Шеф, я его нашла!

      Знаете, когда мы рассматриваем картины, на которых изображены обнажённые люди, мы относимся к ним совершенно спокойно. Мы можем часами рассматривать работы Рафаэля и Микеланджело. Нагие девушки не шокируют нас и даже не удивляют. Я думаю, всё дело в том, что они нам неизвестны. В смысле, зачастую мы не знаем ни имён натурщиц, ни кем они были при жизни. И конечно же, мы никогда с ними не встречались и знаем, что не встретимся. Думаю, именно осознание этого факта помогает нам сохранить безразличие при виде голых красавиц прошлого.       В моей ситуации всё не так. Перед тем, как продемонстрировать публике портрет обнажённой женщины, Лукас Эшли услужливо показал её саму публике, назвал её имя…даже поставил именно в ту позу, в которой она стояла, когда позировала ему. Наверное, чтобы собравшимся было легче играть в «найди десять отличий».       Первые секунд десять никто не в силах произнести ни звука, ни шелохнуться. Кажется, в зале остановилось время. И, о боже, как же я была счастлива, если бы всё так и было. Но нет, часы тикают, и через некоторое время слышатся неуверенные аплодисменты.       Краем уха я слышу шёпот двух пожилых мужчин. - Стоит аплодировать не столько мастерству художника, сколько храбрости этой женщины. – произносит серьёзно первый.       Второй отвечает ему, расплываясь в улыбке: - Ты посмотри на неё. Ей наверняка это большого труда не составило. Что позор для приличной девушки – то развлечение для проститутки.       Проститутки?! Это они про меня? Хотя, конечно, что им остается думать? Какая приличная девушка согласится не только присутствовать на мероприятии, где будут показывать ее полностью обнаженный портрет, но еще и любезно выйдет на сцену, предоставляя публике поиграть в игру «найди десять отличий»!       Меня оправдывает то, что я не знала, какую подставу приготовили мне мой любимый человек и его французский дружок. Но кого это волнует? Все думают, что я вышла сюда добровольно. Все думают, что я получаю от этого удовольствие. Все видят мой портрет.... Кто-нибудь, убейте меня.       Наверное, следовало бы сейчас же сорваться с места, подлететь к картине, разорвать ее любым острым предметом, попавшимся под руку, на мелкие клочки, а после выцарапать глаза Лукасу... Ну, может быть, следовало поступить не так радикально, но нужно сделать хоть что-нибудь! Только я не могу. До меня медленно доходит, что эту картину видят не только присутствующие, но и зрители канала культура. А завтра это уже будет в газетах и в сети. А сама эта картина провесит в этом зале еще как минимум две недели и ее сможет увидеть абсолютно каждый. Кто угодно! В том числе мои знакомые, друзья, родственники...все!       Осознание этого повергает меня в еще более глубокий шок. Перед глазами у меня туман, мысли путаются, я достигла состояния абсолютного пофигизма. Мне пофиг на Лукаса, на его выставку, на Лигрена, этого ненормального француза, на толпу людей, следящих за мной. Мои чувства еще пока не успели примириться с окружающей действительностью, а потому реагируют заторможено. Я еще не испытываю, ни стыда, ни обиды на предательство, по-иному это не назовешь, Лукаса. Я не испытываю ничего. Кроме глубочайшего шока и желания поскорее оказаться в одиночестве.       Я почти не отображаю, как спускаюсь со сцены, не замечаю, что толпа расходится в стороны, чтобы пропустить меня к выходу. Не вижу Лукаса, который с удивлением смотрит мне в след. И даже не подозреваю о том, что сейчас делает Вудс.       Вудс. Мысль о нем заставляет меня ускорить шаг. Я уже почти бегу, открываю дверь и пулей проношусь по коридору. Быстрее, быстрее! Прочь из этого места! Прочь от этих людей! Не хочу, чтобы мы когда-либо еще пересекались. Никогда!       Я оказываюсь на улице. Я даже не замечаю, что ливень, начавшийся ещё днём только усилился. Огромные частые капли дождя падают на мои плечи, голову, платье, которое моментально становится мокрым. Но мне плевать. - Что теперь, Лора? – вслух задаю я вопрос сама себе. – Куда дальше?       Я не знаю, что мне делать, я осталась совершенно одна. Из-за Лукаса я рассорилась со всеми своими друзьями и даже с сестрой. А сам Лукас так со мной поступил. Боже, лучше бы он бросил меня насовсем, лучше бы я отказалась встретиться с ним тогда. Сьюзи была права. Лукас меня просто использовал, и теперь мне некуда идти, нечего желать, нечего делать.       Без сил я сажусь на мокрые, холодные ступеньки. Мало того, что капли дождя стекают с меня ручьями, к ним прибавляются мои слёзы. Я никогда ещё в своей жизни не чувствовала себя такой подавленной и разбитой. Даже когда мы в первый раз расстались с Лукасом. В тот раз, по крайней мере, никто не видел моего обнажённого портрета. Боже, как это мерзко. Чтобы я ещё хоть раз связалась с художниками! Никогда в жизни больше не буду позировать! Никому! Даже на любительскую камеру сестры фотографироваться не буду.        Надо же быть такой дурой! И как я раньше не заметила? Хотя, надо признать, я заметила. Заметила, да и мне неоднократно об этом говорили. Но я не хотела признавать, не хотела допускать даже мысли о том, что Лукас не тот, кем мне всегда казался. Наверное, я просто очень сильно хотела, чтобы он был тем, кого я себе представляла в его лице: милым, заботливым, ласковым и отзывчивым. Знаете, когда любишь человека, вернее, думаешь, что любишь, ты стараешься замечать в нем только хорошее, игнорируя недостатки. Но это не настоящая любовь. Настоящая любовь, это когда ты знаешь все недостатки любимого человека, все его шероховатости и при этом они тебя не раздражают. То есть, ты любишь в человеке даже его недостатки, а не просто стараешься их не замечать.       Я об этом и раньше думала, но мне было слишком хорошо, чтобы прислушаться к своим мыслям всерьез. Что ж, сейчас мне достаточно плохо для того, чтобы все хорошенько проанализировать.       Недостатки Лукаса, которые я тупо игнорировала, накапливались в моем подсознании, разрастались, как снежный ком или лавина. И вот сейчас, стоило произойти такому толчку, как эта лавина обрушилась прямо мне на голову и боль моя оттого сейчас сильнее, что лавина то оказалась непомерно огромной. Больше, чем я могла себе представить.       Да, Лукас может быть милым, когда ему что-то надо. Стоит ему добиться своего и ему уже нет до тебя дела. Да, он бывает отзывчивым...в основном по отношению к вышестоящим по общественному положению или денежному состоянию личностям. Я еще ни разу не была свидетелем того, чтобы он отказывал своим многочисленным директорам примчаться с утра в выставочный зал и заняться развешиванием работ. Так же я ни разу не видела, чтобы Лукас хоть раз подобрал бездомного котенка или на худой конец помог какой-нибудь старушке перейти через улицу. Зачем? Это же совершенно не выгодно. Да, Лукас время от времени поддерживал меня в моих начинаниях, увлечениях, даже в работе. В основном, он высказывал слова поддержки за несколько минут до того, как заняться со мной сексом. Думаю, это тоже не случайно и между этими событиями существует связь. Я вот, всегда его поддерживаю и не ожидаю, что мне за это будет нечто особенное в постели.       Нет, теперь-то я вижу, Лукас не тот, кого я люблю. Как я могла полюбить человека, который так меня опозорил? А ведь он даже не спросил моего разрешения, моего согласия... Сюрприз, блин! Вот уж действительно, сюрприз удался на славу, ничего не скажешь! Вот только в жопу такой сюрприз!       Как он мог? Боже, как он мог? Как я могла?! Какая же я все-таки дура. Одинокая, опозоренная, теперь еще и мокрая дура.       Что мне теперь делать? Я вся насквозь промокла. Платье прилипло к телу, волосы влажными прядями закрывают лицо. Мне становится холодно и мерзко, но сил встать у меня нет. Я ловлю себя на мысли, что просто не хочу ничего. Хочу продолжать сидеть здесь, в темноте, сырости и одиночестве, пока не усну, прямо тут, на ступеньках. Мне уже все равно. Я так устала. Я опускаю голову на ладони, и новая волна рыданий накатывает на меня. Знаю, что плакать бесполезно, но я ничего не могу с собой поделать. Будь я более решительной или радикально настроенной, как Сьюзи или Хлоя, я бы тут не сидела. Я бы уже давно надела эту треклятую картину Лукасу на голову и ушла из зала уверенной походкой. Но я не такая. Я слабая. Я хочу домой, где сухо и тепло и где есть люди, способные если не утешить меня, то хотя бы выслушать.       Я съёживаюсь от холода, но вдруг замечаю, что дождь резко прекратился. Вернее, на меня больше капли не падают. Я поднимаю глаза и вижу, что ливень всё ещё продолжается, однако вода меня не достигает. Я моментально оборачиваюсь и, не сдержав удивления, кричу на всю улицу: - Ричард?!       Вудс стоит на ступеньку выше меня и держит над моей головой раскрытый зонт. А он смотрит на меня с сочувствием и неподдельным участием в глазах.        Я несколько секунд смотрю ему в глаза, затем меня посещает внезапное озарение, и я резко отворачиваюсь от Вудса.       Он видел меня голой. Ну, хорошо, не меня, а мой портрет, но какая к черту разница? Мой начальник видел меня полностью обнаженной. Это вам не какой-нибудь незнакомый человек, это Вудс! Я не могу на него смотреть и не хочу, чтобы он на меня смотрел. - Не смотрите на меня. - жалобно скулю я так тихо и невнятно, что Ричард с трудом может расслышать меня из-за шума дождя и проезжающих машин. - Почему? - искренне интересуется он. - Мне стыдно. - еще тише произношу я и щекам становится жарко, несмотря на то, что тело мое дрожит от холода. - Лора... - начинает Вудс, но внезапно замолкает.       Я делаю вид, что мне все равно, что он хотел сказать, однако все же чуть поворачиваю голову, чтобы увидеть, почему он вдруг замолчал. Но не успеваю я сообразить, что происходит, как на моих плечах оказывается что-то теплое, сухое и мягкое. Это пиджак Ричарда. В первое мгновение я так ошарашена, что не знаю, как на это реагировать. Во второе мгновение хочу стянуть с себя пиджак и вернуть его Вудсу, вежливо поблагодарив за намеренье. Но в третье мгновение я понимаю, что мне слишком уютно в этом предмете одежды, чтобы так запросто проститься с ним. Поэтому я просто продолжаю в немом изумлении смотреть на Ричарда. - Лора, пойдем отсюда. - говорит он так ласково, как будто уговаривает ребенка идти спать. А я все еще продолжаю сидеть и с удивлением взирать на этого человека. Тогда он протягивает мне свободную от зонта руку и я, сама не заметив как, вкладываю свою ладонь в его и, повинуясь его легкому натяжению, встаю с каменных ступенек. Я смотрю на Вудса и вижу в его глазах отражение глубокой симпатии. Симпатии ко мне, мокрой, с опухшим от слез женщине, с которой он почти не знаком. Я продолжаю стоять на месте и, он тоже не двигается. Кажется, между нами возникла какая-то неловкая пауза. Мы оба хотим что-то сделать и оба не можем на это решиться. Наконец, в моей голове всплывает вопрос, который подсознательно мучал меня с того момента, как я обнаружила Вудса у себя за спиной.       Я медленно опускаю глаза, потому что чувствую, что не могу говорить, когда наши взгляды встречаются и тихо произношу. - Вы не должны быть здесь.       Я вижу, как Вудс в недоумении наклоняет голову и как сверлит меня непонимающим взглядом. - Ваша девушка...- слова даются мне с трудом. - Она, наверное, Вас уже ищет...       Я жду ответа. Жду, что Вудс схватится за голову, воскликнет: «о боже, точно! Как я мог забыть?! Простите, Лора, мне пора.» Но этого не происходит. Вудс смотрит на меня со странным недоумением. - Какая девушка? О чем ты? - спрашивает Вудс.       Черт. Мне итак тяжело, а он еще включил дурака. - Рейчел, ваша девушка. Она вас потеряет.       Вудс заливается совершенно неуместным смехом. Это искренне веселый смех. Он не издевается, нет. Это что-то другое. - Лора, - Ричард берет меня за руку, притягивает к себе и, справившись со смехом произносит - Рейчел моя младшая сестра.