Что с нами случилось в тот вечер?
… Ответ начинается с темноты. В ней постепенно проступают шорохи, силуэты и касания. Но всё это укрыто плотным туманом, сквозь который Арсений не может продраться. А потом — вспышка, свет режет глаза, рассеивая наваждение, и перед ним появляются взлохмаченные кудри и размыкающиеся губы. Арсений читает по губам: «Ты понимаешь, о чём я?». Он скользит по профилю Шаста, читая в каждой детали удивление, — поднятые домиком брови, растерянный взгляд и покусанные губы. И только потом проводит ревизию своих ощущений — дрожащие пальцы, быстрое и частое дыхание и сухие губы. На шастов вопрос ему хочется уточнить: «А не напомнишь, где мы?». Но Арсений не спрашивает, где они находятся. Это было бы совсем позорно для следователя, так ведь? Он замирает, вслушиваясь в шуршание дождя, приглушённые звуки автострады и разговоры нетрезвых людей рядом. Он точно знает — только что они были в темноте клуба — по ушам долбила музыка, рядом тёрлись потные тела, а ещё… рядом промелькнула копна тёмных волос. А потом звуки стали громче, тела потнее, а копна темнее. Пространство расширилось, а потом вдруг схлопнулось в одну точку. В точку, где он стоит напротив Антона, который спрашивает, понимает ли что-то Арсений. И он же вроде понимает. Но как будто бы и нет. Арсений качает головой и так и не размыкает сухих губ. Только бегает взглядом по плитке мостовой, будто она может ему помочь воссоздать события. Но на той ни капель крови, ни примечательных сколов, ни даже какого-нибудь окурка сигареты, только капли дождя, которые собираются в лужи. Когда Шаст хватает его под локоть и тянет за собой, Арсений благодарно на нём виснет. Они вдвоём застывают у дорожного полотна: за ними остаются пьяные свидетели, а между ними только шуршание машин. Арсений облизывает губы — смоченные, они размыкаются, и он почти решается задать вопрос: «Что только что случилось»? Но даже адресованный самому себе вопрос звучит пугающе. Он пока не готов признаться в этом провале памяти даже себе. И, когда Антон оглаживает костяшки его пальцев, Арсений отступает назад. Он кладёт голову Шасту на плечо, а тот прижимает его к себе и скользит ладонью по его вихрам. Арсений открывает глаза всего на секунду и видит, как сущности, шипя, отступают назад. Они косятся на Антона, клацают в его сторону зубами, но подходить ближе не решаются.Что такое ты им сказал?
Что такое ты мне сказал?..
Шаст так и не заговаривает о том вечере, и Арсений его в этом решении молчаливо поддерживает. Иногда Арсений подбирается к темноте так близко, что почти может услышать происходящее за ней. Но тогда его оттуда сущности оттягивают, хватая за ноги и рыча. И Арсений, пока его волокут за ноги, прикидывает: «А вдруг они правы?». Если в этой темноте таится «что-то», что смогло испугать даже его клыкастых и когтистых сущностей, то зачем ему туда пробираться? Он только начал собирать свою жизнь по осколкам, только доверился Шасту (пусть и с многочисленными оговорками), так с чего бы ему самостоятельно лезть туда, где ему будет страшно? Может, стоит довериться сущностям и держаться от того вечера подальше? Две полярные концепции: Антон сказал «что-то», что напугало сущностей до полусмерти, и в то же время это «что-то» помогает отодвинуть исполнение смертного приговора — не могут существовать у него в голове в гармонии. Его разбирают страх и любопытство: Арсения между этими двумя чувствами швыряет, как тряпичную куклу. Поэтому ему только и остаётся, что во время этих швыряний долбить себя вопросом: «Какого хуя происходит?» и не озвучивать его вслух Антону. А ещё ему остаётся — перед сном прижиматься к Антону сильнее, прикосновения задерживать чуть дольше, а, когда тот хмурит брови — коротко чмокать в складку на переносице (Антон тогда фыркает и выворачивается). Между шастовых холодных интонаций проскальзывают тёплые, отстранённость сменяется нежностью и наоборот, и Арсений к этому постепенно привыкает. Это всё ещё его Антон. Пусть и менее читаемый, чем обычно. И это всё ещё сущности, которые наблюдают за ним, не моргая, пусть пока и не тянут к нему свои когти. — Приехали. Арсений вскидывает голову и через стекло видит красно-жёлтую вывеску кафе. Ту завалило снегом, и она скосилась на бок ещё больше, чем обычно. Окна кафе разрисованы снежными узорами, и внутри теперь, скорее всего, ещё сумрачнее, чем обычно. Арсений отстёгивает ремень безопасности, но, прежде чем выйти из машины, уточняет: — Ты же со мной? Антон смотрит на него тяжёлым, почти скучающим взглядом: — Это тупая идея, Арс, — и, не давая возразить, продолжает. — Просто давай проясним. Мы приехали в Хаос без всякой маскировки в Новый год, основываясь на твоих предположениях, что внутри никого нет. Так, действительно, звучит по-дебильному. И Арсений торопится его поправить. — Я просмотрел отчёты за последние пять лет. Тридцать первого числа внутри не остаётся дежурных и Хаос передаётся в ведение Объектов с охранными функциями. — Звучит ещё менее безопасно, чем если бы там были люди, — фыркает Антон, и, тем не менее, выходит из машины. Арсений выбирается аккуратно, придерживая полы пальто. Старается не хлопать дверью, но та всё равно предательски скрипит, и Антон кидает на него короткий усталый взгляд. Арс, в свою очередь, кидает злой прощальный взгляд на «Рено», но то под светом мигающего фонаря вдруг серебрится и как будто молодеет. Его линии становятся плавнее, с корпуса исчезает ржавчина. И, пока Арсений лихорадочно пытается сообразить, что это за омолаживающий свет, корпус вдруг начинает трещать. Мужчина отшатывается назад, одновременно с громким хлопком. «Рено» сплющивается: стекла трескаются, двери вываливаются, и под корпусом Арсений вдруг замечает тянущуюся к нему руку. И на руке несколько серебряных колец. Он делает шаг вперёд, покачиваясь. Арсений должен помочь человеку под машиной. Должен его вытащить оттуда и спасти. Но на его плечи вдруг ложатся тёплые ладони. Арсений вздрагивает и оборачивается, встречаясь взглядом с Антоном. А когда снова смотрит на машину, та выглядит как прежде — старенький корпус со ржавчиной и никаких смятых дверей. И, тем более, никаких рук. — Всё норм? Конечно, нет! Хуй с ними с галлюцинациями, Арсений привык выхватывать обрывки воспоминаний короткими вспышками. Они зажигаются и неизменно прогорают через несколько секунд. Хуй с холодными интонациями Шаста и его хмурым взглядом — он научился с ними жить, игнорируя причину их появления. Но стоит его смириться с вышеперечисленным, как сущности, радостно фыркая, подкидывают ему новый вопрос:А ты не думал, что теперь всё время будешь что-то забывать?
— Конечно, норм, — кивает Арсений, проходя ко входу, и зачем-то уточняет через плечо. — А ты как? — А у меня ощущение, будто идти внутрь — это самоубийство, — чеканит Антон. Арсений, оторопев, застывает и разворачивается. Вместе с ним разворачиваются все сущности вместе взятые. Он и все его теневые товарищи — все во внимании. Если Антон, так это чувствует, то какого хера?.. — И зачем ты тогда на это соглашаешься? — отфильтровав мысли, уточняет он. Антон прячет ладони в карманы, и Арс слышит, как кольца на пальцах стукаются друг о друга. Шаст мажет по нему коротким раздражённым взглядом и выплёвывает: — Ну, тебе лучше знать, — Арсений оттесняет Шаста, ничего не поясняя, протискивается ко входу первым. Арсению хочется от такого ответа взвыть, но с этим за него отлично справляется Мыша, разочарованно треща и цокая в полах пальто. А он свой вой закидывает в ту же манящую и отталкивающую темноту исчезнувшего вечера в Столице. На входе Шаст налетает на карликовую ёлку, та косится влево, но Антон успевает её подхватить за ствол. Из полуметра ёлки больше половины — точащий вверх ствол с высохшими ветками. Хвоя усыпала весь пол в радиусе метра, празднично припорашив осколки новогодних игрушек. Вокруг новогоднего дерева удавкой завязана серо-зелёная гирлянда, край которой свисает на пол. Они обмениваются с Антоном короткими понимающими взглядами: «уровень праздника соответствует уровню сервиса» и приходят внутрь. За прилавком ожидаемо никакого нет, и Арсений протискивается мимо витрины. Небольшой чёрно-белый телевизор фонит, но на экране всё равно можно различить какое-то новогоднее шоу. Шоу из тех, где гости пьют шампанское с серпантином, знаменитости кривляются и натужно смеются, а «перебивки» между номерами — верх сюра в своей нелепости. — Даже её нет, серьёзно? — фыркает Антон и собирается протиснуться следом, но Арсений шикает на него. Парень недоумённо хмыкает, но всё-таки застывает на месте. — Стажёр с краевого центра, — неряшливо бросает Арсений, придерживаясь прошлой легенды. — Хочу натаскать его, пока никто не мешает. Первые мгновения ничего не происходит, и в Арсении поднимается порыв стукнуть по телевизору пару раз. Но потом экран тухнет и снова зажигается — содержание программы рассмотреть невозможно, и мужчина терпеливо ждёт, пока то проявится сквозь полосы и мурашки. Сначала сквозь помехи пробивается смех, а потом на экране появляется падающий на пятую точку мужчина. Какая-то тупая комедия. Ну и отлично. — Проходи, — машет он Антону, и тот протискивается, недоверчиво косясь на телевизор. За шторкой, отгораживающей складское помещение, ровно раскачивается лампочка. Её мерный ритм убаюкивает, вскакивая на стены вспышками. Касаясь стеклянной панели, блики зажигаются и тут же исчезают, резанув по глазам. Арсений зажимает кнопку вызова лифта, коротко проходясь взглядом по отражению Антона и сущностям, беспокойно выглядывающим из-за шторки. — Значит, это Объект? — полуконстатирует-полуспрашивает Шаст. Из-за их спин разносится громкий смех. Арсений надеется, что это не реакция телевизора на тот факт, что стажёр Хаоса почему-то не смог распознать Объект на входе. — Я думал, ты ещё в прошлый раз словился, — пожимает плечами мужчина. — Девушка — прикрытие для обычных посетителей. Хотя, кто в здравом уме вообще будет тут что-то покупать? Ну, кроме Димы, конечно. Но тут, Арсений подозревает, дело в том, что его отец нашептал Позу об этом кафе, как о месте, где в случае чего можно искать Арса. С тихим урчанием из-за уровня пола выползает лифт. Когда двери, шурша, разъезжаются в стороны, Арсений видит, как бочком из-за шторки — одна за другой выходят сущности. Они заходят в лифт следом, оставаясь в противоположном от Антона углу тёмной массой с красными глазами и белоснежными зубами. Когда лифт трогается, сущности вынимают из складок тёмных одежд кодексы и принимаются их листать. Пытаются отыскать причину вменить Арсению ещё несколько статей, потому что, очевидно, одной смертной казни ему недостаточно. — Забавно. — Ты о чём? — Арсений вскидывает голову, встречаясь глазами с Шастом. Их радужки чуть подрагивают в искусственном свете, и взгляд выходит расфокусированным. — Ты реально думал, я сразу вычислил, что это Объект? — Ты же хороший следователь. — Ты этого не помнишь, — качает головой Антон, перепрыгивая взглядом по скользящим мимо этажам. — Из того, что ты помнишь: от меня убежала Мыша, я не смог поймать летающий дрон, Объект взорвался на парковке, чуть не убив меня и… что-то ещё? — Что-то ещё, — коротко подтверждает Арсений, следя за тем, как искусственный свет очерчивает скулы Антона, но в подробности не вдаётся. Хотя Арсений и не помнит деталей его Резюме, зато знает свою педантичность. И, если он пошёл на риск ради вербовки Антона, значит, что-то в нём было. Хотя бы та же его необъяснимая Связь с Мышей. О которой он до сих пор Шасту не рассказал.А ещё ты всё время находишь путь ко мне, это же тоже часть следовательской чуйки, да?
Но вслух он этого, конечно, не добавляет. Оставляет за скобками, как привык оставлять отсутствующие воспоминания о том вечере и круглосуточное присутствие сущностей рядом. Может, из-за этого всё между ними и идёт по пизде? Из-за критической массы того, что он стал оставлять за скобками. Лифт звякает, останавливаясь на самом нижнем этаже. Здесь ещё видны остатки праздничного настроения после корпоратива — на полу разбросана мишура, кое-где видны пятна крови (но, если Антон спросит, то это, конечно, вино) и ещё запчасти Объектов, после очередного их праздничного выпускания на свободу. Хорошо, что Антон не застал новогоднего корпоратива. Оправдать выпуск Объектов в Хэллоуин было легче. А тут, Арсений не уверен, что смог бы обойтись без горькой правды: «Сотрудникам просто нравятся эти минуты вседозволенности и жестокости». Даже если после этих минут они недосчитаются десятка-другого коллег и Объектов. — Лиминальное пространство какое-то, — тянет Антон, осматривая пустынный холл. Арсений пожимает плечами. Лиминальное это пространство только для тех, кто таких пространств никогда не видел в форме Объектов. Вот где бесконечность, страх и многодневные блуждания в одинаковых коридорах до полного изнеможения или потери психического здоровья. «Чем-то похоже на мою жизнь», — замечает он, теряясь взглядом в пространстве и игнорируя сущностей. — Я заберу документы из Архива, и пойдём в кабинет. Антон пожимает плечами, не выражая ни согласия, ни возражений. Арсения от такой покорности передёргивает, но у него всё ещё холодок по коже от шастового «тебе лучше знать» (да что же, сука, случилось тем вечером?). Так что пусть лучше его решения никак не комментирует. Шаги Арса глухо отражаются от стен, а потом прыгают вверх, оседая на стенах, и множатся-множатся-множатся. Как будто у сущностей вдруг появились осязаемые ноги, и теперь они будут вечно его изводить своим шарканьем. Перед тем как набрать на двери Архива неизменный код (потому что, как известно, стабильность — гарантия защищённости), Арсений кидает на Антона короткий взгляд. В этом огромном пространстве Шаст кажется ему крошечным, и он ловит себя на дурацкой мысли, что может тут его потерять. Но дверь коротко пищит, Арсений юркает внутрь, и эта мысль так и остаётся дурацким секундным страхом, не имеющим ничего общего с реальностью. Внутри Архива форменный хаос — папки разбросаны по комнате, а отдельные листы выдернуты. Осматривая масштаб повреждений, Арсений быстро воссоздаёт картину — порыв страсти двух людей на корпоративе, искра-буря-безумие, и вот уже бумаги оказываются на полу, а на одном из стеллажей болтаются голубые стринги. Хороший секс, очевидно, оказался приоритетнее документации за последние несколько десятков лет. Иронично, что, оказавшись здесь в прошлый раз с Антоном, всё, что они могли делать — неловко переглядываться. И даже желание Арса поцеловать Шаста, размазав дурацкий грим, в моменте казалось ему чересчур вульгарным в этой обители знаний. И, вчитываясь тогда в документы, он настолько успешно подавил своё желание, что строки на листах, не то что не расплывались под его внимательным взглядом, даже не дрожали. Ну, пока он не увидел имя отца, конечно. Там его выдержке пришёл конец мгновенно. Раздувшаяся от количества листов папка с его фамилией находится на прежнем месте, и Арсений тянется к ней, наступая на листы на полу. Интересно, если её украсть с концами, быстро заметят? Арсений вздрагивает, когда слышит грозовые раскаты. Они отражаются от стен маленькой комнаты и возвращаются в его барабанные перепонки взрывными волнами. «Не нравится. Здесь», — сообщает ему Мыша, когда те на мгновение утихают. — Почему? — Арсений замирает с папкой в руках и переминается с ноги на ногу. «Слышу крики». По коже проходит холодок. Хочется с ноги дверь распахнуть и проверить Антона, но он себя останавливает. С чего бы он не услышал его крик, а Мыша услышала. — Других Объектов? — догадывается Арсений. Он даже не хочет представлять, над сколькими из них сейчас, оставленными без внимания на все новогодние праздники, этажами выше проводятся болезненные эксперименты. «Друзей», — обиженно чеканит Мыша и обрывает Связь. Не то что бы он сам кайфовал от идеи притащиться в Хаос и, если с возражениями Антона он был готов столкнуться, то возражения Мыши он встречает с раздражением. И несмотря на то, что у тех есть под собой основания серьёзнее, чем антоново абстрактное «опасно», не может к ним прислушаться и свалить отсюда. Они уже и так слишком долго топчутся на месте. И, если не прямо сейчас начинать искать, куда двигаться дальше, то когда? Антон в холле никуда не исчез. Он пинает ногой разбросанную по полу мишуру, и та периодически попадает в пятна бурового цвета. Вероятно, Шасту и в голову не приходит, что это кровь, но Арсения от этого вида всё равно передёргивает. А ещё он почему-то думает, что Шаст вполне мог также делать на местах преступления. Арсений ведь мог забыть не только белые и пушистые детали его прошлого, так? Он делает себе пометку: «найти Резюме, которое он собирал на Шаста», отлично понимая: что бы он там ни нашёл, это никак на его отношении к Антону отразится. Потому что он уже давно… Он уже давно что? — Пойдём в мой кабинет, — кивает головой Арсений. — Там нет этой бесючей праздничной атмосферы. Антон его решение никак не комментирует. Снова. И Арсений снова на этом не акцентирует внимания. В стеклянном коридоре из дверей Арсений то ловит отражения красных глаз, то своих собственных — голубых. А, когда он качает головой, надеясь, что это простое движение поможет ему развидеть сущностей: красный мешается с голубым, тёмные силуэты с его собственным, и вот уже выходит, что вся эта череда тёмных силуэтов с налитыми кровью глазами — он сам и есть. И, единожды уцепившись в отражении за зелёные глаза Антона, он уже не сводит с них взгляд, идя по коридору наощупь и по памяти, только бы снова не видеть своих собственных кроваво-красных глаз. У двери он на мгновенье замирает перед глазком камеры, и та ослепляет его сканером. Дверь открывается с тихим щелчком, и Арсений оторопело замирает на пороге. — О, а сегодня чё, не Новый год? — Испытуемый ёрзает на стуле, но глаз от телевизора не отнимает. Арсений разворачивается, выталкивая Антона. Он держит его за грудки, а сердце заходится в глупом «только не это, только не это», когда он бегает глазами по шастовому лицу, выискивая признаки невербального контакта с Объектом. Но на том только искренний ахуй от такого развития событий, и Арсений выдыхает, отступая назад. — Щас решу, пять секунд, не смотри внутрь. Мужчина оглядывает свой кабинет коротким взглядом, но кроме рыжей макушки Дани никого там не видит. Мыша, пользуясь случаем, выпрыгивает из полов пальто и прячется под стол. — Арсень Сергеич, вы чё, реально на работу припёрлись в праздник? Арсений молча проходит к стеклянной камере, усиленно отводя взгляд от Объекта, и зажимает кнопку. С тихим шуршанием по стеклу ползут жалюзи, скрывая неработающий экран телевизора. Даня откидывается на спинку кресла и потягивается: — Признаться, я заебался. Я, понимаю, что это телевидение альтернативной Вселенной, но «Голубой огонёк» с регенерировавшим Лениным… — Вас кто сюда пустил? — напряжённо спрашивает Арсений, пытаясь взглядом нашарить место, где Антон сможет спрятаться. — Вы чё, думаете, я тут незаконно что ли? — фырчит Даня, вытаскивая из вены катетер и пытаясь подняться. Арсений сжимает его запястье, заставляя остаться на месте: — Кто. Тебя. Пустил. — Да ну, Чернецова пустила, ну, кто ещё, чего вы взъелись. По горлу поднимается тошнотворный комок, грудную клетку шкрябают изнутри, а сущности глухо смеются, расползаясь по комнате, — притащил Антона прямо в змеиное логово. Но Арсений оставляет себе маленькую надежду. Маленькую надежду, что её встреча с Антоном, которая обязательно закончится какой-то хернёй, состоится не сегодня. — Недавно, — бормочет Даня, и по тому, как он прячет глаза, Арсений видит — как минимум два дня назад. Значит Чернецовой тут нет. — С такими нагрузками кончишь в камере утилизации, — выдыхает мужчина и, не давая Испытуемому ответить, продолжает. — Вставай, давай, ещё успеешь домой — отпраздновать. Пока Даня поднимается, недовольно бухтя, Арсений отходит от кабинета, чтобы кивнуть Шасту, мол, «всё норм, заходи». Антон закатывает глаза, что в их новом сдержанном общении значит: «ебать, как неожиданно, я говорил, что тут кто-то есть». На пороге Даня пересекается с Антоном всего на несколько мгновений, но даже в те успевает его с ног до головы просканировать изучающим взглядом. — Здрасьте, я… — тянет он руку, но Арсений коротко хлопает его по плечу, подталкивая вперёд. — Ты уже уходишь, — шипит он ему в затылок. Арсений прикрывает за ними дверь, оставляя Шаста в одиночестве и чеканит: — Я тебя тут не видел, а ты меня. Если кто-то узнает, то я тебе лично выпишу путёвку в камеру утилизации, понял? — Вы же и так сказали, что я там скоро кончу, — закатывает глаза парень, и за его дерзость ему хочется въебать и пожать руку одновременно. — Значит, кончишь чуть раньше, чем от перегрузок, — устало выдыхает Арсений. Его угроза — всего лишь мера предосторожности. Он уверен в том, что Даня не станет трепаться о случившемся. Так же, как уверен в том, что тот отлично помнит, кто выбил для него стул для наблюдения вместо табуретки. — Ничё я не кончу, — возвращается к теме Даня, когда они идут по коридору к холлу. — Я только на мечту скоплю. — Мечту? — переспрашивает Арсений, особо не вникая. Он пытается сконструировать достаточно правдоподобное оправдание для Антона, почему встреча с Испытуемым — это то, что он вполне ожидал. Даже если это нихуя не так. — Ага, я собаку хочу. Большую такую, чёрную. У них ещё глаза добрые-добрые, знаете таких? Арсений оглядывается на Даню, и на секунду цепляется за глаза парня. Они у него чуть светлее антоновых, но тоже зелёные. И в этих глазах точно так же светятся искренние радость и предвкушение, какие часто раньше бывали у Антона в ответ на его идеи. Но разница между Даней и Антоном в том, что первый так никогда из Хаоса и не выберется. Будет оправдываться, что поработает ещё немного, а в итоге… — Ты уже на десять таких собак заработал, может, остановишься? — замечает Арсений, и, не дожидаясь ответа, продолжает. — Дальше сам дойдёшь? Они застывают напротив друг друга у выхода в холл. Даня передёргивает плечами: — А там этот Объект бесючий наверху, да? — Он тебе ничего не сделает, — успокаивает его Арсений. — Ты же выходишь, а не входишь. Парень мнётся на месте и вдруг меняет тему: — А это же ваш парень, да? Вместо ответа Арсений сверлит его тяжёлым взглядом, под которым любители неловких вопросов обычно сразу стыдливо ретируются. Но Даня только пожимает плечами и продолжает: — Я так сразу и понял, вы только Алине его не показывайте. Арсений замирает между двух равноценных вопросов: «Почему не показывать» и «Кто такая Алина». Если Даня видит какую-то невидимую девушку, и считает, что и Арсений с ней знаком, то придётся быстро выводить его из программы, ради его же безопасности. А Арсений совсем не хочет заполнять все эти бумаги на вывод (предварительно, конечно, попытавшись объяснить, почему он не появлялся на работе месяц), поэтому он задаёт более безопасный вопрос: — Почему? — Она по ходу его тоже хочет. Понятности в их разговоре не прибавилось. Арсений только глубже нырнул в эту кроличью нору, где вокруг него в хаотичном танце заходятся кружки, банки с вареньем и часы. Очень много часов, и каждые отсчитывают секунды до его личного конца света. — Она тебе сама сказала, что хочет? — Сказала, что хочет его «перепрошить», но я думаю это типа эвфемизма. Для Арсения «перепрошить» звучит абсолютно антонимично слову «хотеть». Это подозрительно похоже на глагол, связанный со стиранием памяти. Поэтому Арсений всё-таки уточняет то, что стоило спросить сразу. — Кто такая Алина? Даня распахивает глаза и таращится на него недоумённо. — Чернецова же, вы чего. Господи, Чернецова. У неё же есть имя. Но Арсений только качает головой, не выдавая ощущения собственной тупости. — Проверял состояние твоих мозговых центров после эксперимента, — отмахивается Арсений. — Ой, рапорт же, точно! Вы же меня не опросили и… Напоминание об это дурацкой формальности становится последней каплей для его, и так выплёскивающего из краёв, терпения: — Даня, да ебитесь вы в рот с этими опросами. Вы домой идёте? Парень замолкает и кивает. Он машет рукой на прощание и делает шаг назад, поскальзывается на ленте серпантина. Арсений закатывает глаза на его неловкость, но на самом деле та в его сердце вдруг снова отзывается схожестью с Антоном. Он провожает Даню взглядом до лифта и мысленно дорисовывает рядом с ним большую чёрную собаку. Та семенит рядом, покачивая толстой пушистой задницей и радостно заглядывает хозяину в глаза. Интересно, а Антон бы какую собаку завёл? Когда он возвращается в стеклянный коридор, каждая его мысль отражается в стёклах и возвращается точным ударом в черепную коробку. Встреча с Даней и его неожиданно обнаружившееся сходство с Антоном вдруг оказывается важнее рациональных доводов. И вот уже ему кажется, что Чернецова только и даёт дополнительные смены Дане, чтобы на нём вымесить злость от того, что не может добраться до Шаста. Когда Арсений открывает дверь в кабинет, Мыша, фыркая, прыгает со стола на стол. Мишура тянется за ней длинным хвостом, и Объект довольно потрескивает, когда удаётся скинуть со стола какой-нибудь предмет. Вдруг Мыша цепляет системный блок, и свет в комнате гаснет, оставляя на стенах только огоньки с её корпуса. В розовых всполохах Арсений отчётливо видит силуэты сущностей, которые мнутся позади него. И стопки бумаг, которые он каждый день откладывал на завтра, и так и не дошёл. И Антона, который вроде его, но вроде и нет. Но через мгновение свет возвращается, и наваждение проходит. — Быстро фотаем документы и уходим, — инструктирует Арсений, кидая строгий взгляд в сторону Мыши. — Да с чего бы, тут же нет никого сегодня, — фыркает Антон, доставая из папки не подшитые бумаги. Арсений ничего не отвечает, только берёт папку с остальными бумагами, фотографирует листы. Протоколы, рапорты, постановления — он даже не знал, что оставил такой большой бумажный след в истории отделения. — Заметил что-то? — спрашивает он у Антона, потому что у самого перед глазами буквы рябят и расплываются. Шастов образ всё ещё сливается в Данин, и застревает у него прямо поперёк горла. Вдруг снова отчётливо возвращается чувство — им двоим не стоит ждать счастливого финала. И может даже счастливых моментов вдвоём осталось не так много. А что там после? Если после конца их общей истории место для их историй по отдельности? — Фамилия повторяется, — отмахивается Антон. — Типа моей? — шутит Арсений, надеясь вызвать у Шаста хотя бы ухмылку, но тот только качает головой. — Типа Чернецовой, — серьёзно продолжает он. — Не могу вспомнить, где видел. — Учебник по теории Поведения Объектов и ебанутая на Хэллоуине, — кратко напоминает Арсений. — Ебанутая со шрамом, — кивает Антон. Удержаться от ироничного сравнения кажется невозможным, но Арсений справляется. Он это сравнение топит в беспокойстве. Арсений исчез, оборвав с ней связи, забив на угрозу, которую она кинула ему вслед. А Шаст до сих пор даже не знает, что она за ним охотится. — Чернецова была в тот вечер в Столице, — выпаливает он. — Тот вечер?.. — Последний вечер в клубе. Вспышка тёмных волос, острый взгляд. Тогда он не заметил эти синие отблески, а сейчас ему кажется — он почти их видит. Откуда она взялась там в тот вечер? А вдруг она что-то с ним сделала? Вдруг из-за неё у него провал в памяти. Свет гаснет и снова вспыхивает. Арсений стреляет в Мышу раздражённым взглядом. Он понятия не имеет, что рассказать Антону дальше. Не скажет ли он с ходу о том, что Чернецовой что-то от него надо? Может, стоит начать с элементарного, вроде: «она хотела узнать твой номер»? Перед масштабом информации, которой нужно поделиться с Антоном он чувствует себя беспомощно. В этом кабинете за тонкой перегородкой пять Объектов, которые могут его в любую секунду разорвать. И ещё пять сущностей за спиной, которые тоже могут. И Чернецова, наверное, может. Хорошо, что хотя бы её тут нет. А если Чернецова причастна к тому, что он потерял память в тот вечер? Арсений откладывает дело, упираясь ладонями в стол. Он застывает над бумагами — у него перед глазами вместо букв — прыгающие строки, вместо фабул — сплошная неразбериха, и поверх неё маячат глаза Антона. Равнодушно-спокойные, и даже в самой их глубине он не может разглядеть прежнюю нежность. Чтобы хоть как-то отвлечься, он выдвигает и задвигает лезвие канцелярского ножа. Вжик-вжик. Ты забыл вечер. Вжик-вжик. А точно Чернецова причастна? — Арс, зачем ей следить за нами? Он видит, как Шаст подходит ближе и выпрямляется. Встречается с ним взглядом — тот неожиданно испуганный и растерянный. Хотя Арсений ещё даже не успел ничего пугающего озвучить. — Стой там, подожди. Но, как только Арсений фразу заканчивает, сразу же себя одёргивает: «какого чёрта Антону там стоять?». В него хочется вжаться, и все свои скомканные мысли ему в грудь вырыдать слезами и размазать по ней соплями. Но вместо этого Арсений останавливает Шаста в нескольких шагах, пытаясь самостоятельно распутаться. Хотя вместо распутывания, его бы хорошо просто встряхнуть за холку. Антон кивает и послушно застывает на месте. Мыша, вскинув хвост, внимательно следит за ними обоими. Арсений не понимает, с чего между ними вдруг искрит, похлеще чем на проводах ЛЭП, и почему Объект тоже напряжённо урчит, ещё и пытаясь установить с ним Связь. Свет выключается и снова включается. Охуенно, Мыша ещё и что-то закоротила. Громовые раскаты, свет, напряжённый взгляд Антона — всё это отвлекает его от распутывания комка собственных мыслей. Поэтому Арсений хватается за первую попавшуюся ниточку и выпаливает: — У меня есть теория. Арсений проходится языком по губам, и те вдруг оказываются пересохшими. — Поделишься? — спрашивает Антон, не двигаясь с места. Арсений проходится взглядом по мышцам Шаста, замечая, как те напряжены — будто перед прыжком. Замер в статичной позе, а в следующее мгновение набросится и перегрызёт ему шею. Под внимательным взглядом Антона его начинает потряхивать: в груди поднимается тревога, а в горле тошнотворный комок. Он больше не чувствует себя в безопасности. И даже начинает просчитывать — если сейчас дёрнуться вправо к рабочему столу, успеет выхватить из ящика служебное оружие и взвести его? Пока он строит план ответного нападения, грозовые раскаты становятся громче, а Шаст делает к нему маленький шажок. Вжик-вжик. — Стой на месте! Антон поднимает руки вверх, как будто Арс собирается напасть первым. Но это же не так, зачем ему нападать на Шаста? Или это Антон собирается на него напасть и поэтому видит в Арсении те же самые намерения? В голову лезет всякий мусор — Арсений его давно отфильтровал и выбросил за пределы сознания: зачем Антон нашёл его после потери памяти, какие у него личные мотивы, а вдруг они в сговоре с отцом, а вдруг… Но этот мусор так упорно лезет обратно, так настойчиво подкладывает давно забытые факты, что Арсений уже не может просто так от него отмахнуться. И вот Арсений уже роется руками в корзине, доставая оттуда грязные объедки и прикрепляя их на доску с фактами. — Точка отсчёта, о которой говорил Воля, — выпаливает он, протягивая красную ниточку от объедка к старым фактам. — Он говорил, что я снова и снова в неё возвращаюсь. А что, если это ты? Антон удивлённо вскидывает брови. Удивлён тому, как ловко Арсений его раскусил, ха! — Арс, давай просто… Вжик-вжик. — Просто послушай! — он вскидывает глаза на Антона и тут же отводит в сторону, выискивая новые красные ниточки. — Отец стирал мне память. Чернецова вертелась где-то рядом. И я раньше не мог понять, при чём здесь ты. Но теперь-то я вижу. Теперь вижу. Шаст открывает рот и тут же закрывает его. Он дышит часто, а его зрачки расширены. Арсений понятия не имеет, что это значит, и не имеет никакого желания это выяснять, поэтому переходит к главному выводу. Выводу, который всё это время он был не в состоянии сделать. — Нахуя ты стёр мне память о том вечере? — Арсений вскидывает руку вперёд. Мыша размахивает хвостом, и по всей его длине взрываются красные заряды. Свет потухает, и комнату освещает вспыхнувшая мишура. Она прогорает всего через мгновенье, и, когда свет зажигается, в воздухе остаётся только небольшая полоска чёрного дыма. Арсений удивлённо делает шаг назад, его рассматривая, а потом вдруг цепляется за блеск в своей ладони. Ему требуется всего секунда, чтобы понять, что это. Канцелярский нож с выдвинутым лезвием. Направленный в сторону Антона. — Блядь, — вырывается у него беспомощно. Он вскидывает глаза на Шаста, чувствуя, как дрожит в его руке рукоять. Антон, поймав его взгляд, сокращает расстояние между ними и перехватывает его ладонь своей. — Выпусти, — он по одному разжимает пальцы Арсения, и тот подчиняется. Когда нож оказывается в руке Антон, тот швыряет его на пол, не церемонясь. Арсений видит, как Мыша прыгает за ножом, взметнув хвост, а потом обдаёт его цепочкой электрических зарядов — лезвие мгновенно становится красным и начинает плавиться. Дальнейшую судьбу ножа Арсений не видит — Шаст цепляет его подбородок кончиками пальцев, поднимая к себе. Он задерживается на глазах всего несколько секунд, а потом зачем-то поворачивает его, пальцами надавливая на щеки, рассматривает. «Сейчас ударит», — это осознание такое ясное и безапелляционное, что Арсений даже прикрывает глаза. Но вместо этого слышит только усталое: — Иди сюда, — и вокруг него смыкается кольцо объятий. Пока Шаст прижимает его к себе, у Арсения даже закрадывается надежда: «Может, не придётся объясняться?». Но он сам же себя осаживает: «охуенный способ потерять единственного близкого человека, который и так начал отстраняться в последние недели». — Я не понял, как нож оказался в руке, — шепчет он в шею Антону. — Я не собирался с ним что-то делать, Шаст. Я просто… просто хотел донести теорию. Теорию, ключевой составляющей которой было положение о том, что Шаст как-то стёр его память. В объятиях Антона оно выглядит так же невероятно как то, что Мыша перестанет третировать нож разрядами в ближайшие несколько минут. — Датчиков дыма нет? — уточняет Шаст, видимо, размышляя о том же. — Выключены, — кивает Арсений. Антон отстраняется от него и делает несколько шагов назад. Он держит его ладони, поглаживая костяшки пальцев, и внимательно скользит по нему взглядом. И Арсений скользит в ответ — взгляд сегодня непривычно легко игнорирует шрам, останавливаясь на кудряшках. Охуенные же кудряшки. — О каком вечере я стёр тебе память? — спокойно спрашивает Шаст. С такой интонацией он мог бы поинтересоваться, какие у Арсения планы на завтра, (ты) или что он хочет приготовить на Новый год (оливье). Жаль, что спрашивает он совсем другое. — Это бред, забей, — качает головой мужчина, упорно отводя взгляд. Потому что, разве это может быть чем-то кроме бреда? — Арсений, — с нажимом продолжает Антон. — Ты этот бред доказывал с горящими глазами и с ножом в руке. Потрудись повторить. Арсений никогда не видел, как Шаст ведёт допросы. Но догадывается, что это интонация как раз для них. — А не то что? — огрызается он. — Прикуёшь меня к батарее наручниками? Хотя вряд ли Антон приковывал кого-то к батарее даже в рамках любовных игр. Шаст отпускает его руки и смыкает их замком на груди. Делает шаг назад. Вокруг его силуэта въётся дым от догорающего пластика рукоятки ножа. — А не то я уйду, — серьёзно говорит он. — Уйдёшь… куда? — Куда угодно, лишь бы не трахаться с загадками, которые ты вечно подкидываешь. По грудной клетке проходятся когти сущностей. Только сейчас Арсений замечает, как близко они вдруг к нему оказываются. Практически замыкают вокруг него круг. Значит, так? Значит, шантаж? — Прости, что не оправдываю твои ожидания, — шипит он. — Я не просил искать меня после потери памяти, ясно? Я с первой встречи сказал тебе, что я не тот радужный Арсений, которого ты помнишь. И чтобы всё прояснить, — у него есть несколько мгновений, чтобы остановиться, но он всё равно выпаливает, — тот Арсений давно сдох под грудой бетонных блоков, ясно? В глазах у Шаста он видит разочарование. Кадык у того нервно дёргается, и Арсений ждёт, что тот выплюнет в него свой яд. Но Антон только качает головой и спокойно спрашивает, игнорируя комментарий Арсения: — Воспоминаний о каком вечере у тебя нет? Арсений сверлит его взглядом, придумывая, какое оскорбление кинет следующим. Пытается представить, что всё-таки дотянется до табельного и всадит в него весь магазин. А если не дотянется, то возьмёт со стола ручку и воткнёт её в Шаста столько раз, сколько понадобится для того, чтобы он перестал дышать. Но чем красочнее он видит капающую на пол кровь, тем отчётливее видит стекленеющие глаза Шаста и его тело-марионетку на полу, тем сильнее реальность ускользает от него. Силуэт живого Шаста уже заволакивает пелена, а ноги подкашиваются. Внутренности просятся на пол, и он сглатывает, чтобы не выблевать их. Арсений тянется до стула Испытуемого и падает на него. Некоторые сотрудники считают, что сидеть на таких стульях отвратительно. Где они и где эти дохнущие как мухи Испытуемые. Но Арсений точно знает, что эти мухи в большинстве случаев лучше каждого из сотрудников. — Я не помню последний вечер в Столице. После клуба, — уточняет Арсений и прикрывает глаза. Под веками жечь не перестаёт, и Арсений запрокидывает голову, надеясь, что слёзы не покатятся по его щекам. Он ведь даже не знает, о чём плачет? О каком-то дурацком моменте того вечера? Как вообще можно о нём плакать, если он стёрт из памяти? Свет гаснет и снова вспыхивает. Похоже, всё-таки придётся чинить проводку. Арсений слышит, как Шаст подходит ближе и оглаживает его плечо. Лица не касается, позволяя новым слёзным дорожкам появляться на щеках, но и не отходит. — Пожалуйста, не уходи. Эта фраза выходит жалкой и стыдливой и, как только она у Арсения вырывается, он сразу же хочет надавать себе по щекам. Но Антону она, видимо, не кажется такой отвратительной, потому что он запускает пальцы в его волосы и, перебирая прядки, пробирается к вискам. Арсений выдыхает с облегчением, когда холодные ладони касаются кожи висков. Только сейчас он понимает, как сильно зудела голова. — Никуда не уйду, Арс, — тихо шепчет он. — Прости, я не должен был так говорить. Несколько минут они молчат. Дорожки от слёз высыхают, а новые не появляются. Арсений ловит каждое касание рук Шаста и к ним льнёт. Они — единственное подтверждение того, что он ещё существует. — Расскажи мне, что случилось в тот вечер, — просит Арсений. Но Антон не торопится отвечать. Арсений открывает глаза, сталкиваясь с растерянным взглядом Шаста. — Ты же всё помнишь и можешь рассказать, да? — Я боюсь, что ты частично прав, — покусывая губу, предполагает Антон. — Прав в чём? — В том, что я причастен к тому, что ты забыл часть вечера. В смысле, — тут же поясняет он. — Я сделал это не специально. Но, похоже, у тебя есть слова-триггеры. «Как песня», — тут же догадывается Арсений и выпаливает то же самое вслух. — Или стих, или мелодия, то, что я так много раз писал… Погоди, а я показывал тебе? — вдруг замирает он. Антон касается его кончиков пальцев своими и их греет. За его спиной стоит совет из сущностей, те перешёптываются, пытаясь угадать суть предстоящего разговора. Арсению эти перешёптыванья не нужны, он читает тему в антоновых глазах. Читает так же ясно, как и то, что он не перейдёт к ней прямо сейчас. И то, что он всего лишь подготавливает почву для какого-то более важного разговора. — Арс, давай так, — предлагает Антон. — Мы сейчас быстро фотаем документы и сваливаем нахер отсюда. Пока есть время, режем салаты и кладём хуй на все загадки, по крайней мере до завтра. Как тебе такое? Арсению очень хочется отказаться. Убедить Шаста, что они больше не могут топтаться на месте. Но ещё больше ему хочется с этого места никуда не сдвигаться. Тем более вперёд. Особенно, вперёд. Арсений закусывает губу и смотрит мимо Антона — представляет, что на стеклянной стене висят такие же снежинки, как у них дома. Снежинки, которые они вырезали вместе с Антоном несколько вечеров назад. Сущности его ножницы направляли и вели, пытаясь воткнуть в живот, но Арсений всё равно упрямо резал только бумагу. Его снежинки вышли кривыми, у Шаста — с красивыми ровными узорами. Точь в точь отражение их самих. — Давай хотя бы перед уходом все клетки откроем и выпустим Объекты? — предлагает он, капитулируя. Антон фыркает: — Смерть охуенная, но давай не сегодня, — Антон сжимает кончики его пальцев чуть сильнее, а потом оглаживает костяшки.А может всё-таки сегодня, в честь праздника?
Но нож сгорел, бритва ржавеет на полке дома, а брать горсть таблеток из аптечки прямо на глаза у Шаста будет странно. И ещё вообще странно умирать, когда рядом есть Шаст.