Самочувствие обычное, новых побочных эффектов не выявлено
10:31
Арсений копирует сообщение с прошлого месяца без изменений и отправляет. Никаких социальных условностей вроде вопросов о погоде, работе или (ну, это уже в качестве абсолютного бреда) личной жизни. Мужчина постукивает подушечкой пальца по телефону, будто ожидая получить какой-то непривычный ответ. Даже их с отцом праздничные телефонные разговоры — всё сплошь констатация фактов: дом в порядке, на могилу к бабушке не ходил, на работе без особых заслуг. Да и что бы невероятного в его жизни ни произошло, до планки, навсегда застывшей между зарубками «гений отечественной химии Объектов» и «изобретатель самого популярного разбавителя крови», Арсению всё равно не допрыгнуть. Он прыгать и не собирается, даже смотреть в ту сторону не пытается. Телефон коротко вибрирует в руках, и мужчина читает сообщение на шторке. Ок. 09:33 С неизменной точкой. Арсений запахивает пальто, убирая смартфон в карман, и достаёт сигарету. Вроде дорогие, а пахнут отвратительно. Но этот дым заполняет собой темноту его сознания, и за ним почти не видно сущностей — только их расплывчатые тени и просящие стоны, и его такой расклад более чем устраивает. Зажигая сигарету, мужчина топчется на снегу, который тает от давления подошв. Покров теперь не сходит днём, постепенно превращаясь в сугробы на обочинах, но полностью затопить собой тротуар ещё не успел. Хотя вход в кафе с покосившейся вывеской идеально вычищен и в самый суровый снегопад, когда завалено даже крыльцо Мэрии города. Если бы Шаст следил за ним зимой, сразу бы вычислил, что тут вход в Хаос. Мимо Арсения проходит пара Испытуемых, но Арсений им не кивает, только коротко стреляет в них взглядом, — те не выглядят удручёнными или озабоченными, обмениваясь шутками. Среди них текучка такая, что Хаос только и успевает заказывать им гробы и выплачивать компенсации родственникам погибших. Может про это и разговаривают, на что эти деньги их семьи потратят. Дым греет пальцы и обжигает горло, сущности сквозь него так продраться и не могут, и Арсений наслаждается кратковременным затишьем в своей голове. Больше в кафе никто не заходит, и даже двери не скрашивают его мнимое одиночество своим скрипом. Попов точно знает, что есть ещё несколько входов, один — подземный, второй — в торговом центре через несколько кварталов, но сам ими не пользуется. Там всегда толкучка, ворох дурацких вопросов, только чтобы заполнить совместную поездку в лифте и много (ОЧЕНЬ МНОГО) внимательных взглядов, прикованных к нему. Дым рассеивается с последней затяжкой, заставляя сущности удовлетворённо мурчать. Арсений тушит сигарету о пачку и кидает в мусорку на входе. Там этих бычков — уже целая коллекция его имени. Кафе обдаёт его теплотой и духотой. Обычный посетитель не уловит запахи спирта и обеззараживающих растворов, которые карабкаются вверх по шахте лифта и выползают из кладовки, но Арсения от них каждый раз выворачивает. Так же как и от дурацких выцветших постеров. Так же как и от пиццы на прилавке, которую по какой-то неизвестной причине его коллеги боготворят. Когда он молча протискивается мимо прилавка, девушка даже не кидает взгляд в его сторону. Только коротко и недовольно цокает, когда он чуть не наступает ногой на шторку. Он набирает воздух, чтобы на неё цыкнуть, но слышит голоса за входной дверью, и поскорее проходит вперёд. Стеклянная панель бликует в жёлтом свете лампочки, и Арсений щурится от прыгающих зайчиков. По памяти он нажимает кнопку и покусывает губу, загадывая, чтобы его коллеги оказались такими же нерасторопными, как те два сотрудника, у которых весной прошлого года сбежал Объект, а Рапорт о его пропаже они оформили вчера. Если бы в одной из туалетных кабинок не обнаружился лишний вантуз, оказавшийся мимикрирующим Объектом, может вообще бы не составили. Двери лифта открываются с долгожданным «бзыньком», и Арсений юркает внутрь. Несколько раз подряд он жмёт на кнопку закрытия дверей, стараясь ускорить процесс. Сущности мерзко хихикают, наблюдая за его попытками избежать общения с коллегами, но тоже косятся на колышущуюся шторку на входе. Когда лифт начинает движение, мужчина коротко выдыхает и поджимает губы. Ещё хотя бы несколько минут покоя. Швабры и вёдра проползают мимо него вверх, и мужчина погружается в темноту. Темнота его сознания множится на темноту окружающую, но такие вещи давно его не пугают. Он научился в ней видеть также хорошо, как и при свете дня. Блики ударяют по глазам, отскакивая от тысяч стеклянных поверхностей. Мужчина без интереса наблюдает, как мимо него скользят этажи с разными отделами. На первом плане — том, что заметен случайному посетителю — натёртые до идеальной прозрачности пуленепробиваемые стёкла с самыми презентабельными Объектами; ровные стопки документов на рабочих столах и сотрудники в идеально выглаженной оранжево-синей форме. Дальше по коридорам — трескающиеся стеклянные Контейнеры с вопящими Объектами и его коллеги в обблёванных их жизнедеятельностью грязных халатах. Прежде чем остановиться на самом нижнем этаже, лифт пару раз дёргается. Арсений точно знает, что однажды после таких дёрганий кабина упадёт вниз, расскрошившись на тысячи мелких кусочков. Хоть бы он не застал это происшествие, и ему потом не пришлось давать сто пятьдесят тысяч показаний по поводу увиденного. Но в этот раз кабина достигает пола без происшествий. Холл заполнен людьми, и Арсений запахивает пальто плотнее, будто может в нём укрыться. Но его всё равно цепляют чьи-то взгляды, кончики пальцев и кусочки проводов. Он жмётся к стене, утыкаясь глазами в пол и уверенно сворачивает в один из коридоров. Тут же мужчина чуть не натыкается на лаборантку, которая еле успевает отпрыгнуть в сторону. На подносе у неё — чьи-то отрезанные пальцы, которые ещё кровоточат. Его кабинет в самом конце этого бесконечного стеклянного коридора. И Арсению часто кажется, — нихера это не совпадение, что он так далеко. В своих кабинетах на него вскидывает глаза коллеги — он это не видит, чувствует. Мужчина поднимает ворот пальто ещё выше. Интересно, Антон себя со своим шрамом так же чувствует? Сущности за эту тему благодарно цепляются и устраивают дебаты — одни завывают из-под шкафа, другие кидаются с когтями и рыком на книжные полки, срывая с них книги. Арсений на всё это смотрит устало, из-под закрытых век, загадывая, чтобы к нему никто из них не приебался. Дверь его кабинета кажется спасением. Хотя за ней, конечно, намного больше опасности, чем в этом узком, насквозь просматриваемом коридоре. За матовой дверью маячат тени, но Арсений на них внимания не обращает. Он на пару секунд замирает перед слепым глазком камеры, позволяя ей с тихим писком просканировать сетчатку своих глаз. Замок щёлкает и дверь открывается, запуская его внутрь. Мужчина тратит несколько секунд на первичный осмотр — все пять стеклянных клеток целые и без трещин. Напротив первой клетки всё также стоит компьютерное кресло. Арсений отдал его Испытуемому вместо деревянного стула вопреки инструкциям, по поводу чего уже написал десяток объяснительных. — Арсень Сергеич? Из-за спинки стула Испытуемого не видно, но по голосу мужчина его угадывает — рыжий парень со вздёрнутым носом. — Я, — кивает сам себе мужчина и снимает с себя пальто. Случайный посетитель удивился бы, увидев, как пристально Испытуемый таращится на старый «коробочный» телевизор с потухшим экраном. Но Арсений и его сущности этим видом не поражены. Вот когда в холле стационарный телефон сотрудника душил, было впечатляюще. — У меня катетер выскочил, — продолжает парень. — Поправите? Арсений накидывает халат и надевает перчатки — скорее по привычке, чем по необходимости. Времена, когда Испытуемых приводили прямо с улицы прошли, а привычка надевать перчатки осталась. Сейчас все Испытуемые стерильны, их и не берут по-другому на эту неблагодарную, но хорошо оплачиваемую работу. Парень упитан, его волосы здоровые и пушатся и от него даже отдаёт одеколоном. — Вы здесь… сколько? — Арсений проходит к Испытуемому, который не отрывает взгляд от экрана телевизора. Катетер из вены, действительно, выскочил. — Ну вот как новости кончились, час где-то прошёл. Я заебался смотреть их. Не, ну ты прикинь…те, — поправляется парень. — Эти долбоёбы реально решили, что мы им поверим? В то, что они делают что-то, чтобы исправить ситуацию и… Под продолжающиеся разъяснения Испытуемого, Арсений вставляет катетер обратно в вену. Он поднимает взгляд на капельницу — питательный раствор там почти закончился. Значит прошло не меньше двенадцати часов. Мужчина отходит в сторону и читает имя на бейджике парня. — Даня, у вас смена закончилась два часа назад, вас подменят. — Не-не, мы так не договаривались! — мотает головой Испытуемый, пристально следя за экраном. — Тут сейчас ток-шоу начнётся, там такой чел придёт, Вы бы знали… Арсений оставляет парня извергать подробности несуществующих программ в воздух и заполняет рапорт о прошедшем эксперименте. Не первый раз его сменщику похуй на максимальную длительность смены, и теперь мужчина указывает не только фактическую информацию о времени превышения, но и подробно расписывает все возможные последствия такой халатности. Даня заканчивает свой рассказ, а мужчина всё перечисляет пункт за пунктом: • снижение активности головного мозга на 10% в ближайшей перспективе, и до 50% на горизонте от года; • искажение воспринимаемой Испытуемым информации в процессе эксперимента и некорректность данных пост-процедурного опроса; • наложение санкций (вплоть до лишения аккредитации филиала) в случае проведения проверки Столичным отделением Хаоса относительно условий привлечения Испытуемых и… Стук в дверь. Арсений набирает воздух в лёгкие, чтобы рыкнуть, что занят, но дверь уже распахивается. И, как бы он не уверял Антона, что эта девушка — «ценный контакт», когда она появляется на пороге, его внутренности так и просятся наружу. — Это под мою ответственность, — кивает Чернецова на Испытуемого. В кедах девушка ниже его минимум на полметра, а смотрит с такой ухмылкой, будто минимум на две головы выше. Хотя они оба знают, что это неправда. Её дедушка — великий теоретик Поведения Объектов, отец Арсения — гений их химии. Может они бы даже сошлись на фоне общих травм, если бы не… — Под твою ответственность он умрёт в моём кабинете около моего Объекта? — Тебе не похуй? Спишу его и всё. — Что тебе надо? — выплёвывает Арсений. Этот разговор — как катарсис всей последней недели, минувшей с Хэллоуина. Превышением своих полномочий Чернецова всегда занималась очень далеко от него. До него долетали какие-то слухи и отголоски, но по большей части ему было похуй, но теперь… После корпоратива не проходит и дня, чтобы она не тянула к нему свои скользкие когтистые лапы с ожогами. — От какого Объекта у Антона шрам? Неровные края ожога, различный цвет на отдельных участках поражённой кожи, его протяжённость — по этим фактам вывод о происхождении шрама сделал бы даже первокурсник. И, несмотря на то, что в интеллекте девушки, Арсений не сомневается, его эта констатация всё равно бьёт под дых своей неожиданностью. Какого чёрта, он ей сдался? — Я курировал его ровно неделю, мы не вели таких задушевных бесед. Даня, очевидно, дождавшийся своего ток-шоу, вдруг взрывается смехом. — Ты мне врёшь, — цокает Чернецова. — Но я сделаю вид, что не заметила. Если ты дашь мне его номер. Её угрозы — как шипение Мыши на кухне Шаста. Арсений же видит, что нихуя она не собирается нападать, просто хвост распушивает. Но пустые угрозы Чернецовой не умирают отголосками где-то в подсознании, и существа не разрывают их на кусочки. Эти угрозы почему-то текут по стенам его темноты вязкой жижей, пытаясь до него добраться. И добраться до Антона. — Ты ему нахуй не нужна. Он выпаливает совсем не то, что собирался. Даня разражается ещё одним громким смехом, а Чернецова вздёргивает брови. Впрочем, своё удивление она не спешит облачать в слова. Девушка проходит по периметру комнаты, рассматривая склянки и сосуды на полках, и на Арсения даже не смотрит. Её каре отливает тёмно-синим в белом свете ламп. — А ты типа нужён, да? Но Арсений ничего ей не отвечает, чтобы не закопать себя ещё дальше. Хочется — метнуть ей что-нибудь в голову. Желательно — что-нибудь токсичное и радиоактивное. Но вместо этого он до боли вдавливает ногти в свою ладонь и рассматривает потухший экран Объекта, в котором отражается пара внимательно следящих даниных глаз. — Ладно, — коротко замечает девушка и отворачивается. — Я всё поняла, спасибо, — кидает она перед тем, как выскользнуть из кабинета. Арсений очень надеется, что эта оговорка не будет ему стоить чего-то большего, чем её колкая реплика. Данин смех внутри скребётся плохим предчувствием, в которое Арсений, вообще-то, совсем не склонен верить, он от него отмахивается и отбивается, забирая с полки повязку для глаз. В другой день он бы закончил эксперимент более «чистым» образом — провёл бы с Испытуемым длинную беседу, убеждая того отвести взгляд. Но сейчас, назло выходке Чернецовой, во-первых, и во имя здоровья Дани, во-вторых, он отряхивает повязку от пыли, пропуская её между пальцев. Арсений накидывает её на глаза парня быстрым и точным движением. — Чё, блядь? — тут же пытается вырваться он. — Арсений Сергеич, тут телевизор походу сломался. Но мужчина ничего не отвечает, ожидая, пока последние вспышки изображения, транслируемого Объектом, потухнут на изнанке глаз Испытуемого. Сначала парень перестаёт вырываться, а потом аккуратно ощупывает повязку, прочищает горло и тише добавляет: — Я понял, мы закончили. Арсений помогает подняться Испытуемому с кресла, не снимая повязку. Он под руку ведёт его к двери и, только открыв её, убирает ткань с глаз Дани. Тот щурится от яркого света, а его серые глаза — будто два выцветших лоскутка осеннего неба. — Если Чернецова приведёт в следующий раз на эксперимент, напиши мне, — инструктирует мужчина. — Да я её запомнил, что ли? — фыркает Даня, но, споткнувшись о недовольный взгляд, добавляет. — Я вас понял, сфотаю, кто меня привёл и пришлю, — и юркает в коридор. — Опрос не забудь пройти, — кидает ему вслед Арсений и закрывает дверь. Без Дани кабинет затапливает тишина. В ней Арсений видит, как дрожит стекло в Клетках — от излучаемых аномальных волн. Раньше они использовали обычные клетки с уродливо покрашенными чёрными прутьями, а потом вышел указ «О гуманизации обращения с Объектами», и теперь весь Хаос утыкан этими прозрачными боксами. Может это и считается более гуманным и надёжным, но выглядит жутко. И, конечно, облегчает задачу тем Объектам, аномалии которых строятся на зрительном контакте с человеком. Арсений опускается на стул, ещё хранящий тепло Испытуемого, и коротко проходится взглядом по корпусу телевизора. Изображения, которые он транслирует — не кодирование Связью, это установлено точно. Но и не галлюцинации в чистом виде, скорее что-то похожее на гипноз. Мужчина отводит взгляд в сторону на десять секунд и снова возвращает на телевизор. Тот ни одной попытки установить с ним Связь не предпринимает. Но может тем и лучше, Арсений бы всё равно ему не ответил. Мужчина встаёт, не задерживаясь взглядом на других четырёх Объектах. Они тоже в его ведении, и в ведение его сменщика. Этот парень иногда оставляет короткие записки и указания о проведённых экспериментах, но они почти никогда не пересекаются. И их обоих это устраивает. У его сменщика какое-то дурацкое имя, которое Арсений не запомнил, а собственное ему, кажется, даже не называл (хотя оно и так во всём Хаосе отскакивает от стен, перепрыгивая от одного коллеги к другому). Короткий металлический блеск на одной из полок привлекает внимание, и мужчина всматривается в переливы света. Небольшая шестерёнка из огнеупорного металла — всё, что осталось от БУ-3107, безвременно почившего во время празднования Хэллоуина. Арсений составил рапорты сразу на несколько руководящих уровней о недопустимости освобождения его из Клетки на период праздника, но по всем получил лишь отписки. И, конечно, на празднике один из сотрудников-долбоёбов, решил проверить, правда ли, что этот Объект-электродрель может просверлить пуленепробиваемое стекло. Этого он выяснить так и не успел, зато посмертно установил следующее — черепную коробку дробит отменно. Арсений крутит шестерёнку в руках, касаясь её граней. Оставшиеся после ликвидации Объекта элементы ему доставили в обычной картонной коробке на следующий день после Хэллоуина. Удостоверившись в отсутствии остаточного аномального излучения, Арсений коробку описал, опечатал и отправил в Хранилище. Эту шестерёнку он нашёл всего несколько дней назад, но так и не придумал, что с ней делать. Мужчина ещё несколько секунд крутит её в руках, а потом, сам до конца не понимая зачем, закидывает в карман пальто. У него на столе — целая кипа документов, ожидающих проверки, подписи и печати сверху, но внутри — никакого желания здесь оставаться. Раньше работа здесь казалась ему его достижением. Сын известного структурного работника и адепт Хаоса. А теперь, когда выяснилось, что его отец и здесь какого-то чёрта что-то забыл, она стала казаться бунтом против системы в целом и отца в частности в абсолютно пустой комнате. Арсений скидывает халат, стягивает перчатки и так и оставляет их на столе. На сгиб локтя он вешает пальто и выходит из кабинета. В коридоре, в холле и даже внутри кабины лифта его всё также провожают взгляды. От этих взглядов сущности внутри выгибаются и шипят, а у Арсения мурашки бегут по всему позвоночнику. И, даже оказавшись снаружи, мужчина эти взгляды на себе чувствует. Такси не приезжает несколько десятков минут, за которые Арсений успевает выкурить две сигареты. Ему стоило бы выкуривать в день минимум несколько пачек, чтобы существенно сократить продолжительность жизни, но ускориться почему-то не получается. В плохой день в лицо водителю вылетел бы рык одной из сущностей, но сегодня — сущности засматриваются на припорошенные снегом серые многоэтажки и почему-то ищут в них цветные отблески. Арсений ныряет в тепло салона и закрывает глаза. По темноте его сознания ползут еле заметные ручейки света, но в трещины так и не превращаются, тускнея и исчезая. На этом пути мужчина знает каждую яму и выбоину, и за мгновенье до них предчувствует падение, весь сжимаясь. Внутренности сковывает таким холодом, будто это изменение высоты на несколько сантиметров может оставить шрамы, от которых он никогда не исцелится. Когда водитель тормозит около кофейни, Арсений выныривает из машины. Пока он оставляет в приложении чаевые за отсутствие разговора, скромная табличка с дурацким названием так и маячит перед глазами. Арсений перестал ходить в эту кофейню месяц назад, когда понял, что после однодневных встреч, его усталость и раздражение от людей только растёт. И когда понял, что найти того, с кем ему не будет скучно, от кого его не будет мутить или того, кто не будет бесить его даже просто одним своим видом — невозможно. И, конечно, его прекратившиеся сюда походы по-дурацки совпали с появлением в его жизни Антона. Но это совершенно точно ничего не значит. Сущности внутри него этот аргумент принимают к рассмотрению и начинают совещаться о его правдивости. И, пока они пытаются вынести вердикт о значимости того шрамированого парня, мужчина толкает дверь и заходит внутрь. Занято всего несколько столиков, и, пока Арсений идёт к стойке, он уже успевает коротко «прочитать» всех посетителей. Парень за дальним столом. Удлинённая чёлка, светлые пепельные волосы и серёжка в правом ухе. Скорчился над ноутбуком и что-то быстро печатает. Вполне вероятно зарабатывает в два и три раза больше Арсения. Девушка всего в пару метрах от него. Заказала двойной эспрессо и теперь медленно пьёт его из чашки. Копна рыжих волос и телефон с разбитым экраном. Из рюкзака торчит десяток тетрадей — студентка или учительница? Женщина у выхода. Нервно подглядывает в окно. Видимо кого-то ждёт. Но дальше этого факта Арсений прочитать не может, и отводит глаза, утыкаясь в кафельную плитку на полу. У девушки за кассой усталая улыбка и ямочки на щёчках. Арсений с ней никогда не заигрывает, а она никогда не спрашивает, не хочет ли он попробовать какой-нибудь новый кофе по акции. Мужчина скользит взглядом по меню над стойкой. Он в этом кафе провёл часов больше, чем в Хаосе за последние полгода, и, конечно, успел его выучить, но сейчас зачем-то продолжает в него вчитываться. Взгляд неожиданно мечется вверх, на полки с банками кофе. И, не успевая себя остановить, мужчина выпаливает: — А можно мне вон тот кофе? Девушка удивлённо вскидывает брови: — Банку? Арсений кивает. На кофе этикетка с южным оранжевым закатом и несколько слонов на его фоне. Он такой кофе никогда не пил. Или, если точнее, такого не помнит. Эти порывы — вылетающие из него короткими резюмирующими репликами, следствие пробелов в его памяти, это легко вычислить. Иногда они проскакивают почти незамеченными, вызывая лишь несколько вопросительных стонов у существ, а иногда — они у Арсения поперёк горла застревают вопросом: «С чем этот грёбанный факт был связан и почему он так важен»? Девушка подаёт кофе, и Арсений коротко пикает картой. Привычные стены кофейни вдруг начинают давить, сантиметр за сантиметром подбираясь к грудной клетке, и мужчина ретируется из магазина, не попрощавшись. На улице Арсений спешит от этого места оказаться как можно дальше, и как можно быстрее. Оно его вдруг начинает пугать просто своим видом, просто фактом своего существования. Дыхание рвётся и замирает в холодном воздухе лоскутками, а стекло банки холодит и без того подмерзающие руки. Зимнее солнце катится к горизонту, но Арсений не отрывает глаза от земли, чтобы взглянуть на него. Он идёт вперёд, не поднимая взгляд на вывески с улицами и номерами домов. Не останавливается на светофорах и не следит за открытыми люками, полагаясь на удачу. В его случае удача — чтобы конец был быстрым и безболезненным. Чем больше шагов он делает, тем тише стонут его сущности, будто убаюканные этим движением. И чем больше следов вьётся за ним, тем острее он замечает, как изменяется цвет снега под ногами — из оранжевого в красный, а потом вдруг становится серым, поблескивая в свете фонарей. От быстрой ходьбы к кончикам пальцев возвращается чувствительность, а к Арсению — желание ориентироваться в пространстве. Он вдруг застывает на месте и осматривается. Со всех сторон его обступают многоэтажки, а когда мужчина поднимает голову наверх, оттуда на него с интересом смотрят несколько светящихся розовым цветом окон. Мужчина на эти окна смотрит и готовит фундаментальное и отточенное объяснение: «Я сюда пришёл, потому что…», но дальше оно обрывается и исчезает в темноте его сознания, давясь отсутствием рациональных доводов. Он стоит под окнами непозволительно долго. Долго настолько, что кончики пальцев начинают замерзать даже в карманах пальто и даже около зажигалки. Под его веками отчётливо рисуется картина — вот он стучится в квартиру к Шасту и… молча застывает напротив открытой двери. Узнал ли он что-то об отце? Нет. Даже сообщение, хоть чуть-чуть отступающее от привычного сценария ему написать не смог. Есть ли у него другая новая информация? Тоже нет. Выяснил ли он что-то о возможности Антона устанавливать Связь? Ответ отрицательный. Но отзвуки этих ответов только вторят его шуршащих по снегу шагам, когда он идёт ко входу в подъезд. Арсений пинает дверь, как делал это Шаст, и застывает на пороге. Ему на голову вдруг сваливается отколовшийся кусочек штукатурки, который в моменте вдруг заставляет его почувствовать себя до отвратительного жалко. Он не пытается перепрыгнуть планку, которую отец ему с самого детства поставил, но она всегда над ним висит, готовая в любую секунду ему на голову обрушиться, так же, как эта дурацкая штукатурка. Глаза начинает щипать, а на виски давит. Арсений впивается ногтями в ладони, заставляя себя выдохнуть и очистить голову. Он делал это сотни и тысячи раз, устанавливая Связи с Объектами, и сейчас это удаётся сделать привычно и быстро. Он возвращается к последней мысли, пытаясь нащупать её рациональное зерно, но оно как мякотью укутано такими детскими, но от этого не менее болезненными обидами. Неужели, отцу мало было ежегодных Адентаций, и он решил перепрошить его полностью? Чтобы что? Чтобы попытаться начать заново? Хочется — повести лезвием по кисти вверх, наблюдая за тем, как на коже проступают капельки крови. Как это лезвие, проходясь от самого запястья к сгибу локтя, переходит на горло, а потом оказывается в темноте его сознания. И эту темноту рассекает яркими вспышками. И в этих ярких вспышках он неизменно цепляется за образ Антона. И все его сущности к этому образу тоже почему-то лезут, хотя Арсений точно знает, что некоторые его ненавидят. Арсений мотает головой, стараясь вернуться в настоящее. Перед его глазами рябит подъездная лестница, почтовые ящики и обожжённая со всех сторон кнопка лифта, которую он тут же нажимает. Несколько десятков раз. Когда кабина открывает перед ним двери, он пытается сосредоточиться на надписях на стенах. Но буквы перед глазами прыгают и плывут, как будто в нём по меньшей мере бутылка вина, и Арсений ничего с этим поделать не может. Когда он выходит из лифта, на щеке оседает влага, и Арсений в удивлении вскидывает голову вверх. Но с потолка не течёт и не капает, и он решительно не понимает, откуда в таком случае на его щеках вода. Он стирает её тыльной стороной ладони и несколько секунд ждёт, убеждаясь в том, что она не появится снова. Антонова дверь бросает ему вызов. Её покоцанный материал, укоряет его в том, что он пришёл сюда вечером после работы, когда Шаст наверняка занят и совсем его не ждёт. Он мог бы хотя бы написать сообщение и спросить. А вместо этого просто пришёл сюда. С нулём новой информации и с не унимаемым желанием запереться в ванной и исполосовать себе кисти. Арсений пытается заставить себя сделать шаг. Вперёд или назад — не так важно. Пытается заставить себя отмереть и хотя бы сделать вдох поглубже. Но ничего не происходит. Совсем ничего не происходит. И он так и продолжает стоять в метре от своего спасения или от своей неминуемой погибели. Треск. — Слушай, ну что тебе там надо?.. Дверь открывается прямо перед ним с тихим скрипом, выпуская в полумрак подъезда пучок света. Сталкиваясь с ним взглядом, Антон вздрагивает. На нём удлинённая чёрная футболка с полустёршимся принтом и свободные серые штаны. Волосы взлохмачены в беспорядке, и он часто-часто моргает, будто пытаясь понять, не мерещится ли ему. — Арс? Арсений хорошо читает эмоции людей. И очень хорошо читает Антона. И сейчас в его взгляде удивление мешается с нежностью, и тут же перепрыгивает в радость. Но даже после такого подробного разбора, ему под рёбра заточкой втыкается: «почему ты это ко мне чувствуешь». — Давай заходи, ты чего. Парень протягивает руку через порог и цепляет Арсения за рукав пальто. Мужчина делает шаг из полумрака, и тот легко отпускает его, оставаясь за дверью. — Прикинь, — Шаст кивает на Мышу, которая вьётся у его ног. — Она около двери прыгала, я думал, просто бесится. Арсений кидает на неё полу-раздражённый, полу-укоризненный взгляд. Она наверняка ещё и долбилась в его сознание, пытаясь установить Связь, но этого он не заметил. — Она тебя типа из-за Адентриментила чувствует, да? — уточняет Шаст. Все слова, которые Арсений подбирал, выверяя и уточняли цель его визита, сплетая оправдания, вдруг трескаются и рассыпаются, потому что Шаст... ничего такого у него не спрашивает. И мужчине требуется несколько долгих секунд, чтобы найтись с ответом. Но ответ вдруг находится у него в кармане. — Или из-за того, — мужчина вынимает из кармана шестерёнку и коротко демонстрирует её парню: — что я кое-что ей принёс. Арсений кидает детальку на пол: та с тихим звяканьем подпрыгивает и падает на бок. Мыша вопросительно вскидывает корпус, поднимаясь на хвосте, а потом, не дождавшись запрета, опаляет шестерёнку короткой искрой. Место контакта тут же накаляется красным, и Объект заинтересованно трещит. — Бывают игрушки для Объектов? — весело спрашивает Шаст, наблюдая за Мышей. Арсений смотрит на него недоверчиво, не понимая шутит тот или нет. Типа как для детей? Или для питомцев? — Я не слышал, — мотает он головой, снимая обувь. — А это типа?.. — Тебе лучше не знать, — отмахивается мужчина, наблюдая за тем, как Мыша продевает сквозь шестерёнку хвостик и пытается утащить её в сторону кухни. Взгляд Антона коротко мечется к банке кофе в руках Арса, а потом возвращается к глазам. У него в радужках плещется серое грозовое небо над весенним полем. И Арсению в это поле так сильно хочется упасть и больше не подниматься. Но вместо этого мужчина вопросительно кивает: — Кофе? Хотя хозяин здесь, конечно, Антон. Но Шаст этой интервенции не возмущается и не противится, только озорнее улыбаясь. — Естественно, — и проходит к коридору. Арсений спешно оставляет пальто на вешалке и снимает обувь, а в голове у него так и застревает последнее шастово слово. Оно вибрирует у него в груди, когда он ступает носками на мягкий ворс ковра, когда на несколько секунд погружается в полумрак коридора, и даже, когда его укутывает тёплый свет кухни, — оно всё ещё дрожит внутри него. Как между ними всё может быть так… естественно? Мыша шмыгает за кухню прямо за ним, перекатывая рядом с собой шестерёнку, но на него никакого внимания не обращает. — Никто сегодня не напал в Хаосе? — шутит Антон, щёлкая чайник. Что сегодняшняя интервенция Чернецовой, если не нападение? — Я знаю правила обращения с Объектами, на меня никто не нападает. Антон хмыкает, но тут же отворачивается к шкафу с посудой, где свою улыбку прячет. — Что? — фыркает Арсений. — На тебя Мыша пыталась раз десять уже напасть. Мужчина кидает показательно-медленный взгляд на пол, где Объект снова опаляет шестерёнку искрой. — Хотела бы, напала. — А она не хотела? О наличии самостоятельной воли у Объекта судить сложно. То есть, конечно, она у неё есть в каком-то виде. Но на её отношение к окружающим явлениям может значительно влиять её круг общения. Каким бы он узким ни был, и пусть он состоит только из Антона. — Или ты хочешь этого недостаточно, — резюмирует мужчина. А должен хотеть. Хотя бы за то, что Арсений до сих пор помнит каково это — когда под подушечками его пальцев дрожит сонная артерия Шаста. И точно так же ярко он помнит, как на его губах дрожали губы Антона. И то, как эти ощущения внутри него скручивают внутренности и подвешивают на крюк, нихуя его вины за случившееся не снимает. Он причинил Шасту боль. И тот вполне закономерно должен хотеть того же. — Но я... вообще не хочу, — растерянно произносит Антон. Парень ставит между ними кружки, и Арсений в свою сразу же утыкается взглядом. В дрожащих молекулах жидкости, он пытается простроить свои доводы. Мыша бы не пошла с ним на контакт, если бы Шаст хотел причинить ему вред. Она бы не стала пытаться до него достучаться. Но почему Антон этого не хочет? Почему боль, которую он ему причинил, не должна прилететь в него бумерангом при первой же возможности? — Арс, — мужчина вскидывает взгляд, натыкаясь на бликующие радужки Шаста. — Ты иногда та ещё задница, и очень сильно выбешиваешь, но… Я не хочу, чтобы тебе было больно. И не хотел, — добавляет он. Эти слова бьют как обухом. Что значит не хотел? А что он тогда хотел? И что хочет? Но Арсений от себя эти мысли гонит-гонит-гонит, веником заметает их под шкаф, отдаёт сущностям на съедение, только бы не позволить им разжечь в себе что-то хотя бы отдалённо напоминающее надежду. И, этот поток мыслей уничтожить или хотя спрятать, он вдруг выпаливает искреннее: — Я ведь пытался задушить тебя тогда. У него тогда весь вечер дрожали пальцы, а порезы на кисти вышли такие же рваные, как и воспоминания-вспышки при них вспыхивающие. Сущности, что ему посоветовали на Антона наброситься, мерзко хихикали, смотря на происходящее, а после целую ночь радостно завывали. Арсению под эти завывания отчаянно хотелось из окна выпрыгнуть. И, даже зацепись он кончиками пальцев за подоконник, сущности бы наступили ему на фаланги, перемалывая их с тихим хрусть-хрусть-хрусть. Почему он в тот вечер не спрыгнул — ответа у него нет. Арсений вздрагивает от тепла на кисти и вскидывает глаза. Шаст коротко ведёт пальцами по его коже, но тут же их убирает, ловя его взгляд. — Всё нормально. В смысле, — Антон запускает пятерню в волосы, поправляя их. — Тогда меня это пиздец как напугало, но сейчас я понимаю, что ты тогда… был не особо в себе, — Шаст поджимает губы, будто хочет что-то добавить, но не решается. Мужчина кивает. Он мог бы зацепиться за протянутое Антоном оправдание, начать описывать всевозможные побочные эффекты Адентации и вот это всё, вот только... На момент того происшествия после неё прошло уже почти полгода. И за эти полгода Арсений никого убить не пытался. Ну, кроме самого себя, но это не в счёт. Но, несмотря на то, что в эти рассуждения Арсений не пускается, мысли об Адентации так и продолжают крутиться в темноте сознания. Он за них цепляется и делится: — Те процедуры, что я помню… всегда делались на структурном оборудовании. В Столице, у отца. Так что я не понимаю, с чего бы на этот раз тащить меня в Хаос. Шаст мог бы указать ему на ловкий перевод темы. Или хотя бы коротко хмыкнуть. Или закатить глаза. Но вместо этого Антон кивает и принимается постукивать пальцем по столу: — И много ты помнишь этих... процедур? Арсений пытается в себе нащупать точный ответ, но даже вечно не затыкающиеся сущности, сейчас молчат: — Штук десять может, — и тут же уточняет. Конечно, уверенностью его предположении не сквозит, и Шаст в нём это сомнение будто бы читает. — А журнал состояний? Который я у тебя дома смотрел и под кроватью оставил. Он в итоге где, его твой отец выкрал, да? — Он в Столице живёт, Антон. Перед глазами вспыхивает осунувшееся лицо отца, и усталость, в его лицах скользящая, вдруг на Арсения перекидывается. Темнота внутри разверзается над его головой и тянет к нему свои липкие щупальца. Ему бы в этой темноте задохнуться, но Шаст его от неё отдёргивает своим дурацким вопросом. — Ну значит его кто?.. — Да хоть кто. Глаза снова начинают щипать, голова гудит, сущности принимаются скулить, и дать не такой колкий ответ Арсений не может. Но Антон смотрит на него выжидающе и вопросительно, и под этим взглядом, ком в горле мужчины на несколько секунд отступает. — У него помощников больше, чем у меня в голове… — «сущностей» чуть не вырывается у него, но Арсений себя тормозит. — мыслей. Но инициатива его, я уверен. — Слушай, я… — прокашливается Антон: — прошерстил Интернет. Твой отец типа… не совсем обычный, да? Максимально мягкий эпитет. — В общем, я нашёл одну статью про твоего отца и скандал с поставками в детсады игрушек-Объектов, — мнётся парень. — Короче, я эту статью уже видел. Ты этого не помнишь, но... мы тогда были у меня на даче, и там лежала газета с этой статьёй. — И? Этому скандалу больше двадцати лет. Арсений сейчас не вспомнит подробности, потому что тогда его это особо не касалось, а сейчас... А сейчас-то какая до этого разница? — Ты мне тогда рассказывал подробности этого дела, но что это твой отец... не сказал. — И что, мне перед тобой извиниться? — раздражённо фыркает Арсений. Сущности ему поддакивают и согласно завывают, а внутри у него вдруг снова завязывается комок из нервов. Ему на эту территорию вступать смертельно-опасно. Почти также опасно, как позволить себе поверить, что Антон... — Нет, я… — Тогда нахуя мне эта инфа? — с расстановкой выплёвывает мужчина. Но Шаст не раздражается, но и не отступает. Он смотрит на него спокойно и выверенно, будто давая Арсению пару секунд остыть, чтобы тот смог понять, что Антон пытается донести. — Эта инфа нам затем, что ты в своей прошлой жизни мне про своего отца ничего не рассказывал. Ну кроме причастности к Адентриментилу. И сейчас, когда я пытался понять, кто вообще мог оказаться в кабинете в день взрыва и твоей потери памяти, я его вычеркнул. Он для меня вообще был человеком сбоку, понимаешь. Но… почему? — Почему я не стал рассказывать тебе, что он ежегодно делает мне Адентацию? — фыркает Арсений. Шаст мотает головой: — Нет, но... Ты мог бы сказать, что это он перевёл тебя в Структуру. В этом же нет ничего ну… такого. — Потому что это слишком личное? — Нет, Арс, ты рассказывал мне и более… — Антон смущается. — личные вещи. Короче, это всего лишь допущение, но мне кажется, что я как-то связан с твоим переводом и отцом. И поэтому ты обходил эту тему в разговорах. И как-то ещё с Хаосом... Антон выжидающе смотрит на Арсения, но тот ему ничего предложить не может. Если относительно отца и перевода ещё можно попытаться что-то докрутить к Шасту, то при чём здесь вообще может быть Хаос? — Я уже говорил, что в Хаос не вербуют такими средствами, — выдыхает мужчина. С чего бы устраивать такую сложную операцию внедрения агента в Структуру ради какого-то рандомного… Арсений вскидывает глаза на Антона, и тот выжидающе ему кивает. Или не рандомного. Арсений точно знает, что Шаст может чувствовать Связь. И раньше был дохуя успешным следователем. А ещё у Шаста в голове совершенно точно полярно отличный от него мир, до которого ему ещё тянуться и тянуться, чтобы просто коснуться даже самыми кончиками пальцев. — Что я написал в записке перед тем, как мне стёрли память? Антон мнётся, удивлённый такой смене темы: — Чтобы я не пытался вернуть тебе память, типа… это повредит нам обоим. Арсений их общее дело откидывает, как ненужную деталь и цепляется за Антона. Может быть ему стёрли память исключительно из-за связи с Шастом? Но почему теперь Хаос отступился и теперь не пытается Антона вербовать? И зачем он был нужен им изначально? И при чём здесь тогда вообще его отец? — Арс? Акцент, который он сместил на отца, как на центр происходящего, возвращается к Антону. И, хотя в голове у него нихуя не складывается, он знает, в каких документах надо искать ответ. — Что-то не сходится с моим переводом в Структуру, — отвечает он. — Мы уже выяснили, что наше общее дело было какой-то незаконченной хернёй, без понятной ценности. Значит у моего перевода была какая-то другая цель... Надо изучить документы Хаоса по внедрению. Антон кивает: — Не знаю, есть ли похожий процесс в Структуре, но... тогда я со своей стороны попробую выяснить. Между ними повисает молчание, в котором Арсений греет кончики пальцев о кружку. Мыша на полу продолжает перекатывать шестерёнку, и они оба за ней следят. — Слушай, у меня в холодильнике мышь… — осторожно начинает Шаст, но кидает короткий взгляд на вскинувшийся Объект и спотыкается. — Пусто там короче. Давай закажем что-то, а? «Нет. Нет. Нет» — однозначно звучит в темноте из-под шкафа, между книг на полках и из-под ковра. Может кто-то из сущностей и выражает согласие или хотя бы неуверенность, но за отрицанием, Арсений этого не слышит. И, тем не менее, сам он выдыхает: — Давай, — и удивлённо застывает с ним на губах. Сущности его ответу удивлены не меньше — часть сразу же принимается вопить, другая сгребётся по непроницаемой плёнке темноты когтями. — Класс, ща выберем, — расплывается в улыбке Антон и лезет в смартфон. — Я там какую-то акцию видел. Шаст ведёт подушечкой пальца по экрану телефона, высунув кончик языка. Иногда он хмыкает или задумчиво перебирает прядки волос. Он мог спокойно служить в Структуре, улучшая с каждым годом свои показатели, а теперь у него неясные перспективы и шрам через всё лицо. И ничего бы этого не было, если бы он однажды не встретился с Арсением. Этот очевидный вывод, к которому ему стоило прийти ещё несколько недель назад, вдруг поднимает внутри волну решимости. Мужчина тянется к своему смартфону и, игнорируя насмешки сущностей, печатает короткое:Нам надо поговорить
18:40
И нажимает кнопку «отправить».