Серебряные чащи

На вершину они выбираются поздно днем. Воздух, такой сладкий и прозрачный ночью, уже нагрелся и задрожал в такт махам крыльев мелких птичек, снующих тут и там над закрывшимся на день кустами. — Уф… Все, привал. Едва выйдя на травяной ковер, ведущий группы стаскивает с ног сапожки и с блаженным стоном ракидывается среди травы. Остальная группа тоже падает кто куда, сразу доставая серебристые фляги и запуская вокруг своих лиц легеньких летунов-овевателей. На пару минут воцаряется тишина, пока юноша, закутанный в серебристый комбинезон и с таким же шарфом на голове не вытягивает ногу, тыкая главного в бок. — Хэй, княже. Не валяйся под солнцем, сгоришь. — Да у меня кожа темная, не менвит, чай — названный княжем возится в траве, но все же встает обратно. — Темная-то темная, а под таким солнцем как пить дать обгоришь без защиты. Где опять твоя шляпа? Капюшон хоть накинь, — ворчит Серебристый, поглубже надвигая на себя шарф. — Улетела шляпа… — закинув руку за голову, юноша оглядывает спутников и поворачивается к парню в форме, присевшему у самого края. — Эй, Ланат, оторвись от своей камеры и помоги мне развернуть навес. А то и вправду обгорим… Окликнутый оборачивается, и становятся видны падающие из-под форменного покрова косы. Послушник одного из монастырей Поющей Долины. — А что, уже наша очередь? Недавно же только были… — А то ж, Рудко с Аминой сегодня вечером сворачивали лагерь. Княжич говорит звонко и чисто, словно давно уже привык к тому, что его голос должен быть слышен всем и каждому. Абсолютно академическое тонирование в его речи сочетается с забавными местечковыми словечками и тем, что имена своих друзей он пропевает еще более, чем это обычно требуется в простой речи. Вдвоем они легко расправляют тут же надувшийся купол навеса, отпускают его вверх, и вот уже над площадкой повисает приятная тень. Остальные тоже оживают, переползая под купол и разворачивая свои рюкзаки. Появляется переносной родник, охлаждающий нагревшуюся даже в рюкзаке-фляге воду, рядом вырастает горка сладких плиток с разными пометками. — Белок, у нас остался белок? — А тебе какой надо? Вот, что-то есть, — серебристый парень выдергивает плитку из самого низа стопки и протягивает спрашивающей девушке. У девушки в корону волос (она сняла свою накидку, стоило появиться тени) вплетен тонкий золотой шнурок, оканчивающийся спадающей на ухо кистью. Это Ахи Таврина, самая старшая из компании и одна из самых молодых, кто удостоился получить кисть из рук Князя. — О, Рудко, а найдешь мне что-нибудь с… Э… — Еще одна девушка подбирается поближе к роднику и машет рукой, смахивая к Серебристому голограмму с списком требований к плитке. — Ну у тебя и запросы, Амина! Опять готовишься к своим соревнованиям? — Разумеется. В этот раз мы точно обойдем тех ребят из политической службы, так и знай! — Ну-ну… У них-то в спарринг партнерах и менвиты попадаются, так-то. — А мы их на интеллектуальных частях обойдем. Тем временем княжич с Ланатом оборачивают купол почти невидимым пологом, закрывая и от перегретого воздуха, и от любопытных птичек. Впрочем, пара совсем любопытных все же успевают залезть под купол и разговаривающие лениво отгоняют их от летунов, чтоб те не поломали свои крылышки. Закончив строить шатер, юноши обегают его и начинают подталкивать его к обрыву. Из-под полога слышится недовольное бурчание. — Оставьте, оставьте, я сказала, как есть, жары же нагоните. — Да мы чуть-чуть, чтобы ноги с обрыва спустить можно было. — Вэй! Мы ж задохнемся! — Не… — княжич останавливается, украдкой втягивая в себя воздух. — мы сейчас фильтр кинем, воздух холодный идти будет. — Ну-ну… Выдвинув все же шатер над обрывом, они залезают внутрь и, провожаемые недовольными взглядами, достают два одинаковых дрона из рюкзака княжича. — О-ля-ля, — почти ложится на спину Рудко, — не та ли это штука, над которой ты две недели днями сидел, а, княже? — Она… — княжич тяжело падает возле рюкзака и, прежде чем активировать дрон, с силой растирает грудь, — все, ух… Все хорошо. — Это он взволнованно смотрящим друзьям. — Просто горячего воздуха наглотался, — а это Рудко, готовому прямо сейчас подскочить к нему. — Ты бы лучше раскутался бы, хоть шарф проветришь. — Да где тут проветришь, дурман вон какой! На это княжич просто улыбается и, кивнув Ланату, сталкивает дрон с колен прямо в пропасть. — Вот так, друзья. Ланат отпускает свою часть устройства следом и два дрона разлетаются по краям свесившегося с обрыва полога. Жужжат, слетаясь в центре, и снова разлетаются по краям, растягивая между собой тонкую мембрану. — Теперь никакая жара не страшна, — Ланат садится на край и болтает ногами, — Дайте воды, а? Воздух в шатре совсем скоро становится прохладным и сладким. Часть компании посворачивалась на растянутых покрывалах в один цветастый клубок, а остальные расселись на краю обрыва и негромко переговариваются. Беседа прыгает между друзьями, не останавливаясь ни на чем. — Что-то я деревни у подножья не вижу… А по карте должна уже быть. — Дай-ка мне визор… И вправду, где она? — Кто уже ходил этим маршрутом? — Элька… Да она пол ночи ведущей шла, отсыпается сейчас. — Нет, ну точно вот тут должна быть, где она? — А чья деревня? Покажи-ка мне карту… Да ну вас! — Что такое? — Ну? — Так это же редкостные домоседы. Они свои флаги только по праздникам вывешивают. Или когда мимо них корабли идут… Народ, из которого происходят друзья, не любит больших и гулких зданий. А обычный их дом и вовсе от обломка скалы не отличить. Для того, чтобы путники не заплутали и не прошли мимо поселения, возле каждого дома вывешивается особый флаг. Но только в столице флаги обязаны висеть все время. — А я вот все думаю… — Да? — Чего умолк, Ланат, говори. — Да глупости все это… Вы лучше на Прекрасного нашего посмотрите, опять чертит! — Ночью бродит, днем сочиняет, и как только живой еще? — Программа следит… — А по мне так стоит все же поберечь себя. А то кто, княжич, на твоем корабле к звездам полетит? — А вот возьмём и полетим без него! Что думаете? — Без него, вот еще! А вдруг на других планетах тоже скалы будут? Кто же тогда на них стихи напишет? — Так ему же не любые скалы, а лишь те, что дождем омываются. Чтобы стихи смывались! — Нет, ну я все же думаю… — Да не тяни уже, Ланат! — Вот корабль нам княжич сочинит. И цель, куда лететь, положим найдут. А сколько мы туда лететь будем? Мы же совсем старыми окажемся! — Старыми? Тоже мне. Вот скажите мне примерное, ну хоть какое-то время полета. — Лет тридцать, не менее. — Во-о-от! Всего тридцать лет. Это же всего десятая жизни. Да и в полете мы делом будем заняты, так же? — Десятая? А если взять только годы, когда твое тело здорово и полно сил? Поменьше будет! — Ну не знаю, как вы, а я с нынешней медициной, а она ведь не стоит на месте, и до трехсот сорока дожить планирую! А ты, княжич? Все примолкают. Ланат морщит нос, укоризненно глядя на девушку. Они не любят говорить об этом, зачастую, новички в компании и не знают об этом до сильного приступа или еще чего, но… Ильсор поднимает взгляд от планшета, встряхивает головой, рассыпая по плечам темные кудри, беспечно болтает босой пяткой над пропастью, словно и не замечая неловкости. — Сколько жить? Да ближайшие пару вечностей, пожалуй. — И оборачивается к Рудко, теребящему край своего шарфа, — А ты, Песня?