***
— Ты меня игнорируешь? — Светлый появляется где-то через час, в момент, когда Сичэнь разбирает свои вещи. Накидал в чемодан первое, что попалось под руку, а теперь удивляется. Он так и замирает с белым шерстяным шарфом в руке, когда слышит дорогой сердцу голос. — Я же и расстроиться могу. — А-Яо, — шепчет он. На глазах почти слёзы, когда Сичэнь, сделав один широкий шаг, оказывается рядом, обнимая старого друга, утыкаясь носом в мягкую жёлтую толстовку. Он почти задыхается от осознания, что может вновь дотронуться, пусть этот человек — не человек вовсе — теперь холоднее и невесомее. — Как ты?.. — Я скучал, Дарящий, — невозможно холодные руки обнимают в ответ, гладят по спине. — Без тебя тут было холодно. До сих пор холодно, думает Лань, задевая щекой чужую шею. Он совсем не хочет говорить о том, что случилось, не хочет ничего спрашивать. Хочется лишь остаться в этом мгновении чуть дольше, сжимая в объятиях, пусть и призрак, но драгоценного человека. Сичэнь провёл два года погрузившись в траур с головой, позволяя тоске захватить его душу. — Куда попал твой брат? — Фазан. Ванцзи теперь Фазан. — М-м-м, — тянет Светлый, всё ещё оглаживая его спину, играя по выступающим позвонкам, как по клавишам. — Тяжело ему придётся. Знаешь, кто крёстный? — Призрак. Кличка мальчика получается какой-то невозможно печальной. Лань Сичэнь чувствует, что внутри что-то разбивается и как Яо перебирает пальцами его пряди. Он будто перемещается в прошлое, когда сам любил играть с его волосами, как ветер. «На груди и руке приятная тяжесть и тепло. Сичэнь улыбается, открывая глаза. Светлый и Жало лежат на нём, тихо посапывая. Жало, при всей своей угрожающей, вовсе не приветливой внешности, обладает мягкими волосами и сворачивается в совсем маленького шмеля, стоит уснуть. В такие моменты он совсем похож на своего младшего брата, который сейчас числится Зеленью. Сам Сичэнь с ним почти не общается, но из рассказов друга знает, что тот «королева драмы». — Хитрый лисёнок, — мягко говорит как-то Не Минцзюэ. Дарящий улыбки хихикает, а Яо смотрит поражённо, впервые услышав от их друга такие слова. На груди устроился Светлый. Он во сне чуть улыбается, от чего на щеках проступают едва заметные ямочки. Он ворочается, придвигаясь ближе, когда весенний ветер дует в лицо. Сичэнь мягко убирает прилетевшую на бледное лицо тёмную прядь. Он чувствует себя счастливым. На подоконнике третьего этажа неизменно сидят Призрак и Лотос. Второй сверкает на солнце серëжками в ушах и фиалковой радужкой. Красивый цвет. Сичэнь снова закрывает глаза. Им по восемнадцать и вся жизнь ещё впереди. Сейчас май и меньше через месяц выпускаться из Дома.»***
— Он странный, — говорит растерянный Ванцзи, когда они встречаются. Брат выглядит лучше, чем сам Сичэнь в первую неделю своего пребывания тут. Он улыбается и думает, что младшего нашёл кто-то правильный. — Тут вообще все странные. Нелепые. Кроме Призрака. Он просто странный. Но забавный. Признаться честно, Сичэнь впервые слышит от младшего брата такое количество слов. Тот даже на похоронах матери проронил лишь тихое «прощай», а после не поднимал глаз от земли. Сейчас он сидит и выглядит как потерянный птенчик, разглядывая доски. Сичэнь тоже раньше так делал, искал рисунки и тайные послания, но находил только дерево и занозы, если ходил босиком. — Он всегда был таким, — Сичэнь улыбается мягко. Наверное, думается ему, вдовцы так не должны уметь. Но он же почти не. — Я едва помню Зелень нашего выпуска, но Призрак, Лотос и Шепчущий… Они были живыми. А Генерал очаровательным. Он не говорит о Вишне. Четвёртая бы этого не одобрила. — Шепчущий тоже странный. — Ванцзи хмурится. — И Лотос. Он мне совсем не нравится. — Почему? — Он как будто обесценивает Призрака, будто он какой-то клоун. — младший брат неопределённо пожимает плечами, отводя взгляд в сторону. Теперь он разглядывает другие доски, но там тоже ничего нет. Только слишком тёмные углы. — Но Призрак не клоун. У него волосы мягкие, — вдруг произносит брат. Сичэнь думает, что это было вовсе не для его ушей, но уже поздно. — Я просто, — запинается он, краснея мочками. — Случайно дотронулся, когда он уснул на парте. — Тебе повезло увидеть его в классе. — воспитатель смеётся. — Обычно никто из Четвёртой не посещает занятия. У них другие обязанности. — Я знаю. У Шепчущего — всё знать, а у Лотоса — быть идиотом. Ванцзи кусает губы, а Сичэнь улыбается смотря то на брата, то на Светлого, появившегося рядом. Вспоминается как они, будучи детьми, сидели на старых стульях, выслушивая нудные голоса учителей. Теперь тех, кто учил их не осталось. После той ночи уволились. Сичэнь не осуждал, он и сам сбежал, даже кровь с рук не смыв. Кажется, тут где-то должны ещё быть его вещи и фотографии, сделанные на старенький полароид. Где-нибудь на чердаке. В пыльной коробке с подписью «мертвеца». — Призрак рассказывал тебе, — говорит Сичэнь после недолгого молчания, с лёгким удовлетворением отмечая про себя, как брат внимательно слушает что-то связанное с этим парнем. Ему приятно-тоскливо от того, что Ванцзи подружился именно с этими мальчиком. — Как в Доме говорят о тех, кто ушёл? — тот отрицательно качает головой. — Как о покойниках, — они со Светлым отвечают в унисон, но Нефрит (должно быть, стоит завести привычку называть брата так. Хотя бы в мыслях) этого, конечно не слышит. — Почему ты говоришь об этом? — Потому что, когда я говорил тебе подружиться с кем-то, я совсем не ожидал, что это будет Призрак, — честно признаётся он. — Брат? — Ванцзи непонимающе хмурит брови и Вдовец с нежностью цепляется взглядом за пластырь с кроликами. Светлый следит за его взглядом. Лань Сичэнь делает глубокий вдох и снисходительно улыбается. Отец всегда говорил, что у них с матерью это получается одинаково. Наверное, поэтому он Сичэня и не любил. — Он в Кофейнике, — говорит Яо, обвивая шею руками. Вдовец чувствует, как по коже ползут мурашки. Если прикосновение смерти ощущается также нежно, то ему совсем не страшно. — Ты уже был в Кофейнике? — Нет, — отрицательно качает головой. Одна из прядей выпадает из причёски и воспитатель впервые за всё время их общения (пусть оно было чудовищно коротким в рамках вселенной среднестатистической семьи) видит в младшем брате что-то такое, что выбивается из типичного Фазаньего образа. Кроме пластыря с кроликами, разумеется. Но тот был слишком милым, чтобы его осуждать. — Шепчущий сказал, что для Фазанов там опасно. — А Призрак что говорит? — не считаться с мнением Вожака — глупость. Вдовец понимает это слишком хорошо. — Что мы можем украсть у Лотоса толстовку. Лань Сичэнь смеётся впервые за вечность.***
— Ты же теперь официально воспитатель Третьей, да? — Гуанъяо лежит на кровати. Матрас под ним не прогибается, на одеяле ни единой складки. Сичэнь знает, что сядь он сейчас рядом, тепла тоже не почувствует. Такое нахождение рядом со Светлым ощущается тоскливо-сладко. Это будто ты разговариваешь с могилой, а она тебе отвечает и улыбается. — Птицы. — он усмехается. — Они любопытные. Особенно вожак — Генерал. — Малыш Генерал? — Светлый морщится, когда слышит такое обращение, но Сичэнь предпочитает не обращать внимания. — А как же Золотая позволила? — Золотая умерла, Сичэнь. Через несколько дней после… — он неопределённо машет в воздухе ладонью, подразумевая одно очень определённое событие. Вдовец замолкает. Они с братом похожи и в подтверждение этому Сичэнь опускает глаза, рассматривая пол. И правда, никакой тайны или разгадки. Просто доски. А Золотая погибла. — Птицы хранят траур по ней, по Жалу, по Монаху, Дыму и по малышке Туман, по Вишне и Павлину. Они буквально живут на кладбище, которым сами же и стали. Скорбят каждую секунду по тем, кого тогда не стало. — По тебе тоже. — Светлый кривится. Вдовец виновато поджимает губы. — Мне жаль. Я не хотел говорить об этом. — Всё в порядке, — Яо поднимается с постели. Следов его присутствия совсем нет и Сичэнь в очередной раз думает, что просто сошёл с ума. Воспалённый от горя мозг просто подкидывает ему эти картинки ночных разговоров и ледяных объятий. — Я же сам… — он спотыкается на полуслове. — Тебе пора. Познакомься с храброй Птичкой.***
Он видит Генерала со спины. У того в руках букет одуванчиков, пачкающий золотой пыльцой скорбный чёрный вид. В голове рисуется картинка, как этого мальчика несут в Могильник. У него по шее расползаются чёрные вены, а кожа бледнеет с каждым шагом Кролика. Рядом быстрым шагом идёт Золотая, кусая губы до крови и заламывая тонкие пальцы. Сейчас сестры рядом нет, но есть пыльца на чёрных джинсах и печальная мелодия флейты. Призрак, понимает Вдовец и выходит из тени. Улыбается детям, восхищённо глядящим то на Птицу, то на второй этаж, где сидит вожак Четвёртой. — Генерал? Тот оборачивается через секунду, сделав тяжёлый вдох. Сичэнь помнит его стеснительным мальчиком с очаровательными розовыми от смущения щеками и лучащимися добротой глазами. Птенчик часто прятался за сестрой или Призраком, стоило кому-то заговорить с ним. Он мило заикался и закусывал губу, когда улыбался; умел делать высокие песочные замки и обменивать камни на листья; у него была красная футболка и вечно разбитые от неуклюжести колени. Очаровательный ребёнок. Сейчас на него смотрит скорбная пустота с солнечными бликами. Щёки втянулись, красная футболка сменилась чёрной. Когда-то искусанные губы теперь почти белые и из нижней сочится кровь, давая хоть какой-то цвет. Очаровательный Птенчик погиб, уступая место могильному ворону. Сичэнь улыбается, но даже сам себе не верит. — Я помню тебя младше. — А я вас счастливее, — говорит воспитанник. Сердце как-то само по себе разбивается. И флейта замолкает. Генерал поднимает голову и одними губами говорит «Вдовец». За спиной скрипит старый подоконник. Призрак вернулся в Дом, чтобы не подслушивать. Какой хороший мальчик. Сичэнь делает глубоких вдох. — Вы с братом очень похожи. Если бы не выражение лица, подумал бы, что это Нефрит бросил Призрака. Сичэнь вдруг искренне улыбается. Ванцзи нелюдимый и больше похож на дракона. А попал сюда и нашёл друзей. Нужно будет поблагодарить Призрака. Если тот вообще захочет говорить с таким покойником, как новый воспитатель. Сам бы Лань не захотел. — Нефрит, — Вдовец растягивает кличку брата, как будто та совершенно новая конфета из сладкого подарка. Вкус странный, но приятно. Правильный, подсказывает подсознание. — Всё никак не могу привыкнуть, что не могу звать его по имени, как раньше. — Так зачем же вы его привезли? — у Генерала спокойный голос, но в глазах беспокойство. Сичэнь видит в душе стоящего перед ним мертвеца маленького Птенчика, что искренне беспокоится за всех и каждого. По телу бегут мурашки. — Уж кому как ни вам знать, что тут происходило. Тяжёлая правда почти сбивает улыбку и Сичэня с ног. Он знает, что происходило. Видел с чего всё началось и как покатилась по полу голова его лучшего друга, как второй погиб на его руках. Помнит крики детей, которые потеряли друзей и родных. Вновь переступать порог Дома было тяжело. Никаких ландышей, страх в душе и младший брат — единственное, что осталось от семьи. Он хочет упасть на колени, когда перед глазами снова и снова проскакивают страшные картинки из прошлого. Сичэнь думал, что прошёл через слишком многое для своих восемнадцати. А сейчас перед ним стоит Генерал, который пережил ещё больше. Из уважения к хрупкому мёртвому мальчику с одуванчиками, он улыбается и говорит: — Зов.***
С Шепчущим он сталкивается случайно, когда слушает идущего рядом Светлого. — Жёлтый цвет сумасшедших, — улыбается он, оттягивая ворот бледно-жёлтой футболки. — А у Ван Гога… Яо замолкает на полуслове, когда из-за угла выныривает Фазан, врезаясь в плечо Сичэня носом. От парня пахнет корицей и чёрным чаем. Вдовец делает вдох. Жало пах так же, только с примесью табака. Сейчас он смотрит на младшего брата погибшего друга и чувствует вину за то, что сбежал. Мальчик смотрит на него с хитрым прищуром оливковых глаз. Сичэнь чувствует, что тонет. В вине или в болоте. Шепчущий, как и Генерал, изменился до неузнаваемости. Только в отличии от друга, он совершенно такой же. Но одного взгляда на воспитанника Первой хватает, чтобы понять — перед ним перекроенная версия того, кто был два года назад. У него такие же чёрные ногти и огромный вязанный кардиган, спущенный на локти, в волосах золотая заколка, едва-едва держащая пряди на затылке. Но вот выражение на лице совсем не похоже на то, что было раньше. Ни следа от безмятежности и веселья. «Интересно», — проскальзывает в голове. — «А он до сих пор считает звёзды от светильника и складывает их в созвездия?» — Воспитатель, — мягко, как пряжа его кардигана, говорит Шепчущий. — Что же вы так неосторожно? — Извини, — Сичэнь будто глотает стекло, хотя на деле просто вздохнул. Глаза, прямо как у брата. Клише, избитое ещë в Гарри Поттере, но зато правда. Только Жало на него не смотрел так хитро. У Шепчущего в глазах тонут люди, затягиваемые болотом, где на торфяных кочках скачут демоны. — Задумался. — Да я не об этом, — Фазан отмахивается широким рукавом. Сичэнь думает, что этот мальчик отлично смотрелся бы с веером. Жало всегда говорил, что вместо драк младший брат предпочитал танцы и яд. — С тенями играть вздумали? Уж кому как ни вам знать, что хорошим это не закончится. Вдовец совсем теряется, когда Шепчущий смотрит за него. Туда, где стоит притихший Светлый. Смотрит и усмехается, как брат. Больно и ядовито. Вдовец понимает, что это справедливо. Генерал, Шепчущий… Сичэнь боится встречать остальных «живых» мальчиков, которые на его памяти были Зеленью, потому что, кажется, тех детей в Доме больше нет. Есть только вот эти, которые ходят с чёрным маникюром и мёртвым острым взглядом. — Я не понимаю о чём ты, — улыбка на лице получается совсем нервной. Под ногой скрипит половица. — В самом деле? — он прикладывает руку к подбородку, делая задумчивое лицо. — Ну как скажете. — выражение лица Шепчущего меняется быстрее, чем секундная стрелка делает три шага. Он разворачивается и идёт туда, откуда пришёл, бросая через плечо. — Фиолетовый тоже цвет сумасшедших. А один мой друг… — он хихикает. — Ну, вы сами знаете. Чёртовы брошенные дети пугают всё сильнее.***
— Вдовец? В Кофейнике совсем пусто, даже теней нет. Очень непривычно и пахнет ментолом. А за барной стойкой Лотос. Сичэнь на мгновение теряет дар речи, увидев его. Всё такой же фиолетовый и звенящий цепями. Лотос выглядит грозно и так, как раньше, только более шипастым. Это постоянство успокаивает и Лань Сичэнь подходит ближе, даже не услышав тихого «идём отсюда», от Светлого. Шепчущий сказал, что фиолетовый тоже цвет сумасшедших. Лотос весь такой, даже глазами. Сичэнь думает, что воспитанник достаточно поехавший, чтобы не меняться во всём этом бардаке. — Здравствуй, — он улыбается. Пёс только приподнимает бровь и мелко кивает. Рядом с ним ментол чувствуется сильнее. — Ты куришь? — Да. А что, отчитать хотите? — лает, но не кусает. Только совсем немного рычит. — Нет, — Вдовец говорит ласково, упирая локти в дерево столешницы. Лотос следит за движением так, будто это самая страшная ошибка. Как будто вернуться сюда было лучшей идеей. — Я не твой воспитатель. — Да вы вообще не воспитатель, если уж на то пошло, — он фыркает и берёт в руки стакан, начиная протирать тот салфеткой с темно красным пятном. Пролили что-то, но выкидывать не стали. — А кто же я тогда? — Сичэнь склоняет голову к правому плечу. Волосы проезжаются по спине, приятно щекоча. — Потеряшка. — воспитанник наливает в относительно чистый стакан холодный ромашковый чай и ставит рядом с Лань Сичэнем. — Как и все тут. От этого не избавиться, вы же знаете. — Мне сегодня все говорят, что я что-то знаю, — он тяжело выдыхает. С колючим Лотосом говорить почему-то проще чем с мягким Шепчущим и холодным Генералом. Встреча с Призраком его всё ещё пугает. — На деле я просто… — делает неопределённый жест в воздухе и берёт в руки стакан. — Ну, ты знаешь. — Мне наплевать, если честно, — вожак Псов пожимает плечами и тянется к тугой причёске, распуская волосы. Они рассыпаются по плечам перьевыми облаками. Пряди вьются от постоянного нахождения в скрученном состоянии. «Красивый», — думает Сичэнь. Он открыто наблюдает за тем, как воспитанник садистки сворачивает локоны, как будто те карамель на крюке. — «И глаза как фиалки.» Светлый был ландышем. Он светился этой бледно-жёлтой аурой и пах сладко, как цветок. У Лотоса фиалковые глаза, но пахнет он ментолом и чердачной пылью. — Почему тут так пусто? — Сегодня день Четвёртой. — смахивает чёлку с глаз. У Лотоса тоже чёрные ногти и длинные ресницы. — И Золотой. — Я слышал, что она… — Вдовец поджимает губы. Он помнит, как эти двое ходили за руки, и как Лотос улыбался. Внутри тянет от тоски. У Лотоса больше нет улыбки. У него много цепей и он курит ментоловые сигареты. Но зато у него всё ещё глаза фиалковые и волосы, как нежность. — Мне жаль. — Это не мне нужно говорить, а Генералу. Вы сказали? — Что? — Видел вас в окно. — он пожимает плечами, делая последний оборот фиолетовой резинки. Пучок выглядит тугим. Выходит, сегодня он попался в четыре мышеловки чужих взглядом. Сичэнь чувствует себя в ловушке. И Светлого рядом не оказывается. На удивление этот факт заставляет чуть расслабиться. — Вам пора, — говорит Лотос, забирая из ладони полупустой стакан. У него холодные пальцы и голос. — Скоро тут станет шумно. — День Четвёртой, — кивает Вдовец, поднимаясь со своего места. Ему немного грустно, но в большей степени совестно. Сложное сочетание, которое ощущается холодным ромашковым чаем на языке. — День семьи. Вдовец выходит и в который раз за день чувствует себя совсем пустым. — Променяешь меня на этого пацана, а? — Яо появляется из тени и кривит лицо. Ему не идёт. Лань Сичэнь только сейчас понимает, что ландышей больше нет. Ни в воздухе, ни в душе. Есть только холод мёртвых ладоней и воспоминания о прошлом. — Он похож на якорь, — говорит первую мысль. — Такой же, какой и был. Хочу цепляться за то, что не все тут изменились. — А как же я? Я изменился? — Светлый почти шипит. Лань Сичэнь не находится с ответом. В голове бардак, а сердце, кажется, опять разбивается. Потому что да. Потому что нет больше его Яо, есть только его тень. Иронично, но буквально. Лань Сичэнь совсем теряется в себе, вдруг полностью осознавая кличку «Вдовец».