Арсений больше слушать не может эти дурацкие гудки и то, что абонент временно недоступен. Слова плетутся в тонкие морозные узоры на окнах, и стоит ему в них всмотреться — тут же трескаются, а он от их осколков даже увернуться не пытается.
— Опять недоступен?
Мужчина взгляд от окна не отрывает, наблюдая за тем, как голуби топчутся на карнизах дома напротив. У них не тельца, а огромные лохматые шарики; как они летать могут — решительно непонятно. А может нет никаких голубей и никогда не было. Есть только Объекты, которые умело птицами притворяются и через глаза которых за ними следят Структура, Хаос и его отец.
— Недоступен, — кивает Арсений.
— А ты не можешь ему, не знаю, на работу позвонить?
Шаст достаёт из шкафа кружки, и те тихо в его руках постукивают, друг друга касаясь. С тем, как часто Арсений этот звук слышит, удивительно, что ещё не у всех отколоты края и ручки.
— Могу, но результат будет тот же.
Ожидать, что его отец не дал специальных указаний своим коллегам и подчинённым — наивно. Даже притворись он кем-то другим и пройди первую линию защиты, отец бросит трубку, узнав его голос после первых двух слов.
И что он может успеть в эти два слова вместить?
«Послушай меня» — заплати деньги психологу, пусть послушает.
«Нужна помощь» — найми специалиста.
«Мне плохо» — а кому сейчас хорошо?
— Арс.
Мужчина оборачивается и утыкается в обеспокоенный взгляд Антона. Тот, очевидно, что-то ему сказал и ответа не получил.
— Может тогда съездить к твоему отцу?
Арсений покусывает губу и одёргивает рукава водолазки. Те цепляются за липучки на ремешке Шокера. Интересно, есть другие фасоны этого ремешка? С падающими листьями в честь наступления осени, праздничным конфетти для дня рождения или белоснежный для свадьбы? А для визита отца ему какой нужен? Весь расписанный вышивкой «Прости, что я твой сын»?
— Не знаю, — качает головой мужчина и опускается на стул.
Шаст заливает кружки кипятком, и дым вьётся вверх. Арсений уже навострился по запаху определять, что это за вид чая. А по виду чая определять настроение Антона с точностью до полутонов. Это теперь его новая сфера интересов — пытаться прочитать Шаста по объективным признакам. По тем самым объективным признакам, из-за которых тот почему-то интересен и Хаосу, и его отцу, и даже этой ебанутой Чернецовой.
— Я бы с тобой съездил.
— М-м? — Арсению требуются долгие несколько секунд, чтобы вспомнить предмет их разговора. — Шаст, я, правда, пока не знаю. Давай вернёмся позже к этому… всему?
Антон кивает и подвигает стул ближе к нему.
Он перестал садиться напротив — этому Арсений в своей воображаемой тетради для наблюдений посвятил несколько страниц. И ещё тому, что Шаст теперь его чаще касается. Случайные прикосновения, которые и раньше между ними искрили, теперь продолжительнее, и Антон их не разрывает сразу же.
И Арсений тоже не разрывает. Хотя рационального объяснения этим прикосновениям у него нет (если только на кожу Антона не нанесён нейропаралитический яд). Так же как нет объяснения тому, зачем Шасту ехать с ним к отцу, встреча с которым, даже по тому небольшому количеству фактов, которые Антон уже знает, ничего хорошего не обещает. И даже больше того, нависает над ними смердящим облаком выяснения отношений с сопутствующими криками и зашкаливающим уровнем агрессии.
Шаст смотрит на него исподлобья, покусывает губу и касается его ладони краешком кисти (на которой, конечно, нет никакого яда, но у Арсения всё равно кожа от это касания вспыхивает).
По его голым щиколоткам Мыша коротко проходится проводом, но и к её касаниям он уже привык. И к беспрерывному стуку перекатываемой по полу шестерёнки. И к тому, что у Антона дома он вдруг перестал просыпаться ночью каждые несколько часов.
Больше того, он стал высыпаться.
Его мысли больше не грозятся сорваться на середине, перепрыгнув на другую тему, а образы из прошлого, перед ним вспыхивающие, удерживаются под веками на секунды, не дольше. И ещё сущности… Арсений точно знает, в каких углах комнаты они сидят, потому что слышит их перешептыванья и клацанье зубов, но… дотянуться до него они больше не могут. По крайней мере, днём. По крайней мере, пока он не спит.
Он стал высыпаться, и вместе с тем, он стал видеть кошмары.
Обрывочные образы, преследующие его раньше в короткие часы сна, которые ему удавалось украсть у самого себя, теперь стали полноценными историями. И в этих историях сущности, бессильные днём, на него надевают строгий ошейник и подвешивают за удавку, чтобы посмотреть, как он задыхается и просит ему дать хотя бы секунду передышки.
— В парк не хочешь?
Арсений вскидывает голову и дымка ночных кошмаров у Шаста в глазах рассеивается.
Но даже эта спокойная нега до наступления ночи всегда находится под ударом. Даже исключая все внешние обстоятельства, детали которых они так безуспешно пытаются выяснить уже второй месяц подряд, всё может исчезнуть по велению субъективной стороны. Субъективной стороны, основа которой — щедрая благосклонность к нему Шаста, до причины которой Арсений так и не может докопаться.
Арсений может просто в одно утро не найти привычное сообщение в телефоне или записку от Шаста. Или вдруг почувствовать незнакомый аромат чая, им заинтересоваться, а на кухне споткнуться о холодный антонов взгляд. Он прикусит губу, сверкнёт на него обжигающим взглядом и ровной, выверенной интонацией произнесёт: «Знаешь, ты заебал у меня каждую ночь оставаться, у меня спина скоро отвалится на диване спать».
Но сейчас во взгляде Антона только тепло и интерес, поэтому пока его сценарии в реальность не воплотились, Арсений к этому теплу руки протягивает и об него греется. А ещё пытается из пепла свои защитные конструкции воссоздать, чтобы к этому естественному исходу подготовиться.
— Чтобы ты околел в своей худи в парке? — хмыкает мужчина.
Парень на него смотрит, будто прицениваясь к серьёзности аргумента: зажимает кончик языка между зубами и покусывает.
— Тогда я сегодня по магазинам, а завтра в снежки.
От Арсения не ускользает интонация, похожая на одолжение, так же как и тот факт, что триггером для покупки стала их совместная прогулка. В масштабах продолжительности существования Шаста без верхней одежды это более чем удивительно. Сколько зим подряд он вот так без куртки ходит, а тут просто ради совместной прогулки он?..
У Шаста на губах застывают блики зимнего солнца, и Арсению хочется хотя бы самого их краешка коснуться, но вместо этого он отводит взгляд в чашку чая. Там в отражении своих радужек он отчётливо видит мечущиеся сущности, которые обязательно вырвутся на свободу ночью. Но днём он ещё может сделать что-то полезное.
— Я сегодня встречаюсь с Волей.
Шаст вскидывает на него удивлённый взгляд:
— Ты его тоже помнишь?
На поверхности его взгляда — подозрение, а на самом глубоком дне, за красивыми желтоватыми радужками — обида: «ты опять помнишь кого-то, кроме меня». И Арсений его за эти чувства не винит. Это же чистая правда — он кого угодно помнит, кроме Шаста.
Кого угодно, кроме того, кого по-настоящему бы помнить хотел.
— Не помню, — качает головой мужчина. — И это странно.
Дима, Серёжа, Ляйсан и даже этот придурок Кулешов, вечно вещавший на еженедельных Совещаниях, в его памяти сохранились, а Воля — нет. И Антон нет. И, чтобы это элементарное умозаключение сделать, Арсению понадобилось два месяца.
Но ведь за это его в должности и понизили, так? Увеличение ментальной нагрузки, снижение способности отслеживать причинно-следственные связи, и…
— Арс.
Уже в который раз прямо перед ним — глаза Антона. Но в его взгляде каждый раз такие разные переливы эмоций, что рассматривать их можно как минимум одну бесконечность подряд.
— Я за тебя волнуюсь.
Вот так честно — без всякий заковыристых фраз и намёков. Прямолинейность Антона его прямо в грудь бьёт, и там сворачивается комком чувств, который он распутать не может.
— А я за себя нет, — отмахивается мужчина. — Воля не выглядел опасным.
— У него есть информация, — обрубает Шаст. — Много информации. И я понятия не имею, какого чёрта он её собирает.
Арсений пожимает плечами и поднимается из-за стола. Опасения Антона он услышал, но делать с ними ничего не собирается.
— Информация — это как раз то, что нам нужно, чтобы сдвинуться с этой грёбаной мёртвой точки, — фыркает он. — И не ты ли его подговорил охранника усыпить?
Мыша вместе с ним выскакивает из-под стола. Она около его ступней вьётся, задевая хвостиком его щиколотки, и кожу там ощутимо жжёт.
— Возьми её с собой.
— Ты серьёзно? — обращается он то ли к Антону, то ли к Мыше, то ли просто к здравому смыслу.
Объект собирает хвостик в пружинку и отталкивается от пола. Проводом она цепляется за штанину Арса, и повисает у него на уровне колена, радостно треща.
— Она хороший напарник, отвечаю, — усмехается парень.
— И что мне с ней в метро ехать что ли?
— Я вас докину, — Шаст потягивается и из-за стола поднимается.
А в Арсении поднимается волна возмущения. Эта диверсия, очевидно, была тщательно спланирована этими двумя.
— А я тут вообще имею право голоса?
Антон мимо него протискивается в коридор — по арсовому плечу ведёт кончиками пальцев и спускается к талии — движение чуть заметное и почти случайное, но от него все нервные окончания вспыхивают, перегорая.
— Конечно, имеешь, у нас же тут демократия, — кивает Антон и, не давая Арсу возразить, продолжает. — Только у Мыши тоже есть голос, так что нас большинство.
Шаст у входной двери повторяет свою привычную с наступлением холодов процедуру — натягивает одну худи поверх другой. Его волосы наэлектризованы и взлохмачены, и он их безуспешно пытается рукой пригладить. Арсений проходит в коридор, усиленно отводя взгляд. Потому что знает, что за этим взглядом может последовать движение его собственной кисти, чтобы этих волос коснуться.
Мыша по его корпусу перемещается, последовательно пробираясь наверх, и Арс на неё ворчит, но не сгоняет. Хвост и корпус у той — тёплые и отзываются в теле приятными ощущениями. Может поэтому Шаст так долго и ходил без тёплой одежды?
Когда Арсений накидывает пальто, Объект тут же юркает в карман.
«Это её привычное место» — больше чувствует, чем помнит он.
Шаст пропускает его вперёд, закрывая дверь. Арсений нажимает кнопку лифта, слушая как из глубины шахты ему навстречу ползут утробные завывания и скрежет. Он такие звуки знает не понаслышке, они с ним всегда. Всю его жизнь тянут к нему свои щупальца, пытаясь…
— И где вы встречаетесь? — Шаст облокачивается о стену и его рассматривает.
— В парке. Около входа в Хаос.
— В Северном?
Кабина лифта открывает двери, рассеивая сумрак подъезда, и они проходят внутрь.
— Не разбираюсь в них.
Лифт кряхтит и едет вниз, а Арсений к его механизмам прислушивается так тщательно, будто сможет определить, когда один из них из-за своей усталости сломается к чертям. Но, даже если и определит, то что с того? Что он с этим знанием сделает? Констатирует свою гибель на секунду раньше её наступления?
— Мы там были с тобой.
— М-м?
— Там стоят Объекты, которые Структура оставила на месте обнаружения. Типа они безвредные. И ты мне их показывал и рассказывал про них.
Двери лифта разъезжаются, а Арсений уточняющего вопроса и не придумывает. На месте разберётся, что это были за Объекты.
Когда Антон толкает подъездную дверь, им в лицо выстреливает пучок снежинок. Они глаза застилают, а когда Арс, проморгавшись, снова может видеть — Антон уже ушёл вперёд. Мыша под полами пальто недовольно кряхтит, то ли из-за холода, то ли из-за его медлительности, и мужчина ускоряет шаг. Лучи солнца тучи почти не пробивают, мир тонет в серости и снежной буре, и единственный ориентир — шастова голубая худи впереди.
Пока парень обходит машину кругом, осматривая масштаб снежного плена, Арсений юркает внутрь. В салоне так же холодно, как и на улице, но хотя бы ветра нет. Мыша к нему на колени вспрыгивает, и о его пальцы трётся.
— Ого, сегодня мы в
настолько хороших отношениях?
Но Объект о Связи не просит и только продолжает о пальцы тереться. Через лобовое стекло мужчина наблюдает за мельтешением щётки, которой Антон снег со стекла соскребает.
Шорк-шорк.
Из твоей памяти так же легко любое воспоминание стереть.
Шорк-шорк.
Закрой глаза и случайное воспоминание в шредер отправится. Может даже это.
Не то что бы у Арсения были точные данные об этом процессе, но сконструировать его от обратного кажется несложным.
Сначала картинка становится мутной.
Вот только что он видел Шаста — шрам через всё лицо, резкие рывки кистью и губы, бормочущие ругательства. А потом Арсений один раз моргает, и его силуэт растворяется в метели.
Звук приглушен, и больше не слышно, как жёсткая щетина царапает по стеклу.
В кончиках пальцев пропадает чувствительность, и невозможно понять — на улице он, в помещении или в тесной тёмной комнате, где никого нет. В тёмной комнате, где воспоминания вспыхивают и появляются. И туда же они приходят умирать.
— Хорошо хоть, колёса не занесло.
Шаст обстукивает кроссовки, прежде чем сесть в машину. Комки мокрого снега падают на асфальт, покрытый тонкой корочкой льда, и Арсений за ними следит, пока они в кашу не превратятся.
Примерно такая же каша в его голове.
Когда машина с места трогается, Арсений закрывает глаза и перестаёт следить за внешним миром. Ему этого мира в последнее время — слишком много даже в самой маленькой дозировке. В шастовой квартире он знает, где найти кофе; в какую сторону поворачиваются ручки дверей и, даже с выключенным на кухне светом, мизинцем не бьётся об стол; но, стоит ему мысли отпустить чуть дальше этих безопасных пределов… его начинает мутить.
Арсений открывает окно и свешивается наружу — ветер швыряет ему в лицо запах бензина и выхлопных газов, но даже это лучше, чем наваливающиеся на него во внешнем мире тошнотворные мысли.
Шаст скорость сбавляет, и автомобиль замедляется.
— Сорри, буду плавнее, — слышит Арсений виноватое, но ничего не отвечает.
Единственный, кто здесь должен чувствовать себя виноватым — это он сам.
В полотне проносящегося мимо города появляются акценты, и мужчина за них цепляется, только чтобы на своём чувстве вины не застревать. Он знает, что потенциал у этого чувства глубокий. И, чем больше он будет вспоминать, тем глубже оно в него свои зубы будет пускать. Но, если пока оно его только еле заметно когтём цепляет, чего-то выжидая, лучше ему приманку не забрасывать.
— Здесь высажу, — полувопросительно кидает парень, и Арсений кивает.
Мыша, всю поездку сидевшая на коленях, снова юркает в пальто.
Прямо напротив окна — кафе с отвратительной жёлто-красной вывеской. Вход в подземный бункер со сверкающими стёклами, где Арсений вообще-то официально трудоустроен. И где он уже неделю не появлялся под предлогом болезни.
В общем-то это и не совсем ложь. Но и не совсем правда, конечно.
— Я недалеко буду, в торговом центре, — кидает Шаст, когда Арсений выходит из машины.
Если он повернётся, слишком велик риск того, что обратно в салон юркнет. Поэтому мужчина только кивает и не оборачивается.
Колёса шуршат по тонкому слою снега, и Арс остаётся со своим раздражением на весь мир и нежеланием с ним взаимодействовать один на один.
Крутым разворотом на месте он не даёт себе лишней секунды на мысли о бегстве и направляется ко входу в парк.
На кованом железе название парка выгравировано снежинками. Арсению хочется к ним руку протянуть и ногтями соскоблить, но вместо этого он заставляет себя опустить взгляд и смотреть себе под ноги. Глупо будет вот так поскользнуться и сломать ногу, упустив возможность встретиться с тем, кто возможно обладает ключевой для них информацией.
Когда Арс ныряет под арку, вокруг него сразу же смыкается толпа. На ветках лысых деревьев покрывалом повисают сумерки, укутывая парк предновогодней атмосферой. Свет фонарей рябит меж покачивающихся ветвей, а смех детей меж ними лавирует, наполняя парк.
Он понятия не имеет, как ему Волю во всём этом людском многообразии искать, поэтому отходит к поребрику, чтобы перевести дыхание.
Но тошнота, только начавшая отступать, вдруг хватает его за горло с новой силой. Он глаза закрывает, но то продолжает вверх по горлу пробираться, его оцарапывая.
— Память ещё не вернулась, да?
Арсений вздрагивает, а когда открывает глаза — перед ним стоит Паша. В чёрном пальто, один в один его собственное, и в нелепой шапке с помпоном.
Этот вопрос все попытки аккуратно выведать информацию пресекает. Воля предлагает идти ва-банк, и, хотя Арсу не нравится такое навязывание правил, не у него на доске выигрышное положение.
— У меня на это надежд особо нет.
Может воспоминания к нему и возвращаются, но то — лишь обрывки той жизни, что у него когда-то была. У
них когда-то была.
— Не знаю, может тебе стоит посмотреть свои детские фотографии.
Пашина дурацкая бело-чёрно-малиновая шапка качается из стороны в сторону, когда он своей шутке смеётся.
— Антон сказал, ты всё знаешь.
— Что есть, то есть, — лукаво улыбается Воля. — Хочешь проверить?
— Зачем меня перевели в Структуру? — напирает Арсений, его шутливый выпад игнорируя.
— Вербовка, — пожимает плечами мужчина и наклоняется к асфальту. — Смотри, какой прикол покажу.
Воля набирает в ладонь охапку снега и в руках его разминает — тот под давлением рассыпается на сотни мелких кристаллов, и каждый в свете фонарей переливается разным оттенком. Но не успевает эти переливы мужчина изучить, как Паша этот снег вверх подкидывает. Тот вокруг них поднимается небольшим облачком и медленно вниз оседает.
Смысл «прикола» Арсений решительно не улавливает, и трактует его как попытку его с мысли сбить.
— Я вербовал Антона?
— Иногда да, иногда нет, — уклончиво отвечает Паша и опускается на лавочку, ногтем он принимается карябать слезающую краску.
Арсений с ноги на ногу переминается, пытаясь придумать формулировку хоть чуть учтивее, чем «я тебя нихуя не понимаю».
— Я вижу, что ты не силён в загадках, — кивает Воля, когда их молчание начинает затягиваться: — поэтому держи перевод: «сначала да, потом нет».
— Херовый какой-то перевод, — фыркает Арсений и пинает сугроб снега перед собой. Снежинки взметаются вверх и тут же оседают обратно, прилипая к пальто.
— Тебе интересней часть, в которой «нет», — продолжает направлять его Паша. — Вернее то, что между этими частями случилось. Точка невозврата. Или даже точк
и. А может линии. Или круги.
Нет. Так дело у них не пойдёт.
— У Шаста какие-то способности, да? — спрашивает Арсений и тут же находит в себе следующий вопрос. — Что-то что нужно моему отцу? Или Хаосу? Что им всем от него надо?
Его голос срывается на последнем слове, и он поджимает губы. К своим реакциям на каждый полутон шастового голоса, на каждое слово или прикосновение он уже привык. Не стал понимать их первопричину, но хотя бы оставил как субъективную константу, которая из его прошлого тянется.
Но у всех других-то… должны быть объективные причины на то, чтобы к Шасту тянуться?
— Ты же меня не слушаешь, — выдыхает Воля. — Ты меня вообще не слушаешь, — мотает он головой. — Но знаешь, что? Это ничего страшного. Это точно ничего страшного.
Воля поднимается с лавочки и качает головой из стороны в сторону, разминая шею. Свет фонарей проходится по резким чертам его лица и прячется в воротнике пальто.
— В смысле?
— У тебя в полах пальто Объект, синяков под глазами нет, а ещё от тебя пахнет этим дурацким чаем, который нам в Структуре беспрерывно дарили, — очередью выплёвывает факты Паша.
Арсений от него шаг назад делает. У него в горле снова поднимается ком. И желание использовать табельное оружие. Которого с собой у него нет.
— На что ты?..
Он чувствует, как Мыша под подолом пальто ёрзает в беспокойстве. Не хватало ещё, чтобы она прямо здесь взорвалась.
— На то, что ты снова на этой точке, Арс, — так же спокойно продолжает Воля. — И в этом круге. Но это ничего страшного. Это, правда, ничего страшного.
Паша делает шаг назад. И ещё один. А потом пропадает в толпе людей, будто его и не было.
Мыша в подоле пальто коротко трещит, но наружу не выбирается, а Арсений опускается на лавочку. Силы у него остаются только на то, чтобы написать короткое сообщение.
Ты ещё не закончил?
19:30
Разговор с Волей у него в голове снова и снова прокручивается, но выцепить его начало, конец или хотя бы основополагающую мысль, он не может.
Их встреча — это ещё одна отвратительно-бессмысленная попытка продвинуться в понимании ситуации без ключевого её элемента.
Ты в парке?
Скинь геометку
19:31
Мимо Арса проходят парочки, семьи и подростки-одиночки, с головой закутанные в объёмные шарфы. Мусорный бак справа от скамейки тихо мурчит, перерабатывая мусор, и мужчина неожиданно за него взглядом цепляется.
Даже по расстоянию до ближайшей другой мусорки, можно догадаться, что это Объект. Между ними условно-безопасные три метра, не позволяющие Объектам одного вида идентифицировать себя в качестве группы. Мыша чуть ёрзает, когда он пододвигается к мусорке ближе, но вырваться наружу не пытается.
Арсений касается кончиками пальцев металлического корпуса — горячий. Ещё бы ему не быть горячим, если внутри во всю протекает процесс растворения кислотой отходов. Бездомному, который попытается в этой мусорке найти что-то полезное, не позавидуешь. С другой стороны, разве несколько пальцев на руке такая большая плата за экологичный способ утилизации отходов?
Треск.
Арсений испуганно руку отдёргивает и замирает.
Но мусорка стоит всё так же неподвижно, Мыша в кармане не ёрзает, но вот… кожу на предплечье жжёт.
Ну конечно.
Шаст же сказал, что они тут были. И ёбаный бездушный Шокер тоже это знает, выуживая это воспоминания из омута, до которого сам Арсений дотянуться не может.
Чтобы остановить реакцию Шокера, ему нужно всего лишь отодвинуться на другую сторону лавочки, но… хочет ли он?
Удары током теперь ощущаются ярче. Эта мысль его кольнула ещё в заброшенном водостоке, но последовавшая вспышка воспоминания не позволила эту нить продолжить. Мало ли что могло триггером для воспоминания стать, но что, если... дело, и правда, в ударе током. Раньше за стонами и скрежетом сущностей, темноту его сознания только порезы и пробивали, но теперь… Если те сидят смирно днём и, даже в опустившемся на парк полумраке, только из своих углов огрызаются, может и с ударом током сработает?
Арсению на себе эксперименты ставить не впервой. Если понадобится, он и руку в кислоту засунет. Только бы этот день, как и череда предыдущих, не пропал даром без новой информации.
Сущности в темноте шепчутся, раздавая советы. Но Арсению на этот шёпот наплевать, и он снова опускает ладонь на мусорку.
Писк.
Треск.
От предплечья заряды лучами расходятся по телу — ползут по плечам, затягиваются узлом на шее и, наконец, концентрируются в голове. Перед глазами темнеет, и Арсений впивается ногтями в старое дерево лавочки.
… Арсений нажимает на педаль бака и закидывает туда стаканчик. Тот довольно урчит, тут же начиная процесс переработки. Шаст коротко оборачивается на него, и в зрачках у него вспыхивают крошечные весенние солнышки.
Он, наверное, ебанулся, решив привести сюда Антона. Ведь собственными глазами видел,
что Шаст может сделать с Объектами. Видел в сотнях рапортов и постановлений, сшитых в Портфолио на парня, которое кропотливо собирал несколько месяцев перед Внедрением.
«Отсутствие частей механизма, препятствующее дальнейшей эксплуатации».
«Обширные повреждения, к которым Объект вынужден был прибегнуть, дабы не быть пойманным».
И даже: «Попытки установить Связь Объектом были отвергнуты капитаном Шастуном А.А., и БУ-XXXX был уничтожен путём выстрела из табельного оружия специального назначения».
Но так же ярко, как перед его глазами вспыхивают эти цитаты, так же ясно он видит предупреждения, которые Хаос ему посылает: «Время поджимает». И у него совершенно точно нет времени соблюдать какие бы то ни было правила безопасности в своей диверсии.
Мыша ёрзает под полами пальто, и Арсений вскидывает голову, чтобы убедиться, что Шаст этого не заметил, но он… стоит и пялится в одну точку. Кажется, парень даже немного кренится вбок.
Он от Антона ожидал удивления, но это… больше на шок смахивает. Но несколько минут Арсений ему ещё отпускает — пусть в себя придёт.
Мыша снова в кармане ёрзает, и Арсений на неё цыкает. Если парень так реагирует на Объекты, которые в парке оказались по прямому указанию Структуры, то что он про БУ-3101 скажет, когда узнает, что…
Его внимание привлекает мельтешение в стороне Антона, и мужчина вскидывает взгляд. А Шаст вдруг сгибается пополам.
В спокойный весенний день того рвёт на газон прямо посередине парка.
Сука.
Арсений с лавочки спрыгивает и около Шаста оказывается в два шага.
Слизистые бледные, руки дрожат, корпус качает.
— Антон?
Парень кивает, давая понять, что услышал, но головы так и не поднимает, — упёрся ладонями в колени и пытается отдышаться.
У Арсения сразу же все лампочки аварийной сигнализации в темноте загораются, и чуйка срабатывает — нихуя это не обычное отравление.
— Пиздец, — еле слышно шелестит Антон, и Арсений с ним полностью согласен.
Времени на раздумья нет. Он Шаста на себя тянет и взваливает на плечи. В других обстоятельствах Арсений бы обязательно подумал о его сверхчувствительности к прикосновениям, личном пространстве и необходимости объяснить свои действия, но сейчас всё это на задний план отодвигает.
Антон ногами волочит, но быстрее продвигаться не помогает, и, к моменту, когда они оба оказываются у «Рено», Арсений выбивается из сил. Ладонью он прохлопывает джинсы Антона и достаёт оттуда ключ.
Машина на нажатие кнопки отзывается моментально и щёлкает дверьми.
Запихивая Шаста на заднее сидение, Арсений не церемонится (у него на это просто нет времени) — берёт того за шкирку и пропихивает в салон коленом. Пусть только, блядь, попробует потом возмутиться.
Он дёргает на себя водительскую дверь, и та поддаётся с возмущённым скрипом.
Панель управления мужчина рассматривает с секундным сожалением о том, насколько похуй ему было на советы отца «научиться нормально водить».
Арсений вставляет ключ в стартер и проворачивает, но мотор всё так же молчалив.
— Да запускайся уже, мать твою!
Совершенно точно Хаос не собирается Антона убивать. Значит, время чтобы спасти Шаста у него есть. И он вполне способен сделать промывание самостоятельно, если только доберётся до дома. А ближе всего дом Шаста.
Мыша вспрыгивает на сидение и задирает хвост вверх. Ей нужно всего мгновенье, чтобы выплюнуть искру в стартер, и тот вдруг оживает. Стрелки тахометра и скорости вздрагивают и качаются, показывая, что автомобиль готов к старту.
— Шаст, а куда ехать-то? — тупость своего вопроса он осознаёт сразу же после того, как кидает взгляд в зеркало заднего вида.
Дыхание у Антона поверхностное, зрачки закатились, а кончики пальцев подрагивают. У Арса от такого вида всё внутри сжимается и скручивается, и только короткий треск Мыши его заставляет взгляд от зеркала отвести.
— Найди мне в Базе адрес.
«Адрес Шастуна», — уточняет она по Связи, и Арсений кивает.
Машина трогается, но множественные образы Антона на изнанке его век вспыхивают и отпечатываются поверх лобового стекла, закрывая ему обзор.
Антон, кидающий на него раздражённые взгляды в день их встречи.
Антон в нерешительности застывающий перед недостроенным зданием.
Антон на его диване после нескольких банок пива — разморённый и расслабленный.
И со шрамом через всё лицо.
Что, с каким шрамом?..
— Опять ёбнуло, да?
Шаст сидит перед ним на корточках и свои ладони к его вискам прижимает. Воспоминания потухают, а жжение в руке вдруг вытесняет головная боль. Но под антоновыми ладонями она тотчас растворяется и уступает место теплоте его глаз.
— Я видел тебя, — тихо начинает Арсений, и его голос — как тихий шелест. — Я видел
нас здесь.
Антон кивает и отстраняется:
— Меня тогда траванул кто-то.
Вокруг них течёт жизнь. Мимо снуют прохожие, то и дело останавливаясь, чтобы их странную парочку взглядом окинуть. Но Арсению до этого дела нет. Есть дело только до человека прямо перед ним.
Того, что не цепляет его подозрительным взглядом.
Того, кто свои холоднючие ладони прижимает к его вискам.
И того, кто теперь укутан в огромную мягкую куртку.
Арсению бы в эту куртку вжаться, но вместо этого он их разговор продолжает:
— Я считал, что это Хаос тебя отравил. Но тебе не сказал, да? — на последнем слоге голос срывается, и Арсений губы поджимает.
Он Шасту ничего не рассказывал. А если рассказывал, то абсолютную фантастику. И теперь его от себя из прошлого тошнит и наизнанку выворачивает. Потому что Антон для него сейчас — не Объект вербовки и не сухие данные в Резюме. Антон для него — переплетение эмоций, ощущений и моментов, которые внутри него в ком сжимаются.
Его жизнь настоящая и его жизнь прошлая между собой до отвратительного тесно связаны, и чуйка ему подсказывает, что он почти до точки отсчёта дотянулся. Почти ухватился, она застыла у него на кончиках пальцах, вот только…
— Арс, — у Шаста взгляд трепетный и внимательный. — Домой пойдём.
Антон до него не допытывается и подробности не выясняет. Он между ними плетёт связь одним только словом — «дом».
«Дом» — это место, где они встретились, где между ними впервые искра пробежала или где она между ними потухла? Это физическое место, точка во времени или секундная вспышка на телефоне, ловящая момент?
У Арсения нет ответов на эти вопросы, а Шаст это так произносит, будто ответы на них сами собой разумеются. Где бы этот «дом» ни был, Антон его к нему приведёт.
Их приведёт.
Арсений позволяет вести себя вперёд, коротко сжимая антоновы пальцы. А, когда отпускает их, садясь в машину, всё внутри него снова об их тепле просится.
— Узнал что-то новое?
Арсений качает головой, пока Мыша выбирается из-под полов его пальто. Она вспрыгивает ему на колени и коротко трещит. Мужчина её оглаживает подушечками пальцев, и на них тепло от касания Шаста вспыхивает с новой силой.
А если бы Антон касался не только его пальцев? Если бы его касания поднимались вверх по кисти, обвивали запястье и, задев локтя, перепрыгивали бы на ключицы, а там…
— Не могу Воле доверять, — качает головой парень, выезжая с парковки. — Он вроде и помог нам, а вроде… как будто он дразнит своими загадками.
— А может реально не понимает, какие они тупорылые, — сердито фыркает Арсений.
Антон ему своим смехом вторит.
Город снова через Арсения течёт, как и несколько часов назад. Но, если тогда внешний мир по его мышцам проходил как спазм, сокращая горло, то теперь он его… почти не задевает. Его дымка совсем скоро растворится за дверьми шастовой квартиры.
Антон паркуется на привычном месте, и, пока Арсений из машины выбирается, Мыша снова укрывается в кармане пальто. Темнота, опустившаяся на город, рядом с Антоном ощущается надёжным укрытием, а не пугающей неизвестностью. И снежинки в свете фонаря не блестят острыми гранями, а каждым своим лучиком ему подмигивают. И фиолетовые окна квартиры не скрывают за собой грязные секреты вписок, а обещают появление новых ростков на заботливо выращиваемых растениях.
Подъездная дверь поддаётся с пинка, но даже этот пинок сегодня внутри Арсения отзывается с нежностью. И застоявшийся запах сырости его не бесит. И даже надписи на дверях лифта.
Когда они добираются до квартиры, тепло его окончательно в свои объятья заключает. Заплетающимися ногами он спотыкается о порог, что возмущает Мышу. Объект недовольно фыркает и из пальто выбирается. В один прыжок она оказывается на полу и тут же скрывается в дверях спальни.
Спальни, которая Арсения к себе манит с невероятной силой. И этой силе он совсем не сопротивляется.
Пальто он цепляет на крючок в прихожей и оставляет Шаста искать место для своей новой куртки в одиночестве.
Одеяло его в свои объятья принимает охотно, и он им с головой укутывается. Кончики пальцев снова обретают чувствительность, и только сейчас Арсений понимает, что замёрз.
Шаст застывает на пороге и его с усмешкой рассматривает.
— Ничего не говори, — фыркает мужчина, ещё сильнее укутываясь в одеяло. — До весны больше на улицу не выйду.
— С тебя минимум две партии в снежки, — отбивает Антон. — Иначе нафиг я куртку покупал?
Антон в него кидается этикеткой, но та до кровати не долетает, опускаясь на пол между ними.
— Пф, после первой же партии будешь молить о пощаде.
На последних словах его голос вдруг превращается в шипение. По телу Арсения дрожь проходит — он такого смысла в свои слова совсем не вкладывал. «Пощада» в его губах звучит голосом одной из сущностей, но какой именно, он понять не успевает — те уже разбежались по углам.
Чтобы вместе на него напасть, как только он один останется и глаза закроет.
Шаст не уходит, но и ничего не говорит. Арсений читает секундное удивление его интонации, но потом оно с лица пропадает. Вот только эта интонация по полумраку комнаты расходится кругами, Арсений её отпустить не может.
— Антон.
Не фамилия, не короткое и звонкое сокращение, а имя, которое он произносит так не часто. И к этому имени у него есть только одно возможное продолжение.
Строчка, которая уже больше недели по его коже карабкается, щекочет под рёбрами и царапает кисти. С тех пор, как он, оказавшись в этой квартире, провалился в сон на всю ночь.
И пусть под его веками всё ещё таятся кошмары, на него прыгают и пытаются на части разорвать, Арсению кажется, он знает, куда может пойти за спасением.
И спасение это всего в одной строчке.
Останься со мной
Но эта строчка впивается в его глотку цепкими крюками из прошлого и так там и застывает. И сейчас, когда Антон его внимательно слушает, он сказать её не может, старательно подбирая аналогию.
Желание его остановить, задержать хоть на несколько мгновений, заставляет его выдохнуть честное:
— Мне снятся кошмары.
Шаст поджимает губы и на край кровати опускается. Арсению кокон из одеяла на него вид загораживает, но может это и к лучшему. Он не сможет ему это в глаза сказать.
— И что там в твоих кошмарах?
Антон рядом не шевелится и кажется, даже не дышит.
— За мной кто-то гонится, — выдыхает мужчина, и одеяло перехватывает, но то всё равно ему на плечи падает.
Краем глаза он видит, что ладонь Шаста совсем близко — всего несколько сантиметров. Кончиками пальцев он поддевает край своего импровизированного кокона и свою руку освобождает из тёплого плена.
— Но ты быстрее?
— Да, но… Они всегда ждут меня здесь, когда я просыпаюсь.
Всегда в темноте его головы. Всегда готовые его укусить, расцарапать или на части разорвать. Не закрывай глаза, не оборачивайся и без резких движений. Если решишь сбежать, то…
— И сейчас здесь?
Антон его кончиков пальцев касается своими и тут же глаза вскидывает. Площадь касания — всего несколько миллиметров, и Арсений понимает, что парень ждёт его реакции.
— Сейчас… нет, — выдыхает Арс и подушечками пальцев скользит по шастовым костяшкам.
Сущности так и сидят по углам, наблюдая за их диалогом. И темнота в комнате больше для них не безусловный карт-бланш брать над его внутренним миром верх. По его темноте расползаются трещины-вспышки и всё вокруг светом озаряют. Этот свет в глазах у Антона отражается, и Арсений этим светом любуется.
— Хочешь останусь с тобой и пусть всю ночь не высовываются?
Он может всё свести в шутку, спрятаться в кокон и лечь спать (сущности согласно кивают). Может подорваться с места, накинуть на себя пальто и поехать в место, в котором раньше ночевал каждую ночь (сущности заходятся в поддерживающих криках). Может вообще заблокировать контакт Шаста и никогда больше его голоса не слышать (сущности со своих углов выползают, чтобы ему руку пожать).
Но вместо этого Арсений пальцы Антона в своей ладони сжимает и кивает:
— Останься, — и, чуть погодя добавляет. — Пожалуйста.
Арс на их сплетённые пальцы кидает только один короткий взгляд, чтобы этот момент навсегда под веками сохранить и греться об него, когда Антона рядом не будет.
