«…I mi son un che, guando Amore spira, noto ed in quel modo Che detta dento vo significando».
«Вдохновляемый любовью, я говорю то, что она подсказывает мне».
Данте
Вольтер во сне задумал одну из песен "Генриады", Сардини – теорию игры на флажолете, Секендорф – свою прелестную песню о фантазии. Ньютон и Кардано во сне решали математические задачи. Способность к мысли и чувству в состоянии сомнамбулизма была основой для гениальных людей и этим она и отличала их от талантливых. Татьяна не воображала себя ни первым, ни вторым, особенно в последнее время, когда имеющееся при ней творческое воображение вкупе с душевными порывами отошли далеко не на второй, и не на третий план, однако в её снах всё же витали проблески потухшей днём, но, тем не менее, развитой фантазии. Фразы, идеи, впечатления, ощущения – возникали в голове в период сна яркими вспышками и поэтапно развивались, образуя незамысловатый сюжет. Часто это были диалоги, сочинённые взбудораженным всё последнее время мозгом: «— Как твоя жизнь теперь? — мягкая, прохладная рука аккуратно провела по бледной щеке. — Бывало и лучше. — Она настолько жадно поглощала образ темноволосой безэмоциональной девушки, насколько это возможно во сне. Ненадолго задумавшись, она тихо произнесла вопрос, мучающий её последние месяцы, — Как ты?» Молчание. Не ответив на вопрос, девушка стала медленно удаляться, растворяя свой облик в памяти Тани, так и не дав ответ. И так каждый раз. Просыпаясь, она думала о том, вспоминает ли её темноволосая, такая далёкая сейчас девушка. Как она живёт теперь? Что с ней? Где она? А вспоминает ли она её на самом деле или старается забыть? Их встреча произошла последний раз перед внезапным переездом Тани, и навсегда отпечаталась в разуме: «Первый снег пошёл десятого ноября. Розванова Таня заболела сразу после того, как освободила её – случайно ли, а может боялась последствий. Но она ждала ту каждый раз, приходя в школу вновь уже второй понедельник. Первую неделю она не ходила в школу совсем, отправляясь от наркотиков, "принимаемых добровольно" по своим же словам, но также по пять с лишним часов проводя в полицейском участке совместно с родителями, которые не знали – радоваться тому, что дочь нашлась или разочаровываться в ней. На все расспросы Таня предпочитала отмалчиваться или рассказывать заученную историю про побег из дома на почве авторитарного режима в семье и желания избавиться от тотального контроля. Это было ложью, но почему-то, в выборе между наверняка любящими родителями и не совсем адекватной, привязанной к ней девушкой, Татьяна в очередной раз выбирала её. Сейчас она хочет увидеть, ради чего испортила всё, что у неё было. Но тогда она просто хотела увидеть её. И увидела. Сообщение, в котором Таня единственный раз написала ей после 21 сентября и сказала, что переезжает вместе с родителями в другой город. Сама она не отправляла сообщения ей с вопросами когда та вернётся в школу – не осмеливалась. Но сейчас же высказала своё желание встретиться в последний раз. Руки ломило от ожидания встречи и необузданного, беспричинного страха. Сотню раз прокрутив в голове все воспоминания, она пыталась зацепиться хоть за какую-то мелочь, что стала причиной такого дикого увлечения и липкого ужаса, накрывающих с головой, при мыслях о Тане, чтобы разобраться во всём, но немотивированная болезненная эйфория от пролетающих пред глазами видениями захлёстывала весь аппарат любых чувств, преобразуя всё вокруг в безумный экстаз "положительных" эмоций. Утратив попытки понять, она натянула пуховик и вышла из дома за пятнадцать минут до обговариваемого времени, несмотря на то, что до места встречи идти менее пяти. Идя, как в бреду, и предвкушая момент встречи, будто это станет минутой преисполнения, Таня то и дело сжимала пальцы рук в кулаках до побеления тонких костяшек, даже забыв убрать их в карманы, и изредка покусывала нижнюю губу, в старании собрать мысли в кучу, но выходило у неё плохо. *** Время за полтора часа перед школой, поскольку после неё за Таней начнётся контроль со стороны родителей, опасающихся за то, как бы "нерадивая" дочь не предприняла второй попытки побега. Рассвет ещё не наступил, и солнце ещё и не близилось к линии горизонта. Воспоминания об инциденте, произошедшем с ней в такое же тёмное время суток были ещё совершенно свежи. Кажется, они больше никогда не перестанут посещать её кошмарные сны. Она не сможет забыть это. Столько ошибок, которые будут мучать её своим возвращением всю оставшуюся жизнь. Как жить спокойно, зная, что в любой момент всё будущее может рухнуть по чужой вине, если только Таня в какой-то момент решится рассказать о том, что она с ней сделала?... Наиболее неприятно понимать, что чужой вины в том, что паранойя стала главным её соратником нет. Абсолютно никакой. Как бы она не старалась оправдать свои эмоциональные, порой яростные поступки во внутренних дискуссиях, всё сводилось к основательным самообвинениям. Ясно одно: после переезда нужно полностью менять своё мировосприятие и вычёркивать из своей жизни происходившие события, точнее вырывать их с корнем. А ещё, нужно увидеть её в последний раз. *** Через десять минут томительного, почти невыносимого ожидания, на заброшенной детской площадке показалась фигурка в слишком тонком пуховике для такой промозглой погоды. Остановившись на расстоянии около трёх метров от ожидавшей её нервной белокурой девушки, Таня, переминаясь с ноги на ногу, беззвучно прошептала короткое приветствие: — Здравствуй. — Не решаясь подойти ближе, она перебирала в обветренных руках холодные ключи, искренне желая сделать хоть пару шагов навстречу. — Привет, — понимая невербальный сигнал, Таня осторожно подошла к девушке, — как ты? Вопрос, давно крутившийся на языке, словно мания помешанного, был тихо произнесён. И тот человек, для кого он предназначался, на мгновение завис в немом недоумении. Темноволосая девушка убрала ключи в карман пуховика и подняла взгляд на Таню. — Я нормально... Ты беспокоишься обо мне? — непонимающий тон пронзил слух, как будто это не слова, а ножовка для резки металла. — Ну, конечно, я немного... переживаю за тебя. — «Почему ты удивляешься этому?» — Выздоравливаешь? — Что? А, да, выздоравливаю... Как у тебя дела теперь? — На этот раз в сторону Тани пошла уже она. — Также как и у тебя: нормально. ... — Куда переезжаешь? — В Петербург. — Почему так далеко? — По работе отца. Секунда молчания. — Как думаешь, мы увидимся? — А ты будешь по мне скучать во время разлуки? — Таня слегка ухмыльнулась, увильнув от конкретного вопроса и с вызовом посмотрела в глаза белокурой девушки. — Да. Но я бы хотела видеть тебя, а не скучать по тебе... Каждый день, каждый час. Ошарашенная настолько прямым и одновременно действительно искренним ответом, Таня изумлённо приподняла брови, будто совсем не ожидала такой реакции от своего объекта вожделения, мысли о котором занимали всё свободное время раньше. Раньше. А сейчас она стояла с выражением удивления на лице тому, что только что выпалил этот самый "объект". Нет, чувства совсем не прошли, возможно они даже стали более глубокими, чем были... Но не стали более здоровыми с точки зрения гармоничных отношений двух людей. Просто появились те проблемы, чьи решения встали на первое место в разуме. Вот и всё. Внезапно, белокурая девушка сдвинулась с места в сторону Тани. Сдвинулась слишком резко и как-то... уверенно? Такое ощущение, будто она на что-то решилась, но на что? Слишком близко. Настолько близко, что несмотря на мощные порывы ледяного ветра, дыхание темноволосой девушки заполняло собой всё пространство вокруг, заставляя забыть о жгучем морозе. Впав в ступор, та почти физически ощущала, как воздух сгустился от пылающих феромонов между их лицами. Отдаляться совершенно не хотелось. — Мне кажется, я схожу с ума… — тихий шёпот прямо в губы и хриплый голос темноволосой звучал эхом в голове, врезаясь в память всё сильней. — Не ты одна, Тань, — шёпот в ответ и мягкое прикосновение к губам.