***
Вылазка затянулась. Спустя полчаса Агата вернулась в подвальные склады. В котомке тащила фляги с дождевой водой из питьевого фонтана и новые книги из библиотеки. В этот раз она не поскупилась взять самые толстые энциклопедии. Старалась отодвинуть следующую вылазку. Посреди сырости и затхлости она часто вспоминала прежнюю рутину. Много лет назад, до падения Сигансины, Агата работала журналистом. Она только окончила академию и имела посредственные умения в этой области. Забеги вокруг редактора с трудом можно было назвать журналистикой. Ее устроил туда отец по хорошему знакомству. Она тогда не сказала ему спасибо, но снисходительно улыбнулась, а он холодно кивнул. Агата была девочкой на побегушках, лишь изредка получая крошечные колонки на последних страницах. Она была счастлива. Все надеялась, что пробьется качественным материалом. Не вышло. В городе не жаловали женщин-писак. За этим стояла какая-то очень жуткая история, но Сейдж никогда не интересовалась, какая именно. Наивная Агата пыталась влезать в склочные конфликты чиновников, приставать к гарнизонным солдатам и строить теории вокруг мародерства, убийств и продажи людей. Сейчас, в секунды одиночества, вокруг хлама и пустых винных бочек становилось смешно от своего детского упорства. До чего же авантюрной она была. Резкой, наглой, неприятной. Полной надежд дурочкой, с каждым пинком под жопу старалась больше и больше. Люди видели в ней надоедливое насекомое, а не амбициозного специалиста. Амбициозного специалиста-женщины будто и вовсе не существовало в природе. «СВЯЗАНЫ ЛИ ПРОПАЖИ ДЕТЕЙ С ОДНИМ ИЗ ГЛАВНЫХ ПОСТАВЩИКОВ СУХОФРУКТОВ ДЖЕЙМСОМ ЛАННЕТИ?» Агата всегда вспоминала эту статью с теплотой в груди. Ради нее она несколько месяцев шныряла по подворотням и смешивалась с людской грязью. И ради чего? Редактор поместил работу на последних страницах и будто специально шрифт уменьшил до микроскопического. Ради кого она старалась? Ради отца или ради себя? Почему терлась рядом с ним, как потерявшаяся собачонка? Столько вопросов крутилось в голове. Сейдж не спешила отвечать — смаковала. Агату Сейдж часто могли видеть в рюмочной. В углу потрепанного зала она с задумчивым видом читала, хрупкой рукой летая над блокнотом с записями. В краткий миг останавливалась, подхватывая тонкую ножку винного фужера, делала несколько резких глотков. Она нравилась местным. Мужики считали ее, как и каждого человека искусства, немного тронутой, но искренней и доброй. А еще она не чуралась общаться с обычными работягами. По праздникам Сейдж в компании знакомых весело плясала под струнные инструменты, горячо целовалась с любовниками, а потом отчаянно спорила до красного горла. Она умела толкать речи, говорить тосты и просто говорить. Многие считали ее странной, слишком задумчивой. Закрытой и открытой одновременно. В один момент она вываливала все чувства, в другой — уходила от разговоров о прошлом. Никто не знал ее полностью. Только подберешься поближе, Сейдж как ошпаренная улепетывала в свой одинокий угол и никого к себе не подпускала. Карлин Сейдж был человеком до жути спокойным и проворным до шабашек. С самого детства он придумывал авантюры для получения прибыли в любом эквиваленте. Иногда это было законно, а иногда — нет. Полиция никогда не могла ему за что-то предъявить. Он родился одним очень скверным весенним днем. Тогда грязи было по самые щиколотки, а река разлилась от переизбытка осадков. Жители деревни близ Сигансины, еще верившие в любые архаичные предзнаменования, часто говорили, что Карлин не просто так родился в этот день. Грязный день — грязный человек. Его мать работала в свинарнике, перекладывала сено вилами. Огромный живот и поздняя беременность не снимали бремени бедности. Чтобы протянуть до конца месяца, они с мужем работали на износ. Да и времена выдались напряженными. Запасов с прошлого года не осталось, а единственная ценность — корова — померла в январе от мудреной хвори. Тем не менее беременность была долгожданная. Сейджи смогли зачать только ближе к сорока. Арай Сейдж помнила, как дождь забарабанил по крыше, а по ногам вода потекла. Роды были стремительными. Шесть часов до потуг. Пятикилограммовый мальчик дался ей с трудом. Узкие бедра, лопнувшие от напряжения капилляры и опущение внутренних органов. Сын отнял у нее больше, чем следовало. Карлин Сейдж родился в свинарнике, среди хрюканья и прелого сена. Среди стонов измученной матери и раскатов грома. Один на один с уставшей женщиной, которая белугой выла на всю деревню, но никто не пришел помочь. Молнии и раскаты спрятали людское мучение. О труде Арай Карлин получил пожизненное напоминание. Родимое пятно на лбу. Он был умным и любопытным ребенком. Родители не смогли обеспечить образования, но Карлин с лихвой компенсировал это харизмой и стальной хваткой. Отец дал ему крохи знаний, которые передавались от поколения к поколению. Немного счета, чтения и письма. Лойс Сейдж видел, как старается его маленький мальчик. Он подумал тогда, что Карлин слишком талантлив для бедности. Воображал в голове, как сын вырвет их из трущоб и поселит в большом каменном доме, где туалет — это не дыра в полу, а люди моются в чугунных белоснежных ваннах. Карлин Сейдж не воспринимал отцовские мечты. Считал его дураком, неспособным брать ответственность. Лойс и пальцем не пошевелил, чтобы облегчить жизнь Арай. Тяжелый труд доконал ее, когда Карлину было десять. Она умирала под тонким застиранным одеялом, голодная и слабая. Бедность навсегда оставила след в голове Карлина Сейджа. Он видел, как остановилось дыхание и потухли ее глаза. Отца не было дома. Вечером Лойс копал могилу, захлебываясь в тихих рыданиях. Размазывал сопли по лицу и скулил, как потерявшийся щенок. Карлин слышал это отчетливо. Даже два слоя подушек не смогли заглушить этот пугающий крик отчаявшегося родителя. А на следующий день Лойс пошел на работу. Лицо его ничего не выражало. А матери будто и не существовало никогда. Карлин так и не смог простить ему подобной слабости. До девятнадцати Карлин Сейдж занимался торговлей. Он обучился плотничеству и стругал расписные стулья с мелкими красивыми побрякушками на продажу. У него не было таланта, как у прочих. Да и в опилках Карлин ковырялся со следом омерзения на лице. Однако, это было чуть ли не единственным перспективным вариантом в его дыре. Сейдж грезил об управлении. Он неплохо ладил с людьми и имел пытливый ум. А обычные работяги стягивались под его руководство, как змеи на звук дудки. Оттого небольшое плотническое производство развернулось быстро. Продвижение стопорило лишь то, что деревенские шатались от его услуг и не доверяли молоденькому хлыщу свои деньги. Чтобы пойти дальше, Карлину необходимы были союзники. Где найти состоятельных покровителей в крестьянской деревне? Карлин был харизматичным и уверенным. Он мог вклиниться в круг полезных людей, но молодость будущего предпринимателя отталкивала денежные мешки. Темные времена продолжались до тех пор, пока Карлин не встретил на своем пути Колла Штреддера. Карлин Сейдж не раз вспоминал судьбоносную встречу. Он тогда сидел посреди золотистого, уже убранного поля. Ноги свисали с туго набитого тюка сена, а голова расслабленно откинулась навстречу осеннему солнцу. Колл появился внезапно, из ниоткуда. — Привет, Карлин, — задорный с хрипотцой голос нарушил хрупкий покой. — Мне кажется, что мы нужны друг другу.***
Ей было десять лет, когда мать сгинула в пучине безобразной лихорадки. Полдеревни скосило от невиданной болячки. Агата и отец не заболели, а вот Дея слегла быстро. Болезнь забрала ее за пару недель. Смерть подкосила их. Потопила в отчаянье и бесконечном скулеже. Карлин закрылся от всего мира, а Агате нужен был родитель, который помог бы пережить утрату. Все становилась хуже и хуже. А потом они перебрались в Сигансину одним днем. Карлин все равно мотался туда почти каждый день. Они бежали от прошлого со всех ног. Оставили в старом доме почти все свои вещи. Забрали только пианино, которое досталось Дее от бабки. Сейдж с Штреддером уже добились каких-то успехов в бизнесе. Переезд дался легко, чувствовался достаток. Хорошая квартира, теплая еда, новая одежда. Агата пришла к спокойствию на какое-то время, ощущая себя в безопасности. Но однажды Карлин пришел с работы раньше обычного и велел ей собираться. На вопросы он не отвечал, лишь подгонял дочь поскорее побросать пожитки в деревянный чемодан. Отец отвез ее к воротам учебного заведения, поцеловал в щеку и передал в руки воспитателей. Агата помнила, как вцепилась в железные прутья забора, наблюдая, как отец исчезает за поворотом. Помнила, как жгущие капли съедают нежную кожу щек. Помнила развернувшуюся в груди пустоту и собственный крик. Они с отцом отдалились друг от друга после смерти Деи. Не разговаривали толком. Но Агата никогда не думала, что Карлин сможет бросить ее на других. Сможет оставить ее, сбросить балласт, чтобы под ногами не мешался. Такой она себя ощущала. Лишний груз за спиной. Мешающий идти дальше багаж, так похожий на женщину, которую ее отец так сильно любил когда-то. Агата пробыла в Академии до совершеннолетия. Отец так и не навестил ее. Сейджи не были знатью. Никогда не держали хрустальную посуду и серебряные ложки в старом серванте, никогда не могли позволить себе что-то дороже грубых рубах. На хрупкое, трепыхающееся от истерики тело надели школьное платье. Короткие волосы собрали в аккуратную прическу. Агата плевалась от всего, что с ней вытворяли. Вокруг чужие дядьки и тетьки. Возвышающиеся, давящие, заставляющие повзрослеть. А она — крошечная песчинка под их ногами, которая не в силах выдавить из себя хоть одного возражения. Она хотела к маме. Обнять ее худое и поджарое тело, взять сухую, мозолистую ладонь. Такой она ее помнила. Сели бы, как обычно, под дряхлой яблоней и фантазировали бы о том, какие формы принимают пушистые облака. А потом мать посмотрела бы немного хмуро и погнала работать на огород. А Агата показала бы язык, убегая от шутливого кулака Деи, что грозилась ее наказать. Она бежала бы, ощущая под голыми ногами рыхлую землю. Бежала бы к грядкам с горохом и украдкой уплетала за обе щеки. Агата проучилась в академии восемь лет. Все эти восемь лет она гадала о причинах поступка Карлина и то прощала его, то снова заходилась в беззвучной ненависти. Учебные года прошли плодотворно. Агата даже смогла влиться в коллектив и получить кучу полезных навыков. А еще из нее выбили колхозные привычки, деревенский говор и манеру плевать себе под ноги. Будто готовили к официальным вечерам и высшему обществу, к которому она не имела никакого отношения. Сейдж отказалась от детской непосредственности слишком рано. Слишком рано повзрослела, слишком рано приняла действительность без призмы счастливых сказок. Здесь же Агата поняла, что люди любят ее. Тянутся к ее обществу, хотят дружить, хотят восхищаться, хотят пользоваться. У нее была куча друзей, а пятнадцатилетие она отметила потерей девственности со старшекурсником. Бурная социальная жизнь ничего не исправила. Агата не умела любить в ответ, ценить людей и доверять им. Не позволяла себя сближаться, влюбляться и терять голову. Она была той девчонкой, около которой всегда ошивались люди, но это не избавляло от ледяной пустоты внутри. Спасибо папочке. — Тело у тебя такое горячее, а глаза такие холодные, — как-то заметил Колл Штреддер после очередного втрахивания ее тела в тонкий матрас односпальной кровати в комнате общежития. — Может быть, ты заткнешься? — ответила тогда Агата, невесомо касаясь его голого торса. Любила ли она тогда? — Может быть, как-нибудь потом, — шептал он, впиваясь в губы с удивительным усердием.***
Разведкорпус готовился к очередной вылазке за стену Роза. Стояла суматоха, какая бывает перед каждой экспедицией, в которой солдаты чувствуют, что могут не вернуться домой. Леви тоже чувствовал. Чувствовал приторный шлейф страха, который наполнял собой все пространство. На завтраке новобранцы отказывались поглощать большие порции овсяной каши. Их мутило, они волновались и переглядывались. Леви ел и тоже волновался. Доведенные до автоматизма движения ложкой. Необходимая потребность. Внутренняя дисциплина Аккермана выводила его из себя. Иногда он специально не застилал постель после пробуждения. Становилось настолько тошно и болезненно, что он все же делал это, как всегда, идеально, без складок. Вот и сегодня. Не хотел есть, но так было нужно. Необходимо. Погода не располагала. Роса на скошенной траве намочила Леви штанину, отчего он помрачнел еще больше, борясь с внутренним желанием сменить форму. Стоял крутой туман, который медленно рассеивался. Командование отложило выход на несколько часов, чтобы снизить предстоящие потери. Несмотря на это, солдаты все равно устроили хаос, перетаскивая стратегический груз то в одну повозку, то в другую. Леви Аккерман прислонился к каменному столбу фонаря, делая вид, что контролирует процесс. В нем уже начала подниматься волна раздражения из-за этих мельтешащих насекомых. — Решили выдохнуть перед битвой? — откуда-то со стороны раздался тонкий голос Петры. Последнее время девушка постоянно завязывала с ним диалог, оставалась наедине и наводила мосты, пытаясь выстроить близкий уровень отношений. Она не знала, что они и так дошли до черты. Мужчина гадал, хотела ли Петра просто трахнуть его или сделать счастливой, честной женщиной. В любом случае, он не позволит этому случиться. Не с ним. Слишком уважал свой отряд. — Нервы шалят, — тихо выдохнул Леви. — У всех нервы ни к черту, капрал. Оруо с утра опять не в духе. — Главное, чтобы на команде не отразилось, — холодно заметил он. Наверное, Аккерман лукавил. Своему отряду он доверял. Насколько вообще мог доверять кому-то. — Петра, мне нужна твоя помощь, — Гюнтер беспардонно влез в их зарождающийся диалог. — Капрал. Разведчик отдал честь. — Вольно. Иди, Рал. Скоро мы выходим. Она скорчила недовольное личико. Видимо, не думала, что разговор кончится так быстро. Вышло даже мило. Сборы в спешке, недосып, нервный тик. С тех пор, как Леви вступил в разведку, он не понаслышке знал какого сидеть на пороховой бочке. Его нелюдимость уже не удивляла боевых товарищей. Они все в этом плане были такими же. Но делали вид, что все-таки держатся за людей. За друг друга, как минимум. Что касается Леви, то он предпочитал не сближаться. Вообще ни с кем. Не так много времени прошло с той трагической вылазки, где Аккерман потерял своих друзей. Он еще не оправился до конца и все еще считал, что ему не стоит подпускать к себе людей. Рядом с ним все мрут как мухи. По его вине мрут. Правда, Ханджи часто зажимала его в углу, чтобы раскрутить на философские измышления. Она единственная, у кого это получалось. Он был в равной мере благодарен и зол. Она чувствовала его больше, чем остальные. Зое нравилась Аккерману даже несмотря на то, что была еще одержимее идеей умереть за человечество. На построении, слушая последние наставления Эрвина, он хмыкает внутренним мыслям, что роятся в голове. Он внимателен, насколько позволяет его совесть. От него зависят жизни людей. Леви помнит. Городские проводы стали не такими невыносимыми, как раньше. Корпус окреп и приносил какие-то успехи. Жители лояльнее относились к ним, радостно провожали и подбадривали. Малышня восхищенно пялилась, а люди с надеждой в застывшем взгляде махали руками. Леви не знал, оправдают ли они хоть часть их надежд. Обещал себе постараться. Как всегда. — Разорались, — тихо хмыкнул. — Леви, не гунди. Тошно, — Ханджи Зое ехала рядом. — Не нарывайся, очкастая, — капрал глянул в ее сторону. — Удивлен, что ты еще не пищишь от восторга. — Стараюсь держать себя в руках, — она блаженно натянула улыбку. «Ебанутая», — подумал Леви. Но это не его дело. Первые запасы были оставлены в ближайшей деревне. Газ, запасные УПМ, сухпаёк, вода во флягах. Они приступили к планам Эрвина вернуть стену Мария. Необходимо было развезти дополнительное обмундирование по стратегически важным точкам близ стен. Их цель на сегодня состояла в том, чтобы опробовать новую тактику движения отрядов, а заодно пополнить две ближайшие деревни запасами. Еще Ханджи настояла, чтобы ей поймали нового титана. Лучше девианта, но обычный тоже подойдет. Она так сказала. Просто бросила в воздух, как будто при этом не погибнет ни один человек. Ханджи только начала экспериментировать с ними, но уже выела всем мозг. Леви предпочел бы снизить потери. Без ее бесполезных игр и опытов. Выжило бы еще пару ребят, но, наверное, это важно. Он не знал точно. И вникать не хотел. Эрвин Смит одобрил. Задумываться и строить свои выводы не стал. Он не сомневался в командире. Ему надоело сомневаться. — Леви, поместье Стронгов слева, — Эрвин вырвал его из размышлений. — Бери командование на себя. Как только закончите, возвращайтесь к нам. Мы направимся западнее до ближайших жилых домов. — Есть, — отчеканил капрал. — Отряд, скачем левее. Поднажмите. Леви был крайне осторожен. Он тихо ступал по замершему во времени поместью с клинками наготове. Тут были очень высокие потолки и огромные двери: небольшие титаны с легкостью могли залезть внутрь. Следом, так же бесшумно, следовала его команда. Он впервые был в таком роскошном особняке. Покрытый слоем пыли, он все равно оставался величественным и красивым. Высокий стеклянный купол в большой гостиной, хрустальные люстры и мраморные ступени лестниц. Мечтал ли он о такой жизни? Начищал бы до блеска эти ступени? Или, может быть, дремал в удобном кресле перед камином? Щупал свою жену под балдахином золоченой кровати? Смешно. Крыса из подземного города рассуждает о богатстве. Воспоминания из прошлого давно мутили мозг. Леви было паршиво и одиноко. Он до последнего спорил с Эрвином, когда тот назначил его капралом. Претило отвечать за других. Он не боялся броситься на десятиметрового, но до одури боялся брать ответственность и принимать решения. Он всегда был один, в мыслях и в делах. А после случившегося так тем более. Внезапно в голове возникли образы малышки Изабелль и Фарлана. В горле образовался ком. Ошибки доказывали, что он не лидер. Аккерман отогнал наваждение. Леви нужно было решить, где оставить запасы, чтобы их не тронули ни крысы, ни дождь, ни солнечный свет. Это сейчас важнее. — Наверху чисто, — спускаясь по ступеням, отчиталась Рал. Капитан стоял посреди каменного патио и оглядывался вокруг. В голове клевалась навязчивая птица подозрения, а в груди горело предчувствие. Леви что-то беспокоило. — Петра, тут что-то не так. — К-Капрал? Так и есть. Аккерман заметил. — Что ты видишь? — с нажимом спросил он у Петры. Петра осмотрела каменную кладку, мазнула по дереву и питьевому фонтану. Все еще молчала. — Сегодня ночью прошел дождь, — потеряв терпение, шикнул он. — Питьевой фонтан почти осушен. Петра расширила глаза от удивления. — Капрал, уверен, этому есть объяснение, — попытался вмешаться Оруо. — Тут кто-то был, — прервал его Леви. — Вы все осмотрели? — Конечно нет, это огромная территория. — Ну так чего вы ждете? Отдав честь, Оруо и Петра рванули обратно в помещения. — Гюнтер, Эрд, тут, кажется, есть подвалы. Осмотрите их в первую очередь. Все тело напряглось, мышцы под формой вздулись. Леви Аккермана распирало изнутри. — Опять ты за свое, — тихо выругался. Решив занять себя работой, Леви еще раз обошел половину первого этажа. Обошел бы больше, но внезапно появившийся и ошалевший Бозард его отвлек. — Капрал, Вы должны это видеть, — мужчина переводил дух. Кажется, он несся сюда с большой скоростью. — Что там? — сердце Аккермана отчего-то пропустило один удар. — Там человек. В подвальных складах человек.