Ни о чем и о тебе

      Сегодняшняя суббота ровно такая же как и предыдущая — мутная, одинокая и тоскливая. Мне хочется перестать думать о тебе и убить эту блядскую любовь, потому что от неё ребра ломаются с глухим треском, и сердце болит.       Поэтому я решаю заняться уборкой в квартире, потому что на пристанище моё, честно говоря, смотреть страшно уже. И, наверное, стоит для начала хотя бы что-то перекусить, ведь я с утра не ела, но меня тошнит. И я не знаю от чего — от любви к тебе или от ненависти к себе.       Среди накиданных на стуле вещей нахожу твою толстовку, ту самую, которую ты прошлым летом отдал мне, когда мы были на пляже. Она все ещё пахла морем и… Тобой. Не думать о тебе даже в собственной квартире у меня не выйдет.       Я поджимаю губы и убираю кофту в дальний угол шкафа, чтобы глаза не мозолила. Свои вещи тоже раскладываю по местам, а затем подхожу к столу, который был завален всяким хламом. Сколько я тут не убиралась? Наверное, уже пару месяцев.       Я осторожно складываю давно ненужные тетради в аккуратную стопку, собираю в кучу исписанные листы и комкаю их, чтобы не занимали много места. А когда взгляд натыкается на небольшую коробку, я выдыхаю как-то обречённо и падаю на стул.       Небольшая коробочка нежно-розового цвета стоит в конце стола и весело поблескивает красными камушками в лучах солнца, что пробиваются в комнату сквозь задернутые занавески. Дрожащей рукой и притягиваю коробку поближе и открываю крышку: она до краёв забита короткими и не очень записками ещё с того времени, когда между мной и тобой все было хорошо.       Я пересаживаюсь на пол и высыпаю содержимое тайника на белый ковёр. Руки почему-то трясутся от какого-то странного волнения, и этими дрожащими руками я беру первую записку:       «Ты моя самая любимая заноза».       Я не могу сдержать слабой, вымученной улыбки. Я помню, что долго тогда болела, а когда вернулась к занятиям в институте, то была очень потеряна и выбита из нужного мне режима. А ты тогда всунул мне в руки шоколадку с орешками и мармеладом, под оберткой которой я нашла эту записку. Улыбалась я тогда, как дурочка, потому что подарков таких милых было очень много, и каждый радовал меня как в первый раз.       Закусив губу, я тянусь к следующей полосочке:       «Ты даже на расстоянии остаёшься ближе тех, кто возле меня».       Это был третий курс, мы были на вечеринке, но вокруг тебя постоянно вертелись другие люди. Я была там по факту одна, сама по себе. Только и делала, что шампанское пила. А потом ты подошёл ко мне и всунул в руку смятую бумажку. Я тогда растерялась, не зная, как правильно трактовать эти слова, но приятно мне было до глубины души.       Я не знаю, зачем читаю эти записки, если они сердце моё на части рвут. Ине больно, но я все равно беру в трясущиеся руки ещё одну записку:       «Ты лучше, чем кто бы то ни был. Не слушай этого идиота. И не реви из-за него. Побереги нервы для козла получше».       Кап, кап. На бумаге остаются влажные кляксочки. Это я плачу по тому, что давно ушло.       Я помню, что на четвёртом курсе влюбилась в мальчика, с которым училась вместе. Я решилась признаться ему, честно сказать, что он мне нравится, а он в ответ высмеял меня и мои чувства на всю группу. Я тогда с таким трудом ходила на занятия, а потом ты подкинул мне эту записку в тетрадь по английскому.       Я шмыгаю носом и, не в силах дальше мучать себя, собираю записки обратно в коробку. Первой мыслью было сжечь их, чтобы глаза не мозолили, но я тут же отгоняю её подальше. Каким бы козлом ты ни был сейчас, эти записки — часть нашего общения. И как бы больно сейчас ты мне не делал, я хочу сохранить это. Сохранить и перечитать тогда, когда воспоминания о тебе не будут разрывать моё сердце.       Поэтому я осторожно беру коробку в руки, поднимаюсь с пола и прячу её на самую дальнюю полку своего шкафа.       Оставляю её для лучших времен.