринку в честь моего ДР
21:40
Ему кажется сюрреалистичным, что сегодня, сука, всё ещё его день рождения. Кольцо, подаренное Арсом, неожиданно напоминает о себе теплом, и Шаст очерчивает кончиками пальцев его контур. Ему так хочется, чтобы Попов снова вошёл в палату. Пусть хоть смотрит на него своим этим режущим взглядом или даже отпинает его. Только бы был рядом. Боже, когда он успел стать таким жалким? Антон выключает телевизор, гасит прикроватный светильник и убирает телефон. Он уверен, что Попов ему не ответит, и он не ошибается. Парень лежит и пялится в темноту пять, десять, тридцать минут, а телефон не издаёт ни звука. Из коридора он слышит приглушённые голоса, шарканье тапочек по коридору, а иногда чей-то далёкий кашель. Эти звуки не дают ему снова упасть в недавние воспоминания о тесном пространстве под бетонными плитами, откуда нет выхода. Но тогда в той ловушке у него был Арс. Его касания несмываемыми отпечатками застыли на коже; а поиск, который он вёл, не позволил Шасту сдаться. А теперь Антону оставалось только надеяться, что Попов прямо сейчас не пакует вещи, чтобы дать по съёбам из города, и они не факт, что вообще когда-нибудь встретятся. Сердце болезненно сжимается, и он глушит стон, снова потянувшись за телефоном.Ты нужен мне рядом, Арс
22:13
Шаст на грани от того, чтобы начать вести себя как последний уёбок, угрожая сделать с собой что-нибудь, если Арс его оставит. Его передёргивает от воспоминаний о том, как одноклассница убеждала его в том, что выбросится с балкона, если он не станет встречаться с ней. После сегодняшней ссоры Шасту кажется, что и Арс вполне способен на такое. Антон сердито фыркает, переворачиваясь на другой бок. На изнанке век сразу же проявляется холодный и колкий взгляд Попова, которым он смерил его сразу после пробуждения. А когда его, блядь, доставали из-под завалов, Арс стоял с таким же… Стоп. Шаст резко садится в кровати и всматривается в темноту, к которой его глаза уже привыкли. Он пялится в экран телевизора, надеясь увидеть в нём первые минуты после своего спасения. Но эти картины не настолько чёткие, чтобы появиться перед ним цельным сюжетом — это просто охапка образов, которые с попеременной частотой и яркостью вспыхивают прямо перед ним. Надрывные и испуганные интонации Арса, которых он раньше никогда от него не слышал. Тепло замыкающегося вокруг него кольца рук. И беспокойные и быстрые поцелуи. Антон прикладывает ладони к своим щекам, будто на них ещё могут остаться следы губ Арса, и чувствует, что они вспыхнули жаром. Он же не мог это выдумать, да? Но как такая реакция Арсения на его спасение соотносится с его сегодняшним психом? Это потому что ему неловко из-за случившегося? Или такое проявление чувств вообще было просто реакцией на стрессовую ситуацию? Хотя, блядь, что это за тип реакции такой? И почему они просто не могли нормально это обсудить? Сука. Там же ещё был Матвиенко и непонятно сколько их коллег. А вдруг именно поэтому чат Структуры разрывается сообщениями? Антон чувствует, как кончики его ушей горят от осознания произошедшего, и обессиленно падает на подушку. Им срочно надо поговорить. Если Арсений, конечно, ещё не купил билет в какую-нибудь забытую богом страну. Прежде чем провалиться в сон, Шаст ещё несколько десятков минут беспокойно вертится в постели, не способный избавиться от единственной мысли.Если бы тогда в их объятии он опустил голову чуть ниже и потянулся к губам Арса, тот бы ответил тем же?
Он всё время вертит эту мысль, периодически впадая в кратковременные фазы полусна, чтобы вынырнуть и снова вернуться к ней. Когда за окном зачинается день, эта мысль первая встречает его конденсатом на запотевшем окне. Шаст чувствует себя лучше физически, но пиздец как раздавлен морально. И Арс, конечно, ничего не ответил. К нему заходит медсестра и шутит, что ангел-хранитель закрыл его своими крыльями, поэтому они могут выписать его сегодня. Шаст решает не разочаровывать её, что это было крыло его машины. Ныне усопшей машины. За вчерашними волнениями он даже не успел погоревать о ней, продолжая верить в призрачный шанс, что её ещё можно восстановить. И они с Арсом снова окажутся на соседних сидениях. Будут разгонять шутки, касаться друг друга, и никто не сможет навредить им в их собственном мире. Но сейчас, в этой пятнице — последней пятницей перед проверкой — он чувствует только горечь и боль от того, что этого мира между ними двумя будто больше нет. Не только из-за ссоры с Арсом, но и из-за того, что преследующее его предчувствие пиздеца неожиданно возвращается. Оно застаёт его сидящим в кровати и залипающим на какой-то ситком, наваливается всем весом и заставляет замереть в страхе. Шаст надеялся, что оно испарится после обрушения парковки (очевидный вариант на роль пиздеца), но оно как будто становится только острее. «Самая хуйня ещё впереди» — пиздецки ноет под сердцем, скребётся в желудке и стучит в голове. Всё утро он так и проводит под набат:АРСЕНИЙ — ЧТО-ТО СЛУЧИТСЯ — АРСЕНИЙ — ЧТО-ТО СЛУЧИТСЯ
И Шаст не знает, какая мысль делает ему больнее. Когда в палату около полудня заходит Катя, у Антона даже нет сил удивиться её раннему приходу. Парень только мимолётно отмечает, что она выглядит очень взволнованной, когда ловит его взгляд. — Ты как, кот? — девушка садится на краешек его кровати. — Врач сказала мазать синяки, спать побольше… и чё-то ещё, забыл, — отмахивается Шаст. — Ясно, ещё и потеря памяти, — усмехается Катя. Антон ловит её тёплый взгляд, и губы расплываются в улыбке против его воли. Господи, почему он просто не влюбился в неё, а? Получили бы спокойно вдвоём майорские звания… — А ты не на работе, — констатирует он, только чтобы перестать конструировать будущее из сослагательного наклонения. — Какой наблюдательный, — фыркает девушка. — Идём гулять? Шаст старается запихнуть подальше имя из трёх букв и ощущение надвигающегося пиздеца и кивает, выбираясь из постели. На улице настолько тепло и солнечно, что загоняться дальше кажется практически невозможным. Но греясь в весенних лучах, о лучезарную улыбку Кати и чашку ароматного кофе, Шаст всё равно это делает. Они бредут по улицам по направлению к центру, и Антон будто заново изучает город — здесь под снегом всё это время стоял ретро-автомобиль, вывеску у дорогого бутика купальников обновляют к сезону отпусков, а рабочие уже приступили к латанию асфальта прямо поверх луж. Катя пересказывает ему утреннее совещание, и он слушает, то и дело хмыкая или фыркая, не переставая ежеминутно напоминать себе, что скоро случится «пиздец», несмотря на обманчивую безмятежность мира. — …и когда Ляся рассказывала об обвале на Совещании, у неё, по-моему, оба глаза дёргались, — задумчиво тянет Катя, отпивая кофе. — Ты капец везучий. Два дня рождения в один день, — хмыкает девушка. Антон мычит что-то нечленораздельное и кивает. — Арса вообще, по-моему, чуть инфаркт не хватил. Он набрал мне, уже когда тебя в больницу привезли. С его интонацией, блин, — она толкает Шаста в плечо. — Я думала, ты умер. — Ну-ну, — подначивает её Антон. — И чё на надгробии собиралась писать? Он старается перевести тему, потому что Арсений и без того занимает восемьсот процентов его мыслей. — Заебавшийся следователь, погибший под тяжестью своих дел? — предполагает Катя. — Я когда смотрю на свои дела, кажется, это вполне реально, — она закатывает глаза, и Антон смеётся, глядя на её гримасу. — Ничё, на следующей неделе никаких дел, будешь ходить как настоящий следак. В красивой форме… — Бля, ещё форму эту гладить к проверке, — фыркает Добрачёва. — Я её месяца два не доставала, с последней практики по стрельбе. — Практики, когда я уделал тебя по скорости, — самодовольно тянет Шаст и отхлёбывает кофе. — Я бы на твоём месте не хвасталась своей скорострельностью, — фыркает девушка, и Антон показывает ей «фак». — Колечко показываешь? — кивает девушка на его руку. — Арс подарил, да? — Добрачёва кидает это без каких-то подъёбов и обиняков, но напоминание о том дне вспарывает грудную клетку без ножа. Но Шаст справляется с этим и спокойно вытягивает вперёд кисть, чтобы Катя смогла рассмотреть подарок. — Красивое, — тянет девушка. — Мне-то ещё долго от Димы ждать, — отмахивается она. — Сначала у него др, мне что-то придётся придумывать… Антон кивает — кивает — кивает, а внутри него вдруг снова поднимается болезненное чувство от их ссоры с Арсом. В день, когда он подарил это кольцо, Шаст чувствовал то, чего не чувствовал ни с кем. А теперь Попов игнорирует его сообщения и потенциально вообще не в городе. — Он поцеловал меня, — выпаливает Антон, не дав себе время на раздумья. — Он что? — Катя, не кстати, отпившая кофе, давится и закашливается. — Что слышала, — насупившись отвечает Антон, похлопав её по спине. — Когда меня вытащили из-под завала. Я не помню детали, но… это точно было, — подытоживает парень и утыкается взглядом в мощёный тротуар. Только недавно всё было в снегу и льду, а теперь можно рассмотреть каждую трещинку. — Ага, — кивает Катя, чуть сильнее сжимая в руках стаканчик кофе. — А ты типа… не очень рад? — Шаст кидает на неё возмущённый взгляд, но не успевает заговорить, потому что она поднимает руки в защитном жесте. — Ну чё ты взъелся, ты выглядишь как буря, я откуда знаю… — Арс будто злится на меня. А сейчас игнорирует сообщения, — страдальчески выдыхает Антон. — И я не знаю, как это вообще состыкуется с, — он прочищает горло. — С этим. Добрачёва осторожно касается его кисти, останавливая и вынуждая посмотреть на себя. У неё спокойные карие глаза, в которых можно прятаться от гроз и бурь, и она мягко улыбается: — Шаст, не загоняйся, хорошо? Я уверена, что это… всё как-то объясняется. И точно не тем, что его чувства к тебе как-то изменились за один день. Антон кивает — звучит логично. — И завтра ведь как раз вечеринка, поговорите там, — заканчивает Катя. — Если его приглашение к себе ещё в силе, — фыркает Шаст. — Давай я позвоню? — вызывается Катя и достаёт смартфон. Антон разрывается между тем, чтобы обиженно фыркнуть, что они не будут звонить этому долбоёбу, и выхватить у девушки из рук телефон, чтобы услышать голос Арса. Шаст задерживает дыхание, пока идут гудки. Его номер, по крайней мере, не заблокирован. Парень пропускает момент, когда гудки прекращаются, потому что Катя сразу же начинает тараторить: — Привет, сорри, что отвлекаю. Просто не хочу беспокоить Шаста, но… завтра вечеринка в силе? — Добрачёва молчит всего несколько секунд, а потом выпаливает. — Окей, давай тогда, до завтра, — и нажимает «отбой», с победоносным видом поднимая глаза на парня. — Всё норм, завтра поговорите. С души падает камень. Шаст всё ещё не имеет ни малейшего понятия, что он скажет Арсу при встрече, но от мысли, что он не съебался из города — уже охуеть как хорошо. Катя уводит разговор в безопасное русло, и Антон безумно благодарен ей за учтивость. Он знает, что у неё в запасе сотни вопросов о них с Арсом, но он пока сам не знает на них ответы. А когда их получит и почувствует хоть малюсенькую уверенность в завтрашнем дне, то обязательно поделится с девушкой. Может у них даже будут парные свидания. Или они все вместе будут ездить на природу. Может, у них и правда есть светлое и тёплое будущее?.. Они прощаются через несколько часов у остановки, когда солнце стремительно скатывается к горизонту, на душе у Шаста значительно теплеет, а нога начинает ныть от боли. Катя прыгает в автобус, напоследок крепко обнимая Антона, а он садится в такси. Мимо него скользят вечерние улицы города, который наполнен воспоминаниями. Он всегда был тут — терялся в узких переулках, перекуривал за гаражами и целовался в подъездах. В самый снежный зимний день или в самый жаркий летний — он знал, что всегда сможет найти место, где укрыться от стихии. Иногда это был родительский дом, иногда самая дешёвая кафешка, а в самое отстойное время — перрон вокзала. Водитель не заговаривает с ним, аккуратно лавируя в потоке, и Антон благодарен ему и немного завидует. Сам он теперь непонятно, когда сядет за руль. Когда машина паркуется у его подъезда, Шаст ставит в приложении пять звёзд, отмечая все категории, в том числе «Интересный разговор». Около входной двери он стучит по карманам, на несколько секунд ловя панику, от того, что ключи до сих пор могут быть под завалами, но тут же находит их. — Заебался тебя ждать. Антон удивлённо поворачивается, чуть не врезаясь в Матвиенко. — Ты дежуришь, что ли, у моего подъезда? Серёжа неловко мнётся на месте и прокашливается: — Тебя просто логичнее всего тут ждать. — Тебя Арс, что ли, прислал? — с подозрением спрашивает парень. Это было бы совсем по-дурацки — игнорировать сообщения, но присылать переговорщика. Опер отрицательно мотает головой: — Я сам пришёл. Поговорить хотел. — Ну говори, — пожимает плечами Антон. — Может, в машину лучше? Ты как-то это… холодно одет, — насупившись, предлагает Матвиенко и указывает рукой в сторону парковки. Шаст пожимает плечами и согласно кивает. Даже если опер сейчас свяжет его и сдаст Лясе — всё лучше, чем тягучее ожидание завтрашней встречи с Арсом. На парковке почти не осталось снега, а редкие сугробы можно спокойно перешагнуть, и Шаста неожиданно ударяет осознанием, что уже реально весна. Весна, до которой он и дожить-то не надеялся. Когда Антон ныряет в салон, его окутывает тепло и дороговизна отделки. Наверное, окажись он в такой машине под завалами, у него бы даже синяков не осталось. — Насчёт Арса… — тянет Матвиенко, как только плюхается на водительское сидение. Антону хочется закатить глаза, но он сдерживает себя. Конечно, о ком ещё они могут говорить. Но ничего не мешает вывернуть вопрос в свою сторону, чтобы убедиться в том, что у него вчера не случилось галлюцинаций: — Ты вчера всё видел, да? Ну, когда меня вытащили из-под завалов и… Шаст особо не надеется, что опер клюнет на наводящий вопрос, но Серёжа даже перебивает его, не давая ему закончить. — Ебать, видел. Я его оттащить от тебя еле смог! — он фыркает, и вдруг с подозрением смотрит на Антона. — Или ты не помнишь, что было? — У меня не отшибло память, — максимально раздражённо врёт Антон, молясь, чтобы это звучало не наигранно. Значит, вчера Арс реально был около него, когда его вытащили из-под завалов, но это ещё не подтверждает, что… — Да, сорян, — прокашливается Матвиенко. — Я просто… — он внезапно запинается. — Блядь, не умею так… Можно включу музыку? Шаст недоумённо смотрит на коллегу, но кивает. Он перестаёт понимать, что происходит. — Она как-то… мысли упорядочивает, — защищаясь, вкидывает Серёжа. Из динамиков раздаётся какое-то техно, и несколько десятков секунд они сидят и слушают его. Опер что-то бормочет себе под нос, но что именно, Антон разобрать не может. Ситуация — сюр. — Короче, не играй с ним, — наконец, озвучивает он. Антон недоумённо смотрит на Матвиенко: — Играй?.. — Ну да, — кивает Сергей. — Короче, когда Арс пришёл в Структуру, он был будто, не знаю… На сто пятьсот кусочков разорванный, мог не разговаривать неделями, — мужчина чуть убавляет музыку. — И пока мы работали вместе… он только-только начал в себя приходить, что ли… Антон пытается понять, точно ли Матвиенко говорит об Арсении. Об Арсении, которого он всегда знал в качестве неугомонного сгустка энергии. Об Арсении, у которого что ни действие, то импульсивный порыв. Об Арсении, который ввязывается в любой кипиш первым. — А потом его к вам в Отдел перевели, всё норм было… А теперь… ты. — Я? — тупо переспрашивает Шаст. — Если Арс узнает об этом разговоре, мне пизда, — выдыхает Сергей, игнорируя его слова, и постукивает кончиками пальцев по обивке дверцы. Антон даже думает — не от него ли Попов перенял этот жест. — Я не лезу в то, что между вами происходит, ладно? Но если ты разобьёшь ему сердце, я разобью тебе лицо. Угроза от Матвиенко не смотрится реальной. Шаст думает, что при желании он смог бы уложить его одной рукой. Наверное. С другой стороны, трудно возражать человеку, у которого минимум десяток приятелей из опер-отдела. А там есть такие лбы, с которыми даже днём страшно в коридоре пересечься. Несколько секунд Шаст размышляет, не начать ли в ответ наезжать на Серёжу, но в итоге только выдыхает: — Арс со мной не разговаривает. — В смысле? — настаёт очередь Сергея удивиться. — Как? — Вот так, — фыркает Антон. — Может, сначала согласуешь с ним свои планы, а потом будешь мне предъявлять? На несколько секунд на лице у опера застывает нечитаемое выражение (из таких коллеги обычно делают мемасы), а потом он вдруг фыркает: — Думал, я не замечу, что ты с темы съезжаешь? Говори давай, понял, нет? Антон закатывает глаза, мысленно отдавая должное способности Матвиенко гнуть свою линию несмотря на обстоятельства, и согласно кивает: — Как скажешь, Серёж, — и тут же меняет тему, решая уточнить. — От Ляси-то не сильно досталось? Спасибо за операцию и… — Арс бы и без меня эти плиты голыми руками убрал, — отмахивается Матвиенко. — Всегда пожалуйста. Вали давай, — он кивает на дверь. Шаст дёргает ручку и кидает, выныривая из машины: — Завтра у Арса в доме вечеринка в честь моего др, приходи. — Подумаю, — отмахивается Серёжа. — А как вы собираетесь общаться-то без слов? Жестами? — он гулко смеётся и захлопывает за Шастом дверь. Антон закатывает глаза и отходит от машины. Он бредёт к подъезду и ловит в нескольких окнах флюоресцентные отблески. Весенний вечер греет своим теплом, а Шаст греет себя мыслью, что он обязательно ещё будет счастливым и изнеженным целоваться в таком свете. Если Арсений не будет сильно сучиться, может, даже завтра.