Как там Арс? Как там Арс? Как там Арс?
У Арса в квартире пусто так, будто там никто не живёт. Арс на его глазах уничтожил Объект, и рычит на Мышу. В их первую встречу после месяцев молчания, Арс пытался его убить. — Арса больше нет. Шаст неожиданно выдыхает это и закусывает губу. Он ждёт, что от такого откровения, случится что-то. Если не взрыв этажом ниже, после которого они с Димой полетят в пропасть вместе с обломками, то хотя бы небольшое землетрясение, из-за которого вся посуда попадает с полок, но… ничего не происходит. Гладь в его остывшей чашке чая стоит недвижимой; Поз, поджав губы, смотрит на красную и белую клетку на скатерти, а деревья за окном всё также гнутся под порывами ветра. Шаст пытается нащупать в себе хотя бы небольшие росточки веры в то, что его Арс всё ещё жив. Но сверху на эти, и без того еле живые, ростки ложится огромная грубая заплатка, закрывая им выход к свету: тот вероломный поцелуй на заднем дворе Структуры. Даже не поцелуй, а ёбаный укус. Арс после него причмокнул, облизал кровь Антона со своих губ и ушёл в ночь, бросив что-то про эксперимент. Шаст — просто функция, способ, метод — чтобы получить какой-то результат. Но единственный результат, который Антон в себе читает: в этом Арсе нет к нему ничего иррационального, только сплошные хитровыебанные расчёты, в которые он не посвящён. Дима поднимается со стула и проходит к окну. Шаст загадывает, чтобы тот вдруг не начал говорить об обратимости побочных эффектов Адентации. Он уже ёбнулся в себе эту надежду поддерживать: на неё уходят все моральные силы, а отдачи от этого — ноль. — Я не особо знал о жизни Арса, когда нас сюда перевели, — Дима облокачивается на подоконник, вглядываясь в сгибающиеся ветви. — Да и не стремился особо. Просто следил, чтобы его состояние не ухудшилось. И когда вы начали, ну, — Позов встаёт на носочки и открывает форточку: — общаться, короче... Я заподозрил, что дело тут не чисто. Прикинь, доебался до него, с чего он такой радостный ходит. И, знаешь, что он мне сказал? Мужчина хмыкает и тянется за сигаретой. Он поджигает её коротким «пшиком» зажигалки и закуривает: — Арс сказал: «Тебе такая химия и не снилась». Знаешь, что я тогда решил, Тох? — Позов усмехается и выпускает клубок дыма в форточку. — Ты охуеешь. Антон ничего не отвечает. Он только убирает замёрзшие руки в карман худи, жалея о том, что не взял с собой Мышу. — Решил, что вы наркотой балуетесь, — поток воздуха подхватывает ещё один клочок дыма и уносит прочь из кухни. — Всё у меня тогда сошлось. И сияющий Арс, и радостный ты, и то, сколько времени вы вместе проводите. Такой я идиот, конечно, — фыркает Дима. Шаста такое предположение не забавит и не смешит: — И когда ты понял, что не прав? Позов мотает головой и грустно усмехается: — Только когда увидел тебя на корпорате в честь окончания Проверки, прикинь? Ты когда ко мне подошёл, у тебя такой отчаянный взгляд был. Думал, ты убивать меня идёшь. — Прости, — вылетает у Антона, хотя он даже не помнит того эпизода. Он вообще плохо помнит, что было между двадцать третьим апреля и его переездом на дачу. Тот период он в своей голове помечает как «кома» — биологические потребности организма он обслуживал, а за их пределами его не существовало. — Ты тоже прости, — поджимает губы Дима. — Наверное, я мог бы, не знаю… Но окончание фразы тонет в дыме, и мужчина так его и не находит. В этом молчании Шаст впервые чувствует такое острое отсутствие Арса. Как будто они собрались его помянуть. Как раз почти полгода прошло. Позов докуривает сигарету и тушит её о красивую стеклянную пепельницу. Они в молчании собирают бумаги со стола, поглядывая на часы на микроволновке. Пока Дима уносит бумаги в одну из комнат, Шаст натягивает кроссовки на пороге. Перед тем как выйти за дверь, он неожиданно кидает вернувшемуся Позу: — Поздравляю с помолвкой. Дима хмыкает: — Благословляешь? — Вроде того, — Антон протягивает мужчине на прощанье ладонь. Дима крепко сжимает её, и на секунду прижимается к парню корпусом, похлопывая его по спине: — Заходи почаще, ладно? И когда Катя будет дома. В его предложении нет упрёка, и Шаст за это благодарен. Антон сбегает по ступенькам вниз и думает, что ему и правда стоит уже забросить все «а вдруг» и «а если» и оживать. Пока он пытался сконнектиться с Арсом, потом не потерять от него голову (фиаско!), пережить его потерю, а теперь вот... снова вернуть, — жизнь стремительно течёт вперёд и мимо. Так он скоро окажется совсем вычеркнут из Катиной жизни. Антон замирает на выходе из подъезда и тянется к смартфону. До записи ещё два часа. Шаст продирается через порывы ветра к машине, залипая взглядом на таких же несчастных прохожих, предпринимающих попытки не улететь. А может сдаться нахер, и лети он в облачка? Когда Антон открывает дверь машины, в нос ему сразу же бросается запах горелого. — Ты серьёзно? Мыша вздёргивает вверх хвост, пойманная с поличным, и прыгает под переднее сиденье. Плед, в который она обычно зарывается, подпален с одной стороны. — Вот задница, а, — Антон тянется к покрывалу и рассматривает его. Несколько небольших прожжёных дырочек, разбросанных по куску ткани десять на десять сантиметров. — Я же предлагал остаться тебе дома, — Шаст хлопает дверью и плюхается на переднее сиденье. — Сжигала бы всякие газеты в ванной, телевизор бы смотрела. Ты сама выбрала поехать со мной. С Арсом она не видится, а вести себя стала в точности как он. Хоть не пытается Шаста задушить, и на том спасибо. Пока Антон снимается с ручника и выезжает со двора, Мыша виновато цокает где-то из-под сидений. — Куплю тебе Контейнер, будешь в нём как хомячок жить, — бурчит парень. Грязь в городе застывает в ожидании снега. Её края подсыхают, а месиво в центре уже не так отвратительно чавкает, если в него наступить, только крошится и хрустит. Шаст объезжает ямы на дорогах по памяти — этот навык совсем скоро станет предметом зависти других автомобилистов. Он бы мог провести несколько свободных часов сидя в машине и взрывая конфеты в «Candy Crash» или просиживая задницу в кафе, но Антона почему-то тянет в парк. Он этому желанию легко поддаётся и сворачивает к ближайшему — «Центральному». На подъезде к нему парковка забита, но Шаст знает, что одно место точно свободно — проезд туда через сломанный шлагбаум и по кустам. Лысые ветки царапают стекло — цок-цок-цок — будто кто-то скребёт костлявыми пальцами, и Антон сбавляет скорость, чтобы не остались следы. Он паркуется около небольшой живой изгороди из кустарников и позволяет Мыше вспрыгнуть ему на плечо и тут же юркнуть в карман худи. Отводя колючие ветви в стороны, Шаст продирается к наблюдательному пункту, который случайно нашёл, залипая на гугл-мэпс. Через несколько минут кустарник расступается, открывая вид на тёмно-синие волны озера, и скамейку, которой, судя по наклону, недолго осталось стоять. Антон для успокоения души несколько раз проводит ладонью по древу скамейки, будто стряхивая пыль, и аккуратно опускается на неё. Та отвечает болезненным выдохом, но хотя бы прямо под ним не ломается. Из своей засады Шаст наблюдает за утками, которые, смешно прикрякивая, то скрываются под водой, то снова показываются на поверхности. Осталось всего несколько недель до того, как они свалят из этого города в поисках более тёплой и сытной жизни, а Шаст так и останется здесь. Не физически — сидеть на этой разваливающейся скамейке, наверное последней такой во всём «Центральном» парке, но фигурально – пялится в пространство в этом сером городе. На поверхности озера волны бросают опавшие листья то вверх, то вниз, потопляя их и снова вытаскивая к свету. Они с Арсом встретились совсем в прямо противоположное, даже обратное время года — весной. Весной, которая всегда об обещании большего и надежде на светлое будущее. Конечно Шаст влюбился, в этого человека-солнышко. Человек — цветение, человек — гроза, человек — бурлящая река. Антон в него не просто влюбился, он в нём утонул. А вот так?.. Каким бы Арс был осенью? Осенью, накануне всеобщего геноцида листьев, букашек и тёплой погоды? Смог бы он влюбиться в него осенью также одномоментно как весной? Антон поджимает озябшие пальцы и засовывает в карман худи. Мыша сразу же начинает урчать, согревая их. Жалко, что Антон не нашёл это место в тот вечер, когда они с Арсом были в этом парке на дежурстве. В вечер, когда они сначала ели пиццу, а потом зафиксировали Объекты, которые позднее кто-то успешно спиздил. Может даже сам Арс и спиздил. Но фонари и их общее с Арсом прошлое, запутавшееся и задохнувшееся в их резных плафонах — всё там, позади него. Чтобы выйти туда, нужно продраться через колючие ветки, пройти пешком по грязной колее от машины, и найти еле заметную, почти исчезнувшую тропинку. — Привет. Антон испуганно вскидывается, боясь увидеть хуй знает кого, но... Перед ним стоит только девушка с аккуратными русыми локонами. У неё красивый вздёрнутый носик, и она неловко улыбается. — Я не… помешаю? Шаст машет головой и пододвигается, освобождая место. Он единожды коротко стукает Мышу по корпусу, чтобы та не вздумала высовываться. Девушка садится на край скамейки, аккуратно расправляя чёрное в пол пальто. Антон кидает короткий взгляд на ноги — сапоги на каблуке. Как только пробралась сюда на таких? — Не знала, что кто-то ещё об этом месте знает, — хмыкает девушка. Шаст ведёт плечами: — Я и не знал. Как-то просто… наткнулся. — Я в первый раз так же, — улыбается девушка. Антон кивает и поджимает губы. Вряд ли она также шарохалась по гугл картам, в надежде оживить вечер, в котором была, если не счастлива, то очень-очень близко к этому слову. На пороге чего-то такого, что отодвигает на задний план всё, кроме одного конкретного человека перед собой. Может она здесь... не просто так. Эта девушка не похожа на Катю, и уж точно не похожа на его Арса (тот бы уже полез в пруд доёбываться до уток). Но и с ней… Шаст ещё может ухватиться за последнюю возможность вести нормальную жизнь и попробовать испытать что-то похожее на счастье. Может же, да? — Я Антон. Девушка удивлённо вскидывает брови, будто не ожидала, что он заговорит с ней. — Ира, — кивает она, но руку не протягивает. — Работаю тут недалеко, вышла прогуляться. — В выходной, — констатирует Антон. «Как классно, что ты знаешь дни недели», — язвит внутри него голос, подозрительно похожий на Арса, но Шаст от него отмахивается. Но Ира просто кивает: — У цветочных магазинов выходные — это дни больших продаж. Ну знаешь, когда все отмечают прошедшие на неделе праздники или… загулявшие в пятницу мужья покупают букеты, чтобы извиниться. Антон усмехается — об этой стороне жизни он как-то не задумывался. — И что, работает? Ира пожимает плечами: — Смотря какие цветы купишь. И смотря какой величины косяк. Стереть себе память — большой косяк? А если стёр память, но из благих побуждений? А если из благих побуждений, но не посоветовавшись. А если стёр память, а потом вдруг решил поцеловать? Это считается за извинения или это скорее мудацкий поступок? «Последняя возможность на нормальную жизнь», за которую он только что радостно ухватился — утекает сквозь пальцы. Она капает со скамейки на землю и по пожухших, умирающим листьям спускается в волны, чтобы там утонуть. — Нихуя там уже не починить, — неожиданно для себя выпаливает Антон вслух. Он поджимает губы, но слова назад не забирает. Правда же. Ни самым дорогим букетом не починить, ни даже целым цветочным магазином, ни даже мимолётным желанием этого человека из своей жизни навсегда вычеркнуть. У него все внутренности в красных нитях, одну перерезаешь — плетутся две новые. — Можно попробовать с начала. Антон мотает головой. Хватит с них одной попытки, которые Арс инициировал, стерев себе память. — Но если это было… что-то настоящее? Было. А теперь оно лежит погребённое под руинами парковки, их кабинета и дома его бабушки, сидя в котором, он ещё верил, что всё можно исправить. А теперь?.. — А теперь больше нет. Ира молчит, смущённая таким откровением. Да и Антон тоже смущён, тем, что всё это на незнакомого человека вывалил. Парень коротко оттряхивает джинсы, будто пытаясь стряхнуть неловкость, и поднимается на ноги: — Я, наверное, пойду. Шаст проходит мимо девушки, стараясь случайно не задеть. Но, когда он отводит ветви, чтобы зайти в кусты, Ира вдруг окликает его. Антон оборачивается, и девушка продолжает: — Слушай, я… сейчас скажу, как в дурацких мелодрамах, но… Иногда отпустить, это тоже типа… вид любви. Парень смотрит в её ореховые глаза, и ему кажется, в них зеркалятся его собственные. Он неловко кивает, поджимает губы, и всё-таки заходит в заросли. Шаст пробирается через кусты слишком быстро, и ветки цепляются за худи. Парень накидывает капюшон, чтобы не добавить себе ещё больше шрамов, но не сбавляет скорость. Он добирается до машины, которая терпеливо ждёт его около живой изгороди, и ныряет внутрь. Мыша молчаливо юркает на соседнее сидение. Антон выводит машину из парка, вливается в нестройный ряд других автомобилей, скользит мимо грязных улиц, а в голове у него так и звучит:Отпусти отпусти отпусти
Как будто он Арса держит. Не держит же, да? Когда Шаст бросает короткий взгляд на пыльную вывеску и паркуется, это слово всё также бьётся в голове. Но чем дольше он его слышит, тем меньше понимает о чём оно. — Зайка, я на час, пожалуйста, ничего не сжигай, ладно? Мыша не показывается, но по тихому цоканью, парень понимает, что его услышали. Колокольчик на входе звенит тошнотворно жизнеутверждающе, и Антон борется с желанием его сорвать. Он пригибается, чтобы не удариться о дверной косяк. Барбер встречает его приветливым взглядом: — Кудряшки будем сбривать? Антон неуверенно кивает и борется с желанием обернуться назад, будто сзади есть мама, которая подскажет ему правильный ответ. Мастер машет рукой на кресло и начинает готовить инструменты. Когда Шаст садится, то встречается со взглядом мастера в зеркале: — Так-с, слушай, давай шрам, на всякий, закроем. Хотя бы верхнюю часть. Может щипать от лака. Мужчина достаёт из кармана белую атласную ленту, и Антон заворожённо следит за тем, как барбер повязывает её на один глаз. Бывают пираты с белыми повязками? Ну раз бывают структурные работники, приручившие Объекты, и служащие Хаоса, которые эти Объекты уничтожают, то наверное... и пираты такие бывают. Антон доверяется мастеру и закрывает глаза. Оставшийся час он раздражённо отмахивается от непрочитанных сообщений, которые упорно вспыхивают у него под веками одно за другим. Будто адресат, устав от игнора, теперь присылает их прямо в голову. Барбер остаётся доволен причёской, а Шаст... да хер знает. Зато теперь хер кто его кудряшки на палец накрутит. Выйдя из салона, Антон ещё несколько минут мнётся перед машиной, не решаясь явить новый образ Мыше. Когда он всё-таки ныряет в салон, его встречает короткое и возмущённое: — Пф. — Неправда, нормально выглядит, — ворчит Антон, рассматривая себя в зеркало заднего вида. Короткие пряди торчат вверх, уложенные так, как «все сейчас в тик-токе делают». Блин. Надо было всё-таки прочитать отзывы на салон, а не идти по старой памяти. За рулём Шаст то и дело кидает взгляд в зеркало заднего вида, но каждый раз цепляется за свой шрам и отводит его. Теперь он урод в квадрате — охуенно. Когда Антон добирается до дома, его многоэтажку уже укрывают глубокие бархатные сумерки. Мыша послушно юркает в карман и греет его весь путь до подъезда. Ожидая лифт, Шаст прислушивается к бормотанью жильцов первого этажа: те в своих квартирах — то ли недовольно жалуются на жизнь, то ли устало бормочут, что скоро станет получше. До двери своей квартиры Антон доползает без сил: шутка ли, столько коммуникаций за день. Девушка из парка снова на секунду вспыхивает перед ним со своим назойливым «отпусти», но Шаст отмахивается от него, как от непрочитанных сообщений. Парень привычно тянется в карман за ключом, и вдруг... Видит щель между дверью и косяком. Он аккуратно присаживается на корточки и смотрит на личинку замка: штифты подняты — не заперт. Шаст выпрямляется и делает шаг назад. Вызвать ментов? Постучаться к соседям? Забить хуй и зайти внутрь? Сердце разгоняется, а пальцы начинают дрожать. Мыша вопросительно цокает в кармане, но Антон ничего ей не отвечает, продолжая молча пялится на незапертую дверь. Дверь, которая должна была укрыть его от всего сегодняшнего дня, хранит за собой тайну, которую Шаст узнавать не хочет. И даже выругаться парень не может, опасаясь, что злоумышленник всё ещё внутри. Ладно. Ладно. Антон несколько раз сжимает и разжимает пальцы в кулаки, пытаясь остановить дрожь. Щель между дверью и косяком тёмная. Зачем бы этому незваному гостю выключать свет, если бы он оставался внутри? Если хотел взять эффектом неожиданности и напасть, то рискует сам повредиться, споткнувшись обо что-то в тёмноте квартиры. Парень делает шаг к двери и два раза коротко постукивает по корпусу Мыши. Та выбрасывает из кармана хвостик и обвивает его вокруг запястья Антона. Шаст осторожно перехватывает её, располагая провод между пальцев, а сам Объект — на тыльной поверхности кисти. Ногой Шаст поддевает дверь и шагает внутрь. Рассеянный свет из коридора выхватывает силуэты мебели в коридоре, и Антон на несколько секунд замирает. Злоумышленника или тут нет, или он притаился. Антон захлопывает дверь, щёлкает выключателем и... Движение справа. Свет зажигается, Шаст делает короткий рывок и набрасывает провод на шею незваному гостю. Антон крепко фиксирует хвост Мыши — по всей его длине пробегают короткие розовые разряды. Парень чуть отстраняется, продолжая удерживать хватку, а по его костяшкам проходятся коричневые вихры. — Тоже любишь истории с круговой композицией? Арс запрокидывает голову, открывая Антону вид на шею, в кожу которой впивается провод. Шаст раздражённо фыркает и отпускает хвост Мыши. Та недовольно взмахивает хвостом и спрыгивает на пол. Объект приподнимает корпус на хвосте, и Антон видит, как на её боках расцветают яркие фиолетовые и розовые всполохи. Блядь. Только взрыва им тут не хватало. Антон проходит вперёд, загораживая Мышу от Арса: — Ты какого хуя тут забыл? — Ты пробрался в мой дом, я в твой. Один-один, — пожимает плечами Попов. Перспектива подвергнуться нападению Объекта похоже его совсем не пугает. — Ясно, — кивает Шаст, за спиной которого нарастает шипенье и клацанье. — Что хотел? — Хотел спросить, зачем ты себя так обкромсал? С шрамом совсем хуёво выглядит. Желание сделать шаг в сторону и спустить на человека перед ним Мышу — неимоверное. Но оттирать кровь в собственной квартире — так себе идея, а оттирать кровь человека, по которому у тебя всё внутри ноет, — идея ещё пиздецовее. Антон рассматривает розовые отблески на стене, старательно игнорируя Арса. Ему бы кинуть в ответ что-то такое же острое и больное, но оно... не кидается. Похоже он... и так причинил Арсу невъебическую боль, снова вернувшись в его жизнь, несмотря на его последнее предостережение. Не пытайся вернуть мне память — На кухне пицца. Шаст удивлённо вскидывает глаза, и даже Мыша перестаёт шипеть. — Что? Но Арс молча разворачивается и проходит вглубь коридора, прямо мимо Объекта, который только что собирался на него напасть. Они с Мышей от такой наглости охреневают, но послушно идут за ним. На кухне нет каких-то хитровыдуманных ловушек или засады, но, как Попов и сказал, на столе стоит открытая коробка с пиццей. А на слое остывшего рассплавленного сыра, как верхушка сюра — кусочки ананасов. Лучше уж засада или ловушка, чем... это. — Почему «Гавайская»? Рациональное «Арс просто тоже любит эту пиццу» Шаст сразу отбрасывает от себя раздражённым пинком. Это опять шлейф воспоминаний от несуществующего человека, которого Антон любил. — Почему не писал неделю? — Попов плюхается на стул и сверлит Шаста взглядом. Если бы это был его Арс, то на шее Антона не увядали бы лиловые синяки, и Мыша не шипела бы на него прямо сейчас, вздыбив хвост. — По делу не было ничего нового, — коротко отрезает парень. Он не ступает за порог, чувствуя себя незванным гостем на собственной кухне. А напротив него сидит существо, которое в любой момент на него готово наброситься. Арс качает головой и, как ни в чём не бывало, тянется за куском пиццы: — У меня тоже пока не получилось достать журнал состояний, он типа… под защитой. Шаст заставляет себя отмахнуться от тягучего предчувствия (ну не взрывчатка же в пицце, в самом деле) и опускается на стул. То что Арс переключился на дело, его немного успокаивает. — Нам бы ещё твоё Личное дело, которое... — Антон сам себя прерывает на полуслове. Он тонет взглядом в подсохших корочках пиццы, а мысли в голове играют в салки, наскакивая друг на друга. — Твоё Личное дело из Хаоса показывала мне Ляся, — парень вскидывает глаза на ждущего разъяснений Арса. — Сказала, что его подбросили на место происшествия, но... в папке уголовного дела в Архиве мы его не видели. И оно даже упомянуто не было в Протоколе осмотра. Шаст барабанит по столу пальцами, но шестерёнки в голове дальше вертеться отказываются. Куда Личное дело Арса, которое так гордо демонстрировала ему Ляся в больнице, могло деться? Если Структура заполучила такой ценный документ, доказывающий причастность Попова к Хаосу, она должна была хранить его как зеницу ока. Может он просто хранится в другом месте? Не могли же они… — Или дело вернули в Хаос, — задумчиво тянет Арс. — В этом нет смысла, — отрезает Антон. — Мы всё равно в тупике по части Структуры, давай с другой стороны поищем. Антон согласно кивает. Их разговор, свернув в дебри распутываемого дела, становится сухим, безэмоциональным и потому... безопасным. Арс не взъедается на него в одну секунду, и не флиртует в другую, вплетая в него шлейф воспоминаний из прошлого. — А тебе могли сделать Адентацию в Хаосе? — спрашивает Шаст, только чтобы отвлечься. — Ну у нас есть такое оборудование, — пожимает плечами Арс. Перед глазами так некстати всплывает момент в лифте, когда Шаст высказал Попову за ту боль в груди, которая его разрывает. Может ему… Не стоило это на Попова вываливать? До этого их отношения ещё напоминали какое-то болезненное дружеско-служебное подобие, а после... Появились частые сообщения Арса, его флирт и этот поцелуй, к которому всё возвращается. — Нам надо в Хаос. — Что? Антон вскидывается, думая, что Попов пошутил, но тот серьёзен. — Раз — там лежит документ, который мы хотим увидеть, два — если мне провели Адентацию там, должны остаться какие-то типа... улики. Шаст, кивает, но слова Арса проходят мимо него. Дело — лифт — поцелуй. У него в голове выстраивается ассоциативный ряд, в смысл которого он никак не может вникнуть. Треск. Мыша вскидывается и делает короткий прыжок в сторону Арса. Антон подрывается, вставая перед ней. — Иди. В комнату. Объект раздражённо на него цокает, и её хвост на секунду вспыхивает сотнями фиолетовых искр. Она шипит и бьёт проводом, но вперёд не прыгает. — Минута. И он уйдёт. Мыша коротко цокает и пятится назад. Она размашисто бьёт хвостом, но искр уже не видно. — Тебе лучше уйти, — констатирует Шаст, когда Мыша скрывается в коридоре. Арсений не спорит и не высмеивает это высказывание, он только поджимает губы и поднимается со стула. Попов протискивается мимо него в коридор и вдруг кивает на одну из рамок на стене: — Забавная фотка. На фотографии кот, которого нет в живых уже лет десять как. Маркиз сидит на подоконнике, предпринимая попытки сожрать одно из растений бабушки, которые она так кропотливо выращивала. Ушки стыдливо прижаты, а чёрно-белая шёрстка взъерошена — будто он в ожидании грядущих бабушкиных причитаний (безобидных, но жутко нудных). Арс коротко оборачивается и улыбается. Его взгляд блестит, но… это всё. Шаста душит сентиментальность и ещё... что-то. Его Арс бы взъерошил волосы, изобразив этого кота. Его Арс бы спросил, как его звали и что он любил есть. Его Арс зацепился бы за эту короткую возможность установить контакт. А этот Арс… молча проходит дальше по коридору. И вдруг перед ним вспыхивает сухое и правдивое:Перед тобой не твой Арс, а совсем другой человек.
Чёрное пальто такое же, как у его Арса, но этот человек застёгивает его на все пуговицы. Этот человек не взъерошивает волосы и не носит Мышу в кармане. Этого человека Антон не знает. — Арс. Попов вскидывается. В его взгляде нет угрозы, злости или раздражения. И что если все эти эмоции в его взгляде, всегда просто… следствие? Антон возник перед Арсом в сентябре, как чёрт из табакерки, как хер пойми кто. Он забирался в его дом, пытался проломиться в его душу, выворачивая свою, а Попов даже... не знает его. Несмотря на вот эти редкие вспышки-воспоминания: об аллергии на рис, об ананасах, он… ничего о Шасте не знает. И никакой предыстории в голове у него нет. А Антон его узнать не пытался, потому что только сейчас себе на лбу выводит.Это другой человек. Это не Арс.
— Насчёт всего… между нами. Всего прошлого, настоящего и мёртвого будущего с несуществующим Арсом, в потрохах которого я ковыряюсь, причиняя боль всем окружающих. — Я тоже хотел, — мужчина делает паузу, — поговорить. Арс заламывает пальцы, как будто пытается прощёлкать суставы и опускается на тумбочку в прихожей. — Я знаю, что я не тот человек, которого ты…. С которым ты был вместе, но… Но Антон его неуверенность в голосе сразу перерезает, не давая закончить: — Давай я первый, ладно? Арс, начинающий говорить, у него вызывает иррациональный страх. Окончание его предложения он боится услышать точно так же, как то, что прохрипела ему в трубку тётка в два ночи, после того как смогла успокоить рыдания. В два ночи не звонят по пустякам, и разговоры в холле за секунду до того, как выйти за дверь, ничем хорошим никогда не заканчиваются. Арс прикусывает губу и кивает. — Я был не прав… да почти во всём, — выдыхает Антон. — И особенно неправ, когда… Когда вывалил на тебя всё, что чувствовал к моему Арсу, ну тогда в лифте. Шаст берёт передышку и кидает короткий взгляд на мужчину. Тот смотрит на Антона выжидательно, будто ожидая дополнительных пояснений. — Я к тому, что… давай продолжим расследование, ладно? И вот эти все эмоции лишние, просто… Короче, я с тупости их выпалил, ты здесь вообще не причём. Я типа как… с призраком поговорил. С моим Арсом. Не с тобой. У Арса взгляд пустой, а дыхание поверхностное, — так Шасту кажется. Они вместе с Арсом застывают на рубеже, с которого не уходят вдвоём, и Антон разжимает руку. Он больше не держит красные нити, которые их связывали. Не пытается их резать, но и заново не сшивает. Они оседают ненатянутыми внутри него, потому что рядом нет человека, к которому бы они тянулись. Антон Арса отпускает. Как тот и просил. Не пытайся вернуть мне память Шаст ждёт, что человек напротив него согласно кивнёт и коротко улыбнётся, но у того в глазах... будто ёбаная мольба остановиться. Разве этот другой Арс не должен принимать такие признания с радостью или, блядь, хотя бы с облегчением? Антон неожиданно хочет спасовать под этим взглядом и забрать свои слова обратно. Ему достаточно будет одного судорожного несогласного выдоха от человека напротив, чтобы все переиграть. Снова выпалить то, что бьётся внутри неугасаемым огнём уже много дней подряд, даже если это всё сломает, даже если он... Но человек перед ним вдруг весь подбирается, а его синий взгляд проясняется: — Раскроем дело, а дальше пойдём каждый своей дорогой? Антон коротко кивает, потому что горло пересохло, и он при всём желании оттуда и слова не выскребет, даже если это совсем не то, что он предложил. — Это прямо то, что я хотел предложить, — коротко кивает Арс и выходит за дверь. Антон проходит на кухню и вглядывается в сумрак двора, пока там не видит фигурку Попова. Он то появляется в свете фонарей, то снова исчезает в тени. Шаст впаивается в него взглядом, и, только когда тот пропадает за углом дома, замечает, что на улице пошёл первый снег.