Кочевник

Эсинбат был с ними откровенен, говорил прямо, без недомолвок. — Начну с рассказа о давно минувших днях. Как вы знаете, кочевники убивают новорожденных альф и омег — как они выражаются, «очищают племя от скверны». Жрецы Таурха не раз садились за стол переговоров, пытались достичь соглашения о выкупе новорожденных. Четверть века назад сульхаары предложили Совету Цитадели сделку. Мы должны были отдать под их контроль изрядную территории Эсанта с несколькими подземными резервуарами, мощным трубопроводом и каналом орошения в обмен на обещание передавать всех новорожденных альф и омег в Цитадель. Часть членов Совета Цитадели предлагали подписать договор, часть — противились. Мало кого смущало то, что водоводы, каналы и резервуары требуют технического обслуживания — это бы можно было пережить, не такие уж убытки. Камнем преткновения стало то, что кочевники отказались от пограничного поста возле моста, уходящего в тоннель фальгаровых арок. Мы не могли оставить выход в другой мир без контроля — это противоречило соглашению с теми, у кого мы берем воду. Да и в племенах не наблюдалось единодушия. Многие кочевники не считали, что сделку с представителями скверны нужно выполнять, и в открытую заявляли, что продолжат убивать младенцев. Речь эсинбата прерывали шорох и треск ломающихся кресел — вараны хлестали хвостами, выражая свою ненависть к фанатикам, обрекавшим детей на смерть. Эсинбат Дамиан помолчал, дожидаясь полной тишины, продолжил: — Несмотря на громкий лозунг «Скверна должна быть уничтожена», все эти годы они продавали нам новорожденных. Сульхаары падки на золото, которое можно положить в карман, не отчитываясь перед племенем. Однако сразу после провала переговоров было трехлетнее затишье — кочевники отказывались от встреч. Тогда же мы получили обещание, что наше упрямство и жадность, нежелание поделиться одним-единственным трубопроводом, обернутся против нас. Престарелый сульхаар заявил тогдашнему главе Совета Цитадели: «Те из вас, кто выживут, сполна хлебнут прелестей засухи». Вараны дружно зашипели. — Как вы знаете, в последнее время кочевники активизировались. Они проводят невидимую границу, отделяя область, которую хотели получить, разрушают ближайшие оазисы и инфраструктуру. Но не трогают то, что когда-то требовали по договору. Кто-то не выдержал, задал мучивший Азама вопрос: — Неужели нет никаких нитей, ведущих к организаторам? — Сведения засекречены, — спокойно ответил эсинбат Дамиан. — И предназначены не для ваших ушей и глаз. Скажу главное, ради чего вас собрали. Праздник Горячего Ливня собираются посетить террористы-смертники. Крайне ненадежный информатор сообщил, что по крайней мере один из них — омега. «Дикарь». Мы ужесточим контроль «белых территорий», введем дополнительные проверки. Но, как вы знаете, привилегии и запах отводят глаза. Он может пройти достаточно далеко. С хорошими документами — до Последнего Круга. Я прошу вас: постарайтесь взять его живым. Мы не можем терять хозяина арок. Его нужно будет изолировать, вероятно — пролечить. Переубедить. Труп не переубедишь. Поэтому... вы уж постарайтесь, мальчики. Договорились? Вараны легли, вытянули морды, выражая покорность. Альфы дружно встали, опустились на одно колено, прижали кулаки к сердцу, принося безмолвную клятву. Позже у Азама было время обдумать слова эсинбата. Если взять за точку отсчета годы, когда кочевники отказывались от торговли младенцами, то омеге-дикарю, который попытается подойти к Чаше, около двадцати пяти лет. Азам не мог себе представить того, кто выжил в племени. Если его прятали родители, то почему он готов принести себя в жертву, прихватив к Предвечным не один десяток собратьев? Если он — убежденный противник скверны... как можно существовать, ненавидя себя? Ближе к празднику стало не до размышлений. Две генеральные репетиции, бесконечные проверки подземных ходов — раз в два-три часа, по случайному графику. Азам действовал, как хорошо отлаженный автомат: выпускал варана на поиски взрывчатки, проверял каждый подозрительный стык в стенах, отсылал с поста часовых, показавшихся ненадежными, заступая на их место. В день Горячего Ливня и Таурх, и Ашер получили кровавые жертвы. Встроенная в шлем система радиосвязи бесстрастно сообщала о фактах: самоподрыв на семнадцатом посту, есть жертвы среди мирного населения, начальник караула погиб, двое военнослужащих получили ранения. Задержан подозреваемый, обезвреживание взрывного устройства прошло успешно. Жертв нет. Самоподрыв в восьмом секторе. Есть жертвы среди мирного населения. К вечеру, когда счет до извержения гейзера пошел на минуты, Азам ощутил острый приступ тревоги. Заныло сердце, где-то рядом появилась деталь, изменившая привычную картину мира. Как соринка в глазу после порыва горячего ветра. Повинуясь предчувствию, он шагнул вперед, проговорил в микрофон: «Пятый, меняемся. Займи мое место. Прием, как слышишь?» Они разминулись, подгоняя варанов. Пятый отступил к Цитадели, Азам приблизился к «чистому сектору», пятачку песка, занятого повязанными омегами, чьи супруги несли службу в охранении. За спиной, с тяжелым скрипом, распахнулись двери Цитадели. Церемония была расписана по минутам и секундам — сейчас, по графику, к паломникам должны были выйти члены Совета. Толпа взорвалась приветственными криками, молитвами вперемешку с аплодисментами. Азам заметил свадебный платок кочевников, пляску монет и обломков фальгара, и шагнул вперед, окунаясь в сноп молний. Он еще не видел лица, не произнес ни слова, но уже знал — пришел тот, кому нужна его сила и его помощь. Его нежность. Возможно — его жизнь. По воле Таурха, по приказанию Ашера. Он проговорил в микрофон кодовое слово: «Изоляция». Добавил: «Покидаю пост». Снял шлем, прицепил к ремню и, оттесняя вараном чужих омег, пошел к своему суженому, шепча: «Не надо, мой господин». Очередная вспышка молнии почти ослепила, обожгла запястье брачным браслетом. Азам быстро поцеловал метку, благодаря богов за подаренное счастье, и позволил себе заключить ладонь омеги в свои ладони. Он тронул губами пока еще чистое запястье, вылизал, ловя губами биение сердце, навсегда запоминая этот короткий миг. Омега сжимал в кулаке пульт от взрывного устройства — скорее всего, пояс был закреплен на талии или на бедрах. Азам повторил: — Не надо, мой господин. Пойдемте. Его повело от аромата свежевыпеченной лепешки — горьковатая нотка муки, попавшей на сухую сковороду, предвкушение пиршества. Монеты на платке качнулись, притянули молнии, оставившие на запястьях еще три браслета. Второй — у Азама, и сразу два у омеги. Они шли к Цитадели, молча сражаясь за пульт. Азам разогнул судорожно сжатые пальцы, забрал пластиковую опасность и спрятал в карман формы. Открыл вход номер двенадцать, отпустил варана, уговорил омегу войти в каменное чрево, шепча какие-то глупости — язык работал сам по себе, зациклившись на прилагательных «долгожданный», «прекрасный», «загадочный», «желанный». Когда дверь закрылась, отсекая их от песнопений и ожидания горячего дождя, Азам начал действовать. Он встал на колени, поднимая край белого бурнуса, поцеловал колено, скользнул губами выше, вызывая стон — голодный и удивленный. Ладонь нащупала переплетение ремней. Азам определил модель пояса — террористы использовали три варианта крепления — и попытался подобраться к застежкам, пока не включилась дублирующая система подрыва. — Нет, — выдохнул омега, растягивая гласные и взъерошивая его волосы. Губы коснулись головки, отвлекая от перебирающих ремни пальцев. Азам осторожно впустил член в рот, стараясь не оцарапать зубами, нащупал застежку и потянул. Омега двинул бедрами, проталкиваясь ему в горло. Одна из застежек поддалась, пояс сполз, упираясь Азаму в лоб. Раздался противный писк — включился таймер автоподрыва. Азам удвоил усилия — расслабил горло, сглотнул, добиваясь крика, и расстегнул вторую застежку.