Уели

      Катрин Легуа, худощавая девочка лет тринадцати с золотистой толстой косой ниже лопаток и большими фиалковыми глазами на загорелом личике треугольником, наполовину согнувшись, сидела за партой и старалась сосредоточиться на уроке биологии. Сухопарый мужчина сильно пожилого возраста, директор школы, объяснял учащимся тему полового размножения у людей. Катрин очень старалась слушать внимательно, даже если весь учебник девочка прочитала ещё во время летних каникул. Вот только сосредоточиться на теме, которую всему классу объяснял пожилой мужчина, Катрин мешали боли в пояснице, внизу живота и в зоне костей таза. Первый день месячных обычно был для неё нелёгким. Папа с мамой, Гоше и Жакетта, предлагали Катрин остаться хотя бы сегодня дома. Катрин успокоила родителей, сказав, что чувствует себя довольно сносно и в её школьном портфеле вместе с прокладками лежит пачка болеутоляющих таблеток. Но сейчас, сидя на уроке и с трудом удерживаясь от того, чтобы взвыть в голос от боли, Катрин пожалела о своём решении пойти сегодня в школу, жалела о своём решении не послушать советов родителей. Директор увлечённо рассказывал тему сегодняшнего урока биологии и словно не замечал робко поднятую руку побледневшей Катрин, решившей отпроситься на пять минут — выпить таблетку, к тому же у неё возникла нужда заменить прокладку, и теперь к дискомфорту Катрин добавилось опасение испачкать джинсы. Добавляло ей и душевный неуют то, что все ребята и девчонки в этом классе были ей совсем незнакомы и чужие. В прошлый год Катрин повезло попасть по распределению в один класс со своими подругами и друзьями: сыном её соседей — Ландри Пигассом, с Жаком Руссе и Филиппом Шароле, Жаком Кером, с Одеттой Шандивер, Марианной Вильнев, Сильви Вален и Лоренцей Даванцати. И то, что никого из друзей Катрин не было в этом году с ней в классе, очень угнетало её. Девочка не знала, чего ждать от новых в её жизни людей. Осложняло всё для Катрин и то, что она в её тринадцать лет должна была теперь учиться в классе с парнями и девчонками, которым пятнадцать — Катрин прилично опережала программу, и ей было позволено учиться ускоренно. Будут ли люди в её новом классе видеть в ней равную, не сделается ли она, Катрин, мишенью для издевательств в новом коллективе? Этого девочка предвидеть не могла. Немного опасливо она оглядывалась на рослого и крепкого мальчишку в джинсах, кроссовках и в белой майке под чёрной кожаной курткой. Тонкие губы на хмуром квадратном лице были сжаты в линию, чёрные волосы длиной до плеч завязаны в хвост, в мочке его левого уха красовалась маленькая круглая серьга. Словно почувствовав на себе взгляд Катрин, подросток поднял голову от конспекта и, по мнению самой Катрин, как-то странно на неё посмотрел своими чёрными глазами в обрамлении густых ресниц… с какой-то настороженностью, что ли… Густо покраснев от смущения как варёный рак, Катрин переключила внимание на свой конспект. Непонятно, почему, но этого паренька Катрин немного начинала заранее побаиваться. «Надеюсь, что это не главный хулиган класса, который любит травить новеньких», — подумалось Катрин, потирающей мочки своих ушей. Все эти безрадостные мысли в голове Катрин перебивала другая мысль, что если бы Господь и правда любил всех людей одинаково, в том числе и женщин, то люди размножались бы почкованием или откладывали яйца, и если бы эволюция была человеком, у Катрин было бы к ней очень много вопросов… «Да чёрт побери… скорей бы уже сорок пять лет и менопауза!» — сердито размышляла Катрин и немного осмелела, чтобы поднять руку выше. — Месье Кошон, извините… можно спросить? — подала робко голос девочка. — Чего тебе, Легуа? — резко отозвался преподаватель, явно недовольный тем, что Катрин прервала объяснение материала. Одноклассники и одноклассницы Катрин тем временем перешёптывались о чём-то своём. Кто-то просил одолжить ручку или карандаш, кому-то нужно было списать кусочек конспекта. Какие-то девочки вполголоса договаривались о пижамной вечеринке, о совместных ночёвках, о походах на природу. Но Кошон был сосредоточен на Катрин, которую сверлил таким возмущённым взглядом своих выцветших серых глаз, что у девочки ком застрял в горле. — Месье Кошон, вы разрешите выйти? Пожалуйста, — взяла себя в руки Катрин, стараясь глядеть прямо и не опускать глаза в пол. — Куда тебе выйти надо среди урока, Катрин? — въедливо старик вглядывался в её бледное лицо. Катрин закусила губу и прижала к животу руку от болевой вспышки. — Мне только в уборную. Я туда и обратно, — ответила Катрин, чувствуя, как у неё закружилась голова и потемнело перед глазами. — На перемене в туалет нельзя было сходить? Перемена большая, ещё и поесть успеешь. Пойдёшь после звонка, — процедил Кошон сурово, собираясь уже продолжить урок. Но был прерван Катрин. — Месье Кошон, мне правда очень нужно в женскую. Пожалуйста. Мне выйти нужно, я плохо себя чувствую, — не теряла Катрин надежды достучаться до преподавателя. — Знаю я, чем вы, подростки, в этих своих туалетах занимаетесь! Наркоту жрёте, сигареты и травку курите! Все туалеты провоняли, что зайти нельзя! До конца урока будешь сидеть. Не переломишься, — пробурчал директор. — Месье Кошон, мне надо выпить обезбаливающее и сменить прокладку, я бы иначе без нужды выйти не просилась! При всём классе менять прикажете? — чуть не плача от того, что вынуждена униженно умолять этого упивающегося властью человека, воскликнула Катрин. В адрес Кошона между собой осуждающе зашептались некоторые парни и девчонки, кто-то забавлялись с этой ситуации и мерзко хихикали, отпуская пошлые шутки о месячных. Катрин не знала, куда деть глаза от стыда, мечтая только о том, чтобы провалиться сквозь землю и не видеть, не слышать всего этого. — Катрин Легуа, что за вульгарная ты девчонка! Давай громче об этом заори! Чтобы тебя слышала вся школа, могу громкоговоритель тебе одолжить! — горячо возмущался Кошон. Испещренное морщинами лицо скривилось в брезгливости, в отвращении, словно он обнаружил у себя в супе полуразложившийся крысиный труп. — Ни одна приличная девушка о таком вслух не говорит, боже! Какая мерзость — кричать на весь класс про свои месячные! — Месье Кошон, ваша мать молила о месячных. Но вместо них получила вас! — послышался полный ядовитого ехидства голос юноши с задней парты, сидящего как раз позади Катрин. Девочка не ошиблась — слова принадлежали тому самому парнишке в котором она поначалу заподозрила главного хулигана и задиру класса. В классе поднялся громкий хохот со всех сторон — как среди мальчишеской, так и среди девчоночьей половины. В полнейшем неверии в происходящее и в шоке Катрин во все глаза смотрела на юношу, который издевательски скаблился прямо в лицо побагровевшему от негодования Кошону. — Арно Монсальви, вон из класса! Малолетний выродок! Чтобы завтра в школу явился с родителями! — сорвался голос старика, злобно прожигающего взглядом дерзкого юнца, на фальцет, своими хилыми руками Кошон тщетно силился сломать деревянную указку и тем самым выместить гнев на ней. — Мне жаль вашу маму, месье Кошон. Зря гробила здоровье беременностью и рисковала жизнью в родах, — невозмутимо парировал Арно, встав из-за парты и наспех свалив с деревянной поверхности в портфель все свои учебные принадлежности. Сама не поняв, что заставило её так выплеснуть свои эмоции, Катрин поаплодировала вслед уходящему из класса Арно, который всё же успел ей подмигнуть, словно желая поддержать без слов. — Катрин Легуа! И ты вон отсюда! Проваливай, завтра в школу без родителей не приходи! Поганка мелкая! — кричал как сумасшедший Кошон на Катрин, которую и не надо было дважды уговаривать покинуть класс. Она наспех сложила все свои принадлежности для учёбы в свой портфель и покинула класс следом за Арно. Катрин не боялась того, что её родителей вызвали в школу. Она уже знала, что скажет отцу и матери о том, что произошло сегодня на уроке. Жакетта и Гоше никогда не станут наказывать её за честность и за то, что Катрин как могла, себя отстаивала. В голове девочки никак не могло ужиться то, что такой увлекательный предмет как биология преподаёт человек, чьё отношение к естественным проявлениям женского организма вызывает сильное омерзение. Два часа спустя… — Вот уж не думала, что директор заставит нас мыть полы в спортзале. Директор Кошон вообще от безнаказанности и вседозволенности чердаком поехал! — громко возмутилась Катрин, рассерженно сдув со лба выбившуюся из причёски золотую прядь. — Теперь я понимаю, почему моя сестра Лоиза после выпускного на радостях сожгла во дворе нашего дома все школьные тетради и свой дневник. — Да Кошон просто фантастическая скотина! Мало того, что прилюдно тебя унижал, так ещё и позволяет себе оскорблять учеников! Сволота! — поддержал Арно Катрин в её мнении, остервенело натирая полы в спортзале наброшенной на швабру тряпкой. Иногда он прерывался, споласкивал тряпку в ведре и снова принимался за работу. — Ты хоть успела сделать, что хотела? — спросил парнишка у Катрин, немного смягчившись. — Да, спасибо. Всё в порядке. Давай я помогу тебе? Вторая швабра с тряпкой рядом. Вдвоём мы управимся быстрее, — предложила Катрин, чувствуя себя немного виноватой, что Арно вымыл уже половину спортзала, пока Катрин отсиживалась на скамье. — Вообще использование рабского труда давно запрещено во Франции. Но Кошон словно живёт в аномальной зоне, свободной от новостей. И унижать честь детей с их достоинством — это дно дна, — презрительно фыркнул Арно, подумав о директоре. — Надеюсь, что кому-нибудь в ООН придёт в голову конвенция о правах детей. Женевская у нас уже есть. Спасибо, что предложила помощь. У тебя точно уже прошли боли? — Да, я правда в порядке. Я выпила таблетку, мне лучше, — бодро отозвалась Катрин, покинула своё место отдыха, сполоснула в ведре тряпку и взялась за швабру. — Вдвоём будет быстрее. Я себя чувствую хорошо. — Но если тебе станет хуже — сядь отдохнуть и не геройствуй, — согласился Арно принять помощь от одноклассницы с таким условием. Вместе юные Монсальви и Легуа управились с мытьём пола в спортзале намного быстрее. Руки немного болели от напряжённой работы, к которой их принудил в качестве наказания директор. Теперь, когда с уборкой было покончено, двое подростков со спокойной совестью покинули спортзал и вышли из школьного здания под небеса, которые заволакивали тучи, закрывая негреющее солнце. Арно и Катрин сели на скамейке под навесом — после того, как Монсальви позвонил домой матери со стационарного телефона школьного охранника и попросил забрать его с Катрин, поскольку зонты дома забыли они оба. — Арно, я никак не могу отойти от того, что было сегодня. Я до сих пор чувствую себя очень скверно и смешанной с грязью, — вдруг искренне поделилась Катрин своим состоянием. Она не жаловалась, не обвиняла. На это уже не было сил. — А я до сих пор в шоке, что люди, которые мозгами застряли в Средневековье, преподают в школе, да ещё биологию. Кто этого придурка вообще в школу допустил работать? — задавался Арно вопросами, не надеясь получить на них ответы. — Раньше я очень любила биологию. Больше всех остальных предметов. И для меня дико, что естественнонаучную дисциплину ведёт человек, у которого столько отвращения к естественному для фертильной женщины состоянию, — высказала Катрин свои соображения и нахмурилась. — Да у Кошона какая-то патологическая ненависть ко всему, что связано с женщинами. Мне правда жаль его маму. Интересно, собственную мать он тоже считает отвратительной? Дегенерат, — озвучил Арно своё мнение о директоре. — Папа с мамой говорили всегда мне и сестре о том, что естественное не безобразно. Вели разъяснительные беседы. Мой папа никогда не позволял себе пренебрежительного отношения ко всем женщинам — не только к моей маме и сестре, — рассказала немного Катрин о том, как с детства её и сестру растили родители. — У тебя отличные родители. Как и мои. Мой отец тоже никогда не относился с пренебрежением к женщинам и всему, что с ними связано. И мне с братом привил с детства такое же отношение. Мои отец и мать с братом классные. У нас в семье не считается зазорным купить матери прокладок в магазине, — ответил Арно ответной открытостью Катрин на её собственную. — Мой папа тоже так относится ко мне с сестрой и мамой. До сегодняшнего дня я не думала, что отсталые болваны вроде Кошона ещё где-то в восьмидесятые годы двадцатого века бывают, — иронично промолвила Катрин. — Через двадцать лет мир вступит в новое тысячелетие, на пороге двадцать первый век, люди космос осваивают. А женщин до сих пор стыдят и презирают за естественные для их организма физиологические проявления — как в дремучие эпохи. Хотя о чём я? — Арно досадливо хлопнул себя по лбу и покачал головой. — Моя мама — журналистка. В Индии и в Тибете она видела менструальные избы, куда на время месячных выгоняют женщин из-за предрассудков — что якобы нечистые. Женщины и девочки умирают от паршивых условий или становятся жертвами хищников. — Такая дикость где-то до сих пор есть?! — вспыхнула от возмущения Катрин. — Но это же варварство! И какое-то дремучее женоненавистничество! — Я больше скажу. Во многих бедных странах и даже у нас в нищих семьях девочки не могут посещать школу из-за отсутствия доступа к предметам женской гигиены. Боятся насмешек и унижений. Мама и такие случаи видела, — обронил невесело Арно. — Мне вот что непонятно. И понимать этот маразм я отказываюсь. Месячные — это единственная кровь, которая появляется не от насилия. Почему именно она вызывает столько отвращения у многих мужчин и даже некоторых женщин?.. Дебилизм, — выразилась Катрин более чем красноречиво. — Моя мама узнает об этом. Мизогинам и сексистам не место в образовании. Последние дни Кошон здесь работает. Ты тоже своей матери скажи. Кошон сущая скотина, — твёрдо советовал Арно своей однокласснице, встретившись с ней взглядом. — Я своей маме скажу обязательно. Ни одна девочка не должна терпеть по отношению к себе такое дерьмо, какое сегодня пришлось терпеть мне. Моим папе с мамой не привыкать бороться. Как за право женщин Франции на аборт в семидесятых годах, так и за дело несовершеннолетних беременных девочек из Плесси — за их право оставлять при себе своих детей и за право на достойное образование, — с чувством гордости за своих родителей заявила просиявшая Катрин. — Погоди, ты сказала, что твои родители боролись за права на аборт и за девчонок из Плесси? — решил переспросить Арно, слегка озадачившись. — Да. Родители когда-то боролись за легальные аборты и тех девочек. Почему тебе это интересно? — невинно поинтересовалась Катрин. — Мои родители боролись за то же самое, Катрин. Представляешь? Твоих папу с мамой зовут Гоше и Жакетта, верно? — непросто было для Арно сдерживать свою радость от своих догадок, когда он неотрывно глядел в лицо Катрин, ожидая ответа. — Гоше и Жакетта Легуа. Всё правильно. Почему ты спросил про моих родителей? Думаешь, что они могли быть знакомы с твоими? — посетила Катрин приятная для неё догадка. — Не могли быть. А были знакомы. Мама рассказывала мне, что во время тех событий у неё была хорошая приятельница Жакетта Легуа, у которой был муж Гоше. Мир тесен, — добродушно усмехнулся Арно и снял с себя куртку, накинув её на плечи Катрин, потому что ветер подул холодный. — Я рада такому милому совпадению. Приятно узнать, что наши мамы когда-то хорошо общались и бились за общее дело. Мы могли бы общаться семьями, — подумала вслух Катрин. — Да, было бы круто. Погоди. Сколько тебе лет? — Мне тринадцать. А что? Тебе самому сколько? — Мне пятнадцать. Ты через класс перескакивала что ли? — удивился слегка Арно. — Было дело, — тихонько хихикнула Катрин. — Арно, ты не жалеешь о том, что тебя заставили мыть спортзал за то, что заступился за меня? — сочувственно и осторожно поинтересовалась девочка. — Я был в приятной компании. Оно того стоило, — беззаботно улыбнулся Арно и похлопал легонько по плечу Катрин. — Ненавижу, когда кто-то самоутверждается, унижая тех, кто уязвимее. — Спасибо, что заступился за меня и не испугался Кошона. Тебе ничего за это не будет грозить? Тебя же не исключат? — омрачило беспокойство душу Катрин. — Да ерунда. Нормальное поведение, — Арно махнул рукой. — Ничего мне не будет. Я отличник и завоёвываю школе призовые места во всех городских конкурсах. Кошон скотина, но от выгод для школы от мэрии не откажется — исключая одного из лучших учеников. — Ты всё просчитал, Арно Монсальви. Я недооценила твою деловую жилку, — весело рассмеявшись, признала Катрин, вставая со скамьи. Арно последовал её примеру. — Арно, ты можешь посмотреть, у меня штаны сзади нормальные? — всё равно чувствуя неловкость, Катрин повернулась спиной к другу. — Оу, Катрин… не хочу тебя огорчать, но у тебя кровь на джинсах видно, — проговорил молодой человек. — О нет! Чёрт! Как назло, сегодня физкультуры не было! Так бы я могла переодеться в сменку, — в мучительном смущении Катрин покраснела и опустила голову, разглядывая носки своей обуви. — Повяжи мою куртку на пояс. Отдашь как-нибудь потом, — предложил Арно тут же, сняв с плеч Катрин свою куртку, рукава которой завязал вокруг талии улыбнувшейся и благодарно на него смотрящей Катрин. — Спасибо, что выручаешь. А то я думала, что все косые взгляды соберу, пока доберусь домой, — Катрин облегчённо выдохнула. — Подождём мою маму внутри, здесь холодно, — проговорил Монсальви, немного поёживаясь от холода. — Ты прав, в школе теплее, — согласилась Катрин. Вместе подростки вновь вернулись в здание школы, решив дожидаться маму Арно в помещении. — Арно, спасибо за куртку. Правда. Будет приятный повод тебя навестить, — с игривой улыбочкой на губах проронила Катрин. — Пффф! Без повода тоже можешь приходить чаще, — мягко усмехнувшись, Арно похлопал по плечу мечтательно о чём-то задумавшуюся Катрин. В застеклённые двери и окна школы забарабанили первые капли дождя.