Я ещё совсем недавно что-то чувствовал. Я ещё не впал в небытие.
Но в свете этой комнаты его ориентир — не едва затянувшиеся шрамы на запястье, а запах постельного. Он в себя Арса укутывает, как в противошоковое одеяло. В его тяжести сквозит безусловное обещание, что всё будет хорошо, и противоречить ему не хочется, несмотря на все «но», которые просыпающиеся сущности нашёптывают. Треск. В проходе мелькают два коротких розовых проблеска, и Арсений вскидывает голову. Мыша на конце хвоста шестерёнку крутит, его рассматривая, но о Связи не просит. Да он и не уверен, что сейчас на неё способен. Мужчина прислушивается, но других звуков не слышит, — Шаста дома нет. Больше интуитивным, чем механическим движением он тянется к телефону. Уехал по делам до обеда Если что, дверь просто захлопни 09:13 Треск. — Встаю уже, — лениво тянет Арсений и бредёт на кухню. На столе он снова находит записку, дублирующую сообщение. Интересно, от Арса Шаст бы тоже ждал такого подробного объяснения, где он? И ещё растяжку над городом: «Ушёл в магазин, скоро вернусь». Мужчина тянется к тумбочке, на которой вчера Антон оставил банку кофе, но той там нет. Он шарит глазами по столешнице, по тумбам, но так её и не находит. Тогда Арсений один за одним начинает открывать кухонные шкафы, чувствуя себя совершенно по-идиотски. Телефон на столе коротко вибрирует, и мужчина своё увлекательное занятие бросает. Когда взгляд коротко скользит по имени абонента, он язык прикусывает. Серьёзно? Приходи в наше кафе в обед 11:07 Арсений перед этим сообщением замирает, как будто это не просто символы, связанные одним смыслом — а канат, натянутый над пропастью, и тот, кто это сообщение отправил — его с лёгкостью с высоты столкнуть может. История их с Димой общения в закромах его памяти почти не пострадала; не канула в пропасть Адентации, как воспоминания о Шасте. Арсений даже почти помнит невесту Позова: что-то дерзкое и цветочное одновременно. Но безопасна ли эта встреча? И можно ли теперь вообще считать хоть какую-то встречу безусловно безопасной, когда он узнал, что даже отец не на его стороне? Взглядом он следует за солнечными лучами и натыкается на банку кофе на окне. Он скользит по текстуре из молотых кофейных зёрен, просвечивающих через стекло, и на языке чувствует горький привкус. Этот привкус был с ним задолго до. Задолго до сегодняшнего утра. Задолго до встречи с Антоном. И задолго до того, как у него вообще появились первые воспоминания. Этот привкус будто был с ним с самого начала, он с ним родился, и это было первое его ощущение в этом мире. Треск. Мыша наблюдает за ним с порога кухни, а из-за стены темноты Арсений слышит громовые раскаты. — Чего хотела? Объект охотно хватается за предложенную Связь: «Дела?» У вопроса нет формы и чёткой направленности, и Арсению это интересно. Её вопрос будто обо всём в целом и ни о чём в частности. Она пытается к нему найти подход, не цепляясь за какие-то физические проявления мира. — Не знаю, я не понимаю ничего. Возвращает мужчина такой же расплывчатый ответ. Потому что, чтобы клубок загадок и несостыковок распутать, ему нужно составить схему с протянутыми ниточками и приколотыми к доске фактами. Но эти факты валяются у него под кроватью, изгрызенные сущностями, а если и приколоты к доске, то только вверх ногами. «Знаю». Знаю, что? Знает, что он чувствует или знает что-то из тех связей, которые у него между фактами не рисуются. — Ты бы помогла мне, если бы рассказала… что-нибудь. Мыша подбрасывает шестерёнку в воздух и тут же ловит кончиком хвоста. Она как будто приценивается, взвешивая установившиеся между ними хрупкие отношения и то, что может рассказать. А после того как Арсений понял, что у той есть Связь, он в её интеллекте сомневаться перестал. «Твой отец». Объект приподнимает корпус и следит за его реакцией. На боках всполохи чуть ярче и переливаются интенсивнее. — Был во время взрыва, да? «Ушёл». Арсений прикусывает губы и пальцы смыкает в замок. Мыша имеет в виду, что был и ушёл? Получается, про сам взрыв она говорить не хочет? Или ещё не готова? — Ушёл куда? «Нет информации». Не густо. Но и это уже скачок вперёд по сравнению с её шипением и молчанием. — Я… подумаю про это. Спасибо. Мыша коротко фыркает и юркает под стол. Шестерёнка несколько раз коротко стукает по полу. Грозовые раскаты затихают, и Арсений снова остаётся в своём сознании один. Не считая десяток сущностей. Он опускается на стул и всматривается в облака, солнце заслонившие. Они прорезают холодный воздух и на нём расплывающиеся узоры рисуют. Отсюда, сверху, не видно снега, а значит можно додумывать, что не так уж на улице и холодно. Мужчина стучит подушечками пальцев по корпусу телефона, и в неожиданном порыве тыкает на иконку «Базы». В которую не залезал минимум год. И в которой, по-хорошему, у него уже должен быть деактивирован аккаунт. Но приложение открывается. Потому что никому в Структуре дела нет, что в корпоративной базе активен аккаунт действующего сотрудника Хаоса, на которого уголовное дело ещё пылью не покрылось в Архиве. Арсений набирает номер Мыши и на её Портфолио тапает. Объект: БУ-3101 Класс: удовлетворительно опасен (ХХХ человеческих жертв за время наблюдения) Тип: разумный Описание: БУ-3101 — аномальный механизм, строение которого напоминает ХХХХХХХХ ХХХХХ. Внешний каркас состоит из огнестойкого металла, температура плавления которого составляет ХХХ градусов. Внутренняя структура объекта представляет собой концентрацию взрывоопасных химических соединений: ХХХ, ХХХХХХ и ХХХХХ. Арсений коротко скользит по сухим данным, понимая, что искать тут нечего. "Базу" сворачивает и открывает приложение Хаоса. Интерфейс — один в один, только содержание чуть полезнее. …XX.XX.20XX был проведён эксперимент совместно с Испытуемыми под номерами 373 и 297 для установления возможности переведения Объекта в класс «условно-безопасен». Эксперимент проводился в комнате размером XX на X метров в условиях искусственного освещения при температуре 77XX и с письменного согласия участников. Перед началом эксперимента участники также были предупреждены о вероятных исходах в виде потери конечностей, ожогов от XX до XXX процентов тела, а также возможности лишиться рассудка кратковременно или перманентно. В комнату были запущены три Объекта БУ-3101. В ходе предыдущих экспериментов Объекты проявляли к людям разные степени интересов: от индифферентных до агрессивных. В ходе текущего эксперимента все три Объекта застыли на пороге, не желая приближаться к людям. Люди застыли в другом конце комнаты аналогичным образом. Испытуемым были даны следующие указания: «не увидите денег, если будете стоять на месте», после чего те двинулись в сторону Объектов. Объекты, вопреки уверенности профессора К., не разделились, чтобы увеличить шансы на избежание контакта с человеком (прошу задокументировать, что данный спор был выигран мной, профессором С.). Объекты начали одновременное движение на людей, не продолжая поведенческие линии, демонстрируемые ими в ходе предыдущего эксперимента. Т.е. даже ранее индифферентный Объект в составе группы начал агрессивное наступление на человека. На боках у Объектов появились свойственные предвзрывному состоянию ярко-красные и оранжевые всполохи, на хвостах засверкали молнии. Последовавший взрыв по суммарной энергетической силе составил около 15000 мДж, что не предполагает выживаемость человека, находящегося в зоне поражения. Оставшиеся части тел Испытуемых под номерами 373 и 297 были утилизированы и выданы родственникам в фирменных урнах «Хаоса». Компенсации были выплачены строго в соответствии с подписанными Испытуемыми договорами гражданско-правового характера… Ноль упоминаний о попытках установить Связь. Только безосновательно агрессивное поведение, даже без очевидной опасности. Как очевидное подтверждение аксиомы: основная поведенческая линия группы — как правило преобладающая над частными характеристиками Объектов. Что значит, окажись Мыша в составе группы Объектов, она бы тоже напала на человека. А как насчёт Антона? Сыграла бы тут роль привязанность? Или роль всегда играет только наличие Адентриментила в крови? Арсения эти вариации развития событий не отпускают. Они внутри него разрастаются, вытесняя другие мысли. За ним след в след идут, пока он из кухни выходит и снимает пальто с вешалки. Треск. Даже не поднимая голову, мужчина знает, что Мыша вопросительно на него смотрит. — Антон скоро придёт. Объект одобрительно взмахивает хвостом и в спальне исчезает, а Арсений выходит за порог. В его темноте мысли о группе Объектов смешиваются с горьким привкусом кофе и ни к каким вразумительным выводам не приводят. И, только когда холодный ветер ударяет ему в лицо на выходе из подъезда, он вспоминает, что сообщение так и не отправил.Через час буду, ок?
11:40
Кончики пальцев на холодном воздухе тут же начинают подмерзать, и ответ Димы, пришедший всего через несколько минут, он уже открыть не может. Ожидание такси тягучее. Будто холод его растягивает и вытягивает, и то, хоть и идёт трещинами по всей длине, но не разрывается и не заканчивается. На некоторых карнизах уже видны небольшие сугробы, а на окнах начинают вырисовываться морозные узоры. До настоящей зимы ещё далеко, но и назвать осенним, сплошь усыпанный снегом двор, никак не получается. Машина с нужным номером останавливается на въезде во двор и дальше не трогается. Видать, у водителя ограничение на километры. Арсений смотрит в интерфейс приложения — а то уже отсчитывает время ожидания. Одна из сущностей тут же разражается отменной бранной тирадой, но Арсений эти слова мимо себя пропускает. И, даже когда водитель рассерженно цокает, когда мужчина в машину опускается, ни одним из слов с ним не делится. Все себе оставляет. С холодами дни становятся короче, а улицы длиннее. Они перед каждым светофором стоят до десяти минут, перестраиваясь в другой ряд из-за аварий или просто ожидая, пока начинающие водители смогут тронуться с горки в условиях обледенения. За несколько минут до места назначения, Арсений не выдерживает и просит водителя его на светофоре выпустить. Мужчина по нему проходится безразличным взглядом, проверяет оплату в приложении и дверь разблокирует. Морозный ветер царапает затянувшийся шрам на шее, по ключицам юркает в рукав и застревает в ремне шокера. Ещё за несколько минут до кафе у него перед глазами вспыхивает эта дурацкая красно-жёлтая вывеска и их дурацкая встреча с Позом там, но Арсений от этого воспоминания отмахивается. Шутка ли, он чуть инфаркт не схватил, когда узнал, что любимое кафе Димы — та потёмкинская витрина с отвратным кофе и сомнительного качества выпечкой, которая служит входом в Хаос. Как Позов вообще её нашёл?.. На глаза попадается киоск с кофе, и Арсений в его сторону без раздумий сворачивает. Недостаточно нормальный для того, чтобы предотвратить раннюю смерть, если хлестать его каждый день, но достаточный для того, чтобы сделать привкус не таким прогорклым. — Арс. Мужчина вздрагивает и оборачивается. Его внимательно изучают тёмно-карие глаза, оттенок которых он почти забыл. Девушка в киоске подаёт ему кофе, и он поспешно суёт один стаканчик в руки Диме. Несколько десятков секунд они на месте топчутся, а потом Арсений поворачивается в противоположную от кафе-тире-входа в Хаос сторону и медленно бредёт вперёд. Позов идёт рядом, но разговор не заводит. У Арсения в голове до сих пор звенит короткая форма его имени. Он, оказывается, охереть как отвык от того, что кто-то, кроме Антона, её произносит. — Как… Шаст? — будто читает его мысли Дима. — А я думал, ты с ним круглосуточно на связи, — фыркает мужчина, намекая на то, что Позов вчера, очевидно, сразу же уведомил Антона о его визите в Струкутуру. — Только ты мог припереться туда, зная, что на тебя решили все косяки повесить, — выдыхает Дима. «Косяки» — вот как называет Дима его возможную причастность ко всем их совместным происшествиям, взрыву в Структуре и вполне возможно появлению у Шаста шрама, а также безусловно в том, что его жизнь пошла коту под хвост. — Ты знаешь, что мне провели полную Адентацию? — Угу, — Дима помешивает кофе пластмассовой ложечкой. — Шаст даже думал это я. — Но это не ты, — Арсений прекрасно знает, какую реакцию вызовет следующая фраза, но всё равно её говорит. — Мне её отец провёл. — Полную… Адентацию? В голосе полное неверие и подозрение. У Димы с его отцом намного лучшие отношения, чем его собственные. Он этому завидовал, на это злился, а теперь просто… принимает. Он для своего отца так и не стал «успешным». И что эта Адентация, если не подтверждение этого тезиса. — Слушай, я знаю, что отношения у вас, мягко говоря, натянутые, но… Арс, ты мог умереть. Даже, блин, не так. Ты должен был умереть с вероятностью сто процентов. Позову кажется, что смерть обладает уникальным отпугивающим элементом. Нет ничего её страшнее, и разве будет кто-то под её угрозой делать Адентацию собственному сыну? Жизнь — хорошо, смерть — плохо. Все Объекты по умолчанию злые, все люди по умолчанию хорошие. Но Арсений знает, что так это точно не работает. И за людьми всегда стоят их амбиции. Амбиции получить высокую должность. Амбиции сделать важное научное открытие. Амбиции видеть своего сына достойным продолжателем рода. И он точно знает, что этих амбиций у его отца с лихвой. — Я с ним поговорить хотел, но он вроде… телефон выключил, — продолжает Арсений, в объяснения не вдаваясь. У них не так много времени, пока его пальцы не заледенеют. — Я с ним на связи, — тут же рикошетит Дима. — Ещё бы ты не был с ним на Связи, куда уж мне с тобой конкурировать. — Что?.. Позов непонимающе на него смотрит, и это искреннее удивление Арсения раздражает. Потому что пусть Дима стал для его отца ближе, чем собственный сын. Пусть руководит Научным отделом и занимается химией, от которой его отец без ума. Позов к этой близости не шёл и не стремился, в этом нет умысла и вины, он просто попал в эту трещину их с отцом отношений и там и остался, вот только… Арсения разрывает то, кем для него Дима не стал. Другом, советчиком, близким человеком. Тем, кто мог бы протянуть ему руку хоть раз за полгода. Позов молчит и губу покусывает, как будто сдерживает себя в том, чтобы резкие слова не выпалить. Но Арсений ему в этом охотно готов помочь: — Ты с вуза только с ним и на связи, и никак не со мной. — Арс, — он видит, как Дима выражения подбирает. — Я был с ним на связи, чтобы помочь тебе. Чтобы убедиться, что, когда ты ушёл с пар, ты дошёл до дома. Что, когда твой телефон выключен, ты, сука, жив. У меня с твоим отцом эти охуенно-высокие отношения, как раз из-за тебя завязались, понятно? — Ага, но… — Дослушай, — чеканит мужчина. — Я хотел знать, что ты, если не в порядке, то просто… жив. И что во время следующего твоего… относительно стабильного периода, я снова смогу стать твоим другом. «Относительно-стабильный период» — в эти дурацкие три слова умещается его жизнь, когда он выглядит более-менее нормальным человеком. Но в складной альтруистической теории Димы есть очевидные дыры, и Арсений тут же на них указывает: — А сейчас, а? Я уже полгода как память потерял. Сколько раз ты со мной хотя бы пытался связаться? — Я не переставал думать о тебе и… — Вставай, блядь, в очередь, Дима! Почему-то все вы обо мне беспрестанно думаете, а рядом никогда, сука, никого не оказывается! Его голос срывается на крик и трескается на морозном воздухе. Дима делает последний глоток из стаканчика с кофе и в мусорку кидает. — Я был рядом, ясно? — Поз его своим взглядом пронизывает. — Просто рядом с Шастом. Дима не добавляет, «который из-за тебя пострадал», но Арсений всё равно это читает. И читает, что он поддержки не заслуживает, потому что он и стал спусковым крючком. — Понятно, — фыркает он. Надежда на нормальный разговор двух взрослых людей испаряется. Главным образом под действием его коротящих и замыкающих нервов. И, если в отношении Объектов он ещё может позволить себе сорваться, то с Димой — точно нет. Его срыв будет значить его правоту и ситуацию только усугубит. Арсений кидает свой почти нетронутый стаканчик в ту же мусорку и на месте разворачивается, не прощаясь. Позов вслед ему ничего не кричит, видимо, не считая нужным оправдываться. Вокруг смыкается кольцо из холодного воздуха и цепляющихся за кожу лица снежинок. Мужчина от них отмахивается, но те не только мечутся снаружи, но и в его сознание проникают, устраивая там снежный водоворот. Сущности завывают и пытаются их поймать, но те по их коже проходятся как лезвия, оставляя неглубокие царапины. Брести по дворам из-за выросшего количества снега становится труднее, и Арсений опускается на лавочку, которая выглядит так, будто через секунду пополам сложится. Он карябает ногтем слезающую краску, а та от холода стала настолько хрупкой, что трескается. Мужчина следит за тем, как самодельные качели на заснеженной ветке дерева покачиваются и запутываются. Верёвки засаленные и почти перетёрлись в нескольких местах. На такой попытаешься повеситься — тут же вниз свалишься, позорно ударившись головой о ствол. Но валяющихся вокруг трупов не видно, если не считать его самого с синеющими от холода пальцами и взглядом, через который внутренняя пустота просвечивает. Диму понять можно. И всех остальных тоже можно. Он бы сам попытался от такого человека держаться подальше, чтобы не подцепить такое же отсутствующее выражение лица, а может, что похуже. Шрам через всё лицо, например. Арсений закапывается основанием ботинка в рыхлый снег и вспарывает пяткой уже начинающий промерзать слой земли. Обувь тут же покрывается мелкой чёрной россыпью. Чем ближе люди с ним знакомятся, тем больше в нём разочаровываются, напарываясь на мелкие и рассыпчатые комки грязи, которые в каждой из его жизненных сфер скрыты. Ему бы от них избавиться, выкинуть куда-то за границы его сознания, вместе с тёмной комнатой, где он заперт, вместе с сущностями и вместе с комком эмоций, которые так крепко друг с другом связаны, что он их не разбирает. Может вообще его отец здесь лицо второстепенное, и он сам на Адентацию и решился? Рисовал себе картины, что сможет с чистого листа начать. Великолепный план. Надёжный, как швейцарские часы. Вот только этот чистый лист всё равно его именем подписан. Именем, за которым тянется длинная и путанная история, даже если он её не помнит. Арсений засовывает пальцы в карман и несколько раз их сжимает и разжимает. Теплее не становится, но теперь он хотя бы их чувствует. Когда он тянет за одну ниточку своей истории, она за собой цепляет все остальные, и узел его прошлого только сильнее завязывается. Может в этой истории и нет какой-то точки отсчёта? Она что-то вроде петли Мёбиуса, только много раз вокруг себя перекрученная и измятая. Арсений очерчивает корпус смартфона в кармане пальцами и вытаскивает его. Коротко дует на кончики пальцев, чтобы дисплей на них реагировал и тыкает на последний номер в журнале звонков. Гудки сквозь его ленту Мёбиуса проходят, ещё больше её запутывая и выворачивая. Сегодня телефон не выключен — видать его отец ждёт важного звонка. То есть любого звонка из самого широкого спектра: от предоставления кредитных услуг до консультации по поводу возможности использования Объектов в качестве энергоносителей. Икры ног подмерзают, и Арсений встаёт, чтобы пройтись. Ещё несколько сантиметров и снег начнёт набиваться в ботинки, и он не сомневается в том, что службам ЖКХ на его расчёты поебать. Снег они начнут убирать по велению сердца, по первому случаю падения прохожего со смертельным исходом или в случае визита главы региона. Была бы у него машина — жизнь была бы хоть немного проще. Но водит он настолько хуёво, что за руль сядет только если в мире наступит апокалипсис или что-то очень похожее. Хоть Шасту в этом никогда и не признается. Он выстукивает на экране короткое сообщение и тут же его отправляет.Можем встретиться?
16:37
Хотя он даже не особо понимает, где именно находится. Арсений головой крутит и цепляется за название улицы и номер дома, который тут же Антону скидывает. Предусмотрительнее было бы найти место, где он не околеет до его приезда (если он вообще согласится). А ещё рациональнее было бы просто заказать такси. Но он же почему-то написал это сообщение, так? Арсений сущностям кивает, а те на него по очереди кидают вопросительные взгляды, мол: «Не ебём, что ты задумал», и тут же отворачиваются, не желая с ним разговаривать. Смартфон дрожит в руках короткой вибрацией. Через минут 40 буду 16:40 Арсений убирает смартфон в карман и губу покусывает. Содранный эпителий на морозе тут же застывает, и Арсений по нему языком проходится — жёсткий. Может он этот клубок своего прошлого потому и не может распутать? Что не он в этой истории главный герой. Он так — второстепенный персонаж, маячащий на фоне, который в итоге умрёт никому не запомнившейся смертью где-то под конец второго акта. И именно в истории Антона лежит ключик к его собственной. Но до её сердцевины ещё надо добраться. А что до его собственной истории, может она не такая уж… и личная? Арсений опирается о стену дома прямо под табличкой с его номером, и снова прокручивает в голове факты своей биографии, но теперь... с публичным аспектом. Если он был внедрён в Структуру, чтобы завербовать Антона, то это не могло остаться внутрянкой в стенах Хаоса. О Внедрении точно бы знали руководители, которые проведение этой операции одобряли, а также те, кто составлял план, и те, кто мог его консультировать или может даже… быть его вроде... напарником? Или напарницей. И всё это Арсений примеряет ко вполне конкретной кандидатуре с волосами с синим отливом. К раздражающей кандидатуре, которая не устаёт таскаться к нему в кабинет после того, как увидела Антона на корпоративе. Что если она знает?.. Знает всю историю, начиная от Внедрения и заканчивая полной Адентацией. И, если до Хэллоуина она была уверена, что история с Шастом в прошлом, то теперь… У Арсения пальцы начинают дрожать, и он их в карманы суёт. На него сваливается весь масштаб опасности, которой он пренебрёг, когда потащил Антона в Хаос. Если бы его узнал кто-то, кроме Чернецовой… чем бы тогда всё могло закончится? Холодный воздух царапает горло изнутри, оставляя на стенках шрамы. Сущности пренебрежительно фыркают, следя за реакцией его организма, и тут же интерес к нему теряют. Арсений понимает почему: он эту теорию с Чернецовой и Антоном выстроил в ходе мысленного эксперимента за несколько минут. И опора у этой теории большей частью держится на субъективной характеристике девушки. Девушки, которая сама себе причиняет увечья, исходя из понятных только ей принципов. Как и ты сам, да? Арсений головой трясёт, пытаясь голос одной из сущностей заглушить. Та сущность головой ударяется о кровать, и скуля под неё заползает. В его теории, очевидно, не хватает объективной стороны. Той самой, за которую Шаст всегда так сильно ратовал (если он правильно помнит). И совокупность обстоятельств, которая выступает здесь в её качестве — это отношения Антона с Объектами. Или даже с группой Объектов. — Арс, садись давай. Он вскидывает глаза и сталкивается с зелёными радужками. Парень выглядывает в окно, а на кончики его отрастающих волос накалываются снежинки. Окоченевшие конечности на предложение откликаются мгновенно. Неожиданно обретают способность передвигаться, и мужчина в машину юркает. Шаст с ручника снимается и медленно из двора выезжает. — Ты о чём таком задумался? Стоишь весь такой… загадочный, — хмыкает он.О тебе. О нас.
— Ни о чём, — отнекивается мужчина. — Поедем по этому адресу? Не дожидаясь положительного ответа, он вбивает адрес в смартфон Шаста. «Маршрут построен», — звучит для Арсения фатально и предрешённо, но он себе вопросов о правильности этого поступка не задаёт. Он просто пытается выяснить кто он есть, и это — один из шагов на пути. Пусть в этом шаге решающее значение и имеет именно Антон. — Стоять не замёрз? Можем за кофе заехать. Нет уж, кофе он сыт по горло. И Позовым тоже. Не дождавшись от Арса ответа, Шаст задаёт следующий вопрос: — Почему мы в ебеня едем? Потому что объективная сторона не полная. Потому что скорость, с которой их расследование продвигается по своей медлительности может соревноваться только с засыпающем на ветке ленивцем. И, чтобы с этой ветки не свалиться, нужны радикальные меры. Меры, радикальность которых может остаться для Антона незамеченной, если всё пойдёт по плану. По плану, который Арсений в своей голове конструирует в реальном времени. — Там необычное место, — бросает мужчина, и Шаст больше не допытывается. Хотя стоило бы. Кредит доверия к нему у Антона восхищает и возмущает одновременно, но на этом Арсений внимание не акцентирует. Ни своё, ни сущностей. Тем более, что последние заняты рассматриванием заснеженных городских пейзажей, которые ещё не успели надоесть. Это через несколько недель или, если повезёт, через месяц, хруст снега под ногами или оседающие на лице снежинки начнут раздражать. Будут карабкаться по коже мурашками, добираясь до самых мышц. Эти снежинки в кожу врастут своими ветвями, и удалить оттуда их будет никак невозможно до самой весны, а пока… За окном пейзажи волшебные и завораживающие, переливаются в свете загорающихся фонарей. Антон ворчит, когда они сворачивают с дороги в спальный район. — Никогда тут не был? — интересуется Арсений. — Не-а, не приходилось, — качает головой Шаст. — Как бы не напороться на хрень какую-нибудь. Под «какой-нибудь» хренью Антон может понимать, как местных жителей, так, конечно, и Объекты. По его собственной статистике: чем дальше от центра города, тем больше Объектов. С другой стороны, в отношении сельской местности работает другая пропорция: чем дальше от крупного города, тем меньше Объектов. У Хаоса наверняка есть целый отдел, который занимается территориальным распределением Объектов, только он этим никогда не интересовался. Ну, не считая ту всратую карту с локациями взрывающихся Объектов, которую они с Шастом составили в прошлой жизни.Пункт назначения — прямо перед Вами
Пункт назначения выныривает на них из полумрака в свете фар. Тоннель заброшенного водостока смотрит на них своей непроницаемой темнотой и поблёскивает оградительными лентами. — Прикол, — резюмирует Шаст, паркуясь. Как только Арсений делает шаг из машины, его уверенность в себе, которая салон прошивала, вдруг испаряется. Он тот, кем является последние полгода, а не тот, кем был всю жизнь до этого. Не ценный сотрудник, который знает особенности поведения и способы работы с Объектами вплоть до класса «условно-безопасен», а сотрудник, которого понизили из-за агрессии к Объектам и провоцирующего её ментального расстройства. — Реально туда? — неуверенно тянет Антон, выглядывая из машины. В свете фар на его лице шрам виден отчётливее, как тень — которая его пополам разрезает. А ещё тот в своей дурацкой худи уже поджимает плечи на морозном воздухе и трёт руки. — Нет, куртку тебе нормальную пойдём покупать, — бурчит мужчина и проходит ближе к туннелю. Шаст фары выключает, и теперь сразу за аркой тоннеля поджидает темнота. Арсений знает, что в этой темноте ждёт, но от этого она его меньше не пугает. И, тем не менее, он перелезает ленту и делает первый шаг вперёд. Внутри сухо, вода здесь давно пересохла, и только тонкий слой снега устилает пол. Мужчина включает фонарик на телефоне, и его луч рассеивает тьму в нескольких метрах вокруг. — Если что, я клоунов боюсь. Голос Шаста касается щеки Арсения лёгким прикосновением. Отсылка — очевидная, и мужчина не удерживается от такого же очевидного подкола: — А как ты тогда в зеркало смотришь? Шастово «козёл» отскакивает от сводов трубы и множится в её глубине. Как будто откликаясь на зов там рождается ответный шорох. Этот шорох заставляет Арсения со всего размаху ударить по тревожной кнопке в своём сознании. Сущности прячутся глубже в свои укрытия и глаза закрывают, а темноту комнаты пронзают жёлтые и оранжевые огоньки. Но вокруг тихо. И пусть Арсений знает, что эта тишина обманчива, и впереди их точно ждёт опасность, он всё-таки сможет с ней справиться. Если вдруг что-то пойдёт не так. Но оно не пойдёт. Он уверен. Над тем, как тонко его внутренний голос пищит последнюю фразу, фыркают даже сущности, панически дрожащие по углам. — Что это… впереди? Первый раз, когда Арсений здесь оказался, он подумал, это лианы. Вот так, в заброшенной сливной трубе — дикорастущие лианы. Но любопытство, заставившие его подойти поближе, помогло увидеть правду. И так же ближе сейчас подходит и Шаст. Лианы цветные и пластмассовые. Чуть левее его плеча, стоит протянуть руку вперёд — огромный спутанный ком. — Наверх посмотри, — подсказывает Арсений. В рассеянном свете их фонариков, то тут, то там мелькают отблески. Где-то провода обрываются металлическим наконечником, в других местах — под потолком качаются из стороны в сторону видавшие виды коробочки MP3. — Офигеть, — тянет Шаст. И это в Арсении откликается. Потому что реально офигеть. Объекты на Шаста не нападают. Игнорируют точно также, как его самого. Но у него-то в крови уровень Адентриментила зашкаливает, а у Антона — только чистые доверие и любопытство. — Сейчас ещё покажу. Арсений находит на телефоне иконку «Радио», и на неё тапает. Звук почти не слышен, по большей части только белый шум. Но лианы начинают распутываться. Лианы медленно и заинтересовано к ним тянутся, а потом... радио вдруг вспыхивает многоголосный хором. Поклонники феномена электронного голоса назвали бы это разговором «мёртвых людей» через радиочистоты, но на самом деле с ними всегда беседуют вполне себе живые Объекты. — Что они… говорят? Арсений головой качает: всё вместе и ничего сразу. Чтобы их говор расшифровать, нужно на диктофон записывать и прогонять через специальные программы. — Как ты про это место узнал? У Шаста в свете фонарика глаза — тёплые-тёплые. — Считай, один из секретов Хаоса. — Который ты мне раскрыл. Арсений ухмыляется и кивает. Ему нравится, что Шаст делает акцент не на сокрытии этого места от него на протяжении всего их общения, а на... раскрытии. — По факту сюда любой может пройти. — Но не проходит. Или проходит, но больше не возвращается. — Арс, я хочу ближе подойти, — Антон губы коротко облизывает. Мужчина поджимает губы. Это то, что ему стоит Шасту разрешить. То, что ему продемонстрирует, насколько на самом деле он мог бы быть важен для вербовки. То, ради чего он сюда и пришёл, вот только… — Это опасно. Как будто он это не знал, когда Антона сюда вёл. Может Шаст ничего опасного в этом и не видит, но четыре жертвы бы с ним не согласились. И это только останки тех, которых смогли обнаружить. Потенциально их было больше. Намного больше. И только сейчас по его грудной клетке карабкается ощущение реальности происходящего. Шаст стоит в окружении проводов, и шаг дальше равен последнему шагу. — Знаю, знаю, — кивает Антон, но с места не сдвигается. Ни вперёд, ни назад — как грёбанная остановка в их с Шастом взаимоотношениях. Пере-друзья, недо-... кто-то. Многоточие в темноте сознания тонет. Хор электронных голосов его обволакивает, резонируя с его сердцебиением. Пульс зашкаливает. Своды заброшенного водостока вдруг оказываются бетонными. Арсений на их материал раньше внимания не обращал, а теперь отчётливо видит, что в случае взрыва тот в крошку сложится. Дыхание учащается. И под этими завалами у него будет только один грёбанный шанс выбраться — уцепиться за лучик света, который пробьётся через темноту. Если бьётся. Если сможет пробиться через плотную стену бетонной пыли, стонов существ и застилающую глаза мигрень. Треск. Антон на него обеспокоенно оборачивается, но Арсений губы поджимает и машет головой. Телефон из рук чуть не роняет и спешит его быстрее в карман убрать. По потолку ползут ручейки-трещины, которые скоро его раскрошат на части. Эти трещины вниз спускаются быстро, стремительно и упираются в самую арсову макушку. Но Антон их почему-то не замечает. — Эй? — голос Шаста очень близко, а вопрос такой уязвлённый, будто он уже корчится на полу от боли. Хотя он нет. И даже не планирует. По крайней мере в ближайшие несколько минут, пока потолок не обрушится. Существа перед ним на дыбы поднимаются, вытанцовывая и завывая. Арсению бы вспомнить мелодию, чтобы их успокоить, но у него все ноты до единой вылетают, будто бетонная конструкция их глушит. Антона отсюда нужно вытаскивать, пока он не умер. Он часто моргает, но Шаст всё так же стоит перед ним, и ничего на него не падает. — Пойдём наружу, — Шаст его под руки подхватывает. Писк. Арсений ногами перебирает, но будто больше мешает, чем помогает. И в отдаляющемся полумраке туннеля он всё так же видит Антона. И Шаст под этими завалами погребён. Треск. Удар. Когда над ними вдруг появляются звёзды, они в темноте его сознания расползаются вспышками. Самая яркая на секунду его ослепляет, и он падает на колени. А когда снова открывает глаза — Шаст в его руках. Волосы в пыли, всё лицо сплошь в мелких царапинах, а сам он — обмяк как кукла. Арса за руки дёргают, что-то пытаются сказать, а вокруг сирена орёт. Мужчина поднимает взгляд выше — а там огромные бетонные блоки друг с другом столкнулись как льдины. И этим столкновением кого-то точно потопили. Арсений Антона к себе прижимает, несмотря на все инструкции по безопасности и правила первой помощи. Он подушечками пальцев касается его лица, но те так сильно дрожат, что понять, тёплая у парня кожа или холодная, он не может. Он наклоняется ближе и касается губами его ушной раковины, потом скользит к виску, оставляет короткий поцелуй на лбу и прижимается к волосам, вдыхая его запах. — Всё будет хорошо, — Арс оставляет ещё один поцелуй на его виске, а потом поднимает глаза и сталкивается со взглядом Серёжи. Но его тёплый взгляд тонет в новой вспышке света, и Арсения из воспоминания выдёргивает. Под пальцами он чувствует колкий снег, а колени больно режет, как если бы он разодрал джинсы. По вискам разливается холод, и он к нему жмётся, чтобы унять головную боль. — Пиздец ты, — обеспокоенно шепчет Антон, касаясь дыханием его шеи. Арсений губы поджимает, удерживаясь от порыва вперёд податься, и кивает. — В машину идём? Он кивает повторно, и Шаст его под руки подхватывает, помогая подняться. Глаза Арсений открывает, только сделав несколько шагов. Мир вокруг плывёт и переливается, и сущностей от этого движения болезненно мутит. Тишина салона кажется благословением. Арсений откидывает голову и покусывает кончик языка, пытаясь головокружение унять. Но под веками снова и снова вспышивают разорванные бетонные блоки и податливое тело Шаста в его руках. — Ты был под завалами, — констатирует он и тут же сглатывает, чтобы подавить рвотный позыв. — Был, — соглашается Антон, но дальше не рассказывает. В Арсении вспыхивает короткая вспышка раздражения, но он её тут же гасит, облачая в конкретные вопросы: — Что это был за взрыв? Кто был виноват? Сколько было жертв?И почему я тебя поцеловал. Многократно.
— Во время нашего расследования было несколько покушений на нас… Или на меня, не знаю, — выдыхает Антон. — Меня травили, был вот этот странный взрыв, и потом ещё… мне машину царапали. Кстати, это кажется символика Хаоса была. — Хаоса, — тянет Арсений, но на самом деле ничего из сказанного не анализирует. Потому что откликается в нём в этой сцене один конкретный момент. О котором он спрашивать совершенно точно не собирается. Даже себя самого. Но вывод его дразнит своей очевидностью. Он бы не стал целовать Антона т а к, если бы просто его вербовал. Арсений взгляд отводит и утыкается им в колени. У него в груди тепло разливается, а сущность под бетонными блоками с себя несколько штук скинула и теперь с ним активно пытается общаться. Но Арсений её речи не понимает. Пальцы предательски дрожат, а горло пересыхает. Нет, очевидно, это всё — просто побочный эффект от встречи с таким количеством Объектов. Он поднимает глаза на Антона, натыкаясь на его внимательный взгляд. — Большая доза аномального излучения, — поясняет Арсений. — Ты там тоже следи за своей реакцией. Объяснение выходит глупым и нелепым, он это слышит в интонации своего голоса и в глазах Антона читает. И, тем не менее, Шаст ему не возражает. Только снимается с ручника и трогается. Во вспыхнувших фарах темнота тоннеля на секунду прошивается огнями, и тут же снова в ней тонет.До скорой встречи.
— Только ты меня мог сюда притащить, просто чтобы показать... такое, — усмехается Антон. — Я не просто, чтобы показать, — огрызается Арсений. — Я по делу. Он собирался его проверить. Собирался бросить его в самое пекло к Объектам, и смотреть, как Антон с ними справляется. А вместо этого у него паническая атака и тремор, просто от того, что Шаст там постоял. Кто этот человек на его месте, и где он сам? Но даже сущности ему этот ответ дать не стараются. Они все расползаются по углам, и за его выводами со скучающими мордами наблюдают. Пусть Антон считает, что не было у Арса никакой другой задачи, и весь он такой милый. А когда его внимание окончательно усмирится, Арсений на него обязательно накинется. Вспорет горло, выстрелит в живот и расцарапает лицо ногтями. И тогда комок в горле, который у него каждый раз застревает, когда он с шастовым взглядом встречается, навсегда исчезнет. Правда же? Ну правда? Мимо него и через него плывёт заснеженный сумеречный город. Пространство и время о него спотыкаются и расплющиваются в неровный подгоревший блин. И Арсений почерневших краешков этого межпространственного блина касается. А те обламываются и в его черноте тонут. В ней становится мусорно и холодно, и ему в ней больше находиться невыносимо. Но и выход, он не знает где. Машина останавливается, и Арсений вздрагивает. Он утыкается взглядом в огоньки-глаза многоэтажек, и с лёгкостью находит там «глаза» своей квартиры. Закрытые и под веками-шторами не скрывающие ничего кроме очередного болезненно-одинокого вечера. — Слушай, — вырывается у него прежде, чем он успевает себя остановить. Но Антон и так ничего не говорит, и эта реплика — так и повисает в воздухе. Арсений смотрит на окна своей квартиры и взгляда отвести не может. Внутри него темнота заходится в вихре и мусор, факты и его собственные чувства в нём закручивается. А он и шага не может сделать, чтобы из этого вихря выйти. Что за невидимая черта пролегает тут, и почему он переступать её так боится? Почему он не может произнести самое логичное окончание начатого предложения: «… я пойду домой, уже поздно»? — Возможно мне станет ночью хуже от такого количества аномального излучения, — выпаливает Антон. Арсений тут же к нему взглядом мечется. Шаст на него смотрит внимательно, и в его глазах на секунду вспыхивает огонёк, который тут же прячется. С объективной стороны, аргумент — дурацкий. Единственное, что Арсений сможет в этом случае сделать — усиленно помолиться. И то, только читая молитвы из гугла, потому что наизусть их не знает. Но есть ещё контекст. Контекст, который читается в том, как Антон покусывает губу и как часто-часто постукивает по своим коленям подушечками пальцем. — Ты предлагаешь?.. Арсения эта квартира к себе не зовёт. Даже больше того, ему в неё возвращаться страшно, она его даже отсюда — через лобовое стекло, вихрь снежинок и несколько десятков метров высоты — пугает. — Да, — кивает Антон. — Останься со мной сегодня. — Конечно. У Арсения дрожат кончики пальцев. И коленки. И все сущности в его голове. Шаст снимается с ручника и выворачивает со двора его дома, оставляя арсову нехорошую квартиру позади.