Предстоящая встреча с отцом пробуждает Арсения посреди ночи, прокрадывается к нему в разгар дня и ослепляет вспышкой в самый неудобный момент. Эту встречу он представляет в самых разных цветах, в самой разной громкости и самыми странными осязаниями, не перестаёт себя изводить, то и дело уточняя у Антона: «как думаешь, оно будет так?». Но уточняет не вслух, уточняет, выстукивая кончиками пальцев по столешнице нервный ритм, неаккуратно оцарапывая ногтями ладонь или взглядом зависая в одной точке. И каждый раз Антон коротко касается суставов его пальцев, задерживаясь на мгновение, и переключает его внимание.
Он признаётся Шасту о сообщении отца только на третий день ожидания. Когда смахивает в шторке очередное сообщение: «Вышла задержка, скоро буду» и раздражённо кидает телефон на кровать. Антон застывает в дверях, хмыкая, и выжидающе смотрит. Не подталкивает, не провоцирует, будто проверяет: «Мне на эту территорию можно?». Но ему, конечно, можно. Можно уже давно, бесповоротно и окончательно.
И тогда Арсений устало выдыхает:
— Хочу встретиться с отцом насчёт Чернецовой.
Сам не знает, чего ждёт, но почему-то от Антона отворачивается, утыкаясь взглядом в окно. Затем ещё целый месяц до весны, и целая бесконечность до их спокойной жизни. Очень хочется, чтобы эта бесконечность всё-таки оказалось конечной.
Шастовы пальцы смыкаются на его талии, и он откидывает голову ему на плечо. Но глаз от окна так и не отводит.
И каждое новое утро, начинающееся с сообщения отца с обещанием встречи, в это окно смотрит в ожидании изменений. Но за окном всё также снежно, всё также холодно и всё также бесконечно.
Обещание отец исполняет на седьмой день. Арсений бы не удивился, сделай он это специально, вложив туда какой-то библейский смысл. Потому что его отец такой. Любитель масштабов чуть больше, чем вселенских. В понимании Арсения значение науки для отца как-то так и представляется. Чем-то большим, чем Вселенная. Чем-то очевидно б
ольшим, чем он сам.
Очередное сообщение застаёт его врасплох. Арсений зашёл на кухню буквально на минуту, чтобы цыкнуть на Мышу и зацепился за светящийся экран. Он почти решил прочитать его позже, но тело оказалось быстрее, дёрнулось к столу.
Куда подъехать? Буду в течение часа.
1:17 pm
— Он написал, — голос выходит осипшим.
— Чего? — голос Шаста приглушён из-за худи, которое он натягивает через голову.
Арсений прочищает горло и громче поясняет:
— Отец спрашивает, куда приехать.
Конечно, отец собрался приехать в тот день, когда Шаст уходит. Конечно, он подразумевает, что встретятся они на его территории. И, конечно, у отца нет никаких мотивов ему вредить.
Последнее — допущение Антона, которым тот Арсения старательно успокаивал всю неделю. И от которого Арсений отпинывался, отнекивался и активно ему сопротивлялся.
— Напиши наш адрес, — кидает ему Шаст из прихожей. — А я останусь дома.
Неровно остриженные прядки у того прыгают вверх и вниз, когда он трясёт головой. И Арсению кажется, если выключить свет в прядках, то тут, то там будут прыгать молнии статического напряжения.
— Ты же говорил, что он не опасен? — Арсений проходит в коридор, цепляясь взглядом за рамки с фотографиями.
В одной уже есть их совместное фото, в другой — фото Мыши, объятой пламенем. В целом, стандартная картина семейной идиллии. Которую отец собирается нарушить, вот только… В какой степени?
— Не опасен, — мнётся Антон, прикусывая щеку с внутренней стороны. — Но ты-то в это не веришь.
Взгляд его зелёных глаз сканирует Арсения, будто пытается найти в нём физические признаки этого «неверия».
— Ты же всего на пару часов, — пожимает плечами Арсений.
— И буду в соседнем доме, — кивает Шаст. — Но у меня плохое предчувствие.
Арсений удивлённо вскидывает брови — мимическая деталь, которая вообще-то свойственна Антону, но, возможно, передалась ему каким-то там путём.
— Я же у нас отвечаю за плохие предчувствия, — фыркает Арсений, облокачиваясь о шкаф с одеждой. За плечо цепляется пальто, и он спешит его поправить.
— А я у нас что, вечный оптимист что ли?
— Ну, ты активно убеждал меня последние семь дней, что отец ничего не сделает и вообще…
— Знаю, — прерывает его Шаст.
Он делает шаг вперёд, чуть не наступая на хвост вертящейся под ногами Мыши.
— И я до сих пор так думаю. Но я хочу сам в этом убедиться.
Антон отводит от арсового лица локон, заправляя его за ухо. Арсений его кисть перехватывает, прижимая к своей щеке.
— И убедишься, когда вернёшься с новой причёской. А пока меня подстрахует Мыша.
Шаст качает головой, задевая его пальцы косо остриженными прядями. Покусывает губу, будто пытается подобрать аргументы, но те никак не находятся. Мыша, меж тем, услышав своё имя, постукивает их хвостом по щиколоткам, привлекая внимание.
— Ладно, — выдыхает Антон, делая шаг назад. — Только не устраивайте здесь пожар. Или наводнение. Или что там ещё вы можете устроить, оставшись вдвоём.
— Ты меня с кем-то путаешь, — фыркает Арсений.
— Ага, наверно с человеком, который в нашу первую встречу, взялся за Объект голыми руками.
— Всю жизнь будешь вспоминать? — уточняет Арсений, наблюдая за тем, как Шаст натягивает кроссовки.
— Была такая идея, — расплывается в улыбке Антон. — Я же тогда в тебя и влюбился.
Шаст смотрит на него тепло и трепетно — очевидно, довольный своим нескрываемым флиртом и ожидающий ответной реакции.
— Прям там сразу и влюбился? — подыгрывает ему Арсений.
— Бесповоротно и окончательно.
Антон по его лицу гуляет взглядом, нигде подолгу не задерживаясь. Потом глаза отводит и принимается натягивать кроссовки. Между ними повисает тёплое осязаемое молчание, в котором Арсению бы подтвердить: «Я тоже». Но вместо этого он только позволяет Мыше вспрыгнуть на свою кисть и проскользить вверх по плечу. Та его своим теплом согревает, подталкивая его собственное тепло выпустить наружу.
Но слова путаются в солнечном сплетении и так и остаются в груди. И, когда Антон накидывает куртку, Арсений их сглатывает, заталкивая ещё глубже. От их объёма и горячести грудную клетку распирает. Но от невозможности их выразить прямо сейчас, его в тоску окутывает с размаху. Он ныряет в неё, как в чан, и тот, будто наполненный святой водой, его обжигает. И обратно выкидывает с кристально-ясным чувством: «мы с тобой будто прощаемся».
Но эти слова застывают там же. Там же, где признания, там же, где он хранит всё, что к Антону чувствует, но не облачает в слова.
И, когда Антон подмигивает им на прощание: «Скоро буду, не скучайте», — Арсений ничего не говорит. Так и стоит посреди прихожей, а с его волос на ковёр капает святая вода.
Он уходит на кухню, у окна провожает силуэт Антона. Тот пробирается сквозь нападавший за ночь снег, смешно подпрыгивая. С высоты и из-за шапки не видно неровных прядей, и Арсений гадает, с какой причёской тот вернётся из парикмахерской.
Когда фигурка Антона исчезает за поворотом, Арсений оборачивается на шорох в коридоре. Там сущности трутся щеками о ковёр и мурлычат. Арсений от интерпретации этой сцены отказывается и так и остаётся на кухне, старательно игнорируя происходящее.
Он ставит чайник кипятиться три раза. Будто бы прямо с порога отец сразу же проверит степень его горячести.
Он перебирает полку с печеньем, кроша чёрствое на крошки, чтобы потом скормить птицам. Будто, будь печенье чуть твёрже рассыпчатого, отец сломает о него зубы.
И он почти порывается снять занавески, чтобы стряхнуть с них пыль, когда вдруг раздаётся звонок.
Сущности, так и мурчащие на ковре, подскакивают на ноги. Они мечутся по прихожей, и Арсению бы метаться с ними, но вместо этого он так и таращится на дверь.
Будет глупо взять и просто не впустить отца, да?
Но, с другой стороны, с чего бы его вообще впускать в их квартиру и, как будто бы, в их жизнь?
Первый шаг оказывается самым сложным. Мышцы отказываются вспоминать, как работать. Арсений отрывает от пола носок, и так и зависает в воздухе. И, когда пятка опускается на пол, это оказывается для него полной неожиданностью. Как и то, что носок другой ноги тут же поднимается в воздух.
В коридоре он наступает на мокрый ворс ковра и, только принимаясь стряхивать с ног капли, вспоминает, что те, вообще-то, только в его голове.
Арсений застывает перед дверью. Ладонь на ручке чуть подрагивает, и он выдыхает, заставляя её уняться.
Ты сражался с пробуждёнными Объектами голыми руками, а собственного отца боишься?
И тогда делает рывок, открывая дверь и тут же отступая назад.
Отец даже не смотрит на него, шаркая ногами о придверный коврик. Снег отваливается от туфель хлопьями, застревая в жёстком ворсе.
Когда отец шагает внутрь, оставшийся на обуви снег превращается в воду, скатывается вниз. Он впивается в ворс ковра, и рядом с лужицей святой воды образуется ещё одна. Лужица, видимая им двоим, а не только Арсению.
Отец застывает на пороге взмокший. Арсений смотрит на капли пота, которые выступили на его широком лбу, и никак не может заставить себя оторвать взгляд. Капли скользят по одинаковому маршруту — соскальзывают со лба, очерчивают дряблую кожу щёк, на мгновение задерживаются на подбородке, а потом срываются вниз, утопая в меховом воротнике. Мех на том скатался в сальные пряди: те задевают лицо, делая его ещё жирнее, чем раньше.
Воротник мокрый, коврик мокрый, и Арсений так и продолжает на них глазеть. Вместе с появлением отца их квартира вдруг кажется ему нелепой. Они кажутся нелепыми. Арсений от себя это ощущение гонит.
Надо бы что-то сказать.
Но отец опережает его, не давая выпалить какую-нибудь бессмыслицу.
— Что-то случилось?
«Ты случился», — мысленно резюмирует Арсений и качает головой. Только делает шаг назад, поднимая взгляд на отца. Тот встречает его прямо, глаза не отводит.
Его радужки отливают фиолетовым.
В детстве Арсению это нравилось. Теперь он знает, что это не более, чем побочка разработки Адентриментила. Интересно, сколько формул отец перепробовал на себе, прежде чем найти идеальную? Интересно, сколько он перепробовал на Арсении, прежде чем он стал терять память?
Это разъяснение внутри скребётся неразрешённым, запретным, болезненным. Но Арсений его не начинает, от отца отворачивается. Встречается лицом с мордами сущностей: те прижались к стенам коридора с двух сторон, оставляя для своего хозяина узкий проход.
Арсений протискивается на кухню меж сущностей, стараясь случайно не задеть их когти, пасти или зубы. Но те замерли недвижимо, отдавая честь отцу. Ему кажется, что каждый его шаг выходит чавкающий, а за ним тянутся мокрые следы.
За чайник на кухне Арсений цепляется, как за ориентир. Держит его в фокусе, не позволяя скосить взгляд на сущностей или обернуться на отца.
«Если не знаешь, что сказать — сделай чай», — голос Антона в голове мягкий и приглушённый. В моменте Арсений от этого нелепого совета отшутился, а теперь цепляется, как за спасительную ниточку. Сначала аккуратно подцепляет ногтями, касается пальцев, а потом сжимает её в ладони. Дрожь в сердце унимается, а замёрзшие кончики пальцев согреваются.
И так снова чувствует — это их квартира. И здесь он в полной безопасности.
Арсений щёлкает кнопкой чайника, но от стола не отходит. Наблюдает за тем, как пар поднимается вверх. Он размывает снежный пейзаж за окном, и ветки деревьев рябят, грозясь поцарапать стекло. И, только когда пар испаряется, видно, насколько деревья далеко от их окна.
Объекты в зеркале ближе, чем кажется.
Позади скрипит стул под весом отца, но Арсений не оборачивается. Он оставляет наблюдение Мыше, которая недовольно пофыркивает из-под стола. А сам разливает кипяток по чашкам, опуская пакетики.
— Ну, мог бы и заварку сделать, — ворчит отец и усмехается.
Эта усмешка влетает в грудь в районе сердца и пробивает насквозь. Она тонкая и острая, оставляет после себя входное отверстие, которое тут же затягивается. Но Арсений не позволяет отцу его увидеть, только пожимает плечами и ничего не отвечает.
Чашки исходят паром, опять искажая пейзаж. Но в этот раз Арсений на него не смотрит. Только поддевает их кончиками пальцев и вышвыривает из себя ничего не значащий факт:
— Дима женился.
— Знаю, — стоит чашкам опуститься на стол, отец подтягивает одну на себя.
— Конечно, — фыркает Арсений. — Ты же специально его в Столицу вызывал, чтобы лично поздравить. Или опять решали мою судьбу за закрытыми дверьми?
— Я думал, ты перерос свою зависть.
Отец ставит кружку на стол, и та коротко взвизгивает. Звук проезжается Арсению по ушным перепонкам, которые и без того дрожат от напряжения. Самую безобидную тему он готов вполоборота превратить в причину ссоры. И отец с ним в этом настроении солидарен.
Поэтому Арсений из себя главную тему встречи вышвыривает, не размениваясь:
— Чернецова.
Слово-подсказка. Слово-проблема. Слово-головная боль.
— Перспективная девочка, — пожимает плечами отец, глядя мимо него в окно. — Была лет пять назад.
Арсений качает головой, на такую оценку даже не способный злиться. Их из себя отец высекает, как искры, исходящие от калёного железа. Неконтролируемые, хаотичные, обусловленные своей природой, с которой бороться бессмысленно.
— Она преследует меня. Преследует нас, — поправляется он.
Отец на это ничего не отвечает и, только чтобы нарушить молчание между ними, Арсений добавляет:
— Она говорила, что ей интересен шрам Антона.
— Когда говорила?
— Что? — от неожиданного вопроса Арсений застывает с недонесённой до губ чашки с чаем.
Это семейное чаепитие насквозь пропитано искусственностью, но этот вопрос выглядит особенно выбивающимся из ряда.
— Ты же бросил ходить в Хаос, когда бы она тебе сказала? И когда она Антона видела?
Отец кидает на него короткий взгляд и тут же отводит. Провокация, на которую Арсений вестись не собирается.
— Это не имеет значения, — отрезает он, ставя чашку на стол. Вместо визга она опускается с тихим стуком.
— Вот как, — кивает отец, обводя взглядом кухню. — Тогда поговорим о том, что имеет значение? Задавай тон.
Злости или яда в его голосе не слышно. Слышна даже какая-то лёгкая заинтересованность, которая перемежается постукиванием чайной ложечки о края стакана.
— Я хочу отделаться от неё. С минимальным ущербом.
Арсений кидает взгляд за плечо отца: там сущности опасливо за их разговором следят, не решаясь зайти в кухню.
— Я хочу, чтобы она отвязалась.
— Она не отвяжется, — уверенно кивает отец. — Другие пожелания?
Арсений пытается считать. Глядя сквозь отца на сущностей, останавливаясь взглядом на их фотографиях и скользя дальше — к мокрому ковру в коридоре, он пытается отвлечься от захватывающей его злости. Но та перебирается через край, шмякается на пол смердящий склизкой жижей, и Арсений в неё вляпывается. Неспособный из неё выбраться, он винит в своей беспомощности отца. И на фоне его саркастических интонаций, даже Чернецова вдруг отходит на второй план впервые за долгие недели.
— Я настолько противен тебе не адентированный, да?
Отец вопросительно вскидывает брови и размыкает губы, но Арсений не даёт ему ответить.
— Я пришёл к тебе первый раз за дохера лет, а ты превращаешь наш разговор в ебучие «кошки-мышки». Тебе, правда, так похуй на меня? И важнее поиграть с ситуацией, от которой я в ужасе?
Отец смотрит на него, не отводя взгляд. В фиолетовом блеске радужек плещутся неразличимые отголоски эмоций. И у Арсения нет желания пытаться их прочитать.
Он отворачивается от отца, выходя в коридор. Когда Арсений пересекает его, сущности шарахаются в стороны. Но потом всё-таки следуют за ним, ныряя в распахнутую дверь.
Сбегая по лестнице, Арсений накидывает пальто и спешно застёгивает его. Пуговицы не попадают в петли, и ему приходится три раза начинать процесс сначала. На первом этаже он замирает, прислушиваясь. Но за ним ни погони, ни даже неспешных шагов. Даже сущности не торопятся его догонять.
Когда Арсений остынет и вернётся, его отец всё также будет сидеть за столом, неспешно попивая чай и упиваясь вопросами, которые обязательно произнесёт: «Успокоился? Теперь нормально можем поговорить?».
Арсений пинает входную дверь, и металлический лязг разлетается по подъезду и вырывается на улицу. Сквозь сугробы он проделывает путь, который совершал Антон всего несколько часов назад. Пересечь двор наискосок под пристальным взглядом окон-многоэтажек, свернуть за угол и вывернуть к главной дороге.
Лёд на тротуаре схватился крепко, так, что Арсению приходится замедлить шаг, чтобы не поскользнуться. Он косым взглядом проходится по вывескам, хотя точно знает, где находится та, которая ему нужна. Антон на протяжение всей последней недели кивал на неё, обещая записаться на стрижку.
И записался ровно на тот день и час, когда приехал отец. Или скорее отец приехал ровно тогда, когда Шаст решил записаться.
Арсений всего на секунду застывает у стекла — рассматривает через него зал и сразу же констатирует: «Что-то не так». Это «не так» он видит в преломленных лучах солнца, играющих на витрине. Это «не так» он чувствует мурашками по коже и холодом на кончиках пальцах. И, тем не менее, откидывает эти мысли, заходя внутрь.
Ряд пустых парикмахерских кресел встречает его величаво и торжественно. Арсений неловко застывает около них, не видя никого из персонала.
— Вы записаны?
Арсений вскидывает голову, натыкаясь на смуглого парня с короткой стрижкой.
— Я ищу друга. В смысле, — поправляется он. — Он вроде к вам уходил.
Парень переминается с ноги на ногу, протирая руки о фартук. Движение нервное, потому что ладони у того чистые. И, кажется, Арсений даже различает на них маникюр.
— У меня последний клиент ушёл час назад. Если это, конечно, был ваш… эм, друг.
— Его Антон зовут, — выпаливает Арсений, сразу же об этом жалея и пытаясь исправить ситуацию ещё более дурацким, — а я Арсений.
Под смешливое: «А я Мигель, приятно познакомиться», он достаёт смартфон. Если у Шаста изменились планы, он бы написал. Потому что он абсолютно точно собирался вернуться домой как можно быстрее. А по дороге они разминуться не могли и…
И Арсений чувствует, как паника учащает сердцебиение, сбивает дыхание и холодит кончики пальцев.
— Слушайте, может, вам воды или?..
— Камеры у вас есть? — прерывает его Арсений.
— А на каком, простите, основании? — цокает парень.
Арсений под его недоверчивым взглядом теряется. Мечущийся в панике мозг не даёт подсказок, что сделать в этой ситуации: надавить, попросить или воспользоваться силой? Поэтому он только по-дурацки искренне качает головой:
— Ни на каком.
Парень под его рухнувшим до нуля накалом, теряется.
— А он типа ваш… кто-то?
Арсений хмыкает, не поднимая глаз. Все силы уходят на то, чтобы держать пульс в пределах условно-допустимой нормы, а тремор не бросался в глаза. И всё-таки, насколько точно парень попадает с характеристикой, от него не ускользает.
— Мой кто-то, — кивает он.
— Слушайте, — осторожно начинает парень. — Я вам просто могу, ну… показать эти записи. Но без всяких копирований, хорошо?
— Да, — сердце радостно ёкает, когда сотрудник манит его за собой в помещение, отгороженное шторкой.
— У нас тут всё на компе, — тянет он, наклоняясь над экраном. Этот экран в комнате единственный источник света. — Ща я вам тайминг найду…
Пока парень проматывает записи, Арсений за его спиной нависает как тень. И за ним такими же тенями нависают сущности.
— Качество — говно, но какое есть, — пожимает плечами парень, отступая от экрана и нажимая на пробел.
Дверь парикмахерской открывается резко и наотмашь. Через несколько мгновений в кадре появляется расплывающееся пятно. Арсений следит за расплывающимися и мельтешащими серыми пикселями, недоумевая: «Не может же этот дурацкий расплывающийся оттиск быть Антоном?».
Но это точно Антон. Он не видит ни его лица, ни прядей, ни, тем более, зелёных глаз, но в его движениях он точно угадывает Шаста. Тот натягивает на себя шапку, чертыхаясь, и поднимает взгляд вверх.
Несколько сумасшедших мгновений Арсению кажется, он сейчас посмотрит прямо в камеру. Но вместо этого, Антон застывает с поднятой головой, разглядывая небо. И, по всей видимости, снежинки, которые в это же время разглядывал из их квартиры Арсений.
Антон уходит в правый угол экрана, и Арсений уже собирается отстраниться от экрана, но вдруг. Шаст застывает, оглядываясь вправо. А потом вдруг делает шаг направо и пропадает в переулке.
— Спасибо, — спешно кидает Арсений парню, отступая назад. — Спасибо большое.
Голова взрывается плеядой предположений, и каждое стучит изнутри черепной коробки. Пока он чуть не сносит парикмахерское кресло, пока спотыкается о порожек, они закручиваются в всё большей энтропии. И вдруг застывают, когда он залетает в переулок.
Тупик.
Исписанная граффити кирпичная стена, напротив которой Арсений застывает, как полный идиот.
Зачем бы Антону сюда заходить?
Он делает шаг вперёд, и снег под ногами противно хрустит. Арсений борется с желанием коснуться одного из грязноватых кирпичей, чтобы проверить, нет ли здесь потайного хода. Но это же бред? Зачем бы Антону сбегать через потайной ход, если он обещал вернуться через пару часов?
Пожалуй, это больше в стиле Арсения.
Он фыркает сам себе под нос такой дурацкой иронии, и всё-таки делает ещё один шаг вперёд. В нос ударяет запах гнили и мусора, и он недоумённо оглядывается в поисках источника. Источник находится ступнёй, та вдруг тонет в склизкой податливой массе. Через тошнотворное амбре, запертое в узком пространстве, отчётливо пробивается запах гниющего мяса. В горле поднимается тошнотворный комок, и Арсений сглатывает, пытаясь успокоиться. И коротким движением опускает глаза.
Это всего лишь куриная косточка. Раздробленная куриная косточка. Но откуда бы ей здесь взяться?
Арсений поднимает глаза, рассматривая колодец из стен. Свет в нём разбивается о потёртые кирпичи и увязает где-то в бетонной массе, заполняющей щели между ними. Ни одного окна, с которого эту косточку могли бы выпросить. Он снова опускает взгляд на косточку, всматриваясь в массу грязного снега, его окружающую.
Та скаталась неровными комками, и Арсений делает шаг назад, пытаясь определить закономерность. Закономерности — это по части Антона. Вычленять их из окружающего мира, связывать в стройные цепочки. Детали характера — по части Арсения. Но в этом смердящем переулке нет Шаста, которому бы он эту мысль высказал. И он эту мысль отгоняет, как мешающую, всматриваясь в узоры на снегу.
Похоже на следы протектора.
След тянется от тупика на улицу. Машина? Да нет, протектор узкий. Арсений прикрывает глаза всего на мгновение, пытаясь сложить в единую картину тупик, протектор и даже дурацкий огрызок косточки.
Он делает шаг к выходу на улицу с прикрытыми глазами. Будто боится ярким светом спугнуть умозаключение, которое он почти сделал. Но то никуда уходить не собирается. Наоборот своей интенсивностью и яркостью притягивает сущностей.
И, когда Арсений делает шаг из переулка, те уже стоят вдоль дороги, с интересом за его действиями наблюдая. И ему на секунду даже кажется, с искренним недоумением спрашивают, где Антон.
Протектор не обрывается у дороги. Это то прогнозируемое поведение, которое ожидал бы Арсений. Они пробираются дальше по тротуару, и Арсений спешит за ними, поскальзываясь на льду. За ним неровной шеренгой следуют сущности.
Когда взгляд утыкается в потрескавшуюся резину, Арсений делает шаг назад. Уже потом в нос ударяет зловонный запах, потом он понимает, что перед ним стёртый мусорный бак. Но первоначально он смотрит в трещины на резине и думает: «какого чёрта они такие огромные?».
Он поднимает взгляд от колёс к мусорному контейнеру и оглядывается по сторонам. Сущности оглядываются по сторонам вместе с ним. На улице пусто, и обвинить их в подозрительном поведении решительно некому. Так же, как решительно некому им помочь.
Предчувствие расцарапывает горло когтями изнутри, и Арсений замирает на месте, не будучи в состоянии двигаться. То, что рисует ему воображение под крышкой контейнера — всего лишь домыслы. Но это осознание не уменьшает страх перед этими образами.
Несколько увесистых чёрных мешков, туго перемотанных скотчем.
Смятые вещи Антона, венчающие кучу куриных костей.
Или даже просто красные брызги, усеивающие стены контейнера изнутри.
Все они в равной степени ужасающие.
Арсений поддевает кончиками пальцев крышку и тянет её наверх. Та поддаётся не с первого раза, а когда открывается, то содержимое контейнера обдаёт Арсения разящим запахом. Он шарахается назад, когда крышка с громким стуком опускается на корпус, но тут же возвращается, чтобы заглянуть внутрь.
Внутри нет ни туго обмотанных пакетов, ни одежды Антона, ни даже капель крови. Только смятый лист бумаги, своей белизной выделяющийся на фоне смердящего мусора. Арсений привстаёт на цыпочках, перегибаясь через корпус. Пальто потирается о контейнер, но он продолжает тянуться, пока не подцепляет комок.
Сжимает его в своей руке и отступает обратно, наталкиваясь на одну из сущностей. Та, испуганно вздрогнув, шарахается в сторону, впиваясь в него любопытным взглядом красных глаз. Остальные стоят чуть поодаль, и Арсений разворачивается к ним лицом, чтобы они вместе увидели содержимое.
Ветер подхватывает зловонный запах и швыряет его прямо в лицо. Арсений морщится и, вместе с тем, не перестаёт разбирать складки бумаги. Когда кончики пальцев касаются чего-то мягкого, он вздрагивает. Почему-то первая ассоциация — куриная кожа. Но Арсений опускает взгляд и продолжает изучать содержимое пальцами — упругое, раздробленное, ускользающие из-под пальцев.
На белоснежном листе, западая в складки, лежат прядки тёмных волос с синим отливом. С отливом, преследующим его в коридорах Хаоса, на улицах Столицы и в коридорах его подсознания.
— Она сама напишет тебе.
Сущности вскидывают голову и смотрят Арсению за спину. Проходятся своими красными глазами-огоньками прямо сквозь него, чтобы уткнуться в обладателя голоса.
Сам Арсений не оборачивается — он и так узнал голос. И тот из него последние капли уверенности вышибает наотмашь, как пощёчиной.
— Надо просто подождать и…
За его спиной снег хрустит — шорк-шорк — его отец переминается с ноги на ногу. Ещё мгновенье и добавит, что можно пока домой пойти и ещё чая налить.
— Ну так иди и подожди. Сюда ты зачем вышел?
Арсений комкает лист в кулаке и закидывает его в контейнер. Тот приземляется беззвучно, поднимая в воздух амбре перегнивающих отходов. Запах вокруг оборачивается уродливой шалью, которая по коже пускает болезненные мурашки.
Арсений вскидывает голову, проходясь по фасадам зданий, но на тех —
ни одной камеры. Да даже если бы нашлась, он уже видел их качество. И что бы дальше ни случилось с Антоном с лёгкой руки Чернецовой, он всё равно не увидит деталей.
Если его увезли на машине, то он не сможет разобрать номер. Если они ушли вместе, то путь оборвётся через несколько метров за пределами периферийного зрения глазка камеры.
Арсений выдыхает и делает шаг, намеренный просто пойти вперёд. Только чтобы не стоять на месте. Но что-то вдруг цепляется за его штанину, вынуждая остановиться. Небо заходится грозовыми раскатами, когда он опускает глаза вниз, сталкиваясь с розоватыми зарядами.
«Послушай».
— Ты серьёзно? — фыркает Арсений, позволяя Мыше взбираться вверх по штанине.
Ему хочется сказать намного больше, чем просто ироничное уточнение. Но отец стоит сзади, наблюдая за ними. И все моральные силы уходят на то, чтобы не запустить ему снежком прямо в спокойное уверенное лицо. В которое он ещё даже не нашёл сил посмотреть.
«Не нравится».
Арсений выдыхает, и его дыхание спотыкается о корпус Мыши. Та на его плече устраивается, оборачивая провод вокруг шеи. Выражает ему недовольство ситуацией коротким высказыванием и беспокойным подёргиванием хвоста.
Арсений закусывает губу. Эта привычка Антона вдруг приходится ему очень кстати. Хотя в этой ситуации он бы предпочёл, чтобы рядом оказался весь Антон, а не только его привычка.
«Мне страшно».
Раздражение на произошедшее, дезориентация и потенциальные тысячи вариантов решения проблемы его как щитом заслоняют от страха потери. Но теперь, когда Мыша доверительно трётся проводом о лицо, когда выражает ему свой страх, он чувствует свой собственный.
Страх, который поднимается снизу вверх, подобно запаху из помойки. Снизу вверх: сначала закручиваясь вокруг ступней, а потом пробираясь под одежду в зазор между носками и штанинами; и впивается в кожу.
— Арсений.
Господи, почему он не может просто…
— Уйди, — шипит через сжатые зубы, а пальцы сжимаются в кулак. — Съеби отсюда, или я…
Арсений оборачивается, чтобы найти конец фразы в глазах отца, но вдруг её там теряет. Те смотрят на него серьёзно, без насмешки. Или он просто умело её спрятал?
— Я могу тебе помочь. Ты же сам просил.
Мыша с плеча спускается вниз, забирая с собой грозовые раскаты. Она поддевает корпусом воротник пальто и забирается внутрь. Арсений её тепло чувствует около своего сердца.
— Как?
У Арсения сотни слов, которые он может после этого «как» вставить. Но растерянный неожиданным теплом от Мыши, он только выдыхает это короткое слово. А отцу не нужен больший повод, чтобы развернуть перед ним своё видение ситуации. Даже несмотря на то, что они стоят посреди засыпанной снегом, приправленной солью и зловонным запахом улицы. Пусть пока хотя бы пустынной, но всё-таки.
— Она играет с тобой и заманивает в ловушку.
«Как ты», — думает Арсений, но этого не говорит, потому что тут же себя поправляет: «Или как я».
— Ей не интересен Антон в одиночку, ей нужен ты.
Сущности клацают челюстями, переговариваясь. Удивлённые то ли тем фактом, что он нужен Чернецовой, то ли, что он вообще кому-то нужен.
— Ладно, — и ещё раз, будто уговаривая себя. — Предложения?
— У меня есть разведданные по тому, что она планирует. И мы можем подготовиться.
Отец вскидывает наверх руку, и сущности испуганно шарахаются в стороны. Но на них не обрушивается удар. Рука так и остаётся вздёрнутой вверх, и отец делает шаг к дорожному полотну.
У Арсения никогда так не получалось остановить машину, а около отца она останавливается через минуту. Шины противно скрипят по снегу, стекло опускается со свистом, а то, что от водителя несёт перегаром Арсений чувствует, даже стоя на расстоянии метра.
Руки мелко потряхивает, и он прячет их в карманы. Когда отец кивает ему садиться, ноги чуть не подгибаются, и до машины он добирается на полусогнутых.
Я капитулирую перед отцом или пытаюсь тебя спасти?
Сущности втискиваются в машину за ним, устраиваясь на сидение, на коврике и свисая с потолка. Отец садится рядом, сдавливая лапу одной их них, и та, взвизгнув, перепрыгивает на переднее кресло.
В тёплом салоне Арсения продолжает трясти, и он отодвигается от отца дальше, чтобы тот не заметил. Впрочем, зацепиться взглядом за мелькающие пейзажи тоже не получается, комок в горле подбирается всё выше, и Арсению приходится перевести взгляд на спинку впередистоящего кресла. Роящиеся мысли отказываются принимать какую-либо стабильную форму.
Арсений не может до конца осмыслить даже своё положение в пространстве, что уж говорить о том, чтобы понять, куда они едут.
— Ты пьёшь Адентриментил? — вопрос отца приглушённый, как будто из-под толщи воды.
И, прежде чем Арсений успевает придумать, как огрызнуться, он просто и честно выпаливает:
— Нет.
— Ясно, — и в этом ответе ни единой эмоции, которую можно было бы вычленить.
Вокруг Арсения стягиваются сети, прочно его сковывают, не давая вырваться. Но к этой беспомощности он бы мог привыкнуть, если бы не осознание — он сам туда шагнул. Шагнул, как в самый лёгкий вариант, даже не пытаясь найти альтернативы спасти Шаста. Может, его правда нет без Антона? Может, он существует, только пока находится рядом с ним?
Больше отец ничего не спрашивает. А Арсений не продолжает своей цепочки доводов. Мыша ёрзает около груди, волнуясь, и он запускает пальцы под ворот пальто. Касается её, поглаживая пальцами.
Если она решила выйти на улицу с отцом, то, может, всё не так плохо? Если она смогла ему довериться, то и Арсений может?
Арсений цепляется взглядом за промелькнувшую жёлто-красную вывеску. Таксист даже не притормаживает, сворачивая в сторону, но он всё равно ударяется головой об эту вывеску и вдруг смотрит за неё.
Там, за этой вывеской, затхлая забегаловка с невкусной пиццей и спрятанным за шторкой стеклянным лифтом. Лифтом, который относит тебя на десятки метров вниз в пространство, причиняющее боль Испытуемым, Объектам и любому человеку, имевшему неосторожность там оказаться. Место, в котором Арсений должен спокойно работать в своём кабинете, фиксируя эксперименты над Объектами. Но которое вместо этого у него прочно ассоциируется с зарядами, искрившими между ним и Антоном в тесном архиве.
— Приехали.
Арсений вскидывает голову, но сущности загораживают ему обзор. Вперёд него выбираются из машины, заслоняя стекла чернотой своих тел и белизной зубов. Усмехаются, сверкая в него красными глазами: «Ты знаешь, куда мы приехали».
Когда Арсений встаёт ногами на промозглый снег, он несколько секунд оторопело смотрит перед собой. Серое двухэтажное здание не подмигивает ему своими окнами. Потому что они скованы железными ржавыми решётками, вынуждая круглосуточно держать глаза-окна открытыми.
Шины скрипят прямо за его спиной, в нос ударяет запах из выхлопной трубы — таксист уезжает.
Но он всё ещё может уйти.
Повернуться спиной к зданию Структуры, кинуть в сторону отца пару злых взглядов и уйти.
Но если — короткий вдох — если Структура как-то связана с исчезновением Антона, он войдёт туда, открыв дверь пинком. Перевернёт там каждый чёртов предмет. Привяжет к батарее каждого сотрудника, который только покажется ему подозрительным, вот только…
— Чернецова и Структура связаны?
— Нет, — качает головой отец. — Но тут нам помогут.
Один раз уже так помогли, что у Антона шрам на всю жизнь остался.
Но, вместо того, чтобы это предположение озвучить, Арсений послушно переставляет ноги, следуя за отцом к Структуре. На входе курят сотрудники, но никого из них Арсений не узнаёт. И те тоже не обращают на них никакого внимания.
Арсений не чувствует перепада температуры, оказавшись внутри. Не чувствует, насколько вокруг многолюдно. И даже не чувствует хоть какого-нибудь запаха, будто всё тут обработали антисептиком.
Только самым краешком сознания фиксирует касание турникеты о бедро и почему-то утыкается взглядом в доску с объявлениями. Там висит листок с фотографией кошки, когда-то цветной, сейчас — чёрно-белой. Но деталей Арсений прочитать не успевает, отец проходит на лестницу, и он следует за ним.
Он знает, куда они идут, и от этого осознания цепенеет.
В Сервисную, в самый подвал, — туда, где Объекты расчленяют и пристально изучают каждую запчасть. Туда, где в стены вгрызся их писк, скрип и визг. И Арсений чувствует, как Мыша под полами пальто жмётся к нему сильнее.
«Всё будет хорошо», — мысленно повторяет он, сам в этом абсолютно не уверенный.
Разве в подвальные помещения спускаются за чем-то хорошим?
Около металлической двери его отец не медлит. Тянет её на себя, и та радушно распахивается, выплёвывая им в лицо поток спёртого воздуха. В том смешались запахи гари, пота и почему-то страха. Хотя Арсений понятия не имеет, как страх вообще пахнет.
Яркий белый свет ослепляет, и, пока Арсений отчаянно старается снова обрести зрение, слышит масляный голос:
— Король всегда защищает Королеву.
Когда картинка перед глазами проясняется, он видит Волю. Тот отвешивает шутливый поклон, и от этого зрелища Арсения почему-то передёргивает.
Но отец только качает головой, не обращая внимания на бессмысленное высказывание:
— Паш, я писал тебе. Это, правда, срочно.
— Да разве у тебя бывает по-другому? — фыркает мужчина, скрываясь за стеллажами в глубине помещения. — Всё почти готово.
Арсений, молча наблюдавший за их диалогом, спешит вмешаться:
— Что всё?
— Оборудование для Адентации.
Арсений делает шаг назад, рефлекторно сжимая в кармане кулак. Но вместо пистолета та смыкается вокруг пустоты. Ещё, почему-то, очень хочется кинуть картинное: «Я кричать буду», но он сам же себе возражает: «Кто тебя здесь услышит?».
— Посмотри на свой телефон, — холодно продолжает отец, застыв на месте.
И хорошо, потому что сдвинься он с места, Арсений бы и голыми руками в него вцепился.
Не спуская глаз с отца, он достаёт из кармана телефон. Короткий взгляд на дисплей — одно непрочитанное сообщение.
Арсений спешно открывает его, мечась взглядом между экраном и отцом. Поэтому перечитать короткое предложение приходится три раза.
Твоё сокровище у меня. Приезжай
3:05 pm
И геометка.
— Какого?
Но отец перебивает его:
— Я говорил, что это ловушка. А теперь подумай. Ловушку какого характера может сделать сотрудница Хаоса?
— Объекты, — кивает Арсений, опуская телефон.
От того, с какой скоростью в голове начинают выстраиваться ассоциативные ряды кружится голова. Если ловушка связана с Объектами, то Арсений должен быть наготове. Чтобы быть наготове, в его крови должен быть Адентриментил в оптимальном количестве. Не слишком много, чтобы не поехать крышей, как при полной Адентации, но и не слишком мало — те жалкие остатки, которые есть сейчас, делают Объекты лояльнее, но не убирают агрессию полностью.
— Частичная Адентация, — кивает Арсений, понимая, к чему ведёт отец. — Ты опять предлагаешь решить проблему привычным способом.
— Кажется, это не я сейчас предложил, — говорит отец без тени улыбки.
Конечно.
Просто привёз его сюда, где уже готово оборудование.
Просто подвёл его к этому выводу.
Просто…
— Зачем тебе это надо? — честно спрашивает Арсений.
Он уже в который раз за вечер смотрит в глаза отца. И в своих пытается отразить единственную стоящую внимания пульсирующую мысль: «Если ты сейчас попытаешься меня обмануть, я уйду. Навсегда».
— Ты попросил меня о помощи.
Отец не продолжает. Под звук позвякивающих пробирок за стеллажами так же твёрдо стоит на ногах, не дрогнув ни под арсеньевым взглядом, ни под тяжестью ситуации.
Арсению бы так стоять на ногах.
Он срывается с места и проходит за стеллаж. Там в углу между каких-то картонных коробок стоит красное кожаное кресло. Кожа на нём потрескалась и слезает кусками. А сбоку от него стоит металлическая капельница, удерживающая в своей лапке флакон с Адентриментилом.
Воля, увидев его, отступает назад, давая пройти.
И Арсения против воли к этому креслу тянет. Он ожидает, что оно обожжёт его болезненными воспоминаниями, когда он сядет. Что вопьётся в него ремнями или колючками, или тысячами игл, но…
Но кресло оказывается удобным. Арсений откидывается в нём, и то принимает его в свои объятия. Практически укутывает, позволяя в себе утонуть. И, даже если так оно усыпляет бдительность, Арсений по своей воле отдаёт ему поводья, позволяет отгибать ворот пальто и брать себя за руку, обманчиво нашёптывая: «всё будет хорошо».
Но это не шёпот Антона. Совсем не шёпот Антона.
В стеклянном флаконе перламутровыми фиолетовыми разводами расходится Адентриментил. Арсений за этими волнами смотрит, не чувствуя опасности. И позади капельницы через фильтр этих волн на него смотрят такие же фиолетовые глаза его отца.
— Это не концентрированный раствор. И мы не будем переливать тебе кровь.
Арсений с его взглядом встречается смело, выдерживает его без всяких дельт и погрешностей. И в этом взгляде, так же чётко, как отливы фиолетового, он видит детали, о которых отец умалчивает.
— Какая вероятность успешности процедуры?
И, как только вопрос с его языка срывается, тут же понимает неправильность его неправильность.
— Если в качестве успеха…
— Я забуду Антона? — он не даёт отцу договорить. Не даёт растворить его уверенность в расплывчатых формулировках, убедить себя в безопасности процесса. Он хочет знать правду.
И хочет, чтобы Антон тоже эту правду знал, в случае, если… всё пройдёт не успешно.
— Нет. В смысле, не должен. Но всегда есть…
— Мне нужна минута.
Арсений поднимается, и кресло под его исчезнувшим весом грустно поскрипывает. Ему слышится короткий «дзыньк», но, когда он кидает взгляд на флакон с раствором, тот всё также неподвижен.
Он мог бы напечатать сообщение прямо тут. Мог бы его отправить, даже не вставая с кресла. Но ноги сами несут его за стеллажи, а потом прочь за металлическую дверь. Он останавливается только наверху лестницы, вглядываясь в хлопающую туда-сюда входную дверь. Хочется свернуть налево и зайти в их отдел, а там прокрасться к их кабинету и открыть замок. Чтобы оказаться в месте, которое когда-то было только их.
Но такой роскоши у Арсения нет.
Поэтому он отступает назад, чтобы не привлекать внимание, и останавливается на лестничной площадке. Прикрывает глаза, облокачиваясь о стену. Внизу из-за металлической двери за ним подглядывают сущности. Цокают языками, стучат когтями по металлу, будто напоминают, что время кончается.
Но Арсений и без них знает, что времени мало. Оно для него кончилось с того момента, как Антон подмигнул ему перед тем, как выйти за дверь их квартиры.
В солнечном сплетении жжёт, но это жжение Арсений игнорирует. Только пытается из него вычленить мысли и сложить их в несколько коротких слов.
Но под веками только и мелькает: шастовы русые волосы и шершавая кожа. Много-много касаний, ни в одном из которых он не решился признаться себе в том, что к Антону чувствует.
Помнишь, ты говорил, что найдёшь ко мне дорогу? Я буду тебя ждать
4:07 pm
Арсений отправляет сообщение и убирает телефон. Мыша в его кармане взволнованно шебуршит, и ей Арсений обещает вслух:
— Всё получится.
И снова обманывает и её, и себя.
Но не позволяет этим мыслям пробраться дальше простой констатации.
Сбегает по ступенькам вниз, открывает дверь коротким движением. И, не глядя на переговаривающихся отца и Волю, проходит к креслу. Тот снова радушно принимает его в свои объятия.
Арсений запускает ладони под подол пальто, доставая Мышу.
— Если сделаете ей больно — взорвётесь. Вместе со всем зданием, — предупреждает он присутствующих.
От Воли получает одобрительный смешок, а от отца сдержанное пожимание плечами.
— Встретимся через пару минут, — обещает он Мыше и оставляет на корпусе короткий поцелуй. Тепло жжёт губы.
Объект мурчит в ответ и спрыгивает с коленей. На полу Мыша широко машет хвостом, задевая ботинки отца, и тот спешит отпрянуть от неё в сторону.
Под тихое журчание аппарата и бурление жидкости Арсений закрывает глаза. Ему кажется, Антон касается его руки, и Арсений не открывает глаза, чтобы в этом не разубеждаться. Он только коротко сжимает его пальцы в ответ, представляет его зелёные с серыми лучиками радужки, и смотрит, как в тех, так же, как в капельнице, отражается искусственный свет.
Мне все глаза до твоих казались одинаковыми.
А твои я не могу перестать рассматривать.
Внутри него тепло формируется в нечто осознанное и осязаемое. И сущности его окружают, за этим процессом наблюдая с интересом. Арсений глаза не открывает, но чувствует их тёплое дыхание и шёпот.
Игла толкается в вену, и впрыскиваемый препарат затягивает сознание туманом. Несколько мгновений Арсений через этот туман пытается пробраться, но тот оказывается слишком плотным. И, позволяя ему унести себя, он необычайно ярко ощущает в себе тепло. И, выпуская из своей ладони ладонь Антона, Арсений шепчет:
Я люблю тебя, знаешь?
