Причина или следствия? Причина или следствие? Причина или следствия? Причина или следствия? Причина или следствия? Причина или следствия? Причина или следствия? Причина или следствия? Причина или следствия? Причина или следствия? Причина или следствия? Причина или следствия?
— Мой отец провёл Полную Адентацию 23 апреля, — чеканит Арс, читая с листа перед собой. Шасту хочется уточнить, серьёзно ли он, но вместо того, чтобы озвучить вопрос, он тонет взглядом в томах их окружающих, а пространство грозиться задавить его своей теснотой. В этой комнате перед ним вспыхивают, чтобы тут же исчезнуть, факты, обрывки разговоров и упоминание отца Арса.Светило науки в области разработки Разбавителей.
Изобрёл Адентриментил.
С вероятностью, стремящейся к бесконечности, имеет отношение к Адентации.
— Ежегодная Адентация? — продолжает Антон. Попов кивает, поджимая губы. Неяркий свет в полумраке скользит по его скулам и тонет где-то в ключицах. Антон за этими переливами следит, пытаясь успокоить ускоряющееся дыхание. Как бы гармонично не складывались факты, Антон от осознания причастности отца Арса отпинывается. Как такое дурацкое и простое предположение может быть правдой? — Давай проясним, — выдыхает парень. — То есть всё это время у тебя был самый наиочевиднейший человек, который мог всё это устроить, но ты… — раздражение, которое так и скользит в каждом слове, вдруг прерывается новой вспышкой-воспоминанием.Не вызовет подозрения в качестве Проверяющего.
— Плотный низкий мужчина с седыми усами, да? — чеканит Антон. И фиолетовые проблески в глазах. Такие же фиолетовые, как бывали у Арса. Такие же фиолетовые, как отблески на боках у Мыши. — Мг-м. — Охуеть, Арс. Просто охуеть. Шаст чеканит это тихо и отчётливо. Усталость в голосе отскакивает от стен и отвечает из мира за дверью тихими взрывами. Крики и улюлюканье уже почти не слышны, а значит им скоро пора свалить из места, которое вряд ли входит в экскурсионную программу новых сотрудников. Но вместо этого они стоят друг напротив друга. Арс разглаживает в руках лист, на котором — рапортом, постановлением, приговором — его фамилия с другими инициалами. Шаст отводит взгляд и перекатывается с носка на пятку, в голове у него красными ниточками связываются, запутываются и разрываются красные ниточки, привязанные к фактам. На каждом таком факте теперь приписка «отец Арса?». Дохуя дорогой дом, квартира в городе: отец Арса? Работа в столичном Научном отделе Структуры: отец Арса? Сотрудничество с Хаосом: отец Арса? Антон эти противоречивые упоминания собирает и на пробковую доску прикалывает. От этих фактов вниз тянутся разорванные нити — Шаст смотрит, как они на ветру раскачиваются, и как их связать между собой не знает. Отец Арса всё время был где-то рядом — на самой границе периферийного зрения, готовый перешагнуть её, сверкая своими фиолетовыми отблесками. Но Антон же… и сам мог к нему обратиться. Шаст почти сразу после Адентации узнал о его должности, а до этого точно знал о его причастности к Адентриментилу, вот только… Он даже не подумал к нему обратиться. Почему он об этом не подумал? Если не проконсультироваться о состоянии Арса и реальных шансах на его выздоровление, то хотя бы просто спросить, нужна ли какая-то помощь. Родители — это ведь те, кому мы априори доверяем. Может у него со своими были не самые лучшие отношение, но ведь и… не воинствующие. У него не было оснований так просто вычёркивать отца Арса из списка людей, которые могут ему помочь… Да же? Ба-бах. Особенно громкий взрыв возвращает Шаста в реальность, и он кидает ещё один короткий взгляд на Попова. Арс — непривычно молчаливый и покусывающий губу. У него от такого Арса внутри всё переворачивается, его хочется к себе вжать, и укрыть от дел, которые нависают над ними нераскрытыми тайнами. Но вместо этого Антон молча кивает на дверь, и Попов его кивку торопливо вторит. Парень касается ручки, между делом фиксируя, что замок выломан. Неужели Арсений успел, пока Шаст болтал с девушкой? Парень быстрым движением выскальзывает за дверь и осматривается. По древку проёма неаккуратно мажет гримом, но отмахивается от этого. Люди снова разбились на небольшие группы и болтают между собой. Объектов или клеток, куда их закрыли, не видно. Освещение приглушено, и разноцветные отблески от медленно вращающегося диско-шара скользят по подплавившимся от взрывов мармеладным лакомствам и по лицам людей, у некоторых из которых уже стёрся макияж. У Антона шквал вопросов о Хаосе (самый очевидный: нахуя столько стекла?), но все они тонут в информации об арсовом отце. Даже масштабы пространства больше не впечатляют, поэтому он только поверхностно изучает взглядом толпу, пытаясь понять, не привлекли ли они слишком много внимания. — Уже уходите? Ещё до того, как Антон успевает повернуться, Арс чеканит: — Да. Перед ними снова стоит девушка с коротким тёмными волосами с синим отливом. — Многовато впечатлений, — пожимает плечами Антон в ответ на вопросительный взгляд собеседницы. — Ага, вообще кайф! — трактует девушка ответ по-своему. — Вон, смотри! — она закатывает рукав белой блузы. — Это меня так Объект класса «Опасен». Шаст застывает, пялясь на её руку: чуть ниже локтя расцветает ярко-красный пузырящийся ожог. Антон коротко возвращается к выражению лица девушки, но на том — никакого беспокойства, только радость. Вокруг раны кое-где лохмотьями свисает кожа, а нетронутые участки вокруг стремительно краснеют. — Ладно, я о чём, — собеседница возвращает кофту на место, скрывая рану. — Держи мой номер, — протягивает она Антону небольшой клочок бумажки. Шаст растерянно пожимает плечами и кидает вопрошающий взгляд себе за спину, на Арса — тот стоит так тихо, что парень начинает сомневаться, там ли он до сих пор. Но мужчина стоит на месте, молча наблюдая за происходящим. — Эм… спасибо, — неловко отвечает Шаст, забирая бумажку с номером. — Давай, пиши, я жду, — подмигивает ему девушка и уходит к коллегам. Эта сцена у Антона все мысли из головы выбивает, и, когда Арс снова ведёт его к стеклянной кабине лифта, может только на автомате переставлять ноги. Шаст треплет в руках бумажку, не решаясь на неё взглянуть. Не лучше ли выкинуть её прямо здесь? — Сохрани номер, — советует Арс. Кабина приезжает и с тихим «дзыньк» открывает двери. Сохранить номер девушки, которая говорила, что Арс странный, а потом с гордостью демонстрировала ожог?.. — Долбануться… Ты видел её руку? Антон заходит в кабину вслед за мужчиной, и двери тихо закрываются. — Видел, — отмахивается Попов. — Она, наверняка уже выпила горсть антибиотиков и обезболов. — А зачем вообще?.. — Некоторые верят, что ты перенимаешь часть способностей ранящего тебя Объекта. — Ебать, — выдыхает Антон. — Так она специально. У Шаста в голове это не укладывается. — Скорее всего, да. Это не особо поощряется, но это же… типа внучка самого Чернецова, ей можно. Лифт скользит вверх, а Шаст старается из своей памяти услышанную фамилию достать, правда тщетно. — Кого?.. Антон ждёт, что Арс огрызнётся или упрекнёт его в часах пропущенных лекций, но тот всё также безучастно скользит взглядом по мелькающим мимо этажам. Интересно, как быстро к этому можно привыкнуть? — Чернецов — один из самых известных теоретиков Поведения Объектов. По его учебнику обычно в вузе учатся. Точно. Учебник, который он читал летом. Летом, когда он зарёкся с Арсом не разговаривать. И тем же летом, когда он признался ему в любви. Правда всё это без непосредственного участия Попова. Когда перед ними снова появляется кладовка с вёдрами и коробками, Шаст облегчённо выдыхает. Как бы он такую атмосферу абсолютнейшего развала не срал, нахождение в ней — как обещание чего-то привычного и неизменного. — Так быстро и уходите? — вскидывает на них голову продавщица, когда они выходят из-за шторки. — Сегодня тухло, — неопределённо кидает Арс, но девушка ответ уже не слушает. Она перебирает выложенную на витрине выпечку умирающего вида. Всё-таки не стоит исключать возможность, что Шаст в прошлый раз отравился именно ей. Низкие потолки, потрёпанные постеры фильмов и пластмассовые столики действуют на Антона неожиданно успокаивающе. Он в этом находит необъяснимый парадокс. То, от чего он бы хотел убежать, его почему-то успокаивает. Улица встречает их холодом и ветром. Только минуло четыре часа, а темнота уже приближается неминуемо и стремительно — солнце клонится за горизонт, и всего через час сгорит там, чтобы завтра родится снова. Ранняя темень — самое нелюбимое в проживании зимы. У Шаста каждый раз иррациональное ощущение, что у него день воруют, несмотря на то, что электричество есть, и никто у него по кусочку жизнь не отжирает. Просто погружают эту часть жизни в темноту. Антон останавливается недалеко от входа и тянется к сигарете. Арс напротив него запускает руки в карманы пальто и рассматривает вывеску кафе. Облачко дыма скользит наверх, и Шаст его провожает взглядом. У него внутри — сумятица, которая на фоне зачинающегося заката, бьётся болезненно и глухо. Антон ожидает увидеть в ней злость и раздражение на Арса, но их… там нет. Есть только желание, всё скорее на места расставить, но Попов, очевидно, сейчас в этом ему не поможет. Антон сейчас просто не способен мыслить сложными и неповоротливыми терминами вроде «предательство доверия» или «обман во имя спасения», и фокусируется на Арсе, как на своём напарнике. Да, не договорил что-то, не раскрыл. Но он ведь и сам до конца Арсу во всех фактах на руках не признался, считая их слишком личными: начиная с оставленной записки и заканчивая их с Димой разговорами. Шаст кидает на него короткий взгляд исподлобья — на Арсе маска спокойствия и безразличия. Будто они — просто два коллеги, которые вышли покурить в разгар корпоратива. Вот только сигарета есть только у Антона, а Арс даже разговор не поддерживает, чтобы оправдать своё присутствие рядом с ним. И всё-таки… они здесь. — Давай разъедемся на сегодня, ок? Антон переводит взгляд с облачка дыма на Арса. Тот смотрит затравленно и неуверенно. Такого Арса он от себя отпускать не хочет. Без всяких рациональных объяснений — просто не хочет. — Нет. — А что тогда? — в равной степени раздражённо и устало спрашивает Арс. И тогда Шаст понимает, что это за взгляд. Это взгляд человека, который уже знает, что будет делать дома, чтобы забыться. И этот способ забыться Антон тоже прекрасно знает — он расцветает у Арса на запястьях алыми змейками. — Пиццу будешь? А то у вас там только дурацкий мармелад, — на всякий поясняет Антон, будто оправдывается. Конечно, он немного юлит: какая там пицца, ему бы свои внутренности не вывернуть от волнения. Но сейчас ему почему-то остро кажется, что связаны они с Арсом не одной профессией, общими интересами или юмором, а просто… гавайской пиццей. Арс пожимает плечами, но Шасту однозначное согласие и не надо. Антон тушит сигарету, кидает окурок в мусорный бак и идёт к машине. Попов следует за ним. Холодное осеннее небо перебегают полупрозрачные тучи. Они затягивают небо дымкой, будто тысячи жителей города, вслед за Антоном, решили покурить. Шаст натягивает рукава худи до костяшек, а, оказываясь в машине, сразу принимается растирать их до красноты. — Предпочтения по заведению? — кидает парень Арсу, но тот лишь качает головой. Антон выворачивает с парковки, выезжая на полосу. Тишина со стороны Арса его напрягает, но Шаст старается от неё отвлечься. Он скользит взглядом по привычным городским пейзажам, сохраняя в своей памяти ещё не засыпанный снегом, реагентами и упавшими прохожими город. Впереди — первая их с Арсом зима. Интересно, он зимой такой же проактивный? И как вообще снег влияет на побочные эффекты Адентации? Может поискать на эту тему статьи или… — А что Мыша? — неожиданно спрашивает Арс. — Дома, — Антон удивлён вопросу. — А что? — Ну типа… — делает паузу мужчина. — Ночь, когда в Объекты вселяются души. — Если в неё кто и вселился, то давно уже. У неё тот ещё характер в последнее время. Интересно, как она вела себя с Арсом? У Антона об их совместном периоде — совсем немного воспоминаний. Но ни в одном из них у Мыши не было такого взрывного характера. В смысле, конечно, она однажды сожгла сосиски и пару мелких пакостей он вспомнить может, но… кажется, она никогда не шипела на Арса. Это он такой плохой хозяин или… как это с Объектами работает? Попов беседу не продолжает, он привычно упирается лбом в стекло, рассматривая город. Антон по-дурацки думает о том, что в случае аварии оно разобьётся на миллион крохотных кусочков, но вслух об этом не говорит. Машина ведёт его к «Центральному» парку. В ту пиццерию, где они были только однажды, но воспоминания о посещении которой, у Антона хранятся как священные. Как только автомобиль останавливается на парковке, Антона пронзает осознание — «не то». Но он от этого ощущения отмахивается, прислушиваясь к урчанию желудка, и выныривает из машины на холодный воздух. Внутри кафе ничего не изменилось — чёрно-белые нуарные картины на стенах всё также затмевают простые красные столики и продавленные диванчики. Облезшая и покоцанная мебель стыдливо выполняет свою единственную функцию под круглосуточным надзором этих произведений искусства — шаг вправо, шаг влево, на помойку. Шаст коротко цепляется взглядом за картину с мужчиной на горе из пластмассовых стаканчиков. Он такой же расстроенный и подавленный, как и полгода назад: видимо, всё ещё не придумал способ сделать эти стаканчики менее вредными для экологии. — Что будете с другом? — вежливо спрашивает девушка на кассе, окликая залипшего Антона. Странный макияж Шаста она тактично игнорирует, не выражая удивления. Парень кидает короткий взгляд на Арса, но тот своей заинтересованности в происходящем не показывает. — «Гавайскую», среднюю. Попов стреляет в него коротким взглядом, но ничего не говорит. Когда девушка принимает заказ, Антон не торопится садиться за стол. На него с новой силой накатывает предчувствие, что им надо не тут быть. И Шасту бы от него отмахнуться, потому что, если честно, он уже даже не следователь, чтобы какую-то чуйку иметь, вот только… Это другое. Это то, что он в себе редко видит и ещё реже признаёт. И до появления в его жизни Арса, а потом Мыши, он от этого отмахивался, но… Когда начинаешь круглосуточно жить с Объектом, как-то автоматически учишься его настроение улавливать, и сейчас… Шаст по Арсу тоже угадывает, что тому тут некомфортно. И место это «не то». Как только девушка протягивает коробку с пиццей, он кидает Арсу: — Пойдём отсюда? У Арса взгляд остро-вопросительный, но Шаст его игнорирует. Антон подхватывает пиццу и идёт к выходу. Задержаться здесь хоть на секунду кажется неправильным, кажется ломающим перспективы этого вечера остаться в памяти как спокойного и без всяких драм. Шаст чувствует, что его тянет в другое место, но пока не понимает, куда именно. Арс следует за ним молча и покорно, не выдавая своим эмоций ни вздохом, ни фырканьем. Когда Шаст в машину ныряет, он сам себе констатирует: ему вот такого Арса встряхнуть хочется, чтобы тот возмутился, отбивался, кусался, короче, что угодно делал, только не молчал. Его молчание — будто во рту у него зажат этот дурацкий розовый мячик, как в БДСМ-роликах. Шасту бы дальше разгоняться в своих порнушных фантазиях, но и Арс в портупее на голое тело, не хлёсткий удар плётки по уже раскрасневшейся коже, тонут в беспокойстве, которое к самому горло подступает. Антон поджимает губы и кладёт коробки с пиццей на заднее сидение. Скорее всего там останутся жирные следы, но эту мысль Шаст от себя гонит: у этого «Рено»-старичка дно гниёт и скоро отвалится, что там до пятен на обивке. Как только автомобиль начинает движение, Антон вдруг читает в себе отчётливое желание, которому тут же повинуется. Шаст сворачивает в парк, уезжая с центральной аллеи и минует сломанный шлагбаум. Тихое шуршание веток по корпусу его успокаивает, а маячащий впереди плотный кустарник — как свидетельство того, что дорога верная. Арс вопросов не задаёт. Будь он в весёлом настроении, точно бы пошутил про маньяка и его логово, а сейчас только кидает пару подозрительных взглядов на Антона. — Тут скоро всё снегом засыплет, — поясняет парень, паркуясь. — А я хотел тебе это место показать. Эта фраза вырывается из него так легко, что он сам себе удивляется. Это не — «жаль, что мы не нашли это место в прошлой жизни», которое в прошлый раз в его грудную клетку клыками вонзалось, это простое — «тебе должно понравиться». Антон первый выбирается из машины, вглядываясь в просвет между голых ветвей — тропинка всё ещё на месте. Шаст забирает с заднего сиденья коробку с пиццей и в импульсивном порыве также захватывает плед Мыши. У него и сейчас зябнут пальцы, а с закатом станет только холоднее. Захлопывая дверь машины, Шаст цепляется взглядом за своё отражение в стекле — в некоторых местах грим потрескался и отслаивается. Его лицо теперь как будто всё состоит из маленьких шрамов, обрамляющих настоящий. Чем не Пеннивайз после финальной схватки? Арс стоит около машины, рассматривая ветви, будто ожидает за ними увидеть какое-то чудище из чащи. Но главное чудище прямо перед ним — пытается удержать в руках пиццу и плед. Но мужчина кидает на Шаста короткий вопросительный взгляд, без всякой опаски или отвращения. У Антона в груди комок нервов развязывается, который он сам себе сплёл, увидев себя в слезающем гриме, и он первый идёт по тропинке. Тонкие ветви цепляют худи, чтобы тут же обломаться с тихим хрустом. Впереди маячит кусочек предзакатного неба, и Шаст к нему пробирается. Когда ветви расступаются, перед ними открывается сверкающая в оранжево-розовых лучах гладь озера. Где-то там, на другом берегу, прогуливаются на устроенной набережной гости парка, продают сверкающие шарики и сахарную вату, но на этом берегу — всё это превращается в далёкие миражи. Здесь есть только обступающие их голые ветви, солнечный диск, который вот-вот коснётся воды, и деревянная покосившаяся лавочка, чтобы этот момент прожить. Антон опускается на лавочку, ставя рядом с собой пиццу. Он скидывает с себя кроссовки и подтягивает ступни к себе. Те, конечно, на небольшой скамейке не хотят умещаться, и парень складывает их по-турецки. Арс опускается на противоположный край скамейки, впиваясь взглядом в гладь озера. Шаст тянется за первым куском пиццы, наблюдая за игрой лучей на воде. Сыр мягкий и тёплый, а тянется ровно так, как должен тянутся идеальный сыр. — Странное чувство, — начинает Арс, тоже забирая кусочек. — М-м? — Не знаю, как будто этот момент из какого-то школьного возраста. Первая любовь и вот это всё. — Ну это же неправда, — пожимает плечами Антон, подцепляя с пиццы кусочек ананаса. — Ну в смысле, нет такой романтики, когда ты в школе учишься. — А что правда? — Не знаю… — отвечает Антон, щурясь на солнце. — Типа пельмени на двоих, пока родители на работе, или, если они дома, то бесконечные холодные прогулки. Когда пальцы уже почти отмёрзли, но хочется ещё немного вместе побыть. — И это как короткая передышка от дохуя требований со стороны родителей, со стороны школы и со стороны всего, нахер, света. А в фильмах совсем по-другому показывают, — Арс тепло улыбается и отправляет в рот последний кусочек пиццы, ожидая ответ Шаста. — Пиздят, — отмахивается Антон. Попов усмехается, вытирая руки и засовывая их в карман. Он несколько секунд рассматривает профиль парня, а потом тише спрашивает: — А тебе так не хотелось? Антон плечами ведёт: — Ещё скажи, расти в семье, где все по вечерам ужинают вместе, а по выходным играют в настолки и на природу выезжают. У Антона нет какой-то горечи или надежд по этому поводу. В детстве у него не было претензий к своей жизни: бати нет дома, мама всегда замотанная — ну бывает, ничего страшного. Ты сам себя занимаешь, с друзьями время проводишь, а семья… ну это просто побочный квест, который ты пропускаешь. А сейчас, когда с ретроспективой на всё это смотришь, очерчивая диапазон имеющихся психологических травм, в это погружаться особо… не хочется. У Антона для разговоров — только две могилки на разных кладбищах, и навещает он их даже не каждый год. Квест по семейному времяпровождению как был побочным квестом, так и остался. — У меня тоже такого не было, но… Я всегда считал, что отец меня защищает, — выдыхает Арс. — Я именно ему позвонил, когда ты ко мне в дом залез. Шасту за это проникновение теперь пиздец как стыдно, но он это чувство от себя отодвигает и заставляет себя сконцентрироваться на этой новой информации.Проникновение — его недельный перерыв в слежке за Арсом — записка.
Ещё раз подойдёшь к Арсу — ты труп
— Подожди, так это… он подкинул мне записку в почтовый ящик? Он выпаливает это быстрее, чем успевает себя остановить, и смотрит за реакцией Арса, боясь, что тот снова закроется. Но мужчина только отмахивается: — Думаю, да. Записка точно связана с твоим проникновением и моим звонком. Её слишком быстро подбросили. И значит… — Арс откладывает недоеденный кусок пиццы обратно в коробку. — Значит, отец точно знал, что ты попытаешься ещё раз ко мне приблизиться, и пытался это предотвратить. Абсолютно безуспешно. А насколько его отец вообще в курсе их общей истории? Шасту кажется, почти нереальным то, что Арс мог что-то сам рассказать. И значит… Значит он как-то следил за ними во время совместной работы? И если да, то… насколько много он о них знает? Их прикосновения. Их объятья. Их поцелуй. Антон себя отвлекает от этих мыслей, переключаясь на причину, а не на следствие: — Значит он считает, что я для тебя опасен? — Или опасны детали нашего общего дела, которые ты можешь рассказать, — откидывается Арс на спинку скамейки. — Или может ему в целом не нравится идея проникновения в чужие дома, знаешь. Или... я вообще андроид, которого он придумал, и у меня от тебя волны фонят. — А Адентация каждый год — это типа перепрошивка. Ну тогда всё складывается, — усмехается Антон. Арс его награждает тёплым взглядом, от которого у Антона всё внутри переворачивается. Шаст отводит взгляд, который против воли скользит к манжетам пальто. Парень поджимает губы, думая о том, сколько вокруг было крови, когда Арс себя резал. Нихуя он не андроид, конечно. Хотя будь он, может Арсу было бы даже легче. Вслух всё это Шаст не озвучивает, но Арсений его взгляд ловит и запускает руки в карманы, хотя шрамы и до этого видно не было. Они не только у Арса на коже, но и у Антона на сетчатке глаз. Попов поджимает губы и начинает носком выстукивать на земле неровный ритм. — Я вижу вспышки воспоминаний. Когда мне больно. — Вспышки? — удивлённо повторяет Антон. — Неясные образы, голоса… и мелодия. Одна и та же мелодия. Арсений прокашливается и коротко насвистывает её: несколько нот, скачущих вверх и вниз. Эта ещё не та мелодия, которую Шаст помнит — ноты в ней всё ещё перепутаны, а ритм сбит, но она… звучит намного чище, чем пару недель назад. И Шаст точно знает, о чём эта мелодия. И кому Арс её посвятил в той прошлой жизни. Но эти догадки он не озвучивает, концентрируясь на другом факте: — Подожди, но… если боль возвращает тебе воспоминания, то после удара шокером ты тоже… — Нет, — отрезает Арс. — Это другая боль. Шаст слабо понимает, как боль может быть другой. Боль, в каком бы участке тела она не была, — всегда тягучее и мучительное чувство, концентрирующееся на кончиках нервных окончаний и взрывающееся в районе солнечного сплетения. Она может быть рваной, ноющей, пульсирующей, но в итоге то, что оказывается страшнее всего — неотвратимое ожидание её возвращения. — Не хочешь снять шокер? Под пальто его почти не видно, шокер — как маленький бугорок, который вполне сойдёт за сбившуюся подкладку или забившийся в рукав шарф. Но точно также, как Шаст видит через ткань пальто шрамы, также он видит и эту уродливую коробочку, обжигающую Арса. — Мы же даже не знаем, почему он тебя хуярит, — продолжает Антон на молчание мужчины. — Мне дали его в Хаосе, чтобы «защитить неокрепшую после процедуру психику от аномального излучения» или типа… того. И отец его назначение подтвердил. Я не знаю, зачем бы ему меня обманывать… Также как не понимаю, зачем ему проводить вот эту последнюю процедуру. — А процедуры до этого? Ну ежегодная Адентация, — настаивает Антон. — Ты же знаешь, что он принимал в них участие. — Да, но тогда я не терял память. Кажется. У Антона целый ворох вопросов. Например, он до сих пор не понимает, зачем вообще делать эту процедуру каждый год и… что сам Арс-то по этому поводу думает. Зачем он пришёл в Структуру и собирался ли вербовать Антона. Как он всё это время поддерживал связь с отцом и поддерживал ли. — У меня голова сейчас взорвётся, — устало выдыхает Антон. — Я думал, нам тут два шага до развязки, а в итоге… так. — Добро пожаловать в мою жизнь, — фыркает Арсений. Шаст скользит взглядом по холодной глади озера, которой лучи касаются, чтобы потом утонуть в глубине, и не хочет эти вопросы задавать. Он кутает руки в плед, пытаясь согреть пальцы, а перед глазами у него плёнкой мелькает их совместная история. Встреча на деле с Мышей. Первые совместные дела. Ночное дежурство и фонари. Кладбище Объектов. Признание Арса. Вторая встреча с Мышей. Дом бабушки. Их объятье. Завал. Вечеринка у Кати. Их поцелуй. Потеря памяти. Сокрушительная не только для Антона, но и… для Арсения. «Проблемы с доверием» — обронил Арс прямо перед их первым поцелуем. А теперь эти самые «проблемы» выходят для него на новый уровень. Человек, который с тобой с самого детства и которому ты априори доверяешь… ведёт свою игру. И в этой игре — ты то ли пешка, то ли конь, то ли фигура, давно упавшая с доски. — Мы разберёмся, Арс, — коротким взглядом на фоне сгорающего неба Шаст выцепляет его профиль. — Мы разберёмся, что произошло и… — У меня плохие новости, — поджимает мужчина губы. — Мне кажется, что во время работы в Структуре я почти разобрался. Хер знает, в чём именно, но разобрался, и поэтому отец… вместе с Хаосом или самостоятельно, память мне стёр. Всё как в дурацком кино.Это убьёт нас обоих.
Антон смотрит на поникшего Арса, и его вдруг пронзает совсем другая идея. — А хочешь свалим из города куда-то в тёплую страну, чтобы никогда больше снега не видеть? Будем гулять по узким улочкам, учить язык, и… Шаст себе это представляет настолько реально, что холод вдруг исчезает, а к кончикам пальцев притекает тепло. Он себя с Арсом видит где угодно. Особенно, если это «где удобно» — любое место, кроме этого проклятого города. — Не знал, что ты романтик. — Эй, я вообще-то привёл тебя на озеро закат встречать! — возмущается Антон. Арсений коротко смеётся и голову на бок склоняет. Его взгляд — изучающий и тёплый. Такие взгляды Шаст не прикалывает на пробковую доску. Такие взгляды он навсегда сохраняет в своём сердце. В ускользающих закатных лучах черты лица Арса резкие — с глубокими тенями и яркими бликами на выступающих линиях. Антон ему мягко и коротко улыбается, а в голове у него набатом: «всё у нас получится, просто не может не получится». — Антон, я… Писк. В глазах Арса вспыхивает испуг. Треск. Мужчина сгибается к коленям, задевая коробку с пиццей. Та чуть не падает на землю, и Антон торопится её отодвинуть в сторону. У него на этот раз — ноль сомнений. За ударом приходит мигрень. И хотя бы в этом он помочь Арсу может. Он засовывает ступни в кроссовки и присаживается перед мужчиной на колени. Изо рта Арсения вырываются частые клочки дыхания, а пряди чёлки прилипли ко лбу. Шаст прикладывает ладони к его вискам, и тот сразу же облегчённо выдыхает. — Полегче, да? Мужчина ему в ладони кивает, а потом… пальцы Шаста вдруг обжигает теплом. Арсений свои ладони прижимает к его. Антон и от этого прикосновения робеет, а Попов вдруг кончиками пальцев коротко проходится по его костяшках. Движениями короткими и ласкающими. — Послушай, я, — коротко выдыхает Арс, обжигая дыханием его кисти. — Вспышки внутри меня… Это не последствия Адентации и не моё новое состояние, оно такое… всегда. Эти вспышки… они появляются в полной темноте, зажигаются и тут же сгорают. И как бы долго я за них не цеплялся, они всегда в итоге утягивают обратно, — короткий всхлип вырывается у него из горла. — Туда, где темно, холодно… И никого нет. Это признание резонирует с теми далёкими словами, в которых Шаст сам себя убеждал, когда узнал, что Арс — агент.Арс — просто функция, просто элемент другой системы ценностей, которые с его собственными никогда не совпадут.
И за этой функцией нет человека, только пустота.
Эти слова над ним раньше нависали в тёмные ночи, щекотали его изнутри и душили, садясь сверху, превращаясь в его собственных демонов. И те же самые слова он сейчас слышит от Арса. Демоны снова протягивают к нему свои когтистые лапы, только теперь они прямо на глазах у Шаста сгорают в закатных лучах. Он их словам больше не верит. Шасту никогда не преуспеть в чтении субъективной стороны и поведения людей, также как Арсу. Вот только… самого Арса он читать умеет. И касания, которыми он оглаживает костяшки его пальцев, срывающийся голос и даже закрытые глаза — совсем не о пустоте. И эта «не пустота» настолько яркая, что у Антона сердце заходится. Шаст подаётся вперёд и прижимается своим лбом, ко лбу Арса. Тот от него не отстраняется, и своих ладоней не убирает. В успокоившемся дыхании Арсения, которое оседает у парня на кончиках губ, между ними плетётся новая история. И в этой новой истории Шаст видит перед собой своего Арса, потому что… никогда не было прошлого, текущего или ещё какого-то. Это всегда был человек с сердцем, разбитым на тысячи осколков, который однажды ему доверился. Который однажды выбрал Шаста. И которого Шаст однажды выбрал сам. То, что всегда между ними трещало, отскакивая Искрой и переплетая разряды, никогда не исчезало. И, пусть Антон сейчас не решается сказать то, что бьётся в нём правдой, облачив это в коротких три слова, он делает это по-другому. — Я буду рядом с тобой в этой темноте, ладно? Арс поджимает губы и коротко кивает. Шаст убирает ладони с лица и скользит ими по плечам мужчины, смыкая сзади. Арсений утыкается ему в плечо, и на шее у Антона оседает его тихий всхлип.