Арс, у нас всё норм?
Но такое сообщение кажется ему максимально дурацким и бессмысленным. Он вроде как первый и единственный инициатор похоронить их романтичные отношения, чтобы выстраивать общение заново. И какой ответ в таком случае он хочет получить?Спасибо, что спросил (чисто по-дружески в два ночи), отвечаю (сугубо по-товарищески): всё ок.
Поэтому никакое сообщение Шаст так и не отправляет, засыпая в ворохе из одеял и обрывков фраз из их последнего разговора. С утра вчерашние мысли уже не кажутся ему такими серьёзными и отмахнуться от них, как от неприятного запаха изо рта — раз плюнуть. И, заварив кофе, Антон садится за дело прямо на кухне, рисуя непонятные даже ему самому схемы. В таблицах лишние строки; таймлайн разрывается и начинает течь из конца в начало, чтобы на середине разорваться, ни к чему не придя; а участников событий становится так много, что вместо имён Шаст помечает их просто буквами из алфавита. В какой-то момент он обнаруживает, что добрая часть алфавита числится у него в очевидцах, а остальная — в свидетелях. Буквы перед глазами пляшут и плывут и, наблюдая за тем, как Мыша в раковине сжигает ненужные бумаги, Антон сам отчаянно хочет стать Объектом. Чтобы жить с понятными свойствами, при применении которых ты кайфуешь. Потому что кайфовать от единственного дела, которое Шаст считал своим призванием — проведение расследования, — совершенно точно не получается. Объективная обстановка рисуется перед ним не перечнем, хоть и разрозненных, но взаимосвязанных событий, а сплошным месивом, в которое накиданы не только сухие факты и показания, но и его субъективные ощущения по поводу случившегося. Не зря, короче, следователей отстраняют от дел, в которых у них есть личный интерес. Несколько часов подряд Шаст раз за разом просматривает документы, десятки раз перечитывая единственный листок из журнала Состояний Арса.АНАМНЕЗ СОСТОЯНИЯ ПАЦИЕНТА на 23 апреля ⅩⅩⅩⅩ года
Согласно индивидуальному графику была проведена процедура «Адентации» Цель процедуры: полная замена объёма крови кровью с Разбавителем типа XX2XXX46XXXXX5. Ожидаемые последствия: • путанность сознания; • головные боли; • увеличение степени привлекательности для Объектов. В последнем пункте Шаст видит исчерпывающее объяснение, зачем Хаосу проводить Арсу процедуру — чтобы тот начал привлекать больше Объектов. Больше Объектов — лучше для Хаоса: можно их приручить, играть с ними или... Для чего они там их используют вообще? По правде, Антон до сих пор понятия не имеет, какие у Хаоса вообще глобальные принципы и цели. Судя по структурным пропагандистским материалам — поклоняться Объектам; судя по поведению Арса, который на его глазах Объект разъебал — это под вопросом. Хотя хер знает, может поведение Попова сейчас только и состоит, что из побочек после Адентации. Антон кладёт голову на обеденный стол, наблюдая за тем, как Мыша до красноты нагревает грязные столовые приборы в раковине. — Щас по жопе получишь, — лениво предупреждает парень, и Объект отдёргивает от приборов хвост. Шаст поднимает голову и смотрит на лист, на котором вывел одну исчерпывающую строчку.Адентацию провели в Хаосе
Ладно. Попробуем пойти от этого утверждения. Но, если считать его правдивым, то нахуя тогда был этот цирк со взрывом? Зачем Хаосу было подкидывать личное дело Арса, дискредитируя его перед Структурой, если можно было просто его оттуда вывести после получения звания? На этом вопросе Шаст зависает, глядя в окно. Выпавший вчера снег уже растаял, давая жителям города отсрочку на несколько недель. Первый снег, как предупреждение — скоро вас ждёт пиздец, а пока ещё живите в предчувствии. И Антон это предчувствие всеми фибрами ловит. Для него зима больше не про игру в снежки, тёплый мамин чай или блаженные тёмные вечера перед телевизором с мультиками. Для него зима теперь — бесконечные попытки завести машину, не подохнуть от недостатка витамина «Дэ» или «Бэ», или как он там называется, и невозможность куда-то из этого снежного плена свалить. И, если раньше он мог надеяться на весну, то теперь даже такой возможности у него нет. После прошлой весны, он, пожалуй, предпочтёт навсегда застрять в зиме, чем снова пережить свою влюблённость в Арса и его потерю. И тем не менее... Бзыньк. Мыша спрыгивает на пол, роняя вилку, и тут же шмыгает под стол. — Ну бесишь же, ну, — закатывает глаза Шаст, но за прибором не встаёт. — Лучше бы что полезное по делу сказала. Объект под столом пару раз цокает на разные тона, но, даже если Мыша реально сказала что-то полезное, Антон её не понимает. Иногда её недовольства можно угадать по контексту, но сейчас набор механических звуков — просто набор, без какого-либо смысла. А между тем, Мыша реально там была. Может в Хаосе есть какое-то супер-мега оборудование, которoе поможет её сигналы расшифровать? Есть же там шокер с нихуя не ясным назначением. На листе Антон выводит вопрос, который до этого задвигал на задний план.Кто надел на Арса шокер?
Вполне возможно, что к Адентации Попова могли принудить (по каким бы то ни было причинам), но шокер... он вроде как носит добровольно. При том, что этот шокер может в рандомный момент ебануть током, неведомо за что. Неужели... Неужели человек, который надел Арсу шокер, имеет такой невъебический кредит доверия? Но разве может быть такое, что Антон об этом человеке вообще нихуя не знает? И где он всё это время находится, когда Попов оставляет на себе шрамы и пытается понять, зачем и кто ему память стёр? Не прячется же в каком-нибудь летнем бабушкином домике, да? Антон фыркает и поднимается из-за стола, принимаясь мерить кухню шагами. То, что было между ними До — баста, капут, вето. И лучше бы даже ему самому к этому не возвращаться и не рыться, как бы сильно туда не тянуло. Он им двоим даёт шанс с нуля. Без всяких предысторий, предубеждений и, главное, без всяких там красных нитей, которыми он повязаны. И, хотя у него нет возможности переиграть их знакомство, вычеркнув из него слежку и проникновение в арсов дом, дружбу он начать всё-таки может. Шаст открывает холодильник, доставая из него сырок, и Мыша тут же оказывается у его ног. — Да блин, ну кафой тебе фырок, а? — возмущается Антон с набитым ртом. — У тебя там внуфри огонь и всякие искры. Объект обиженно клацает кнопками и юркает под стол, зарываясь там в своеобразное гнездо из старых газет. Шаст цепляется за пиксельную фотографию какого-то следователя (может даже не структурного, может даже самого честного и классного), но всё равно загадывает, чтобы Мыша побыстрее эту газету перетащила в раковину и сожгла. Сырок застревает в горле комом, но Антон не делает чай, а вместо этого выводит на листе ещё один вопрос:Почему Структура так легко отпустила Арса, зная, что он агент Хаоса?
Когда Шаст в больнице впервые услышал о том, что Арса не будут трогать из-за потери памяти, то принял это как данность. Как данность, которая смогла втиснуться ещё одним осколком в его и без того треснувший мир. Он списал это допущение на особенности процедуры дознания или следствия, или чьей подведомственности там это дело. Короче, он понял это так: без главного подозреваемого-тире-потерпевшего невозможно установить правду, но если память вернётся, то по Арсу пройдутся по полной, но теперь… Получается Ляся и вышестоящее руководство даже особо… не разбирались? Не разбирались не только о причинах потери памяти, но даже не стали выяснять, можно ли её вернуть. Утяшева точно подозревала, что Арсу провели Адентацию, но этот факт в отчёт не внесла. Потому что… Потому что что? Господи, какой бред. Шаст комкает обёртку от сырка и так и оставляет лежать на столе, смотря за тем, как она бликует в солнечных лучах. Он тянется за смартфоном и всё-таки печатает.Нихуя не понимаю и ничего не складывается
14:23
О чём именно Антон пишет, он решает не пояснять. Он почему-то уверен, что и в Арсе всё сейчас зудит о разгадке. У Шаста хотя бы есть преимущество в виде памяти. У Арса даже этого нет. Ответ от Арсения не приходит, а запутанные схемы начинают плыть перед глазами, и Шаст позорно ретируется в комнату. Шторы с утра он так и не раздвинул, и пространство тонет в приятном полумраке. Ему бы в этом полумраке — упасть на кровать с любимым человеком, залипать на всякие видео на ютубе и жрать чипсы в обнимку. Блин, он даже выяснить, какие Арс чипсы любит не успел. Хотя, наверняка самые всратые, с крабом, какие же ещё. Желание подремать, которое только что сладостно расползалось по венам, вдруг в секунду схлынивает, и Антон тащится к компу, только чтобы не видеть эту дурацкую постель, по которой смердящей лужей растекается сослагательное наклонение. Но ни одна игра Шаста надолго задержать не может. В «Доте» его выбешивают дети, орущие в микрофон; в «Апексе» его тиммейты раз за разом убегают лутаться через всю карту, чтобы гордо погибнуть там в одиночестве и беспрерывно пинговать о том, что их надо воскресить, а в «Майнкрафте» он заёбывается натыкаться на криперов. В конце концов, даже как на задроте Антон ставит на себе крест и всё-таки сваливается на постель. Арс ничего так и не ответил, и Шаст тапает на иконку звонка быстрее, чем успевает себя отдёргнуть. Да и реакция у него сегодня нихуя ни к чёрту, как показали несколько наигранных часов. Слушая гудки, Антон скользит взглядом по розовым и фиолетовым отблескам, которые прыгают по комнате. Мыша с тихим шуршанием вспрыгивает на покрывало и ложится рядом, обнимая себя хвостиком. — Да? Голос Арса звучит тихо и неуверенно. — Привет, — просто кидает Шаст. Антон в себе душит желание извиниться за звонок (ну потому что, а что в этом такого-то?), но и как продолжить разговор, не знает. Попов на том конце тоже молчит, и Шасту кажется, он слышит звуки льющейся воды. Ну нет, он же не выдернул его из душа. — Ты же не голый? — выпаливает парень раньше, не успевая себя остановить. Арс коротко и тихо усмехается: — Лучшая фраза, чтобы начать разговор. Антон зажмуривает глаза, и ему кажется, что тот улыбается рядом с ним. Повод звонка вдруг приходит к нему сам. — Ты серьёзно предлагал про визит в Хаос? Антон тему работы там Попова аккуратно, по краешку, только чтобы не вляпаться, избегал всё это время. Но теперь, пытаясь отстраниться от неловкой ситуации со вчерашним разговором, он как будто готов уцепиться за любой крючок, лишь бы снова с Арсом поговорить. Пусть даже о другом, а не о том, о чём нужно. — Серьёзно, — подтверждают на том конце. — И что надо… типа делать? Попов цокает и, судя по кряхтению, меняет позу: — Много чего надо. И времени у нас не то чтобы много на подготовку. — А у вас в Хаосе типа график проникновений? — закатывает глаза Антон, а Мыша рядом цокает, подтверждая слова. — Завтра приедешь? — игнорирует Арс его замечание. Шаст кивает, а потом спохватившись, подтверждает вслух. Между ними снова повисает молчание, в котором Шаст чувствует желание что-то на Арса вывалить: признание, несколько тёплых предложений или хотя бы всхлип. Но он ничего этого не делает, застывая с единственной фразой, которую он успевает поймать на кончике языка, но удержать всё-таки не может: — У тебя всё хорошо? Потому что, несмотря на то, что он нихуя в мотивах не разбирается, — севший и уставший голос Арса, его кряхтенье и странное эхо, кричат о том, что что-то не так. Но разгадку сам он выцепить не может, и, несмотря на то что знает, что и Попов ему её тоже не даст, всё-таки спрашивает. Звук льющейся на фоне воды пропадает, и Арсений выдыхает в трубку: — Всё норм, Шаст. Приезжай завтра. И Арс отключается. Ночью Антон снова не может отдохнуть. В его снах смешиваются записи по делу, разбросанные на кухонном столе, звук льющейся воды и почему-то Мыша, обматывающая его кисти своими проводами. Она будто тянет руки к столу, прижимая запястья к бумагам, но в них Шаст видит только бессвязные цифры и буквы, а ещё почему-то голубые арсовы глаза. Сон выкидывает его в новый день разбитым и невыспавшимся, и Антон отказывается с кровати в таком состоянии подниматься. Он уже прожил достаточно таких подъёмов, работая в Структуре. Парень проваливается в самый сладкий утренний сон, который наконец-то обволакивает его нежным покрывалом, но… Бз. Бз-бз. Вибрация телефона не вписывается в сон абстрактными образами, а сразу же вырывает в реальность. Шаст раздражённо тянется к смартфону и сбрасывает, только потом видя, что звонил Арс. Но он не успевает решить, что ему с этим знанием делать, потому что тут же приходит СМСка. Эй, мы же вроде договорились Я тебя жду уже 09:17 Антон сдерживает всевозможные тяжкие выдохи и печатает сообщение, стараясь попасть по клавишам.Ещё нчоь, отвалт
09:18
Но сна, по закону подлости, уже нет ни в одном глазу, и он просто лежит, пялясь в потолок. — Да сука, — раздражённо пыхтит Антон, поднимаясь с кровати через несколько минут и запутываясь в одеяле. Худи пытается задушить его своими рукавами, свет из-за занавесок слепит, а по дороге в коридор неожиданно появляется порожек. Когда Шаст добирается до входной двери, Мыша, наблюдавшая всё эту череду неудач от начала до конца, неодобрительно цокает. — Ну расскажи ещё ты мне, что я не так делаю. Дальше Объект своих возмущений не продолжает, но Антон уверен, что сугубо из опасений, что Шаст может её с собой не взять. Антон вываливается в новый слепящий его день из подъезда, кутаясь в худи. Хоть этой зимой купить нормальную куртку что ли? Пробираясь до машины, озябшими пальцами он печатает сообщение.Кофе будешь?
10:20
Обычный дружеский жест. Который, правда, в первую их встречу после Адентации был воспринят, как враждебная интервенция. Но с момента той встречи в палате больницы минуло уже полгода, несколько совместных воспоминаний и один смазанный поцелуй (которого лучше бы не было). Солёная карамель Спа си бо! 10:22 Антон читает сообщение, уже сидя в тепле машины. Двигатель издаёт какие-то стучащие звуки, а он понятие не имеет, норма это вообще или нет. Вслушиваясь в лязги и скрежетание, Шаст жалеет, что у него среди знакомых одни следаки, эксперты и дознаватели, и, даже если кто-то из них и спец по машинам, Антон в разговорах с ними настолько далеко не заходил, чтобы это узнать. Вопреки всем подозрительным звукам и, возможно благодаря тяжким стенанием Шаста («да я хуй сейчас поеду в СТО, давай уже, ну»), машина всё-таки заводится. Всю дорогу — сначала до кофейни, а потом до арсового дома — Антон внимательно вслушивается в звуки из задней части автомобиля, но те будто больше не дают о себе знать. Парень успевает прокрутить сотни вариантов того, что именно могло случиться с машиной и, паркуясь у арсового дома, приходит к выводу, что та превращается в Объект. Он о таких случаях в своей практике не слышал, но он и о дружбе Объекта с человеком тоже ничего никогда не читал. Мыша вспрыгивает ему на плечо и юркает в карман, тихо урча. На улице ветрено и солнечно, и у Шаста чувство, будто зима и не наступит. Даже подсохшая под ногами грязь так сильно не раздражает. И, несмотря на то, что даже каждое моргание отзывается где-то в мозгу как трудновыполнимое действие, мозги, наконец, начинают просыпаться. К моменту когда Антон утыкается взглядом в арсову дверь, ему даже кажется, что его больше не тянет в сон. Но, когда Арсений не отзывается после второго звонка, Шаст вдруг начинает примиряться, сможет ли он как-то свернуться, чтобы урвать ещё несколько минут сна на придверном коврике. Мыша в его кармане нетерпеливо ёрзает, и, только когда замок коротко щёлкает, парень вдруг задаётся вопросoм: «А нахера я с собой её взял?». Арс предстаёт перед ним отвратительно бодрым. Он с ухмылкой сканирует профиль своего гостя: взъерошенные волосы, в равной степени рассеянный и раздражённый взгляд и подставка со стаканчиками, которая предательски перекашивается на одну сторону. Мужчина молча забирает у него из рук стаканчики и делает шаг назад, освобождая проход. Антон хмуро кивает и окидывает Арса коротким взглядом: фиолетовая худи и спортивные штаны. Парень удерживается от замечания о том, что ожидал увидеть костюм, и скидывает кроссовки. Мыша в кармане возится, но Шаст не лезет её успокаивать, чтобы не получить разряд током. — Я, если что, с Мышей, — коротко замечает он. Арс вздёргивает бровь и хмыкает: — Прикол. — Так получилось, — пожимает плечами Антон. — Она не будет нападать на чужой территории, если её не трогать. Откуда это утверждение берётся в голове, Шаст не знает, но уверенность в нём настолько железобетонная, что он сам от этого офигевает. — Оу-кей, — тянет Арс и кивает в сторону кухни. Пока Антон идёт по тёмному коридору, Мыша в кармане немного успокаивается. Парень всё ещё слышит короткие недовольные «цоки», но те больше похожи на ворчание, чем на агрессию. Может он и правда не сильно проебался, взяв её с собой. За то время, что Шаста здесь не было, ничего не поменялась. Кухня ослепляет его блеском начищенной плиты, кидается в него пустотой полок и бликует окнами без единого развода. Арс ставит на пустой стол два картонных стаканчика с кофе и садится напротив. — Итак, Хаос, — начинает Попов, будто их телефонный разговор и не прерывался. Антон кивает. У него предчувствие, будто его сейчас будут посвящать в тайные знания, никому доселе не известные. Хаос всегда был где-то рядом с ним, иногда даже на расстоянии нескольких сантиметров, но будто огороженный от него тонким, но пуленепробиваемым стеклом. Даже когда он касался губ агента Хаоса, когда вёл руками по его шее, когда… — План такой, — прерывает его мысли Арс. — Я даю тебе несколько руководств для чтения, ты всё это охуенно зазубриваешь, и ровно через неделю мы готовы к проникновению. — А к чему такая… спешка? Шаст не охуеть какой фанат плохо продуманных планов, а кажется, именно такой Попов предлагает претворить в жизнь. — Через неделю в Хаосе большой праздник, будет много народу, — Арс поддевает крышку стаканчика и заглядывает внутрь, будто может рассмотреть внутри что-то, кроме пенки. — Легко затеряешься. — И зачем мне тогда какие-то руководства? — продолжает допытываться Шаст, рассматривая свой стаканчик — на нём выведено его имя размашистым почерком. — Или у вас допуск на праздник через подтверждение квалификации? Попов не смотрит на него, отпивая из стакана. Антон видит, как дёргается его кадык и тут же смущённо отводит взгляд в сторону, чувствуя, как в горле пересыхает. Охуенно. Сегодня он чуть не возбудился, посмотрев на кадык. — Слушаешь, жопой, — устало кидает Арс. — Я сказал «руководства», а не «манускрипты на тысячу страниц». Просто прочитаешь, как Хаос устроен, какие у него принципы там… и всё такое. Звучит логично. Если вдруг кто-то заведёт с ним разговор, хорошо бы подстелить соломку, чтобы не объебаться хотя бы в элементарных вещах. — Ладно, — кивает Шаст. — Чё за праздник-то хоть? — Хэллоуин, естественно, — пожимает плечами Арс, будто это что-то само собой разумеющееся. — Эм… А с чего вы его празднуете? Праздник мёртвых и Хаос в его голове вообще не состыкуются. — На один день в Объекты вселяются души мёртвых, — Арс отпивает кофе и откидывается на спинку стула. — Мы устраиваем праздник, чтобы те могли отдохнуть с живыми. — Чё за бред? — фыркает Антон и тут же спохватывается. — В смысле… И ты тоже в это веришь? Попов коротко хмыкает и улыбается: — Не бред, а одно из толкований праздника. — Ясно, — кивает Шаст, хотя нихуя ему, конечно, не «ясно». — И какие там типа особенности или… не знаю, ритуалы? Каждый год сбрасываете с крыши ушедших в отставку? — А ты вообще фильм до конца досмотрел? — фыркает Арс. — Тебе реально только это запомнилось? «Солнцестояние» Антон, и правда, выключил, не дойдя до середины, но признаваться в этом он не собирается. — Не уходи от темы, — ворчит он. — Мне костюм нужен или что? — Не прям костюм, — мужчина встаёт из-за стола. — Пойдём, покажу. Шаст поднимается и проходит в коридор вслед за Арсом. За собой он оставляет слепящий из окна свет и так и не тронутый кофе. Антон часто моргает, чтобы глаза привыкли к пространству, погружённому в сумерки. Парень неспеша плетётся за Поповым, а тот вдруг толкает одну из закрытых дверей справа от себя. Шаст ждёт, что коридор сейчас зальёт светом из комнаты, но тот так и остаётся тёмным. Недоумевающе Шаст заходит в открытую дверь и ответ на вопрос находится сразу же — шторы плотно закрыты, а небольшая комната тонет в полумраке. Но вопрос освещённости сразу же отходит на сто десятый план, когда на Антона вдруг наваливается захламлённость комнаты — рабочий стол, диван, несколько шкафов и десяток навесных полок втиснуты в пространство, споря друг с другом. Голова у Шаста не кружится только потому, что тот успевает зацепиться взглядом за большой ковёр на полу — там на голубом фоне вьются мелкие чёрные цветы. Отвести взгляд от пушистого ворса парень не решается долгих несколько десятков секунд. Арс на него внимания не обращает, — что-то достаёт с полок, раскладывает на столе, и Антон осторожно опускается на диван, ещё раз оглядывая комнату. Многоуровневость пространства и полумрак завораживают и пугают его одновременно. Он скользит взглядом по многочисленным книгам; спотыкается о пустые фоторамки, которые находятся на полках в неожиданно большом количестве; залипает на развешанной на ручках шкафов одежде. Его такое количество вещей просто ошеломляет, но выразить это удивление словами он совершенно точно не может. — Короче, — вкидывает Арс, и Шаст в срочном порядке подбирает отъезжающую вниз челюсть. — Есть специальный ритуальный макияж для празднования. — Ритуальный?.. — В значении «специальный», — уточняет Попов и щёлкает выключателем. Полумрак рассеивается, и комнату наполняет такое количество теней, что Шасту стоит огромных усилий снова не зависнуть в удивлении. — Ладно, и чё это… за макияж? Антон необходимость что-то рисовать на лице принимает как данность. У него от виска, через всю щёку, — уродливый шрам, ничего более страшного там просто не может быть. — Я сейчас тебя накрашу, ты сфоткаешь, — Арс выкладывает на диван десяток разных коробочек и тюбиков. — Потом перед праздником сам сделаешь. — А то, что шрам? Шаст до конца сам не знает, что именно хочет спросить: можно ли на шрам наносить всякую косметику или можно ли его хоть как-то замаскировать. — Не будем его трогать, типа часть образа, — отвечает Попов. — Ну давай. Антон вопросительно на него смотрит. Он должен сделать что? — На пол давай садись, — кивает Арс на ковёр. — Я диван потом хуй отстираю от грима. Шаст с кряхтением опускается на пол. Мыша в кармане воротится и бухтит, пока он пытается устроить ноги и вдруг… выпрыгивает. Она на секунду застывает рядом с ним в стойке, а потом вдруг в несколько размашистых прыжков направляется под письменный стол. — Э-э-э? — недоумённо тянет Арс, и у Антона аналогичный вопрос. В это время Объект вдруг юркает в большую коробку из-под обуви, и Антон присматривается к ней внимательнее. Сбоку вырезано небольшое неровное отверстие, через которое Мыша юркнула внутрь, а внутри — судя по шуршащих звукам — лежат газеты. — Кажется, она тут уже была, — резюмирует Шаст. Он был на сто процентов уверен, что эту квартиру Арс снял уже после Адентации и потери памяти, но, судя по всему, она была в его жизни и до этого. Но внимание на этом Антон не заостряет, просто принимая эту информацию к сведению, и подтягивает ноги в позу «лотоса». Попов больше никак случившееся не комментирует. Не начинает на Объект кидаться с угрозами — уже кайф. — Сначала я наложу белую основу, — объясняет Арс, опускаясь напротив него на ковёр. — Потом нарисую цветочные узоры на лбу, щеках и вокруг глаз. И для губ будет специальный оттенок. — Но это не особо заморочено? — Не особо, — подтверждает Попов. — Сам справишься, косметику я дам. Клац. Арсений открывает первую коробочку, и Шаст вытягивается, чтобы посмотреть, что внутри. Мужчина ведёт спонжем по белому маслянистому веществу, и Антон морщится, предвкушая, что сейчас его лицо станет такого же цвета. — Я буду как мим, типа, — тянет Шаст. — Только слишком разговорчивый, — соглашается Арсений. — Закрой глаза. Антон поджимает губы, но глаза закрывает. По его левой щеке сначала скользит короткое холодное дуновенье воздуха, а потом к коже прижимается пористая губка. Прикосновения быстрые и прерывистые. Арс проходится спонжем по скуле и наносит грим на закрытые веки. Мужчина почти не надавливает, но под глазами у Шаста всё равно вспыхивают разноцветные огоньки. — А ты так каждый год красишься? Антон слышит, как возится Попов, будто пытаясь найти положение поудобнее, но глаз, чтобы в этом убедиться, не открывает. Он не хочет знать, насколько арсовы глаза близки к его собственным. Потому что любое расстояние меньше полуметра — это слишком. И в этом «слишком» он рискует забыть об обещании, которое он себе дал. Которые они дали друг другу. Они начинают свою историю заново, как «чуть больше, чем коллеги». Как два незнакомых человека, связанных профессиональными отношениями, с небольшим дружеским уклоном. Как это сопоставить с тем, что Шаст сидит перед Арсением с закрытыми глазами, подставляя свою шею, Антон, правда, пока ответить не может. — Я не хожу на такие… тусовки. — Потому что?.. — Потому что музыка там охуеть какая громкая, а смысла во всём действе — охуеть как мало, — фыркает Попов. Антон ведёт плечами, но ничего не отвечает. Он сам не любитель таких мероприятий. Особенно его вымораживают всякие тупые конкурсы. И, если есть вероятность, что хотя бы на Хэллоуине их не будет, то на Катиной свадьбе, которая маячит где-то на дальнем горизонте… — А на свадьбу Димы ты тоже не пойдёшь? Шаст жалеет о своём вопросе сразу же после того, как его заканчивает. Откуда у него вообще уверенность, что Арса пригласили? Попов коротко хмыкает: — Ого. Это же с твоей подругой, да? Парень распахивает глаза от неожиданности. Антон поджимает губы, будто ожидая от Попова какое-то продолжение, раскрывающее ещё больше деталей из его прошлой жизни, но оно не следует. И Шасту тут же становится стрёмно за то, что он вообще его ждал. Проблема таких неожиданно всплывающих фактов из прошлой жизни, что к ним нельзя быть готовым. Только что они вели ни к чему не обязывающий диалог, в котором Шаст априори считал, что Арс помнит всё, кроме него, и вдруг… Оказывается, что Катю мужчина помнит только из-за привязки к Антону, без имени. — Её Катя зовут. Арс пожимает плечами и кивает. Они застывают друг напротив друга, пока Шаст пытается себя заткнуть и не вывалить ещё полсотни фактов с Добрачёвой связанных прямо или косвенно. Антон скользит взглядом по косметике, по пальцам Арса, между которыми зажат спонж и вдруг… цепляется за неожиданно яркие ленты-шрамы на запястье. Блядь. Они свежие. Они только-только затянулись. Эти красные росчерки вскрывают в нём весь пласт подтекстов, который он в себе силится закопать. Он пытается представить, как мажет спонжем в белом гриме по коже и их замазывает. На подсохшие корочки ложится цвет, но объём всё равно никуда не исчезает. И, если провести по ним подушечкой пальцев, то можно почувствовать, как те выступают, пряча под собой боли, укрыть от которых Арса у Шаста не получилось. — Глаза закрой, — коротко чеканит Попов. Шаст этому совету тут же следует, прикусывая язык. Красный цвет всё равно вспыхивает под веками, и сделать с ним Антон ничего не может. Пока Арсений проходится спонжем по коже лба, Антон пытается внутри себя выискать те границы, которые сам возвёл в разговоре двухдневной давности. Вот только понять, где они начинаются и куда простираются, да ещё на фоне его обычной утренней рассеянности, очень сложно. Его внимание вдруг переключается на тактильные ощущения — на точные и аккуратные движения Арса. Он коротко прикасается спонжем, потом делает отрывистый мазок, а в конце будто ставит точку — и так на каждом участке коже. Мужчина терпеливо обрабатывает участок за участком, будто сантиметр за сантиметром Шаста изучает. — Так пойдёшь на свадьбу или чё? — напоминает Антон о вопросе, который так и остался без ответа. Некстати вспоминается, что у него вообще-то «плюс один». И вариант на этот «плюс» только один: Арс. Если, конечно, к тому времени на могиле их закопанного прошлого выстроится хоть что-то отдалённо напоминающее дружбу. — Свадьбы — это социальный конструкт, — цокает Арсений, и это «цоканье» так близко к звукам, которые издаёт Мыша. — Вы обещаете быть счастливы всегда, а потом кто-то один кладёт хуй на это обещание, чтобы другой подыхал от боли. Шаст так отчаянно старается не перекладывать это на их ситуацию, но всё равно перекладывает. Арс как будто идёт по сценарию их истории: встреча, обещание, болезненный конец. А может такой сценарий у каждой истории с разными смягчающими и отягчающими обстоятельствами. — Капец ты скептик, — пыхтит Антон. И, хотя парень глаз Попова не видит, он всё равно знает, что их взгляд — это взгляд вечности из этого рваного, стеклянного и болезненного конца. И именно за эту вечность он цепляется, когда пытается начать всё заново, начисто затерев прошлое, перечеркнув всю пережитую боль. — Сейчас не дёргайся, буду узоры рисовать. — предупреждает Арс и добавляет. — А ты типа веришь во всю эту вечную любовь и всё такое? Первый порыв — возразить, что нихуя он в это всё не верит, и вообще он спрашивал про катину свадьбу, не собираясь во все эти рассуждения вдаваться, а потом… он снова отвлекается на тактильные ощущения. Карандаш ведёт неровную линию, спотыкаясь о поры, спина у Шаста уже затекла, и… ещё кое-что. Близкое присутствие Арса (тыльная сторона ладони о щёку, короткий росчерк рукавом худи или лёгкое касание вихра волос), которое вначале казалось смущающим, Антон теперь просто констатирует. Констатирует вместе с коротким и честным ответом внутри себя:Верю.
Потому что он, правда, верит. В них с Арсом верит. И, хотя дал себе слово оберегать Арсения от их совместного прошлого, не нарушая его личные границы своими воспоминаниями, оно… всё равно внутри него. И их прикосновения: рука к руке, кожа к коже, губы к губам — никуда не исчезли. Они в него впаялись вместе со шрамом через всё лицо. И, как бы Шаст остро не чувствовал эту боль о пережитом до сих пор; как бы не убеждал себя, что он бы никогда в это не ввязался, зная конец... Это неправда. Поэтому он выдыхает неожиданно-честное: — Да. Ещё несколько недель назад он бы в довесок вывалил Арсу, что он никогда ни с кем такого не чувствовал, и не почувствует, и нихуя это не «конфетно-букетный» период, потому что он им болеет уже больше полугода. Но сейчас. Антон даже глаз не открывает, чтобы Арса своим взглядом не смутить. Он и так стоит на этой границе — границе приятельски-философских разговоров, где, стоит ему прибавить всего несколько слов, и предложение болезненно полосонёт по запястьям Арсу и по сердцу ему.Да, я же здесь
И Шаст погружается в это «здесь», прислушиваясь к происходящему. В комнате тихо, и на самом краешке сознания вертится вопрос о том, не замышляет ли чего Мыша. Парень даже напрягает слух, силясь услышать её цоканье или шуршание карандаша по коже, но... Касания вдруг пропадают. Сначала Шаст приоткрывает один глаз, а, когда на него никто не шикает, открывает и второй. Антон несколько раз моргает, привыкая к свету, и ловит задумчивый взгляд Арсения. Тот критично осматривает его, видимо, оценивая макияж. — Всё? Арс качает головой: — Ещё немного осталось. Антон ждёт, что мужчина скажет, что им нужен перерыв или вроде того, но тот продолжает рассеянно скользит по нему взглядом. — Может не надо? Шаст отчаянно тупит, пытаясь понять, о чём вообще этот вопрос: — Не надо что? В Хаос типа? — Ну… — делает паузу Арс, как будто сам до конца не понимая, о чём был его вопрос. — Да. — Ты же сам предложил, — недоумевает Антон, а потом мягче добавляет. — Слушай, если ты хочешь… Шаст не знает, как это предложение закончить, а потому обрывает себя на полуслове. Он наблюдает за тем, как Арс скребёт кисточкой по красному цвету, но грим отказывается на неё ложиться. — Остались губы, — коротко кидает Попов, поддевая тон подушечкой пальца. Та сразу же окрашивается в красный, и Шаст ловит себя на мысли, что Арсу теперь краску из-под ногтей ещё долго выковыривать. В солнечное сплетение его коротко клюёт предчувствие, прислушавшись к которому, он бы тут же встал с пола и пошёл к выходу. Но Антон его упрямо игнорирует: он пожимает плечами и снова закрывает глаза, позволяя Попову закончить макияж. Арс касается пальцем его нижней губы. Шаст чувствует маслянистую структуру краски и как выдыхаемый воздух врезается в подушечку пальца. Мужчина ведёт по его приоткрытым губам, то проходясь по верхней, то соскальзывая на нижнюю. Обе подминаются даже от небольшого давления, ускользая от него. Блядь, как же медленно он это делает. Шаст ёрзает, борясь с желанием с места сорваться. Хочется — податься навстречу прикосновениям и прижаться ближе. Хочется — подушечку пальца обхватить губами и пройтись по ней языком. Хочется… Всего Арса хочется — со стонами, всхлипами и изучающими его тело губами. Всё это — должно было случиться с ними ещё полгода назад. И потом должно было случаться каждый грёбаный день. Но вместо этого он здесь — готов скулить просто от того, что Арс по его губам проводит пальцами. Прикосновение на его губах вдруг замирает. Арс не ведёт дальше, и Антону кажется, что его дыхание стало чаще. Только не открывай глаза. Только не открывай глаза. Только не открывай глаза. Только не открывай глаза. Только не открывай глаза. Только не открывай глаза. Только не открывай глаза. Только не открывай глаза. Только не открывай глаза. Только не открывай глаза. Только не открывай глаза. Только не открывай глаза. Только не открывай глаза. Только не открывай глаза. Только не открывай глаза. Антон вдруг отчётливо понимает, о чём было это арсово «не надо». Но теперь уже слишком поздно. Сука. Треск. Шаст вздрагивает и открывает глаза. Он шарит по комнате, пытаясь найти Мышу, но той не видно, и только потом он догадывается посмотреть на Арса. Тот держится за предплечье, закусив губу. Ну конечно. Этот ёбаный шокер! Короткий писк. Треск. Треск. Арсений втягивает воздух через сомкнутые зубы, проживая второй удар. Шаст видит, что тот заставляет себя дышать глубоко и медленно. Антон остолбенело смотрит на происходящее и чувствует себя также беспомощно, как после того полуночного звонка тётки в начале второго курса.Антон приезжай. Мама умерла.
В его голове просто охуительная пустота. Настоящий вакуум. Попов скребёт пальцами по ковру, вперившись в узоры на нём взглядом. — Арс, я могу?.. — Уйди, — коротко кидает мужчина, не поднимая головы, и тише: — пожалуйста. Шаст растерянно кивает и поднимается с пола. Он кликает Мышу, и та выныривает из коробки. Объект аккуратно шмыгает мимо Арса, цепляется за ногу парня хвостиком и карабкается в карман. Оставлять Арса таким в одиночестве — страшно. Но поступать вопреки его тихому «пожалуйста» — ещё страшнее. Антон пятится из комнаты, неотрывно следя за Арсением взглядом. Как будто этот взгляд — чем-то тому помочь может. Но мужчина всё так же смотрит в пол и раскачивается вперёд — назад, будто пытаясь успокоить себя. Закрывая дверь арсовой квартиры, Антон точно знает, что будет видеть под закрытыми веками сегодня ночью.