Свет Великой Силы

В самой глухой лесной чаще, какая только нашлась на Шили, высилась над деревьями каменная башня. Её построили по проекту Палпатина несколько лет назад, Шив очень не хотел потерять источник своей вечной молодости и потому сделал всё, чтобы об Асоке никто не знал. Для этих целей он продал своё роскошное имение в центральном секторе Шили и удалился в самую глушь, где поставив эту башню, стал жить там вдвоём с Асокой, которую воспитывал, как свою дочь. Надо сказать, аристократ постарался на славу, устроив своё жилище по последнему слову комфортности, оборудовав его всем необходимым и даже сверх того. С самого раннего детства маленькая тогрута имела всё, что только может пожелать ребёнок. Самые лучшие и дорогие игрушки, самые разные книги, лучшие наряды, угощения, прочие предметы досуга. Даже бассейн имелся, хоть и не слишком большой, но самый лучший из тех, что только можно было сделать в пространстве башни. Словом, малышка Асока имела всё, что любой ребёнок её возраста мог бы пожелать, да и то не факт, что имел. Одного только у неё не было, такой малости и при этом очень важной вещи - свободы и общения. Асока могла пользоваться всем, что было в башне, безо всякого ограничения, но при этом не имела права покидать своё жилище и общаться с кем-то ещё, помимо Палпатина, которого справедливо считала отцом. Ведь условием приобретения всех этих благ являлась полная изоляция от всего мира. А, чтобы это стало совсем уж невозможным, Палпатин устроил комнату Асоки на самом высоком уровне башни, выше которого была только крыша. Даже дверь внизу была давно наглухо забита и для того, чтобы подняться или спуститься вниз, Палпатин каждый раз просил Асоку помочь ему. Таким образом, стоя у окна, тогрута вскидывала руки и Силой, связанной с её телом и энергией, поднимала его вверх, до этого точно так же опустив. - Отец, скажи, а почему мне нельзя никуда выходить? - спросила Асока, накануне своего восьмилетия, когда Палпатин вернулся вечером и они сидели возле камина. Это было их ежедневным ритуалом, когда каждый вечер отец и дочь садились возле жаркого огня и Асока, держа его за руку, пела ему слова того самого гимна, что прежде пробуждал силу священного древа. И когда Асока заводила песню, её кулон начинал светиться золотистым светом, а вокруг её лекку и монтраллов появлялась едва заметная сетка, сверкавшая перламутром. И от этого свечения в Палпатина вливались свежие силы, которые помогали ему преобразиться после тяжёлого дня, полного политических интриг, а так же убрать из рыжих волос последние седые волоски, а с лица даже едва заметные морщинки и пигментные пятна. - Девочка моя, мир так ужасен и жесток, в нём полно опасностей, - ласково отвечал Асоке мужчина - И я не хочу, чтобы с тобой случилась беда, ведь я так люблю тебя, милая. - А я тебя больше, - доверчиво улыбалась Асока, обняв Палпатина. - А я тебя ещё больше, - улыбался мужчина, крепче прижимая её к себе. И со временем Асока перестала заводить с ним подобные разговоры, однако, мысли о большом мире не оставила и надеялась, что когда-нибудь отец позволит ей его увидеть. Но пока этого не случилось, девочка старалась сама, насколько могла, приблизится к тому, что было за пределами башни. Но всё, что она могла сделать, это просто смотреть в окно и наблюдать за пейзажем, бывшим за ним. Он был прост и незамысловат, всего лишь небольшая лужайка и лес, густой и тёмный даже днём. Но при отсутствии других видов, даже этот казался ей упоительным. Людей или тогрут поблизости не было, они просто не забредали в такую глушь, за то разные зверушки то и дело залезали на башню и иной раз заглядывали в приветливо открытое окно. Асока несказанно радовалась таким визитом и с удовольствием угощала этих белок, мышей и птичек, при этом болтая с ними и те, как казалось девочке, слушали её и понимали каждое слово. Вот только остаться навечно с ней не хотели, предпочитая жить на свободе, навещая Асоку лишь изредка. И девочка понимала их, ничуть не сердясь, ведь будь у неё такой выбор, остаться в башне или быть на свободе, несложно предположить, что она предпочла бы. Асоке и этого общения вполне хватало, учитывая, что другого не имелось, но было и ещё одно, что привлекало тогруту ничуть не меньше. Это случалось нечасто, а раз в год, ровно в один и тот же день, точно в полночь. Асока это чётко отметила, ведь при отсутствии развлечений, когда один день похож на другой, любое изменение становится сенсацией. Тогда, как только небо становилось тёмным, где-то вдалеке, за лесом, там медленно появлялись один за другим яркие золотые огоньки, что загорались в небе и плыли по нему, завораживая и притягивая взгляд. Асока, затаив дыхание, следила за ними и эти светящиеся точки казались ей вестями из большого мира и глядя на них, девочка мысленно передавала сообщения туда, на большую землю. Кому они были адресованы, она и сама не знала, просто ей было легче от того, что можно было это сделать. Тогда как будто бы появлялся смысл существования. Сегодняшний день был как раз такой, а вернее завтрашняя ночь, когда ей исполнится восемь и она снова увидит эти огоньки. Но сейчас тогрута просто смотрела на звёздную ночь уже представляя как огоньки будут освещать ночное небо. Асока уже собралась закрыть окно и пойти спать, как вдруг услышала рядом с ним чей-то надрывный и истошный крик, которому вторил другой, грозный и резкий. Асока посмотрела в сторону звуков и заметила, что огромная хищная птица с чёрными крыльями гналась на всех парах за маленьким филином с зелёными перьями и длинным хвостом. Он был совсем обессиленным, а на его оперении тут и там виднелись кровавые раны. Было заметно, что ещё немного и хищник поймает несчастного и разорвёт ужасными когтями. Асоке стало жаль несчастного и взяв со стола тяжёлый железный подсвечник, тогрута размахнулась и запустила им в птицу. Хищник обиженно вскрикнул и опустился вниз, едва не садясь на землю. Вряд ли он пострадал серьёзно, но был временно деморализован. Что ж, именно это и было нужно Асоке, которая, вытянув руку, притянула к себе пострадавшего филина, стаскивая в окно и закрывая его, пока хищник не понял, в чём дело. - Да ты совсем ослаб, иди скорее сюда, - сказала Асока, взяв филина на руки и положив на свою кровать. Тот не противился ей, видимо, понимая, что девочка хочет ему помочь. Тем временем, она внимательно осмотрела его и взяв из своей тумбочки ваты и заживляющее средство, начала осторожно протирать раны своего ночного гостя. Они были не очень глубокими, но всё равно требовали времени для излечения. После Асока поделилась с ним хлебом и оставила на ночь у себя, положив рядом со своей подушкой. Утром филин был почти здоров и когда Асока открыла окно, тот в первый момент устремился туда, но, опустившись на подоконник, внезапно повернул обратно и сев на плечо Асоки, посмотрел ей в глаза своими большими и жёлтыми, словно о чём-то спрашивая. Асока поняла его и ответила с нескрываемой радостью: - Хорошо, оставайся здесь сколько захочешь, можешь даже навсегда, я буду заботится о тебе... Морай. Это имя вылетело у неё случайно, как видно, более всего подходящее этой птице. Асока прочла в какой-то книге, что это на древнем тогрутском означает Решительность. То, чего, как видно, не хватало ей самой. Что ж, теперь у неё это будет. Филин довольно пискнул, давая понять, что доволен новым именем, а может и вовсе первым за всю жизнь. - И я впервые встречу День рождения не одна, - ответила тогрута с улыбкой, ощущая невероятное сродство с душой этой птицы, верно угадав, что в данный миг приобрела себе верного друга.