Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети
Арсений смотрит как время не-разговора перекатывается из секунды в секунду, а потом не-связь обрывается. Знание о том, что его отца так просто можно напугать этими тремя словами — и горькое, и сладкое одновременно. Сколько сочетаний он в своё время перепробовал, и ни одно такого эффекта не давало. А тут — всего лишь волеизъявление связаться, даже не настойчивое требование, а констатация: «надо поговорить» — не через час, не через день и даже не через неделю — просто сверкающий крючок, ни на что человеку вне контекста не намекающий. А это сухое «временно недоступен» выдаёт причастность его отца очевиднее, чем любой самый хлёсткий удар или самый громкий крик. И это «недоступен» возводится перед ним непроницаемой стеной, её трогаешь — ещё тёплая, как от прикосновения ладоней, а стоит увидеть её в свете вспышки хоть на секунду — там только отпечатки сажи в форме ладоней. Эти отпечатки — единственное свидетельство, что он не всегда был тут один. Экран смартфона потухает, и Арсений откладывает его на кучу бумаг с краю стола. Стопка листов всё копится и копится, устремляясь верхушкой вверх и вправо и грозя обрушиться всей своей массой на пол. Но мужчина точно знает, чем его нерасторопность чревата не только с точки зрения физических законов, но и с точки зрения внутреннего устава Хаоса — ещё один выговор. Если не ещё одно понижение в должности. Но все эти убеждения, которыми Арсений сам себя пугает, никак его не мотивируют эту стопку начать разбирать. Он только возвращается к методичке о Внедрении, которая с его текущими обязанностями ровным счётом никак не связана. …В исключительных случаях, регламентированных внутренними актами Хаоса, может быть проведено Внедрение в организации, осуществляющие потенциально-оппозиционную деятельность политике Хаоса. В случае, если необходимость Внедрения будет доказана Советом, одобрена всеми тремя проверяющими уровнями и будет доказано, что ценность данной процедуры в два и более раза превышает опасность, может быть начат процесс Внедрения… Арсений в этих формулировках задыхается и тонет. От точки до точки он спотыкается о пару десяток запятых и сложносочинённых конструкций, которые нужны исключительно для увеличения объёма. Он и сам так писать умеет, и в этом искусстве превзойдёт любого другого своего коллегу. Вот только ни его этот навык, ни исключительная чувствительность к Объектам, никак не спасли его от последствий полной Адентации. И теперь его рассеянность, эпизодическая ненависть к Объектам и мигрени лишили его всех этих навыков и позорно понизили на несколько должностей сразу. Арсений свою текущую должность даже запоминать не стал, только по реакции руководства понял, что он теперь — работник средней паршивости — слишком квалифицирован, чтобы убирать утки за Испытуемыми, и исключительно агрессивен, чтобы выполнять те точные манипуляции с Объектами, которые когда-то сделали его широко известным в узких кругах. Всё, что осталось от его былой известности — только почётное звание, которoе всё ещё красуется в его личном деле и вера Шаста в то, что он всё такой же классный спец. Хотя он давно не. …Перед Внедрением с линейным руководителем определяются цели и задачи операции, а также составляется её примерный план. План может быть изменён прямо в процессе внедрения с обязательным уведомлением руководителя и занесением посредством рапорта причин его изменения… План. Мужчина спотыкается об это слово так же, как и о сложные обороты в тексте до этого. Он уже перерыл весь свой кабинет в поисках этого «плана», но, конечно, если он тут и был, то давно уже перетащен в Архив, где… Стук в дверь заставляет поднять голову. Арсений захлопывает методичку по Внедрению и закрывает её бумагами. Она общедоступна, и в ней нет ничего криминального, но пусть уж лучше… — Привет. Чернецова заходит быстро, по сторонам не оглядываясь. Смертельная неосмотрительность, ведь Арсений вполне серьёзно рассматривал вариант соорудить на входе капкан после её прошлого визита. — Я занят, — вместо социально-приемлемого дружелюбного приветствия. — А по тебе и не скажешь, — девушка опускается в компьютерное кресло напротив телевизора, откидывая назад голову. Её чёрно-синие прядки ниспадают на глаза, но даже через них, Арсений видит, скачущие в радужках огоньки. — Что ты хочешь за номер Антона? Арсений уже триста раз проклял себя за то, что оставил тогда Шаста одного. Ему стоило думать хотя бы на один шаг вперёд. Конечно, Чернецова, как известная любительница самоповреждений от Объектов, им заинтересуется. Конечно, ей захочется хотя бы познакомиться поближе. Конечно… — Хочешь сделаю так, чтобы тебе вернули прежнюю должность? Арсений удивлённо вскидывает брови, а девушка на него даже не смотрит. — Неплохая сделка, да? Ты мне несколько цифр, а я тебе привилегии, которых ты по какой-то случайности лишился. Ого. Неужели она и правда может? — Ты реально всё это выстроила просто на имени своего деда? — выдыхает Арсений. Хотя сам-то он чем лучше? Если за свою безвременно почившую карьеру он ещё может хвататься, как за лестницу, которую он сам выстроил (и с которой сам же ёбнулся), то вот с Внедрением ему отец точно помог. Его отец, который всю жизнь служил в Структуре, и никогда, сука, с Хаосом связан не был. — А тебе реально не похуй? — фыркает девушка. Арсений выдыхает: — Съеби, а? — выдыхает Арсений, особо надежды на это не питая. — Давай просто… поразмышляем, — предлагает она и делает оборот на стуле. — Предположим, я просто… ебанутая, да? — она запрокидывает голову. — Верю во всякие теории о наделении свойствами Объектов через ожоги и вот это всё. Так и в чём тогда проблема? Антон просто послушает и бросит трубку. А тебе вернётся должность. В чём тут опасность? «В чём тут опасность?» — спрашивает он себя, сидя на полу ванной, когда вокруг бегут кровавые ручейки. «В чём тут опасность?» — когда окно открыто, а желание заткнуть сущности сильнее любого другого. «В чём тут опасность?» — когда у Антона взгляд — нежно-разъёбывающий, и он держит его в своих объятьях. На все эти размышления сущности только потягиваются, и от него отворачиваются. Только одна на него смотрит цепким взглядом, но тоже ничего не говорит, придавленная бетонными блоками. — В том, что ты собираешься сделать его Испытуемым, — выдыхает Арсений. — Собираешься наговорить ему какую угодно чушь, лишь бы он согласился сесть даже не в такое же кресло, а на дурацкую разваливающую табуретку. И всё, чтобы просто потешить своё эго. Чернецова хмыкает. Потом ещё раз. И ещё раз. — Ебать я у тебя злодей, конечно, — она заливается коротким смехом и встаёт, потягиваясь. — Мы с тобой вроде в одной организации работаем. И у нас принуждение в любом виде запрещено. Или ты иногда… превышаешь? Последнее слово тонет в глубоком баритоне, и девушка закусывает губу, смотря на него. Если бы Арсений её не знал, подумал бы, что желание, которое в её глазах читается, сексуального характера и направлено на него или на Антона. Но это желание совсем другого характера, — оно о возможности почувствовать в своих руках власть над живым существом. Пусть даже его исполнение будет связано с рядом трудностей и тратой одного из административных ресурсов, чтобы вернуть Арсению должность. Это желание у него самого лежит не так глубоко. В конце концов, зачем бы ему вообще работать с Объектами, подвергая свою жизнь опасности, если не чтобы хотя бы кратковременно почувствовать власть в своих руках? Арсений точно знает, что эта власть легко берёт верх над любыми твоими, даже выбитыми в камне, моральными принципами. Когда в Хаосе гасят верхний свет, а время клонится к полуночи, с разных этажей слышны полустоны-полувсхлипы людей, которые контроль над собой потеряли. Арсений хотел бы эти звуки из памяти стереть, но вместо этого потерял терабайт нужной информации. А ещё он хотел бы не знать, что у Хаоса есть официальный порно-домен, куда сливаются видео, которые в таких коридорах снимаются. Но он знает. — Тебе серьёзно не хватает Испытуемых? Слышал, у тебя даже ещё не все умерли. — Хорошо, — кивает она и поднимается со стула. — Давай так. Мы вербуем Антона в Испытуемые, и результаты, которые он показывает, приписываем нам вместе. Как будто она тоже недавно перечитывала методичку по Вербовке и Внедрению, и серьёзно настроена подискутировать по целям и задачам. И Арсению бы запустить в неё чем-то разъедающим или выбрасывающим в параллельную Вселенную. Сказать, что её предложение хуйня полная, и он в такие игры не играет, вот только… Сейчас в этой игре на кону Антон. Антон, у которого в радужках плетутся серо-зелёные разряды, и в уголках глаз оседают лучиками. Антон, у которого волосы теперь вечно взлохмачены в беспорядке. И Антон, у которого через всё лицо шрам, появившийся там по арсовой заслуге. — Мне надо подумать. Потому что Арсений больше не хочет жечь мосты, резать канаты и отчаливать в открытый океан в одиночестве. Потому что его резкий ответ, не напугавший Чернецову в прошлый раз, и заставивший её сделать ещё одну попытку договориться, теперь может всё испортить. Если у неё есть возможность вернуть Арсу должность, значит, есть возможность и пробить Антона по Базе, обнаружив его упоминания в Структуре. А это дополнительные сложности. Много дополнительных сложностей. И Арсений идёт на попятный, принимая компромисс. — Серьёзно? — недоверчиво фыркает девушка. — Это было как-то… просто. Она смеряет Арсения недоверчивым взглядом, но тот ей в глаза не смотрит — шарит по стопке бумаг, наверху которой — дело Объекта класса «условно безопасен». — Мне нужно время, чтобы обдумать план, — кивает Арсений. А ещё, чтобы понять реальную степень угрозы Чернецовой, возможность её связи с отцом или даже, ну а вдруг, Структурой. У Арсения голова новыми фактами как соломой набивается, ему бы чиркнуть зажигалкой и её поджечь, но вместо этого он её прессует, чтобы новые факты влезли. Он предлагает сущностям их разорвать на кусочки, и каждой в свой угол утащить. Вот только сущностям дела нет до его фактов и выяснений, у них у каждой — свой закуток, из которого высовываться они не собираются. Особенно, если Арсений им какую-то весьма сомнительную затею предлагает. Дверь хлопает, и мужчина мечется взглядом по кабинету. От Чернецовой в кабинете остаётся только лёгкий запах шалфея. Арсений машет головой, будто может аромат этим движением развеять. Телефон на столе вибрирует, и мужчина косит взгляд. Любая СМСка от сотового оператора сейчас рискует стать тем рупором, который заставит его телефон в стену швырнуть. Подбор, найм, рекрут? 14:53 Арсений смотрит на сообщение Антона пару секунд, отчаянно пытаясь придумать объяснение, каким образом тот мог их разговор с Чернецовой подслушать.Вербовка?
14:54
Ограничивается безопасным сообщением мужчина и ждёт ответа. Ты серьёзно? Если бы оно называлось в Структуре так же, как у вас, я бы тебе не писал 14:54 Арсений выдыхает с облегчением. Ну да, конечно. У них же совместное расследование. Которое их всё время закидывает на какие-то склады, архивы и тесные помещения. Очень увлекательный шпионский сериал с низкими бюджетами. Какой в этой вербовке был смысл, если она закончилось стиранием его памяти и тем, что от Шаста отстали? Какая цель-то у неё была? Закрутить самый ебанутый сюжетный поворот в его жизни? Арсений впивается взглядом в стекло с Объектами, но те в своих тюрьмах на него не реагируют. Мысли его всё ещё крутятся вокруг Архива, в котором он даже не подумал поискать планы операций, в которых он участвовал. Хотя Шаст ведь даже упомянул Вербовку, а от неё до Внедрения — рукой подать. «Ты с ними типа… того», — Арсений эту интонацию с собой таскает как балласт. Кнопка воспроизведения заела и тонет в проигрывателе в самые неожиданные моменты. Конечно, он «того». Много с кем и в каких позах. И, конечно, Шасту он этого не сказал, потому что из заевшего отрывка их разговора, Арсений может сделать два равновероятных и прямо противоположных вывода. Вывод 1. Он с Антоном не спал, и тот вопрос был просто праздным любопытством. Вывод 2. Он с Шастом спал, и Антон пытается выяснить, было ли это в рамках вербовки или… Дальше этого «или» Арсений даже заходить боится. Пусть Антон говорит, что всё между ними в прошлом, само это «всё» он не раскрывает. А кусочки арсовых воспоминаний вспыхивают недостаточно ярко, чтобы ему этот ответ предоставить. И, может, вспыхивай они ярче, он бы уже умер от разрядов тока на Шокере. Арсений подскакивает с места, ощупывая прибор на руке сквозь тонкую водолазку. Тот вдруг ощущается совсем чужеродно, будто он не ходит с ним последние полгода. Он меряет кабинет шагами, а тот вдруг оказывается в два раз меньше, чем обычно. Мужчина раздражённо подхватывает пальто с крючка и выходит в коридор. Мысли цепляются одна за другую, и не дают ему на одной теме задержаться.Антон — Внедрение — Структура.
Он — всего лишь механизм неповоротливого и отвратительно смердящего тела бюрократической машины. Даже здесь — в огромном стеклянном здании в нескольких десятках метров под землёй, в бликующих и отражающихся лучах тысячи лампочек — он всего лишь служащий с кучей бумаг. Декорации меняются, а суть нет. И эти мысли иррационально уверяют его в том, что и в Структуре и Вербовка, и Внедрение называются также. Просто эти документы спрятаны чуть глубже и чуть лучше, чем у них. Свежий воздух голову не отрезвляет. Более того — подводит его к шагу, сумасшедшему и рациональному в равной степени. Арсений вызывает такси, продолжая убеждать себя в том, что этот шаг просто необходим. Его отец настоял на его переводе в Структуру. И его настойчивость точно отразилась на человеке, который большую часть его службы там курировал. Уже в машине несколько сущностей подсказывают ему, что вероятно пункт его назначения — форменное самоубийство. Даже окажиcь сейчас перед ним грузовик с брёвнами, вероятность погибнуть была бы меньше. С другой стороны. Арсений коротко оглаживает карман пальто, очерчивая табельное. Раньше он бы надел как полагается кобуру, спрятав её под верхней одеждой, но теперь огнестрельного ранения он не боится. В конце концов, оно чем-то похоже на царапину. А от них к нему возвращаются воспоминания. Арсений хлопает дверью громче, чем нужно, но за этим звуком возмущений водителя не слышно. Снег хрустит под ногами, но пока не грозит залезть в обувь и обжечь щиколотки. Белое покрывало уже цепляется за ветки деревьев, но ложится на них клочьями. Около Структуры толпится несколько коллег, и Арсений вздёргивает ворот пальто, будто за ним может укрыться. То, что знакомых лиц он не видит, значит лишь то, что их могли стереть из его памяти так же как Антона. Структура встречает его духотой и теснотой. Низкие потолки на контрасте с пространством Хаоса его коротко клюют в мозжечок, но Арсений от этого удара отмахивается. Он цепляет охранника коротким взглядом, но тот даже голову из-за газеты не поднимает. Огоньки на турникетах утыкаются в него своим слепым серым глазком, и Арсений смело толкает преграждающий путь поручень. Охранник на него внимания так и не обращает. Кажется, в прошлый раз они могли пробраться в Архив даже днём, попросив ключ под любым невероятным предлогом. Коридоры Структуры смыкаются над ним сводами пещеры, и Арсений чуть не давится, когда воздух из его лёгких вышибает. Он помнит, что кабинет был в коридоре справа, но понятия не имеет насколько далеко. Мужчина позволяет мышцам самим вести его, и шагает, пока шагается. В коридоре пусто, а все двери наглухо закрыты. Может и нет за ними никого, может и его самого на самом деле тут нет? Он утыкается взглядом в табличку и несколько секунд борется с дурацким желанием постучать.«Утяшева Ляйсан
Руководитель отдела обнаружения и фиксации объектов»
Он смыкает пальцы на рукоятке пистолета и достаёт, перезаряжая его. Этот звук по коридору прыгает и усиливается, и Арсений чертыхается, что не догадался сделать это раньше. Ногой он поддевает дверь, и та распахивается. Ляйсан оказывается у него на мушке. Её растрёпанный пучок точно такой же, как он помнит, и только синяки под глазами чуть больше — теперь точно такие же, как его собственные. Он закрывает за собой дверь, поддевая ступнёй, и коротко кабинет осматривает. Внутри никого, кроме женщины. — Дёрнешься, выстрелю, — предупреждает он, будто его намерения не очевидны. — Представляешь, сколько документов испоганишь кровью? — фыркает она. — Сесть-то могу? — У тебя под столом кнопка вызова охранника. — Если я вызову охранника, ты сначала ранишь меня, потом убьёшь его. Хотя... не факт, конечно, что он вообще придёт. — А тебе вообще похуй на безопасность? Сюда любой идиот может пройти. — Может любой, а пришёл только ты, — отмахивается женщина и опускается в кресло. Она Арсения не боится. Для убедительности он тыкает в неё дулом, но она поднимает руки: — Ты давай не нервничай, у тебя уже эти симптомы пройти должны, — фыркает она. То, как с ходу она говорит о его состоянии, провоцирует и его не топтаться на месте. — Какую роль ты играла в моей Адентации? — Нулевую, — закатывает глаза женщина. — Как думаешь, я бы стала стирать память человеку, на которого можно повесить все висяки последнего года? Арсению логичность этого вывода не нравится, он ей практически давится. Подсознательно он ожидал отпираний, саркастичных замечаний, да вообще что угодно, кроме… вот такого честного ответа. — Ты знала, что я работаю в Хаосе? Полу-вопрос, полу-констатация. Арсений и сам до конца не знает круг лиц, которые об этом факте в курсе. — Так же как знала, что ты никогда не работал ни в каких подразделениях Структуры, когда принимала тебя на службу. — Тогда почему приняла? — Зайчик, а с чего бы мне это тебе рассказывать? — устало выдыхает она. Но Арсений видит, что упрямство это — почти заигрывания. Вот так — под дулом пистолета, но с искоркой в глазах. И он на эти заигрывания отвечает так, как полагается — строго следуя своей роли вероломного нарушителя спокойствия Структуры. — С того, что моё желание тебе голову прострелить с каждой секундой растёт. — Такой ты, конечно, — улыбается она и фыркает. Арсений в закусанной ею губе очевидно читает флирт. — Почему приняла меня на службу? — упрямо повторяет он. — Потому что это была взаимовыгодная сделка. — Отец? Короткое слово отскакивает в маленьком кабинете от стен и путается у Ляси в волосах. Оно там застревает неизбежно и гармонично, поэтому ответ Арсений читает и без вербального подтверждения от женщины. — Ой, а он не рассказал? Как неловко, думала, у вас образцово-показательные отношения. Арсению бы в неё разрядить весь магазин, но он здесь за тем, чтобы расследование продвинуть, а не чтобы выпустить пар взрывом кровавых брызг по стенам. — Я вербовал кого-то? — Правильный вопрос, — кивает она. — Мы обговаривали при приёме возможность вербовки. Без конкретных лиц, конечно, да и… Знаешь, мне на твои цели было похуй, вот честно, — хмыкает женщина. — Ну вербуешь и вербуешь, у нас в отделе минус один, плюс один, всё равно никто особо не работает. Ну кроме, блядь, человека, на которого ты в итоге глаз положил. Она царапает его коротким рассерженным взглядом, но дальше не продолжает. — И когда ты поняла про Антона-то? — Да нихуя я не поняла, — рассерженно фыркает женщина. — Поняла бы, сразу Шаста выдернула из вашего, блядь, товарищества. Господи, как же это… — Ляйсан тянется к блистеру с таблетками и выдавливает одну себе в ладонь. Арсений следит за тем, как она закидывает её в рот и глотает, не запивая водой. — Хуёво это, вот что, — отвечает она на вопрос, который Арсений не задавал. — Я ебу, какие у тебя дела с Хаосом, с отцом, да хоть с господом богом, но только твоя полезность от количества раскрытых дел быстро ушла в охуеть какой минус. Утяшева постукивает ногой по полу и раздражённо вздыхает. — Ты про взрывы и всякое… такое? — уточняет мужчина. — «Такое», — передразнивает она. — Проходную взорвали, Объекты из парка спиздили, Шаст чуть под завалами не умер, — Утяшева стреляет в него пронзительным взглядом. И в этом взгляде очень отчётливо читается «из-за тебя». Но Арсений и сам это знает. — Так что, когда ты память потерял… Я, блядь, первый раз за несколько месяцев с облегчением вздохнула, понятно? И контакты с твоим отцом оборвала, который мне тебя, сука, так удачно предложил. Предложил — как товар на полке, как запатентованный способ раскрытия дел или как его новая химическая технология. В этом «предложил» Арсений почерк своего отца угадывает безошибочно. Дуло так и смотрит на Ляйсан, и он от неё взгляда тоже не отрывает. — Почему ты мне всё это рассказываешь? Очевидная правдивость её слов очень плохо сочетается с отсутствием мотивации всё это ему так просто рассказывать. Ну кроме дула пистолета. Но его она не боится, как Арсений уже выяснил. Сердце заходится нехорошим предчувствием, а по спине бегут мурашки. Вот только Ляйсан всё так же сидит на своём месте, а в глазах у неё вдруг читается короткий проблеск сожаления: — Шаст как? — Ты серьёзно? Арсений от такого вопроса даже чуть дергает дулом. — Нет, шутки шучу, — огрызается женщина. Она смотрит на него внимательно и с ожиданием. Без саркастичных интонаций, которыми плевалась до этого или обвиняющих взглядов. И такой взгляд заслуживает хотя бы нейтрального ответа. — Про тебя не вспоминает. Утяшева хмыкает и кивает, таким жестом доброй воли удовлетворённая. Арсений зрительный контакт не разрывает, но пистолет на предохранитель ставит. Ещё несколько секунд он ждёт, а потом опускает дуло. Ляйсан поднимается из-за стола, но с места не двигается. Арсений ей осторожно кивает, сам не зная зачем, а та только хмыкает. Между ними рисуется дурацкий хрупкий мир, который от любого дуновения ветра грозит сложиться. И этот мир Арсению не нравится точно также, как необъявленная война между ними. Арсений сдаёт позиции, поворачиваясь к ней спиной. Арсений клюёт на её вопрос о Шасте, как на крючок. И её спокойный смирный кивок его завораживает. Мужчина берётся за ручку двери одновременно с отзвуками двух тихих шагов. Но, когда его рука дёргается к табельному, шею уже холодит прикосновением лезвия. Арсений чувствует его давление, и как болезненно начинает жечь кожу. Как по-дурацки он попался. Абсолютно по-дурацки и дилетантски. Дыхание Утяшевой оцарапывает кожу так же явно, как лезвие. Арсений по площади давления пытается понять, что именно это за лезвие, но все ресурсы его организма сосредоточены на том, чтобы найти путь к отступлению. Ляйсан лезвие в него не вдавливает, но зажим не ослабляет. Ждёт, будто примеряясь, как резануть так, чтобы разбрызгать меньше крови. — Сделай доброе дело, отъебись от Шаста, — шипит она. — Ты и так сломал ему жизнь. Давление на шее пропадает, и женщина хватает его за воротник пальто. Арсений пытается вывернуться, но другой рукой Ляйсан открывает дверь и выпинывает его туда. На пороге она окидывает его прощальным взглядом и дверь захлопывает. Сука. Арсений касается шеи подушечками пальцев. Те тонут в вязкой и тёплой жидкости — не так много, чтобы угрожать его здоровью, но и не так мало, чтобы царапина сразу затянулась. Он зажимает горло ладонью и, кинув рассерженный взгляд на дверь Ляйсан, ретируется из коридора. Охранник не опускает газету, не обращая на него ровным счётом никакого внимания. А когда они с отцом выходили из Структуры, а в кабинете оставался Антон без сознания, он так же их игнорировал? Отличие было только в том, что в честь проверки охранник надел форму Структуры, да? Арсений знает, что такая степень похуима, возведённая в максимум, — это стиль жизни. Но от этого на первый взгляд безобидного стиля жизни, его собственная жизнь несётся на бешеной скорости вниз по склону к оживлённой трассе. Хочется газету вниз одним коротким рывком опустить, закапав её кровью. Но он уже итак достаточно рисковал. И так чуть не рискнул так глупо умереть. Эта мысль ударяет в голову неожиданно ясно на свежем воздухе. Он вообще не должен был выйти отсюда живым. То, что Ляся дала ему уйти — невероятное совпадение её хорошего настроения, неожиданного порыва заботы о Шастуне и какой-то невъебической удачи, будто он хлебнул то зелье из Гарри Поттера… Как оно там называлось? Все служащие на выходе его игнорируют: смеются, перекидываясь шутками и обсуждая обычные детали работы, кроме… одного. Дима смотрит на него всего несколько секунд — за которые сканирует его ладонь, которую он прижимает к шее, его вороватый взгляд и, как Арсению кажется, даже силуэт пистолета в его кармане. Бег — самый очевиднейший способ привлечь больше внимания. Но Арсений всё равно в него пускается. Он о Позе успел забыть, как о призраке. Как о призраке, прочно напрочно связанном с его отцом и его дурацкой химией. И теперь его появление подстёгивает его ретироваться так быстро, как он только может, одновременно зажимая рану. Через зачинающиеся на обочинах сугробы и заледеневшие тротуары, петляя через дворы, он пытается от Структуры убраться как можно скорее. Будто Ляся, Дима и сама смерть прямо сейчас за ним гонятся. Его реальность конца никогда не пугала. Но теперь, когда у него на шее вполне осязаемая возможность с этой дурацкой жизнью покончить, он вдруг её до усрачки пугается. Как будто до этого с таким предвкушением и радостью не ждал. Арсений в голове составляет отточенный и верный план действий: промыть рану, обработать, забинтовать. Путаясь и спотыкаясь о собственные ноги, он про себя проговаривает, где у него дома аптечка и какая вероятность того, что «Скорая» всё-таки понадобится. И за всеми этими планами он сам не замечает, как идёт в направлении абсолютно противоположном его квартире. И абсолютно точно ведущим в место, в которое ему нужно после такого поступка соваться в последнюю очередь. Вот только... Пусть в своей квартире он точно знает распорядок действий, чтобы последствия для здоровья предотвратить, там всегда будет шанс опустить руки и ничего из этого не делать. Там всегда голоса сущностей могут оказаться громче его собственного голоса, кричащего о желании жить. И там всегда лезвие бритвы может лежать в руке удобнее, чем флакон хлоргексидина. Подъездная дверь поддаётся одним пинком. По зелёным стенам подъезда кривым росчерком бегут строчки, шепчущие о том, что ему отсюда лучше убраться. Эти строки сущности читают с особым наслаждением: упиваясь интонациями и протягивая шипящие. На кнопку лифта Арсений жмёт по меньшей мере полсотни раз. И, даже когда двери открываются, с трудом может себя заставить палец с неё убрать. Надписи продолжают виться и в кабине лифта — они закручиваются вокруг него водоворотом, который смыкается всё теснее и теснее. Воздуха в лёгких почти не остаётся, и Арсений даже скидывает пальто, надеясь, что теснота в груди ослабнет. Но она только с благодарностью впивается в его рёбра, сдавливая их ещё сильнее. Лампочка на площадке не горит, и свет кабины разрезает темноту лучом. Арсений делает шаг из лифта и переводит дыхание. Воздух в лёгкие просачивается по капельке, и он старается дышать ровно и поверхностно, чтобы растянуть его на подольше. Строчки с советами сущности разорвали на части и теперь их кусочки пожирают. Арсений успевает взглядом ухватиться за самый краешек двери квартиры Шаста, и та распахивается. Мужчина старательно генерирует шутку про миндальную связь, но её зачатки стыдливо увядают, стоит посмотреть на Антона, застывшего на пороге. У того глаза тёмно-зелёные, а зрачки в этой тьме метаются туда-обратно, вдоль шрама, который Арсений даже скрыть не пытается. Ни воспоминание о короткой вспышке боли, ни лясин кроткий шёпот для него значения не имеют. А имеет значение только то, как Антон впивается взглядом в эту отметину. Арсений Шаста таким не помнит. Злым, раздражённым и усталым, — это конечно. Но сейчас тот — словно сжатая пружина, которая выстрелит, стоит её тронуть. — Ты охуел? — рычит он в полумрак подъезда и Арсения за локоть хватает. Его голос весьма однозначно прокрадывается вниз по животу, оседая в паху. Антон его в квартиру вволакивает и захлопывает дверь с громким хлопком. Взгляд снова мечется по лицу Арса, словно шаря в поисках других повреждений. У Антона на шее вздувается вена, а кожа идёт розовыми пятнами. Он губы коротко поджимает, и край неровного побледневшего шрама этому движению вторит — вверх и вниз. Интересно, как он под губами ощущается? Антон давит на его плечи резко и настойчиво, и Арсений этому порыву не сопротивляется, опускаясь на тумбочку. Одной рукой он снова закрывает рану, будто это поможет ей исчезнуть, а другой складывает рядом пальто. Шаст раздражённо пальто у него из руки вынимает и вешает на вешалку. — Арсений, — голос ещё глубже и ниже; ответа требующий, а не спрашивающий. — Нахуй ты пошёл в Структуру. Что бы он сейчас ни сказал, эти слова рикошетом прилетят ему обратно, и тем не менее, он пробует: — Роль Ляси во всём этом… — Блядь, ты серьёзно! Тебе светит высшая мера по делу, которое, сука, на раз-два открывается, а ты… Но предложение он не заканчивает, их прерывает тихий скрип. Дверь в спальню приоткрывается, и оттуда выныривает Мыша. Увидев Арса, она коротко трещит и вздёргивает хвост. На кончике провода блестит шестерёнка. Но, очевидно, окинув сцену взглядом, она так и застывает вдали на пороге и только осторожно просит о Связи. Арсений ответить ей не успевает, потому что Антон сам кидает Объекту: — Не сейчас, — и та обиженно фыркает. Шаст достаёт с полки ватный диск, уже смоченный в каком-то растворе — готовился к его приходу. Он кончиками пальцев подбородок Арса цепляет и скользит по коже сосредоточенным взглядом. Будто по форме и глубине раны может что-то сказать. Об общем открывающемся виде Арсений старается не думать — наверняка вся шея и водолазка забрызгана его кровью. Не говоря уже о руках. — Раз кровь остановилась, всё нормально, — бросает он, и шастовы зрачки вспыхивают раздражённым огнём. — Охуеть, Арс, — парень продолжает его подбородок удерживать и коротко проходится ватой прямо по шраму. Кожу обжигает, и Арсений раздражённо фыркает. Но Антон его недовольство игнорирует, продолжая очищать рану. — Мы же договорились работать по делу вместе, — обвиняюще кидает парень. — А потом разбежаться, да? Я помню. У Шаста взгляд — как два догорающих уголька, а губы дрожат в раздражении. Будь Антон вампиром, точно бы вонзился в его шею клыками. Но вместо этого он ватку убирает от повреждённого места и раздражённо выдыхает. — Что ты, блядь, помнишь? Это ты сам предложил. Арсению хочется сказать, что это неправда. Хочется показать записанный на диктофон их разговор. Но вместо этого он может только сидеть с прикрытыми веками и молиться каждому из богов, в которого он не верит, чтобы у него перед глазами вдруг появилась вспышка с их разговором. Но вспышка не появляется, а Антон больше не обрабатывает рану. Он только чем-то прыскает на неё и критически свою работу осматривает. Его взгляд смягчается, меняясь с раздражённого на недовольный, и он закусывает губу. — Почему ты пошёл в Структуру без меня, Арс? Этот вопрос в темноте тонет насмешкой. Мужчина опускает голову, рассматривая парня исподлобья. Несколько минут назад в нём бурлило возбуждение, а теперь единственное, что ему хочется — в Антона вжаться. А Шаст его коротко трогает за кисть, на которой кровь уже засохла и сходит корочкой. Арсений думает, что будь Антон вампиром, он мог бы его и сюда укусить. Они вроде в каких-то случаях и в запястья кусают. — Потому что я получу информацию быстрее тебя. И никто меня там не тронет. Шаст выдыхает: — А на шее тогда у тебя что? — У меня табельное, я бы выстрелил, если бы ситуация стала… критической. Но это неправда. Это абсолютно точно неправда. Ситуация и была критической. И нихуя он не выстрелил. И Арсений видит, что Шаст тоже это понимает. — Мне только начинает казаться, что у нас выстраивается что-то типа… ладно, не доверия, но хотя бы, не знаю… — выдыхает Антон. — Взаимного необмана, а потом случается что-то… такое, — он отпускает его кисть и делает шаг назад. Арсению крыть нечем. И ответа в себе он найти не может. Его поступок — не желание что-то между ними разрушить, а желание Шасту помочь. Его от разговора с Лясей защитить, несмотря на опасность такой авантюры. Но Антон так не думает. Он совсем так не думает. И этого Арсений не понимает. — Я, действительно, кого-то вербовал, — честно выпаливает он. — И почти уверен, что тебя. Потому что ну уж полезность этой информации должна заставить Шаста ценность его поступка понять. Но тот только качает головой и выдыхает: — Веришь нет, щас так похуй. Арсений в него стреляет коротким раздражённым взглядом. Похуй, так похуй. Он поднимается на ноги и тянется за пальто, но на его кисти опять смыкается ладонь Антона. — Нет, — отрезает парень, удерживая его за руку. — Я не это имею в виду, — мягче замечает он. Арсений на него вопросительно глаза вскидывает. У Антона взгляд уставший. — Пойдём. Шаст его тянет в ванную, а Попов ему не сопротивляется, несмотря на то, что сущности заходятся недовольным воем. Парень кивает на раковину: — Отмывайся, чудище кровавое, — и выходит из комнаты. Арсений оттирает шею и руки, и кровавые ручейки скатываются на водолазку, окрашивая её. Мужчина рассматривает оголившееся края раны — неглубокие и ровные — Ляся не собиралась его убивать, только пугала. Но что до её запугиваний, пусть они даже перекликаются с его собственными мыслями, если Арс всё равно здесь? Всё равно в квартире у человека, которого он однажды нормальной жизни лишил и продолжает это делать. Треск. Арсений вскидывает голову и застаёт Мышу на пороге. Та снова просит о Связи, и на этот раз мужчина к ней прислушивается. Объект радостно и коротко трещит и поддевает хвостиком шестерёнку, подбрасывая её вверх. «Штука. Прикольная» Арсений ей коротко улыбается, но ответить не успевает — на пороге появляется Шаст. — Держи футболку. — Белая? — с недоверием тянет Арс, рассматривая ткань, которую рискует оросить каплями крови, стоит только поддеть корочку. — Забей, старая, — отмахивается Антон и выходит из ванной. — Я тебя в комнате жду, ты меня прямо посреди фильма прервал. Досмотрим, потом поговорим. Шаст его не спрашивает и не уговаривает, он ему факт констатирует — тебя в комнате ждут. Арсений на Мышу стреляет недовольным взглядом. Конечно, это ловушка. Этo в интонации Шаста читается также очевидно, как намерения Мыши эту затею поддержать по ударам её хвоста. Фильмы в ночь никогда не заканчиваются серьёзными разговорами. Они всегда растворяются в вечернем полумраке и хорошо, если появляются с утра. Арсений водолазку стягивает и кидает на стиральную машинку. Футболка приятно струится по коже и укутывает его запахом Шаста. С другой стороны... почему бы ему в эту ловушку и не попасться? Он может принести Шасту целую кипу новой инфы, заставить обсудить её прямо сейчас, вот только... без возможности с отцом связаться, она снова будет обрываться за крючки неувязок и несостыковок. Арсений делает шаг из ванной и тушит свет. Мыша за ним устремляется в комнату. Свет телевизора ровный и рассеянный. Верхнего света в комнате нет, и эта обстановка его откидывает в темноту коридоров Хаоса. Но он от себя эти ассоциации гонит и садится на кровать. Мыша впрыгивает вслед за ним. Шаст облокотился об изголовье и на него внимание обращает постольку-поскольку — только кивает на место рядом с собой. В обычное время Арсений бы фыркнул и демонстративно на пол опустился, но сегодня он только молча кивает. Матрас под его коленями прогибается и стонет, но Антон на эти звуки не отвлекается. Он не отрывает взгляд от картинки в телевизоре — там оранжево-красные вспышки и какая-то погоня. Арсений тоже туда взгляд кидает, пытаясь из своей памяти выцепить имена актёров, но в там только мешанина из имён и фамилий, поэтому он глаза прикрывает, чтобы отвлечься. Звук не такой громкий, чтобы бить по ушам, и Арсений от фильма абстрагируется. В комнате воздух разряженный и холодный — он по лёгким скользит вверх и вниз, гоняя запах Шаста, и мужчина этим движением заворожен. Его мышцы расслабляются, поддавшись этому размеренному темпу, и он тоже опирается об изголовье кровати. Ладонь Шаста — прямо за ним. Стоит тому пальцы немного согнуть, и парень его плеча коснётся. Но Антон не касается, он так и сидит молча рядом, будто затаив дыхание. Только Мыша своим хвостом шуршит по покрывалу, и эти звуки перемежаются со звуками стрельбы в фильме. Темнота под закрытыми веками становится гуще, будто что-то свет ему загораживает. Диван рядом с ним прогибается, и Арсений себе рисует, что Шаст над ним наклоняется. Его силуэт распадается на мелкие-мелкие тёмные квадраты на фоне светящегося телевизора, но даже так видно, что в его радужках тёплый и ровный огонь. Но Антон этому огню вырваться не даёт. Несколько десятков секунд ничего не происходит. Шум телевизора перемежается с глухими ударами его сердца и между этими стуками Арсений пытается поймать шастово дыхание. Но потом тепло шастовой ладони позади спины пропадает, диван скрипит, а телевизор резко умолкает. Темнота под веками становится плотной, но в ней сразу же вспыхивают созвездия из вспышек, которыми Арсений любуется. Он в каждой из этих вспышек видит отражение шастового взгляда, но глаза открыть, чтобы столкнуться с ним не решается. Вспышки-взгляды в темноте — как безопасная возможность к Шасту прикоснуться. Ему в глаза смотреть без опасений, что он сможет разглядеть что-то в его собственных. У него внутри — всё в защитных конструкциях. Кровать, шкаф и даже книжные полки с годами стали надёжными баррикадами для каждой из сущностей. Эти баррикады даже Адентация снести не смогла. Укреплённые годами одиночества они гарантируют каждой из его сущностей закуток, в котором её никто не тронет. Чтобы эти конструкции разрушить недостаточно и взрыва атомной бомбы, вот только… в шастовом взгляде сила намного большая, он это точно знает. И никакие самые крепкие конструкции этот взгляд не выдержат. Но пока у Арсения глаза закрыты — ему бояться нечего. С этой констатацией соглашаются даже самые несговорчивые сущности, выглядывая из-за конструкций. — Такой ты, Арс… — начинает Антон. Конечно, он. Всё с самого начало было в нём — Арсений это признаёт без всякого тщеславия или преувеличения. Дело в том, что он зачем-то вмешался в жизнь Антона, стал её важной частью, а потом всё изнутри разорвал своими когтями. Именно из-за него всё началось, и именно из-за него пиздецки болезненно закончится, — он это точно знает. Арсений в счастливые концы не верит. Такие бывают только там, где герои выходят на сушу без особых травм и метаний. У Шаста — лицо исполосовано и сердце, у Арсения — живого места внутри не осталось. Счастливый конец между ними — если он перестанет цепляться за парапет пальцами и разожмёт их, полетев вниз с моста. — … козёл у меня, конечно. Но, пока Антон стоит от него всего в нескольких метрах и пока это «мой» так между прочим в его речи проскальзывает, арсовы пальцы в этот мост врастают. И как бы сущности его не царапали и не кусали, какие бы кандалы на его ноги не повесили, Арсений пальцы не разожмёт. Пусть по кистям заструится кровь, а пальцы ломаются с противным треском — он будет за этот выступ цепляться. И может однажды у него даже получится открыть глаза.