***
Иоланта как никогда радовалась тому, что в её крыле на личном этаже практически отсутствовали слуги и совершенно не было феодалов. Поэтому она могла спокойно позволить себе перейти на неподходящий леди быстрый шаг. В многочисленных светлых, серебряных коридорах было чрезмерно мало дверей, поэтому их жителей было довольно легко запомнить. К тому же двустворчатые двери каждого члена королевской семьи отличались какими-либо характерными чертами. К примеру, Вивиана, как будущий придворный маг, вылила на белое дерево с вырезанными на нём прекрасными картинами, одно из своих многочисленных зелий. Поэтому ныне двери в покои принцессы переливаются, словно блики света в гранях драгоценного камня. Перед покоями Вивианы Иоланта замерла, прислушиваясь. Так как сияющая дверь была не до конца захлопнута, и заклинание от прослушивания не вступило в силу. — Да ничего со мной не происходит! — раздался крик Вивианы, а потом что-то весьма тяжёлое упало на пол. — Я просто проснулась злая! Настроение у меня с самого начала поганое! Не надо делать из этого трагедию! Теперь на пол полетела, видимо, ваза, разбившаяся с характерным звоном, от которого Иоланта вздрогнула. — Ви, у этого должна быть причина! Не может так просто из ниоткуда взяться такая злость! Ты ведь ведёшь себя слишком дико даже по твоим меркам! — Сон плохой приснился! — Какой? — тут же поинтересовался Доминик. — Не помню! А подслушивать нехорошо! Иоланта вздрогнула от этого крика, но потом гордо подняла подбородок и вошла в покои. Не обращая внимания на обстановку, состоящую лишь из окон, стола, пары кушеток и, теперь уже, одиноко стоящего вазона, королева обратила внимание на композицию в самом центре гостевой части покоев. Доминик, крепко держащий скалящуюся, словно дикий зверь, сестру за плечи, перевёрнутая кушетка позади и разбитый вазон, лежащий в луже вместе с белыми цветами магнолии. — Ваше Величество, что вам понадобилось? — как всегда холодно спросил Доминик, с трудом удерживая Вивиану. Он, разумеется, предполагал, что Иоланта бросится вслед за ними, однако был слишком увлечён тем, чтобы успокоить бушующую сестру, совсем недавно с присущим ей спокойствием раздававшей советы. — Я волнуюсь. Вивиана, что всё-таки произошло? — проникновенно спросила Иоланта, внимательно рассматривая лицо дочери. Пусть она и не могла знать обо всех внутренних переживаниях Вивианы, но по реакции Доминика, из-за интуиции и кое-какого опыта общения всё же решила, что подобное — слишком странно. — Надоели! Ничего не произошло! Сон плохой приснился! Не выспалась! У меня просто поганое настроение, в этом нет ничего особенного! — и Доминик с Иолантой могли бы поверить ей, если бы именно в этот момент по щекам Вивианы не начали скатываться слёзы. — Ты… плачешь? — поражённо спросил Доминик. — Нет конечно, я даже в детстве не… — возмущённо начала Вивиана, а потом приложила руку к щеке. Ошарашенно взглянула на неё, словно видела не слёзы, а кровь. Она не плакала даже во время похорон родителей Иоланты. Возможно, тому причиной был ранний возраст и она не смогла впитать в себя царившую там атмосферу отчаяния, как сделал это Доминик. Однако и в дальнейшем, какие бы ситуации не возникали, как бы ей ни было больно — Вивиана не плакала, лишь стискивала зубы и шла дальше. — Вивиана, я хочу помочь, — Иоланта прикоснулась рукой к холодному плечу дочери. — Не стоит, Ваше Величество. Я не хочу волновать вас своими проблемами, — вскинула подбородок Вивиана, сверкая отчаянными голубыми глазами. — Вивиан! Я же хочу помочь! — Не стоит, Ланти, я в порядке. Я не хочу лишний раз волновать тебя своими тревогами. И вновь эта чарующая, слегка неловкая улыбка. И вновь лучащиеся добротой и внутренним светом голубые глаза. И вновь стрела пронзает его горло. И вновь кровь окропляет его белоснежные в свете луны локоны. И вновь такие живые глаза навсегда стекленеют. Раздался короткий вскрик. Иоланта сжала руку на своём горле и сделала шаг назад. Вивиана и Доминик переглянулись между собой. Пускай они многого не понимали, но о судьбе дяди и травмы, которую причинила его смерть королеве они знали. Кажется, в их глазах мелькнула жалость. — Что ты чувствуешь? — прохрипела Иоланта, не отрывая взгляда широко распахнутых серых глаз от пола. Она не понимала смысла собственного вопроса, но отчего-то он казался ей важным, решающим. — Не знаю, мне не знакома эта эмоция, она словно состоит из нескольких, — судорожно вздохнув, ответила Вивиана, вырвавшись из рук брата. Казалось, что былой огонь утих в её глазах и сердце, но надолго ли? — А какие эмоции ты можешь определить в этой смеси? — продолжила спрашивать Иоланта, нахмурившись. Возможно, Вивиана находилась под действием чар? Но чьих? — Злость… обиду, разочарование. Боль. Очень сильную, от которой хочется кричать и разрушать всё, что попадётся под руку, — неестественно резко мотая головой отвечала Вивиана. Она казалась куклой, холодной и не живой, с бессмысленными речами, понять которые не под силу обычным людям. — Я виновата в этом? — всё же сумев поднять пугающий своим внутренним страхом взгляд на детей, спросила Иоланта. Ведь её главным кошмаром всегда являлся страх оказаться врагом своих детей. В какой-то мере так и произошло. Поэтому теперь Иоланта в каждом печальном вздохе, мельком брошенном взгляде из-под ресниц видела укор и обиду детей на неё. На собственную мать, отказавшуюся от них практически с самого рождения. — Я… не знаю, — всё же ответила Вивиана. — Я не знаю, что я чувствую и к кому. — Ты скрываешь боль разочарования за злостью. Неужели ты так долго копила это всё в себе? — Иоланте хотелось обнять дочь, прижать её к себе как можно крепче и попытаться объяснить, что она поднимала сторону и ради них. Ради того, чтобы они не знали, какого это — жить в разрухе. — Нет, дело в другом, — высказался молчавший до селе Доминик. — В любом случае, Ваше Величество, сторона не может без вас. А мы уже привыкли, — и вновь гордость принца оказалась сильнее его помыслов, в очередной раз отталкивая от себя королеву. — Снова прогоняешь? — тут же поджала губы Иоланта, прекрасно всё понимая, но не стремясь исправить. — Забочусь о стороне, как её наследник, — ответил Доминик, прижимая голову всё ещё ошарашенной собственными слезами Вивианы к своей груди. — Наш разговор ещё не закончен, — прикрыла глаза Иоланта, покидая покои дочери с тяжёлым сердцем и дрожащими руками.***
— Стефан? Снова вы? — спросил Томас у уже знакомого и так на него похожего мужчины, стоя в знакомой белой комнате. — Снова я, — на этот раз король прошлого был куда более задумчив. Его чернильные глаза смотрели словно поверх головы потомка. — Тебе ведь теперь солнце не помеха? — эти слова прозвучали будто укор или обида. — Откуда вы знаете? — вскинул брови Томас, присаживаясь на белый пол. — Да так, — махнул он рукой. — Так что, нравится жить под солнцем? — Теперь я чувствую себя увереннее, да, — нахмурившись, произнёс Томас, не понимая, к чему клонит предок. — Значит теперь тебя не тянет к матери? — Я в любом случае не смогу быть рядом с ней, — мотнул головой Томас. — Н-да? Почему ты так в этом уверен? — склонил голову к плечу Стефан. — Потому что… — Томас задумался. — Вот и поразмышляй. Твоя кровь будет сильнее только там, где ей место, — Стефан поднялся с пола и вновь протянул Томасу руку.***
Томас заглянул в отцовские покои. Там было пусто. Не успев начать волноваться, Томас поймал одного из слуг и узнал у него, что Эрик уже на тренировочной площадке. Вскинув брови, Томас тут же понёсся вниз, перескакивая через ступени. Проснувшись раньше жены, он решил проведать состояние отца. Оставив Эмили досыпать, Томас наспех оделся и помчался к его покоям, где уже никого не застал. Погода как всегда была довольно тёплой, от чего многие стражники тренировались без рубашек. Все, кроме отца, который вместе с лекарем и капитаном стражи пытался размять оттёкшие ноги. Эрик по-прежнему был слаб, но вопреки всему пытался восстанавливаться. Всё же, военное прошлое давало о себе знать, впрочем, как и несгибаемый характер. Или упрямство, в зависимости от ситуации. — Отец! — крикнул Томас и по образовавшемуся коридору из замерших стражников подобрался к Эрику. — Том, — улыбнулся Эрик, с трудом выпрямляясь и отказываясь от помощи протянувшего руки лекаря. — Как первая брачная ночь? — Замечательно, — не обращая внимания на покрасневшие щёки, Томас решил не медлить. — Мы можем поговорить где-нибудь наедине? — особенно выделив последнее слово, произнёс Том. Те, кто слышал этот короткий разговор, ничего, разумеется, не поняли, однако для Эрика слова сына имели особое значение и знание. Старший барон нахмурился и тут же кивнул, понимая, что простого разговора точно не выйдет. Капитан подал ему трость. Эрику было далеко до полного выздоровления, но трость лишь малая часть того, через что он успел пройти. — Идём. Томас подхватил отца под плечо. Эрик тут же убрал руку, по всей видимости опасаясь, что не пышущий здоровьем сын просто свалится от его веса. Однако Том на удивление хорошо себя чувствовал, несмотря на палящее солнце. — Не стоит, Том, я уже не умираю, а нагрузка этому дряблому телу не повредит, — усмехнулся Эрик. Томас лишь поджал губы. — Что там с Райаном? Не разнёс ещё дворец? — Нет, учится, — всё же поддерживая отца на ступенях, ответил Томас. — Неужели? — продолжил усмехаться Эрик, неловко опираясь на трость и всячески избегая помощи сына. — Он очень переживал за тебя. — Верю. Вот впереди показалась галерея с множеством полотен. Не обращая на них никакого внимания, бароны целенаправленно двигались дальше. В закрытую секцию. Эрик снял с шеи ключ и вставил его в замочную скважину. Войдя внутрь, он тут же зажёг стоящие в углу практически выженные свечи в канделябре, покрытом паутиной. — О чём ты хотел поговорить? — спросил Эрик, прислонившись к стене и делая маленькие вдохи, чтобы не наглотаться пыли. — Мне было четыре в этот момент, — Томас кивнул на полотно. — Поэтому я много что забыл. Почему вы решили оставить её такой болезненной? — Пф-ф, — тяжело выдохнул Эрик, подняв столп пыли, от которого оба расчихались. — Это было решение Лоры. Она хотела хоть на одном полотне быть настоящей. Томас скептически оглядел полотно. Вспоминая мать и её поведение, он вполне мог представить как она говорила нечто подобное. — Больной? — Счастливой, — фыркнул Эрик. При воспоминаниях о Долорес выражение его лица всегда становилось невероятно мягким. — А что с другими полотнами? На них она какая? — прищурился Томас. Пусть ему не хотелось вытягивать грязь прошлого из воспоминаний отца, но сейчас это было необходимо. — Она ведь простолюдинка. С простолюдин не пишут полотен, — Эрик нашёл в каморке стул и устало присел на него. — Но ты же сказал, что причина её вида на этом полотне в том, что матери не нравились её изображения на других из-за своей фальшивости? — тут же попытался словить отца на несоответствии Томас. — Разве? Наверное, я что-то перепутал. Возраст, — пожал плечами Эрик, пряча лукавую улыбку. — То есть ты прекрасно знал, что она аристократка? — недовольно и слегка обиженно осведомился Томас, сложив руки на груди. — Лора отвратительная актриса. Но я никогда не подавал виду, что раскрыл её происхождение, — поднял на сына спокойный взгляд Эрик. — Но откуда она тогда? Ты когда-нибудь задумывался? — Я подозревал, что из-за её болезни род отказался от неё. — Учитывая, сколько лет ей было… Либо от неё отказались от силы за год до вашего знакомства, либо кто-то недоговаривает. Если бы она жила среди крестьян дольше, то и выглядела бы совершенно по-другому, совсем не столь ухожено. Или её бы выдали замуж, — Томас начал загибать пальцы на каждое несоответствие. Он понимал, что сейчас им руководит не только желание всё разузнать, но и обида на мать и её недомолвки. — Я никогда не лез в её секреты и не пытался их разгадать, — устало выдохнул Эрик. — Мне это было не нужно. Лора стала моим утешением, единственным смыслом. И мне не хотелось разрушать эту сказку своими подозрениями. — Я, наверное, не смогу этого понять, — сказал Томас, с какой-то жалостью смотря на отца. — Действительно, ты же так любишь прямоту в общении. Несмотря на избранный путь дипломата, — теперь уже Эрик поддевал сына. — Ну а сейчас? Как думаешь, откуда она могла бы быть? — предпочтя не заострять внимания на словах отца, спросил новоиспечённый супруг. — Я не знаю, Том, и не хочу об этом задумываться, — поморщился Эрик. — А если она с подлунной стороны, например? Эрик рассмеялся. — И как ты себе это представляешь? Я был на подлунной стороне, там сплошь монстры и смерть! Ты сам там был! Как бы там выживали люди? — А ты уверен, что с монстрами мы сражались именно на подлунной стороне? — И где же ещё? — Эрик начинал хмурится. — На Изнанке, например. — Откуда у тебя такие мысли, Том? — Просто Разделение проходило ровно посередине нашего мира. Что стало с половиной человечества, оказавшейся по другую сторону? — Они были убиты монстрами? — А боги, ушедшие на подлунную сторону? Боги не могут существовать без веры. Если там нет людей, значит и боги погибли, но у нас бы тогда были множественные стихийные бедствия, без контроля стихийных богов, которые сейчас на подлунной стороне. И Мьёрк, все знают, что он на обеих сторонах исполняет свою роль. Значит, и на подлунной стороне есть кому умирать. Если предположить, что на подлунной стороне остались люди, то они наверняка не переносят солнце и поэтому будут очень бледными. — Том, ты понимаешь, насколько опасные вещи говоришь? — Поэтому и позвал тебя сюда, здесь никто нас не сможет подслушать, — пожал плечами Томас. — Это бред, — качнул головой Эрик. — Но ты ведь сомневаешься. Ты не мог не задумываться о мамином происхождении. Ты догадывался о том, что подлунный народ не монстры, а люди. Однако пропаганда жрецов слишком сильна, — проникновенно глядя в подсвеченные затухающими свечами глаза отца, произнёс Томас. — Достаточно, — Эрик поднялся. — У твоей матери просто особая болезнь. А боги… может, на нашей стороне есть те, кто помнит о них. — Они бы всё равно не выжили, — поджал губы Томас. — А так поверишь? Эрик, протянувший руку к двери, обернулся и обомлел. На ладони Томаса разгоралось серебряное сияние, такое же, что светилось в его глазах.