Вода закручивается в сливе раковины водоворотом. Арсений слышал, что та крутится в разные стороны в зависимости от полушария, в котором ты находишься. Он пытается вспомнить названия полушарий, но в голову лезут только правое и левое — как полушария головного мозга.
Интересно, в каком из них поселились его сущности? А что, если сущность, сиганувшая с крыши, просто скрылась в другом полушарии? Что, если она ещё вернётся?
Всю неделю Арсений ждал, что та вынырнет из-за угла, набросится на него со спины, а потом вспорет горло с торжествующим вскриком. Ждал, что она откроет дверь с ноги, и он вздрогнет в шастовых объятиях под взглядом её красных глаз. Или ждал хотя бы увидеть её полупрозрачный, растворяющийся силуэт среди оставшихся сущностей.
Когда та так и не появилась, Арсений стал сам тщательнее всматриваться в темноту, днём шарить взглядом по углам, а вечерами выискивать её в вытянувшихся от теней предметов. Он переворачивает всё своё сознание, пытаясь её отыскать: выворачивает содержимое шкафов, перетряхивает ковры и считает оставшиеся сущности, держа их всех в поле зрения.
• Сущность между книжных полок.
• Сущность под кроватью.
• Сущность, смотрящая на него с потолка, от чего её челюсть жутко вытягивается под силой тяжести.
• Сущность под бетонными завалами.
Но результат всегда одинаковый — четыре сущности.
Арсений поднимает глаза от раковины и рассматривает в зеркале своё отражение. С кончиков прядей стекает вода и капает на пиджак. Мужчина собирает волосы ладонью и отводит назад, коротко выжимает и капли стучат о кафель на полу.
Сущностям в ванной тесно — одна лежит в пустой ванной, другая разлеглась прямо у его ног на коврике, остальные из темноты его сознания сегодня не показываются. Раньше они всегда толпились кучкой — в мельтешении белоснежных зубов, рваных отверстий пастей, красных глаз и когтей их не всегда можно было так легко сосчитать.
А что, если их было и не пятеро? Что если их было больше?
Спрыгнувшая с крыши сущность всегда вальяжно валялась на кровати — теперь её место пустует. Но разве не было ещё одной сущности под ковром? И не было той, которая всегда пряталась по углам, передвигаясь сугубо вдоль стен?
Но получить ответы Арсению не от кого. Сущности косятся на него с недоверием и даже своё привычное «умри» обрывают на полуслове, из-за чего оно вообще перестаёт походить на человеческую речь. От безысходности Арсений даже пытается прислушаться, что бормочет сущность под завалами, но та говорит слишком быстро. Слова слипаются в отвратительные склизкие и свистящие комки предложений, и, едва вытащив кляп у неё изо рта, Арсений тут же запихивает его обратно.
— Готов?
Арсений оборачивается, встречаясь взглядом с Антоном. Тот облокотился о косяк, от чего торчащая навыпуск из джинс рубашка ещё больше выправляется наружу. Мимо него прочь из ванной шмыгают две сущности. Кажется, за эту неделю Арсений успел заебать их больше, чем за все последние полгода.
— Ты пойдёшь в джинсах?
— Хотел надеть штаны с начёсом, но Мыша в них выжгла дырку, — из комнаты доносится недовольное шипение. — Что значит, я не говорил, что их нельзя трогать? Мне что надо все предметы тебе обозначить, чтобы…
Связь Мыши и Антона расходится по маленькой ванной грозовыми раскатами, и Арсений заворожённо следит за тем, как те проходятся по его коже мурашками. Неужели, Антон не понимает, насколько это необычно? Впрочем, может же он на полном серьёзе собираться идти в тёплых штанах на свадьбу.
Арсений прерывает перебранку с Объектом, пока она не успела перерасти в полноценную ссору:
— А чёрные штаны как варианты ты не рассматривал?
— Ты серьёзно? — Антон в удивлении вскидывает брови.
Будто Арсений предложил ему пойти в рыболовной сети на голую кожу или в форме Структуры (ещё неизвестно, что из этого неуместнее). Антон настолько возмущён его предложением, что уверенность Арсения в уместности брюк на свадьбе даже даёт трещину.
— Ну да? В смысле, все же так ходят на официальные мероприятия, так?
Но, вместо того, чтобы продолжить убеждать Арсения в неприемлемости такого дресс-кода или пойти и переодеться, Антон так и остаётся стоять на пороге ванной.
Он проводит ладонями по локтям вверх, собирая рубашку в складки, а потом вниз, снова расправляя ткань. Потом принимается растирать пальцы друг о друга, будто те начали замерзать.
— Шаст?
Глаза Антона мечутся к нему, и в них растерянность, грусть и что-то ещё. Но что именно, Арсений прочитать не успевает, потому что Шаст уже отводит взгляд на потрескавшуюся плитку кафеля над ванной.
— Тупо как-то, — качает парень головой. — Вот мы вчера пары криминалистики проёбывали, а теперь Катя выходит замуж. И у неё вообще скоро ребёнок будет.
— У тебя тоже, считай, ребёнок, — усмехается Арсений. — И ты с ним неплохо ладишь.
Через антоново плечо он видит, как Мыша скользит по коридору к тумбочке. Коротким хлёстким движением она сбивает с неё варежки и самодовольно фыркает. Шаст оборачивается на арсов взгляд и коротко цыкает в сторону Объекта. Мыша, шикнув в ответ и вздёрнув хвост, снова ретируется в комнату. Варежки так и остаются валяться на полу.
— Да знаю я, — соглашается Антон. — Я же и рад за Катю, просто… — он ведёт плечами. — Просто странно. И официально так.
Антон поддевает ремень джинс, и пряжка на нём коротко звякает. Арсений представляет, как он этот ремень отрывистым движением выдёргивает, приникая к коже на животе губами. Образ вспыхивает и потухает, оставляя Арсения с неуместным теплом внизу живота и пересохшим горлом. И, чтобы от этого наваждения избавиться, он делает два коротких шага навстречу к Антону. Кафель холодит голые ступни, и нахлынувшее возбуждение идёт на убыль.
Арсений берёт шастовы ладони в свои и коротко оглаживает — те уже покраснели от того, как часто Антон их растирает:
— Свадьба ничего не меняет. Просто набор формальностей: чёрные штаны, тосты и дурацкие конкурсы.
Шаст его пальцы ответно сжимает и утыкается взглядом в его ключицы:
— Я так не думаю. Свадьба — это как обещание.
— Обещание? Типа вместе и навсегда?
Взгляд Шаста мечется к арсовым глазам, а потом опускается вниз, скользя по трещинам в плитках кафеля на полу. Арсений уверен, что стоит ему опустить взгляд, и он столкнётся с отражением двух ярко-зелёных радужек.
— Не в таком дурацком виде, — качает головой Антон. — Как обещание, что ты всегда будешь на стороне этого человека, — он замолкает, кусая губу. — И, получается, мы теперь можем быть по разные стороны с Катей, так?
Арсений только качает головой, не зная, что ответить. У них с Димой в отношениях ничего не меняется. Они как пожизненно были то в одной лодке, то один другого вытягивает за борт — так и останутся.
А как было у Антона с Катей?
Их дружба всегда оставалась где-то на фоне, маячила призраком, которого Арсений никогда не брал в расчёт. Но она ведь когда-то была другой? По этому чувству Антон скучает? И это чувство он боится больше никогда не испытать?
Но пока Арсений отмалчивается, Антон уже коротко сжимает его ладонь, делая шаг назад:
— А ещё такие обещания можно и в джинсах давать, и даже босиком.
Прежде чем выйти из ванной, Шаст подмигивает Арсу, оставляя того в полнейшем недоумении. Ему вслед хочется заорать: «Погоди, ты сейчас о нас что ли говорил?», но вместо этого Арсений продолжает молча пялиться на парня. Тот снимает джинсы, прыгая на одной ноге и чуть не запутываясь в штанине, наступает на варежки.
Арсений качает головой, и мокрые прядки бьются о щёки. От нахлынувшего тепла внизу живота остаётся только щекочущее ощущение, которые легко заглушить шумом воды. Та закручивается в раковине в ту же сторону, что и до этого, и Арсений благодарен ей за эту предсказуемость.
Он в который раз ерошит волосы, делая и без того мокрые прядки ещё мокрее, плещет водой в лицо, и щекочущее ощущение прыгает на бёдра, цепляется коготками за рёбра и вспрыгивает на плечи, оборачиваясь вокруг горла. Арсений закрывает кран и сглатывает, борясь с тошнотой.
Из комнаты недовольно бормочет Шаст (видимо, всё-таки обрёкший себя на поиски штанов) и Арсений к этому звуку прислушивается. Этот звук заставляет его переживания улечься.
Это же Шаст. Его Шаст.
И никакое дурацкое тянущее ощущение внизу живота это не изменит.
Правда же?
Из комнаты с фырканьем выскальзывает Мыша, в один прыжок снова оказываясь рядом с варежками. Игнорируя присутствие Арсения, она замахивается и бьёт по перчаткам хвостом. Те потрескивают, и по торчащим из них шерстяным ниткам расходятся розовые разряды.
— А ну, — цыкает он.
Но Объект его недовольство игнорирует, замахиваясь хвостом второй раз.
Арсений шагает к Мыше и ловким движением цепляет её за провод. Разряды из розовых становятся фиолетовыми и жалят кожу. Мужчина отдёргивает руку, и Объект с раздражённым треском снова плюхается на пол. Мыша наблюдает за ним, швыряя хвост из стороны в сторону, а его сознание заходится в грозовых взрывах.
— Да что с тобой? — раздражённо выдыхает он, потирая место ожога.
«Скучно».
Если Объект чем-то и напоминает ребёнка, то именно такими ответами. Арсений заглядывает в комнату — там Антон разглаживает штанины не успевшим нагреться утюгом — и возвращает взгляд на Мышу.
— Давай так, — шёпотом предлагает он. — Я разрешаю тебе сжечь варежки, но больше ты ничего не трогаешь. Согласна?
Грозовое небо разверзает молния, а потом тучи вдруг расходятся, уступая место солнечным лучам. Те, сначала яркие и насыщенные, становятся мягче и размытее, когда Мыша радостно юркает к Арсу под ладонь и ластится.
Даже удивительно, как долго Мыша демонстрировала примерное поведение, ограничиваясь сжиганием газет. Будь она чуть поупрямее, давно бы уже придумала себе какое-нибудь деструктивное занятие. Теперь пришло время придумать, какое ещё применение её способностям можно найти. На мгновенье Арса коротко колет под рёбрами — он вроде как спец по Поведению Объектов, а такой простой вывод сам, без подсказок Мыши, не смог сделать.
— Я готов, короче.
Антон выходит в коридор, раздражённо проводя ладонями по не доглаженным штанам. Надевая куртку, Шаст продолжает критичным взглядом осматривать штаны. И Арсений тоже обращает скользит взглядам по складкам ткани, но вдруг его привлекает внимание копошение за спиной парня. Прямо за ним Мыша тащит варежки в ванную.
Даже не подождала, пока они уйдут. Её вредность Арсения то ли бесит, то ли умиляет.
Мужчина перекидывает пальто через локоть и цепляет Антона за руку:
— Пойдём, и так уже опаздываем.
Шаст тянется за ключами, но Арсений его руку перехватывает, выталкивая его за дверь.
— А с Мышей попрощаться? — растерянно тянет Антон, наблюдая за тем, как в замке проворачивается ключ.
— Она только что спать свалила. Хочешь, чтобы проснулась и… — Арсений чуть не добавляет «и сожгла твои варежки», но вовремя прикусывает язык: — … и буянила?
Антон от него отмахивается и нажимает кнопку вызова лифта. И только тогда Арсений замечает за его спиной рюкзак. Шаст прослеживает направление его взгляда и отвечает прежде, чем Арсений формирует вопрос:
— А ты собираешься в костюме спать? Можешь не отвечать, я тебе тоже взял одежду.
— Я думал, мы на пару часов.
Лифт останавливается на этаже с усталым выдохом и открывает двери.
— Свалим в номер, когда захотим, — пожимает плечами Шаст, заходя в кабину.
Арсений почти не уделял внимание тому, где будет празднование, и только теперь понимает, насколько сильно выпал из контекста. Перспектива спать с Шастом в каком-то новом месте неожиданно смущает.
Это дома он привык к их быту. Привык к тому, как Шаст закидывает на него во сне ногу, как по утрам зарывается носом в вихры на его затылке и привык к тому, как Антон перелезает через него, цепляясь лодыжками за икры.
А что будет в этом неназванном месте в окружении неназванных людей? Что если сущности вдруг решат там разойтись? Что, если эта тяжесть в животе, это тянущее ощущение, которые стремительно растекается вниз, его с головой захватит?
— Ты норм?
Арсений вскидывает глаза и понимает, что застыл в кабине. Антон растерянно смотрит на него из подъезда, подозревая его то ли в трусости, то ли в неадекватности, то ли в чём угодно ещё.
— Плохие ассоциации со всякими празднованиями.
Мужчина выходит в подъезд, и солнечный лучик царапает сетчатку. Как только пробился через грязное окно под потолком?
— Ну там вряд ли кто-то будет Объекты выпускать, — фыркает Антон.
Арсений кивает, в разговор не вовлекаясь. Только спускается за Шастом по лестнице, прячась за его спиной от потоков морозного воздуха. А когда они выходят на улицу, прячется от яркого солнечного света за прикрытыми веками. Арсений цепляется за антонов рукав, добираясь до машины практически вслепую.
Та встречает их прохладным воздухом, но уже без ветра и режущих солнечных лучей, и Арс засовывает руки в карманы, перебирая пальцами.
— Как думаешь, мне надо будет говорить тост? — тянет мужчина, пряча подбородок в вороте пальто.
— Вряд ли Дима дуется на тебя так сильно.
— А я вообще не думаю, что он захочет нас там видеть. По крайней мере, меня, — уточняет Арсений.
Он бы сам не захотел, чтобы в день свадьбы или в день «дачи важного обещания», как окрестил его Шаст, рядом оказался человек, который всё время ему пиздел.
С другой стороны, там же наверняка будет Утяшева. А она тоже не пример чистоты намерений.
Машина карабкается по сугробам, и тошнотворный комок в горле чуть не вырывается наружу. Арсений ёрзает на сиденье, пытаясь комок унять и продолжает предполагать:
— Может, нас вообще прямо на входе развернут.
— За-го-ня-ешь-ся, — чеканит Антон.
— Просто излагаю объективные признаки, — возражает Арсений, прикрывая глаза.
— Вообще-то моя фишка, — фыркает Шаст. — И я тебе официально-объективно заявляю, что ты субъективно загоняешься.
— Составь рапорт со всеми объективными признаками, там я твоё заявление посмотрю.
Арсений стаскивает с ног ботинки и потягивает к себе колени. Лбом прислоняется к стеклу — и то своим холодом заставляет мышцы на лице сжаться и тут же расслабиться.
— А ты можешь поля рапорта субъективными признаками исцарапать, — продолжает разгонять Антон.
— Кто вообще на полях пишет? — ворчит Арсений, погружаясь в дрёму.
Ответ Шаста он слышит уже сквозь расплывающиеся зимние образы, вспыхивающие под веками. Слова закручиваются метелью, вскарабкиваются на новогоднюю ёлку, а оттуда сигают вниз. Приземляются прямо на кучу осыпавшейся хвои и в ней плескаются, раскидывая буквы. И среди этого праздничного мельтешения Арсений ответ выловить не может, да и не то чтобы хочет.
Он тоже падает в хвою, а та его принимает в свои объятия, согревая. Вокруг закручивается хвойный запах, нос колет мороз, и Арсений пытается глубже зарыться им в хвою. Но ветки над ним качаются из стороны в сторону, он пытается уцепиться за них, но ёлка, опасно покосившись, только скидывает на него колючие снежинки.
— Просыпайся.
Когда Арсений открывает глаза, его слепит белизна. Он часто-часто моргает, слушая, как Шаст ворчит о нечищеной дороге. Под колёсами хрустит снег, и машина то взбирается, то катится вниз по колее. Сугробы обступают автомобиль с двух сторон, как неприступная крепость. Шаг вправо — пневмония, шаг влево — бронхит.
Арсений пытается изучить показавшееся впереди здание, но тщетно. Рябящие за панорамными окнами огоньки и прыгающие снаружи солнечные блики не дают рассмотреть детали строения.
Поэтому, как только машина останавливается у входа, Арсений сразу же выскакивает наружу. Он рассматривает резной фасад здания и пытается дать название доминирующему цвету. Песочный? Кремовый? Просто светло-коричневый?
Сзади хлопает дверь машины, но он не оборачивается.
— Как думаешь, как этот... — но шею пронзает холодом. — Ай, блядь!
Арсений оборачивается, пытаясь вытряхнуть снег из-за шиворота, чтобы запустить его обратно в Антона. Но от сыпящихся в него проклятий Шаст успешно уворачивается, замахиваясь вторым снежком.
Но ещё одного попадания Арсений ему не позволит.
Он уворачивается от комка снега и делает два шага к Шасту. Тот, не ожидающий нападения, не успевает отступить и оказывается прижатым к дереву.
— Я щас один раз тряхну дерево, — шепчет Арсений, смыкая пальцы на вороте антоновой куртки. — И ты в снеговика превратишься.
Антон поднимает голову, оценивая снежные шапки на еловых ветвях. А потом опускает, и в его глазах такие радостные чертинки, будто у него в кармане припрятан ещё один снежок. Снежок, который он сейчас Арсению прямо в лицо залепит.
— Ничё ты не тряхнёшь, — улыбается Шаст.
Арсений делает ещё один шаг к Антону. Костяшки пальцев, удерживающие ворот куртки, вжимаются в шею: под ними вверх-вниз дёргается кадык.
Кудри Шаста припорошены снегом, щёки раскраснелись, а глаза переливаются на солнце бликами. И смотрят ещё так дурашливо. Рядом с таким Антоном он забывает не то что попавший за шиворот снежок, а теряет в целом способность формулировать какие-то претензии.
И, пока Арсений пытается её снова освоить, Шаст подаётся вперёд и чмокает его в нос.
Холод на шее воспламеняется и сгорает, будто за шиворотом была не вода, а капли масла. Уже разведанным маршрутом тепло пробирается вниз, минуя грудную клетку, на мгновенье останавливаясь на бёдрах, будто спрашивает разрешения.
Арсений сглатывает и отшатывается назад. Антон подаётся за ним, и радость в его глазах сменяется беспокойством. Шастовы ладони взметаются к арсовым щекам и там застывают.
Разве он может к такому нежному Антону это тепло подпустить?
Удерживаемое под контролем, выплёскиваемое по каплям через равные промежутки времени — это тепло было неотъемлемой частью вербовки. В кладовке, гостиничном номере или в неосвещённом участке парка это тепло потрескивало между Арсением и Вербуемым. И именно из этого тепла он проводил языком по коже, касался чужого паха, кусал чужие губы, чтобы закономерно перейти к большему. К петтингу — если дела с Вербуемым и без того идут гладко, к сексу — если нужен более близкий эмоциональный контакт.
Но с Антоном никогда не получается держать всё под контролем. И это тепло сожжёт заживо и его, и Шаста.
Между ними въётся морозный воздух, спотыкаясь о шастовы тёплые ладони. Антон не задаёт вопросов, но даже задай он их, Арсений бы не смог честно ответить, что с ним. Снег с ветвей осыпается на их макушки небольшими комками снега, и Арсений качает головой, его стряхивая.
— Просто холодно, — коротко шепчет Арсений в опаляющие жаром губы и отстраняется. — Пойдём внутрь.
Когда они с Антоном проходят к центральному входу, Арсений ловит заинтересованные взгляды. Следили за ними последние несколько минут через панорамные окна или обратили внимание только сейчас?
Запах хвои бросается им в лицо тёплым дуновением, стоит ступить внутрь. Будто в зале специально распыляют его, чтобы гости ни в коем случае не забыли, что находятся в центре хвойного леса.
Они останавливаются у вешалок с верхней одеждой, рассматривая список гостей. В изобилии завитушек, снежинок и цветов, Арсений никак не может увидеть их фамилии.
— Найду пока Диму, — кидает Антон, устраивая на вешалке свою куртку и стягивая с Арса пальто.
— Я тут тогда подожду.
Говорить с Димой ему сейчас хочется не больше, чем с отцом.
Секундное осознание электрическими разрядами прошивает кожу.
Его отец был начальником Димы. Вполне вероятно, он тоже тут.
А если он тут, то…
На его плечо опускается ладонь. Арсений оборачивается, скидывая чужое прикосновение с плеча.
— Привет? — растерянно тянет Серёжа, становясь сбоку от него.
— Тут кто-то из наших знакомых будет? — вместо приветствия Арсений возвращается к изучению списка.
— Я знаю, что ли, кого ты помнишь, — фыркает Матвиенко. — Хотя… Утяшеву видел.
Та, будто прочитав их мысли, появляется на пороге, отряхиваясь от снега. Пучок привычно восседает на макушке, блестящий от подтаявших снежинок. Проходя мимо, женщина цепляет Арсения взглядом, но не останавливается. Цоканье её каблуков заглушает мурлыканье музыки, а запах сигарет заставляет в горле подняться рвотный комок. Несмотря на её бездействие, Арсений не даёт себе обмануться. Утяшева перекусит ему глотку, если ей это будет полезно. Вряд ли прямо на свадьбе. Но сразу после — почему нет.
Арсений возвращается к списку, но буквы перед глазами расплываются, в горле першит. Он нервно кусает губу, краем глаза продолжая следить за Ляйсан. Как следит загнанный в ловушку зверёк, пытаясь придумать путь к отступлению. Утяшева обходит зал кругом и на него больше не кидает и взгляда. Это выглядит ещё подозрительнее, чем если бы она не сводила с него глаз.
Серёжа вовлекает его в полу-философское рассуждение о свадьбе, и Арсений ему охотно подыгрывает. Кивает на комплименты молодожёнам (Диме их достаётся раза в три больше, чем Кате), многозначительно мычит на предположения о количестве гостей и усмехается серёжиным остротам, смысл которых не улавливает. Не улавливает, потому что всё его внимание приковано к выверенной походке хищника и не смотрящему на него взгляду.
Но, когда на его плечи опускаются ладони, он вдруг выпускает Утяшеву из поля зрения. Ладони скользят вверх, оглаживая шею и возвращаясь обратно на плечи. Шаст на мгновенье утыкается в его затылок носом и оставляет на прядях поцелуй.
— К Диме подойдёшь?
Арсений в глазах Серёжи читает усмешку, когда шастовы ладони спускаются вниз на его талию. Но эта усмешка совсем не злая и не опасная. Этой усмешкой легко согреться, когда начинаешь сомневаться в правильности происходящего.
— Подойду, — кивает Арсений, и Шаст выходит из-за его спины, оказываясь рядом. — Сначала с Утяшевой хотел…
— Арсений, — мягкое, но безоговорочное.
Как будто он сказал, что собирается приставить к её горлу пистолет, рассыпаясь в комплиментах о том, как прекрасно её пучок сочетается с сучьей натурой. И как будто пистолет в кармане его пиджака не просто средство предосторожности.
Но ответить на это несправедливое обвинение он не успевает, Шаст утягивает его за руку в центр зала. Арсений коротко оглядывает помещение, но объёмное пространство, залитое белым светом и утыканное цветами в глазах рябит и щипет. Поэтому, когда они оказываются за столом, и в уголках глаз выступают слёзы, Арсений скорее смахивает их, чтобы никто не укорил его в излишней сентиментальности.
Гости освобождают центр зала, подгоняемые ведущим. Арсений его критично рассматривает — цветной пиджак, взлохмаченные волосы и небольшая курносость. В общем, ничего примечательного, чтобы начать на него раздражаться. Но Арсений всё равно чувствует внутри неприятное скребущее чувство.
И не сразу понимает, что это не раздражение, а предвкушение.
Освещение в зале приглушают, а музыка затихает. Стеклянную дверь на входе открывают двое гостей и продолжают её придерживать. В зал входит Катя.
Её походка аккуратная и тихая — полная противоположность уверенному выверенному шагу Ляйсан. Шлейф платья скользит по снегу, и, когда оказывается в зале, за ним остаётся мокрый след. Стразы на лифе платья переливаются блеском, и этот блеск ручейками-стразами спускается вниз к бёдрам. С каждым шагом девушки юбка подаётся вперёд, и ткань взметается вверх. Арсений пытается рассмотреть округлившийся животик, но тот скрыт в пышных складках ткани.
Тишина взрывается приветственными аплодисментами и вскриками. Арсений кидает взгляд на Шаста, но тот только улыбается, покусывая губу.
Около арки, увитой белыми цветами, стоит Дима. Он переминается с ноги на ногу, беспокойно перебирая между пальцев бутоньерку. Арсений кратко пробегается взглядом по его скучно-серому костюму, между делом отмечая его радостную улыбку, и снова возвращается к Антону.
Тот не отрывает взгляд от Кати.
Арсений представляет, что между столом и дорожкой к алтарю вдруг появляется трещина. Трещина скрежещет, раскрываясь, и добирается прямо до их ног. Если присмотреться, можно увидеть в её расщелине небольшой ручеек. Ручеёк, который через несколько минут станет полноводной рекой и разведёт их с Катей и Димой по разным берегам.
Так себе это Антон представляет?
Дима протягивает Кате руку, помогая ей дойти до арки и не запутаться в шлейфе. Девушка улыбается и прячет глаза.
Ведущий просит зал взорваться аплодисментами, и гости радостно подчиняются. Нарочитая весёлость и громкость контрастируют с моментом, и Арсений передёргивает плечами от этого диссонанса. Окружающий их ореол неловких смешков и перешёптываний не заставляет ведущего сбавить темп, и тот зачитывает подготовленную речь с таким же драйвом.
Арсения не занимают формальные детали, он даже вслушивается в слова речи через раз. Только скользит по макушкам и радостным лицам гостей, мысленно у каждого спрашивая: «вы на каком берегу останетесь»? Но, не получая ни от кого ответа, только жмётся к шастовому боку, чтобы их точно не разделило.
Когда молодожёны скрепляют свои клятвы поцелуями, зал взрывается улюлюканьем. Арс опасливо косится на единую в своём ликовании публику, подозрительно напоминающую ему ликующих сотрудников Хаоса, выпускающих на свободу Объекты. Ведущий перехватывает инициативу, крики стихают, но никакие Объекты так и не появляются. Только на арсово колено опускается ладонь Шаста.
Тепло колет его в районе живота, но Арсений хватает его за шиворот и заставляет сидеть смирно.
И тепло послушно его желание исполняет. Скучающе зевает во время тостов и поздравлений. Фыркает на дурацкие шутки ведущего. И даже с ним в один голос критикует выбор музыкальных композиций.
С сущностями они почти никогда не сходились ни по каким вопросом. А тут? Может не такое уж это дурацкое тепло и опасное?
Арсений смотрит сквозь композицию в вазе — покрытые искусственным снегом веточки и искусственные бутоны — на мельтешение ведущего. Тот бегает по залу в попытках найти гостя для участия в следующем конкурсе. Видимо, под его тяжёлым взглядом (или очертанию пистолета в его кармане), ведущий к их столу даже не приближается.
— Дырку в нём прожжёшь, — усмехается Антон, потягивая вино из бокала.
Арсений фыркает и отводит от ведущего взгляд, чтобы тут же вернуть его и закатить глаза на очередную заплесневевшую шутку.
— Покурю, — кидает он, поднимаясь из-за стола.
— У тебя сигарет нет.
— Украду, — лениво отмахивается Арсений, аккуратно обходя стул Антона.
— У Утяшевой только не кради, они у неё дерьмовые.
Но Утяшеву Арсений не видел с самого начала свадьбы. Остаётся надеяться, что они не столкнутся на улице, куда она решила свалить от дурацких шуток ведущего.
Арсений пробирается через гостей, стараясь их не касаться, но всё равно чуть не спотыкается о чьего-то ребёнка, бросившегося ему под ноги. Сумерки, опускающиеся на лес, манят своей тишиной и свежестью, и Арсений торопливо набрасывает пальто, в желании побыстрее в них укрыться.
За дверью маячит силуэт, но в ярком свете фонарей Арсений не может различить, чей именно. И, то ли чуйка свинтила от него, помахав рукой, после нескольких бокалов вина, то ли желание оказаться на улице сильнее её, он не задерживается, чтобы проверить, кто это. Арсений толкает дверь и выбирается наружу навстречу морозным потокам воздуха.
Слева от входа, укутавшись в белую шаль, стоит Катя. Девушка поворачивает голову и проходится по нему взглядом. Вверх-вниз, а потом обратно — он сам так же читает людей.
— Ведущий бесит, — пожимает она плечами, будто Арс уже что-то у неё спросил. — А казался нормальным, когда выбирали.
— И поэтому ты тут мёрзнешь?
Девушка отворачивается и качает головой:
— Мне душно всё время, проветриваюсь, — пар из её рта вырывается наружу и растворяется в воздухе.
Арсений мнётся на месте, не зная, что делать. Сигарет у него нет, да он бы и не стал курить рядом с беременной невестой. Поэтому они стоят рядом, не касаясь плечами и молчат. Арсений ждёт, что Катя первая заведёт какой-то праздный диалог, но вместо этого она вдруг облачает напряжение между ними в слова:
— Ты меня тоже, кстати, бесишь, — она морщит носик и коротко улыбается.
Эта улыбка не злая и не хищная, будто вежливая констатация, мол: «прости, что так, но по-другому не получается». Так, бывает, улыбается Антон, когда снова закинет свои грязные носки на арсову сторону кровати.
— И я знаю, что я тебя тоже бешу, — тянет девушка, наклоняя голову набок.
Рассматривает Арсения из-под прикрытых век, будто пытается найти в нём подтверждение своим словам. Но тот только качает головой:
— Я тебя почти не помню. С чего мне на тебя беситься?
— Не знаю, — смеётся она. — Но у нас так со знакомства повелось, — и в ответ на вопросительно вскинутые брови продолжает. — Ты тогда только пришёл, и бежал с хуллионом папок по коридору. Врезался в меня, и они фейерверком разлетелись вокруг. А ты тогда таким злым взглядом по мне прошёлся, — фыркает она. — Я тогда подумала: «Хорошо, что этот придурок из другого отдела». Прикол, да?
Её интонации — точь-в-точь антоновы. Разве могут быть так похожи люди по разные берега? Но оформить эту метафору в вопрос у Арсения не получается. Поэтому он продолжает молча рассматривать заснеженные верхушки елей.
— Угадай, к кому потом пришла Ляся спрашивать насчёт твоего перевода к нам в отдел? — усмехается Катя.
— А при чём здесь ты?
— Утяшева хотела узнать моё мнение, не попадёт ли Антон под твоё влияние, — Катя поправляет спадающую с плеч шаль, и перебирает её между пальцев. — А Шаст за годы нашего общения даже под моё влияние не попал. Как был независимым раздолбаем, так и остался. Что мне было ей ответить?
Из-за стволов деревьев выглядывают сущности. Наблюдают за их разговором с интересом. А Арсению наоборот хочется от этого разговора сбежать, потому что он понимает, к чему Катя ведёт.
Их встреча с Антоном — просто следствие неправильно сцепившихся звеньев цепочки. Отец предлагал завербовать ему любого сотрудника, Ляся дала доступ к своему отделу, потому что посчитала безопасным с подачи Кати.
Может поэтому тепло ощущается таким чужеродным?
Потому что ничего этого между ними быть не должно.
И может этого и нет ни в какой больше Вселенной, кроме этой. Этой дефектной.
— Хочешь скажу, что я думаю сейчас? — безучастно тянет Катя, рассматривая подтаявший снег под ногами. — Ну, о вас с Антоном.
— Давай, — сухо кивает Арсений, хотя уже знает, что она скажет.
Он слышал это от Ляси с приставленным к горлу ножом.
Слышал от Воли, запутавшегося в собственных витиеватых формулировках.
И даже слышал от отца, читая это в его молчаливом взгляде.
Оставь Шаста в покое.
— Я думаю, — тянет Катя, — что если бы я тогда сказала Лясе, что херня идея… — она поправляет шаль и оглядывается через плечо, будто проверяет, что их никто не слушает, — вы бы всё равно где-нибудь встретились. И потом бы не разошлись.
Челюсть непроизвольно ползёт вниз, но Арсений её тут же подбирает. Правда, от девушки его реакция не укрывается, и та самодовольно хихикает.
— Почему ты это говоришь? — удивлённо уточняет Арсений.
— Потому что я правда так думаю.
Кажется, это не оттенок глаз, движения или отдельные формулировки.
Кажется, это честность в описании своих чувств, — то, что объединяет Катю и Антона.
Может, Арсений никогда и не был спецом по субъективной стороне? Он ведь никогда не сможет говорить так открыто.
Дверь за ними скрипит, впуская поток тёплого воздуха, и Арсений почти отступает назад, ныряя в этот эвакуационный выход. Слова Кати в нём отдаются нестихающим эхом, поддевая тепло в нём и заставляя его разгореться. И Арсений готов снова услышать тупые шутки ведущего, хоть бы его снова унять.
Но вокруг его грудной клетки замыкается кольцо тёплых рук, и Арсений чувствует, как его прижимают к себе.
Это моё.
И то, как спокойно он эту мысль констатирует, пугает даже сильнее, чем огонь.
— Вы щас жопу себе отморозите, — фыркает Антон и тянется к катиному плечу. — Ты же холоднющая!
Девушка только цокает и закатывает глаза:
— Вот пиздун, а. Ты же в худи все зимы вплоть до этой ходил, — но, тем не менее, протискивается мимо них обратно в зал.
— Одно дело я, а другое…
Но закончить Антон не успевает, Арсений выворачивается из его объятий:
— Я тоже внутрь, хорошо?
Он шмыгает внутрь, а Шаст за ним не следует, видимо, оставшись курить.
Голова от тепла кружится, шутки ведущего оборачиваются вокруг колючим одеялом, и от его трения искорки в груди загораются, поджигая внутренности.
Арсений не знает точно, что заставляет его принять решение. Единственное, что он констатирует — это точно не рациональность, которой он перед Антоном кичился. Наверное, в нём, и правда, её совсем нет.
Ему казалось, что спусковым крючком станет новое место, алкоголь или чья-нибудь дурацкая трогательная речь. Но всё это — следствие, а причина — «вы бы всё равно с Антоном встретились».
Всего лишь одно предложение откликается внутри с такой силой, что разом воспламеняет и сжимает все сомнения. И никто из зашуганных сущностей даже не пытается ему возразить, когда он идёт у тепла на поводу.
И, слушаясь его, он не успевает проследить, как оказывается около их стола, как наполняет стопку коньяком и как закидывает в себя не закусывая.
Хотя, наверное, стоило бы. Он же не хочет закончить вечер в полном неадеквате?
Вторая стопка следует без перерыва за первой.
Или хочет?
Перед третьей Арсений замирает, пытаясь сфокусировать взгляд. Кончики его пальцев рябят и расплываются, а сердцебиение в ушах грохочет сильнее, чем музыка.
Разве могло так быстро подействовать?
— Ты чего? — рука Шаста ложится на стопку, отодвигая её в сторону.
Но Арсений уже не обращает на стопку никакого внимания. Потому что шастовы расплывающиеся зелёные радужки всё собой закрывают.
— Идём танцевать, — он вешается на локоть Антону, и тот его придерживает.
Вместо бесячего ведущего с его бесячими шутками пространство наполняют ритмичные звуки.
Арсению нравится, как в поплывшей голове эти звуки бьются о темноту комнаты, заставляя сущности в страхе прятаться по углам.
Нравится около Шаста закручиваться. Поднимать его руку наверх, делать шаг назад, а потом снова прижиматься к нему. Уткнуться в грудь так сильно, чтобы пуговицы на рубашке отпечатались на кончике носа.
Нравится цепляться за взгляды гостей — удивлённые, добрые, равнодушные. И даже опасный проблеск лясиных глаз его не пугает.
— Тебя капец развезло, — выдыхает ему на ухо Шаст, но Арсений только качает головой.
Какая разница, куда его там и кто развёз, если его Антон в своих руках держит?
Но сказать об этом Арсений не успевает, потому что Шаст под локоть уводит его из центра зала. И почему-то не в сторону столика. А в сторону холла.
Следом за ними выходит Дима — искусственный свет размазывает его движения, и походка получается замедленная и смешная. Арсений смеётся в плечо Антона, и в ноздри ему тут же возвращается запах его одеколона, кожи и почему-то пороха.
С чего это Антону пахнуть порохом?
— Что с ним?
Расплывающийся димин силуэт застывает рядом с ними. Вокруг него сущности смыкаются кольцом, над ним нависая: то ли тоже хотят послушать, то ли, как всегда поднасрать. Арсений в них тыкает пальцами, пытаясь отогнать, но не те так никуда и не деваются.
— А ну, кыш, — фыркает он, и тогда те послушно шарахаются в стороны.
Арсений победоносно усмехается, но Дима довольным не выглядит. И Шаст почему-то тоже.
— Я сам не понял, когда его тогда… ну развязло, — пожимает плечами Антон.
Арсению бы поговорить с Димой. Дима это дурацкое слово не использует. Он вообще здесь самый адекватный.
Но стоит Арсению шагнуть в сторону от Шаста, пол закручивается перед ним водоворотом (в ту же сторону, что и вода), и он чуть не падает вперёд. Вместо цельного предложения с поздравление с днём свадьбы изо рта вырывается только разочарованное «ох».
Расстроенный этой дурацкой попыткой, Арсений послушно встаёт рядом с Шастом, когда тот дёргает его обратно.
Пусть Антон ведёт эти свои тупые диалоги. Шаст отлично справляется с этой функцией, а ему не сильно-то и хотелось.
— Знаешь, какой у вас номер?
«Какой-нибудь счастливый», — хочет встрять Арсений, но только утыкается Антону в плечо. Ткань его рубашки такая мягкая и податливая, и он сминает её, хихикая.
— Двести тринадцатый, — кивает Антон и перехватывает Арса под локтём. — Мы, может, попозже вернёмся.
— Ну в тебя я ещё верю, а в этого козла нет.
«Сам ты козёл», — думает Арсений, но вслух только недовольно мычит.
Вот бы с Димой можно было так же как с Объектами Связь устанавливать, чтобы выразить ему уважение относительно его нового статута. Или статуса. Или как оно там. Но Позов уже удаляется от них этой своей смешной расплывающейся походкой, которая никому из нормальных людей не присуща, не оставляя Арсению шанса его поздравить.
Шастовы ладони вдруг находятся на кармане его брюк. Но не там, где они должны оказаться, в районе паха, а на карманах. Тем не менее, не до конца правильное положение не останавливает мгновенно пересыхающее горло и разжигающееся тепло.
— Ты что, взял с собой пистолет на свадьбу?
Арсений качает головой, потому что при чём здесь вообще пистолет? Или это какой-то тупой эвфемизм? А если так, то пусть хоть нефритовый стержень.
Справа от Шаста вдруг находится зеркало. Появляется так неожиданно, будто вынырнув из пелены. Арсовы радужки в этом зеркале почему-то переливаются красным цветом. Он оглаживает шастовы плечи и видит в зеркале когти. Или это просто такие кривые пальцы? Или, может, вообще еловые веточки?
Это нужно подробнее изучить, обездвижив изучаемый субъект.
Арсений толкает Шаста в стену, чтобы зафиксировать. Но толчок выходит таким слабым и неловким, что от падения Арса спасают только антоновы ладони на плечах.
— Тихо-тихо, осторожней.
От бессилия Арсений в антонову шею фырчит и оставляет на ней короткий поцелуй. А потом он вдруг понимает: пальцы его правой руки сжимают шастову талию! Как он мог забыть, что у него есть рука! И даже две.
Ладонь соскальзывает с талии вниз. Будь у Антона ремень, Арсений бы пробрался рукой под него, а так он цепляется пальцами за карман на ягодицах, и так и замирает.
— Арс?.. — Антон пытается его взгляд поймать.
Пытается и может и ловит. Арсению трудно одновременно следить за своей рукой, грохочущим в ушах сердцем и бликами в антоновых глазах.
— Так, пойдём в номер, — Шаст отстраняется, разводя арсовы руки в стороны.
Будто бы он преступник, который сейчас на Антона нападёт.
А если преступник, то пусть наказывает. Кажется, у Шаста даже были дома наручники. Или нарукавники?
Антон тянет его к лифту, несмотря на мысленные возражения Арсения, что им бы найти тёмную лестничную площадку.
Кнопка на панели светится раздражающим красным, и Арсений прикрывает глаза, прислоняясь в холодной поверхности лбом. Но тепло внутри уже так просто не отвлечь холодом. Оно внутри него прорастает, пуская корни вокруг рёбер.
Писк приехавшего лифта заставляет Арсения от панели отпрянуть. Он качается назад, утыкаясь в шастову грудь. И это привычное движение — Шаста по касательной задевать, задерживать прикосновения и к ним тянуться — поднимает в нём новую волну тепла.
Вместе с ними оно размещается в лифте, заполняя собой всё пространство вокруг них. Сущности тоскливо скользят красными радужками по закрывающимся дверям кабины.
За закрытыми дверями, убаюканный лязгов механизмов, Арсений снова приникает к Шасту. Тыкается тому в шею, прижимая его к блестящей от чистоты кабине. Губы Антона — как поисковый маячок, Арсений на его зов идёт, не боясь сближения. Даже если оно будет катастрофическим.
Но Шаст увиливает от касания, останавливая его в нескольких сантиметрах от своего лица. На щёки Арса ложатся ладони, а в уши шёпот:
— Подожди ещё две минуты.
Но он и так слишком долго ждал.
Два месяца. Полгода. Целую жизнь?
Заковал тепло цепями, обвешал замками и отрывал по чуть-чуть: на пол-оборота и по праздникам. Но с Шастом по чуть-чуть не получится, с Шастом всегда на три оборота и каждый день.
И, если им и правда суждено умереть вдвоём, то почему не от этого тепла?
На этаже Шаст тащит его по коридору из абсолютно идентичных дверей, и Арсений почти спрашивает: «Раз они такие одинаковые, почему бы нам не войти в любой?». Но вслух, конечно, только устало выдыхает. Что от Антона, впрочем, не ускользает.
— Согласен, планировка ебанутая.
Когда они, наконец, останавливаются у очередного одинакового номера, одной рукой Шаст открывает дверь, а другой придерживает Арсения. Но разве его нужно удерживать? И разве его вообще теперь что-то удержит?
Вваливаясь внутрь, Арсений спотыкается о порожек. Антон его ловит освободившейся рукой и прижимает к стене. Скидывая кеды, ворчит:
— Понять не могу, в какой момент ты так…
Но договорить Арсений ему не даёт. Тепло от рёбер поднимается к плечам, там подбирается к локтям и наполняет кисти. Он тянет на себя Шаста, и тот, так и оставшись в одном кроссовке, прижимается к нему.
— Ты чего? — Антон застывает в нескольких сантиметрах от него, обеспокоенно рассматривая.
Хотя Арсений вроде уже дохуя раз сказал «чего». И на это «чего» уже бы кто угодно, кроме Шаста, давно бы ответил засосом на шее.
Но Арсений не предъявляет претензии. Он только качает головой и прижимается к шастовым губам. Антон его напору уступает, позволяя свои губы сминать, покусывать и очерчивать языком.
Но этого недостаточно.
Всё это между ними уже было.
Арсений отпускает губы Шаста и спускается ниже — зарывается в спадающие локоны и вдыхает запах одеколона. Антон откидывает голову, открывая шею, позволяет оставлять там поцелуи и подцеплять кожу зубами. Пальцам арсовых рук позволяет впиваться в свою задницу. А арсовым бёдрам позволяет тереться о его собственные.
Голова кружится, но Арс уже давно не может разобрать — от Антона это или от алкоголя. Но одновременно играть в ребусы и сгорать от близости получается плохо, поэтому он от себя эти мысли гонит. Остаются только тлеющие внутренности и член, предательски оттопыривающий идеально-выглаженные штаны.
Арс отстраняется от Шаста всего на мгновенье, чтобы надавить на плечи. Шаст удивлённо опускается на тумбочку, и его ноги тут же нелепо разъезжаются в разные стороны.
«Если мальчик послушный — заставь его взять в рот»
Цитата из неофициальной методички по вербовке с использованием сексуальных средств перед Арсением вспыхивает помимо его желания. Думать другими категориями не получается. Они — это последняя рациональная ниточка, которая удерживает их с Шастом от того, чтобы сгореть заживо.
И, тем не менее, сталкиваясь с антоновыми глазами (снизу-вверх с расплывшимися зрачками), чувствуя на своих бёдрах ладони Антона и пытаясь устоять на своих подкашивающихся коленках, единственное, что Арсений констатирует с точностью — тот самый послушный мальчик сейчас — это он сам.
Арсений опускается на колени. Ковёр проходится по штанинам, даже через ткань оцарапывая кожу. Пуговицы на рубашке Антона раздражающе выскальзывают из пальцев, и Арсений почти сразу же сдаётся. Он отодвигает ткань и приникает к животу парня носом. Несколько мгновений вдыхает терпкий запах тела, а потом языком чертит дорожку от пупка до пояса штанов.
Наверное, он ебанулся.
По крайней мере в моменте, оно ощущается именно так.
Антон дышит тяжело.
Арсений, кажется, вообще не дышит. Только продолжает языком очерчивать кожу вдоль пояса штанов, иногда примыкая к ней губами. Пальцами он пытается расстегнуть застёжку, но та, повторяя за рубашкой, только дразнит его, не поддаваясь.
Иди нахуй, застёжка.
Арсений смещается ниже и примыкает губами к ткани штанов. Когда Арс скользит языком по набухающему члену прямо через ткань, Антон шумно вдыхает. На арсов затылок ложится тёплая ладонь, и Арс приникает к ней ближе.
Но ладонь вдруг отстраняет его от паха.
— Арс, — тихо и рвано. — Погоди.
Арсений вскидывает глаза и сталкивается с расплывшимися до кромки радужки зрачками:
— Не нравится?
Хотя ответ бьётся около его щеки пульсирующим бугорком.
— Пойдём в спальню, — просит Антон.
Арсений послушно кивает головой вверх-вниз и отползает назад.
В спальню так в спальню.
Он поднимается с колен, держась за стену, но прихожая всё равно косится влево. А потом вправо, но тут Антон успевает удержать его за плечи. Проём в комнату тоже качается из стороны в сторону, и ему удаётся не врезаться в косяк только каким-то чудом и с шастовой помощью.
Антон давит ему на плечи, усаживая на кровать, но следом не опускается. В темноте комнаты Арсению трудно понять, где он и что делает. Голова предательски тяжелеет, поэтому он позволяет Шасту самому найти путь к кровати. Арсений откидывается на подушки, одновременно стаскивая штаны.
И только он собирается недовольно проворчать, где вообще Антон ходит, как сверху на него опускается одеяло. Арсений тут же порывается сесть, но шастова рука удерживает его на месте.
Антон опускается на колени рядом с кроватью. Его лицо оказывается напротив арсового так близко, что можно наблюдать за тем, как в зелёных глазах прыгают блики.
Что-то идёт не так, но…
— Что? — обеспокоенно спрашивает Арсений.
Хотя ответ на этот вопрос знает.
«Всё идёт не так. Мне так хочется быть к тебе ближе, и так страшно. Я со столькими людьми ложился в постель, а от тебя меня так кроет, что я могу только забивать голову техническими моментами, вычитанными годы назад в методичке».
— Мы пьяные, — мягкий знак из слова почти ускользает, из-за чего Арсений слышит неряшливое «пяные».
— И?
Это же хорошо. Это очень даже хорошо. Никакой неловкости с утра. Все неловкие моменты будут стёрты из памяти подчас к восходу Солнца. А если не стёрты, то размазаны, искажены и откинуты, как недостоверные. А это значит, никаких переглядок, разговоров «будто ничего не было» и попыток сохранить отношения в том же статусе.
— А я хочу быть трезвым, — Шаст к его ладони приникает щекой и коротко о неё трётся.
Под шастовым взглядом все сложносочиненные конструкции разбиваются, и остаётся только короткое непонимающее:
— Чтобы?..
Антоновы кудряшки устроились на его кисти, и Арсений в них зарывается пальцами, перебирая. Случайно очерчивает указательным пальцем шрам, но даже тот вдруг кажется ему трогательным и привычным.
Много дней назад он увидел эти кудряшки и этот шрам, и никак не мог понять, почему не может их выкинуть из головы. Теперь Арсению кажется, он знает почему. Потому что они у него были совсем не в голове, а в сердце.
— Чтобы каждое твоё прикосновение запомнить, — шепчет Шаст в его кисть, оставляя поцелуи на белёсых линиях. — Между нами ещё не было… — он останавливается. — Всего этого.
А Арсению кажется, между ними уже давно всё.
С того момента, как он исписал сотни листов, пытаясь найти Антона сквозь боль.
С того момента, как он смотрел в его удаляющуюся спину в больнице, пытаясь вспомнить его имя.
И с того момента, как Антон снова появился на пороге его дома.
Ты часть меня.
Давно и надолго.
— Хочу признаться, — выдыхает Арсений.
Способность формулировать предложения возвращается в какой-то дурацкий момент. Тепло уже улеглось, вспышки по периметру тёмной комнаты угасли, а Антон его щёку оглаживает кончиками пальцев.
В такие моменты способность говорить предложениями ни к чему хорошему не приводит.
Но, как только Арсений размыкает губы, видит на пороге сущности. Те, видимо, добирались до этажа по лестнице, а потом блуждали среди одинаковых номеров. На него смотрят четыре пары любопытных красных глаз и одни зелёные. И в таком составе Арсений может только сделать шаг назад.
— Я отдал варежки Мыше.
Шаст смеётся ему в ладонь, поднимая голову с его кисти:
— Вот козёл, — Антон трётся о его нос своим и оставляет на щеке поцелуй. — Вы банда, что ли? — и, не давая Арсению возразить, продолжает. — Я в душ, а ты отлежись. Хорошо?
— Не хорошо, — фырчит Арсений, прикрывая глаза.
Ответ Антона он уже не слышит, тот тонет в шуршании одеяла, которое Шаст подтыкает около его ног. Под глазами хороводом заходятся блики — будто по весеннему льду бегут солнечные лучики. Но Арсений никак не может вспомнить, где он их видел. Может, в каком-то сне?
