Гербарий воспоминаний

— Майк, погоди, не двигайся! Я сама его сниму! Примчавшись на крики товарищей, они застали следующую картину: нечто со слезающей кожей вцепилось в снайпера исхудалыми руками и издавало хриплые вздохи в убогих попытках укусить, пока Майк силился сбросить разваливающегося на запчасти, но цепкого монстра; а Ханджи крутилась вокруг мужчины, стараясь достучаться до того, чтобы этого самого монстра прибрать к своим рукам живым и невредимым. Если бы такое происходило в фильме, то Аккерман без раздумий придал бы произведению киноискусства жанры «ужасы и комедия», но, к сожалению, их реальность далеко от съёмочной площадки. Мужчина не придавал побуждающим к сохранению жизни мертвеца возгласам, а потому последующий взмах ногой был резче предыдущих и закончился приземлением сапога на маленькую черепушку. Послышался склизкий звук, будто солдат раздавил не голову, а подтаявшую конфету с начинкой внутри. — Майк, ну я же попросила! Я могла его исследовать! — Исследуешь то, что от него осталось. Эта тварь меня сожрать хотела. — Он бы тебя не укусил, у него даже челюсти не было! — Отставить разговоры, — командующий произнёс эти слова совершенно ровным тоном, в котором Леви не услышал ни беспокойства, ни равнодушия. Выражение лица было спокойно и не предвещало не только шторма, но даже и лёгкого шквала. Пожалуй, парню понадобятся столетия, чтобы раскрыть секрет непоколебимой невозмутимости в ситуации, в которой кто-либо мог лишиться конечности, если не жизни в целом. — Докладывайте, что произошло. Майк с Ханджи переглянулись, без единого звука дискуссируя, кто должен начать вводить в курс дела и у кого пересказ событий выйдет правдоподобнее. — Хер его знает, — несмотря на заданный Смитом иерархический уклон разговора, Майк явно не намеривался подбирать цензурные выражения, поскольку именно они в полный мере описывали произошедшее. — Ходячий наведался, а Хан решила записать его в нашу почти-мальчишескую банду. — С его помощью мы бы продвинулись в понимании природы мутантов! — Если тебе не терпится стать дерьмом ублюдышей — вперёд, но без меня в виде приманки. — Но у мутантов нет органов пищеварения, Майк, — Зое выдала ответ настолько непринуждённо, словно и вовсе не поняла, что косвенная агрессия была направленная на неё. — Они не переваривают пищу, кишечник — как и большинство других органов, атрофирован. Следовательно, желудок и другие прилегающие к системе пищеварения органы — это не что иное, как хранилище плоти, которую они потребляют и… — Откуда он взялся? — задал вполне логичный вопрос Эрвин, который, как и Леви, не сводил глаз с растекающейся лужи крови, какая в непроглядной темноте даже не поблёскивала. Фонарик, свеча или хотя бы спичка точно не стали бы лишними, ведь на этаже все без исключений окна были заколочены по соображениям безопасности ещё в первые дни обустройства на новом месте. На вопрос солдаты одновременно пожали плечами. — Значит, ищем очаг. С чердака он прийти не мог, Майк пробыл там весь день без происшествий, следовательно, выше первого этажа не поднимаемся. Хан осмотрись в душевых, Майк — коридоры, — распоряжения мужчина отдавал неизменным холодным тоном, и раз они отдавались, то немедленно становились законами. — Разойтись, — Захариус и Зое кивнули и распределились по выделенным территориям. Юношу это удивляло по сей день. Страны потеряны, правительство разрушено, а те политики, что остались в живых, наверняка закопали головы в песок и прижали задницы в бункерах или на спасательных кораблях; ранговая система между людьми стёрлась в порошок: то, какое место человек занимал на лестнице подчинённости уже никому не всралось, будь он хоть фермером, хоть вице-мэром — пуля сведёт под одну черту, в могиле все равны. Система власти исчезла во всём мире, но не в их команде. Эрвин до сих пор занимал должность командующего, усатый и очкастая до сих пор ему подчинялись, хотя могли бы кинуть и его, и все вооружённые силы США разом, чтобы стать бандитами или мародёрами. Поступили бы они так, если бы не были друзьями? Что вообще в нынешнее время можно считать за дружбу?.. — Леви, — парень мотнул головой в сторону Смита, который держал между ними кухонный нож. Совсем некрасивый и даже не очень острый. Должно быть, мужчина по инерции прихватил его с собой из столовой, когда суета в другой комнате стала очевидной. Аккерман намёк понял, и ладонь сжала рукоятку так, что та впилась в кожу. — На тебе соседняя комната. Будь осторожен. Он заторможенно кивнул, не веря, что его в одиночку отправили разведывать обстановку, а не оставили ошиваться рядом, и направился к необходимой приоткрытой двери. Не означало ли это то, что Эрвин стал больше доверять и меньше беспокоится? Или подвернулась отличная возможность посмотреть на то, чему юноша научился за месяцы страданий и возмутительных унижений в спаррингах? Если так, то радовал сам факт, что зомби вряд ли овладели такой же техникой и такими же навыками боя, как Эрвин. Гнусное «вряд ли» добавляло горькости в сладость убеждений. Всё можно подвергнуть сомнению, включая само сомнение. Леви считал, что лучше так, чем успокоенность в заблуждении. Комната по соседству мало чем отличалась от той, где они расположились все вместе: каждая поверхность покрыта несколькими слоями пыли, висели остатки проводов на стенах, разбросаны обломки какой-то мебели, поломанные и покрытые чёрной плесенью кровати с выпотрошенными матрасами. Вонь стояла невыносимая — пахло заплесневелыми бутербродами, сметаной, тухлыми яйцами и самыми зловонными газами на свете. Оно и не удивительно, ведь они открывали столь «прекрасные» апартаменты всего раз. Кажется, Леви начал догадываться по какой причине его отправили именно сюда. Он подтянул к носу футболку и тут же поморщился. От самого пахло далеко не лучше. Была бы в душевых вода, он бы просидел там часа два или вообще до тех пор, пока выгонять не начнут, но реальность была такова, что о мытье следовала только мечтать, чтобы с ума не сойти. Сделав шаг вперёд, прикоснулся кончиками пальцев к стене, а потом стал медленно обходить комнату по периметру, придерживаясь её и до боли тараща в темноту глаза. Словно если будет терроризировать взглядом расплывшийся мрак, то потенциальная опасность выйдет из укрытия с поднятыми руками. Будь всё так просто, выживалось бы в разы лучше и без неприятных сюрпризов. Глаза привыкли к лунному свету. Под ногами путались разорванные мягкие игрушки и битые тарелки, произносящие в сумраке звонкое «хрусь», когда нога неаккуратно ступала на осколки. В полной тишине и со знанием того, что где-то на территории имелся проход для паскудных тварей, этот звук выглядел поистине зловеще, но находящиеся поблизости товарищи успокаивали расшалившиеся нервы. Что бы не произошло, сейчас они находились друг к другу ближе, чем тогда в супермаркете, а это не могло не внушать хоть какой-то уверенности в своевременном спасении. Он обошёл комнату вдоль и поперёк, так и не обнаружив место зарождения падали, когда от насыщенного смрада испражнений и того запаха, который оставляет после себя тело долго лежащего человека, за которым не ухаживают, заболела голова. Без зазрений совести он вышел в коридор, плотно прикрыв за собой дверь, дабы потаённые монстры, будь они реальными или вымышленными, не прокрались из вонючей ямы. Леви приложился спиной к скрипучему дереву, чувствуя слабость в ногах и попытки колен оторваться от тела. Ароматы по ту сторону на пользу явно не пошли. Желудок свернулся в трубочку и издавал пугающие звуки, буквально кричал об изнуряющем чувстве голода, но парень изо всех сил старался ему не внимать, потому иначе тот полезет наружу в самостоятельных поисках пищи. Леви сжал зубы и закрыл глаза. Ожидая нормализации состояния, он слушал, как дела у Эрвина шли полным ходом: кажется, он двигал кровати, их ножки с монотонным шарканьем ходили по полу. Думал, что мертвяк из-под досок выполз? Вот так, без единого звука? Майк либо оглох, либо гнильцы познали мастерство ниндзя. Под тихие звуки перестановки мебели, думательные шестерёнки Аккермана с песочным треском закрутились. Если зомби не проникал через двери и окна, а с неба на крышу он не свалился бы априори, то единственным ходом действительно была только земля. Из глубин, под ногами. А где совсем недавно треснули доски?.. Леви открыл глаза и тенью проскользнул по коридору. Ответом была кладовая. Шаг за шагом, и его догадка оказалась прямо перед носом. Дверь была приоткрыта, это пошло в копилку фрагментов, которые способны указать на достоверность гипотезы. Юноша одним глазом заглянул внутрь, сильнее сжимая нож в руках, чтобы не стать тем, кого возьмут за шкирку и как следуют встряхнут очередной игрой на выживание. Давно пора завязывать с трусливой беготнёй. Хотя бы от таких жалких зомби, вроде того, чей мозг Майк превратил в пузырчатую жижу. Однако воинственность оказалась ни к чему, по той причине, что, к облегчению, внутри никого не оказалось, кроме как в ломке колотящейся мерзости на стенах и «товарища», из которого она произрастала. Мальчишка прошёл внутрь, внимательно смотря под ноги и тщательно обдумывая каждый шаг. Чёрт знал, какая ещё дощечка решит полететь прямиком вниз. Под пронёсшуюся мышью мысль раздался опасный треск дерева, ступни уже не чувствовали полной уверенности в устойчивости. Леви стоял в паре сантиметров от места, где часами ранее образовалась расщелина, которая теперь же больше напоминала пролом. По всей видимости, пролом в преисподнюю: сломанные доски напоминали запачканные кровью павших воинов драконьи зубы. Он осторожно приложил ухо к полу. Замер. Прислушался. Затаил дыхание. На той стороне шла какая-то глухая возня, какая была настолько тихой, что Аккерман отчётливее слышал совещающийся шёпот трав за окном, нежели происходящее вне зоны видимости, но на расстоянии меньше вытянутой руки. Не успел парень насторожиться или испугаться, как скрябание послышалось совсем рядом, будто ногтем ушную раковину царапнули. Леви испуганно выпрямился и, не сводя глаз с бреши, удалился за Эрвином, в задании по нахождению которого его успели опередить Зое и Захариус. — Говорю тебе, ничего мы не нашли, — в усталом голосе Майке звучали интонации человека, которого всю жизнь игнорируют. Должно быть, мистическое появление живого мертвеца внутри убежища они обсуждали не первую минуту, а Смит попросту не принимал ответов формата «нет, задача не выполнена, вероятно, здесь замешана какая-то ёбаная магия». — А что если инфицированный появился из заражённых частиц в воздухе, — заворожённо произнесла очкастая. Из-за того что она стала спиной к дверному проёму, Леви не мог утверждать, однако был готов спорить, что стёкла очков зашлись в сумасшедшем блеске. — Безумно, но чисто теоретически… — Жаль прерывать ваш трёп, но, кажется, я нашёл. Товарищи по оружию посмотрели на него так, словно забыли про его существование или не ожидали увидеть без девяти хвостов проблем за спиной и парочкой мутантов впридачу. Леви мысленно закатил глаза на такую реакцию и еле сдержался от язвительных выражений. Конечно, он же здесь главный эксперт по поиску приключений на задницу, как иначе. Без лишних разговоров и вопросов они всей гурьбой направились в заросшую порождением мутаций каморку, где уже командующим отряда подтвердилась верность предположения Леви. Внизу в самом деле что-то было. С помощью стука о деревянные дощечки было выявлено, что оно реагировало на звуки, с помощью целенаправленного скидывания некрупных предметов — что оно чувствовало. Главные вопросы обстояли в том, насколько это «что-то» опасно на нынешний момент, когда оно решит проявить себя более враждебно и почему раньше не поступало никаких признаков «мёртвой жизни» поблизости. — Займёмся этим утром, — после длительного молчания, посвящённого раздумываниям над дальнейшим планом действий, заговорил Эрвин. — Чтобы там ни было, без усилий выбраться оно не сможет, а зачищать без света — дело гиблое. Леви стоял поодаль настолько, насколько было возможно развернуться в узком коридоре, но достаточно близко для того, чтобы сполна ощущать, как образы и идеи в мозгах солдата сменяли один другого, ища рациональный вариант стратегии. — Заночуем на чердаке. Без необходимости постарайтесь не спускаться. Это предвещало стать одной из самых длинных ночей в его жизни. Хотя, если так подумать, то любая ночь с того самого часа, как держащий путь к спасению автобус слетел с дороги, и все находящиеся в нём стали обречены быть сожранными заживо, напоминала бесконечное течение времени. Оно всегда тянулось мучительно медленно, как бывает, когда очень ждёшь чего-то, а сердце так и бьётся в груди, выстукивая мгновения, но с недавних пор ситуация обострилась. Причины не являлись загадкой. После последней встречи с приветом из тёмного прошлого много чего изменилось. Во-первых, аппетит бесследно пропал, а если Леви поддавался уговорам и с третьей попытки клал в рот, например, кусочки консервированного мяса, то оно имело странный вкус. Как и тушёнка, бобы, печенье… У него с трудом получалось пережёвывать, а про глотать и речи не шло. Тошнота накатывала раньше. От одного привкуса. Во-вторых, набухающий шар раздражения во рту и в горле доводили до злых слёз, которые Аккерман утирал с таким остервенением, что на лице иногда оставались царапины. Порой и на самом горле виднелись длинные красные полосы. В-третьих, напоминающий лихорадку озноб, слабость в теле, внутреннее дрожание, струящийся по спине холодный пот и всё то прочее, что обычно указывало на простуду. В-четвёртых, сон. Проблемы с засыпанием, частые пробуждения и невозможность снова заснуть, кошмары, в которых он снова и снова переживал нападение, уже стали родными. Леви тихо сходил с ума в окружении умерших и тех, кого бы хотел видеть в списке мёртвых, коварно проползающих в скучающее в потоке монотонных часов сознание. Они оставляли его в покое только в истощённом физическом состоянии, когда даже решение простых вопросов и моральных дилемм приравнивалось к непосильным задачам, а погружение в самоанализ и анализ предшествующих факторов так и подавно. Сейчас же в голове образовался вакуум, воспоминания не тянулись клешнями в окно, а голоса стали далёкими и затихающими. Леви отвык от ощущения блаженной пустоты в голове, потому она и пугала, и вызывала успокоение одновременно. Почему-то он заметил её присутствие лишь тогда, когда поймал себя на том, что уже приличный десяток минут рассматривал широкую спину Эрвина, размышляя о произошедшем между ними эпизоде на кухне. Впервые за долгое время юноша дал добро на чужие прикосновения. Впервые за долгое время от присутствия кого-то настолько близко тело не сковывало нестерпимым холодом морозной камеры. Впервые за долгое время он чувствовал себя в безопасности. Вот солдат перехватил винтовку поудобнее и поднялся с места, становясь вплотную к стене, вот парень посильнее уткнулся в согнутые колени и прищурил глаза, чтобы не попасться на горячем, а в момент возможного обнаружения прикинуться спящим. Напоминало глупую детскую игру, про ведение которой знал один Леви. От сидения в неудобной позе спина затекала немилосердно, а копчик грозился закаменеть и отозваться неприятной болью от попытки сменить положение, но только так Аккерману открывался наилучший вид. Только так он мог наблюдать и с высокой вероятностью не быть пойманным. Эрвин глянул через прицел в окно. Тело командующего вытянулось в напряжении, парень ощутил исходящую от него силу и подавляющее до беспомощности превосходство, как почувствовал желание прикоснуться. Хотя бы на одно мгновение. В этом же нет ничего такого? Они оба мужчины, Леви младше и, несомненно, восхищался тем, кто развит не только умственно, но и физически. Смит — пример для подражания; тот, на кого детишки смотрели с вытаращенными глазами и открытыми ртами, а подростки вроде юноши мечтали быть на его месте, потому что он носит форму вооружённых сил Соединённых Штатов. Потому что из сил специального назначения. Из элиты. Таким разве что в компьютерных играх полюбоваться можно. Было. Можно было. Если бы не сложившиеся обстоятельства в мире, могли ли они встретиться под иным предлогом? Леви сомневался. Город, где он когда-то проживал, не относился к диким захолустьям, однако чаще всего заносило туда только потерявшихся в картах или отставших от экскурсионной группы туристов, и то исключительно в летний период. Вряд ли Эрвин отправился бы домой, на гражданку, именно в Спринг-Хилл. И юноша вдруг понял, что не знал, была ли у Смита семья. Ждал ли его кто-то с секретных заданий, когда угрозу человеческой жизни составляли террористы и прочие отбросы общества? Ждал ли кто-то его звонка с таким же нетерпением, как рождественских праздников? Смотрел ли на его фотографию кто-то, с шёпотом произнося «только вернись»? Если такие люди и были в жизни Эрвина, то наверняка погибли. Иначе не сидел бы он на заброшенном чердаке давным-давно не функционирующего лагеря в лесной глуши. Руки солдата расслабились, плечи опустились. Винтовка медленно склонилась к полу, но он продолжал сосредоточенно смотреть в окно, глубоко дыша. Словно очень долго находился в душной камере, а сейчас кто-то умом не обделённый распахнул окно. Размышлял, должно быть, заражённые псины снова повыползали из нор. Удивительно, но сейчас истинные эмоции Эрвина читались намного проще, чем обычно. Или же Леви хотелось думать, что, — якобы, — один на один с собой тот на самом деле не неприступная крепость, а такой же человек. Со своими проблемами, со своими принципами и моральными установками, со своими страхами и слабостями. Да, парень уже замечал за мужчиной и проявления заботы, и налаживание искренней связи, и волнение, и раздражённость, но всякая эмоция шестым чувством виднелась настолько напряжённой, будто солдат проявлял её на свой страх и риск. Словно «быть командиром» стояло выше, чем «быть человеком». В столовой эта установка дала сбой и даже сейчас Эрвин не выглядел механизированным. Леви хотелось узнать, о чём он думал; имело ли для него значение то, что произошло в их взаимоотношениях часами ранее; чем он руководствовался, когда решился дотронуться, зная, что юноша не переносил прикосновения. Так много вопросов, но при этом ему не хватало смелости заговорить. Снова обвёл взглядом фигуру мужчины, уже без интереса наблюдающего за внешним миром. Снова удивился своим способностям в скрытности. Интересно, Эрвин на самом деле не замечал за собой слежку или мастерски делал вид, что не чувствовал, как пара глаз скользит от затылка до хвоста всякий раз, когда он двигался? Если игнорирование полная заслуга актёрской игры, то Леви бескрайно благодарен. На вопросы, — а они бы наверняка задались, — юноша бы не ответил. «Да, я рассматриваю тебя», «да, я думаю о твоей жизни до апокалипсиса», «да, я вспоминаю о твоей руке в своих волосах»? Даже в голове это звучало как крайняя степень идиотизма. Аккерман прислонился головой к стене, — ворочать всё тело пока не получалось, — закрыл глаза. Пытаться собственными силами узнать человека чуточку лучше, понять его мотивы, причины слов и поступков бывает утомительно. Особенно, если человек не из ряда обычных гражданских, а тот, у кого годами непререкаемым авторитетом являлось самое трудное в мире судоку. Из груди вырвался тяжёлый вздох. С восходом солнца, с наступлением нового дня все размышления обратятся в пыль. Он на это надеялся. Утро наступило как-то слишком быстро, потому спуск в подполье не заставил себя долго ждать. Прежде чем безраздумно разобрать по доскам кладовую, они решили попытать удачу и найти вход снаружи. Всё-таки спускаться в неизвестность, откуда выползали ходячие дебилоиды, было опрометчиво и несло серьёзные негативные последствия. Логика и лишнее шевеление мозгами не подвели: спуск вниз действительно был. Такой же полусгнивший, как и всё здание, заваленный грудами осколков битого стекла и всевозможным хламом в виде неизвестных документов, заросший кустами шиповника на манер старого могильного кургана, но был, и, естественно, на его беспрепятственное открытие ушло некоторое время. Все те добрые полтора часа, которые Эрвин с Майком возились в мусоре, округу заполняли странные звуки. И если Леви реагировал на них как любой нормальный человек, оглядываясь на каждый подозрительный шорох или хруст, то Ханджи с фанатизмом воодушевления ожидала, когда же за ними последуют мертвецы. И, желательно, новых видов. Но вот путь близился к открытию, чему свидетельствовали сдержанное «блять» от Захариуса и жалобный хруст дерева. — Одну дверь, Майк, — командующий снял курок со взвода, убрал пистолет в набедренную кобуру, оставляя огнестрел на крайний случай, и вооружился ножом с зубчатым лезвием. — Мы тебя прикроем. Аккерман демонстративно достал из кармана ветровки приватизированное прошлым вечером оружие. — Знаешь, эта фраза меня ещё ни разу до поджавшихся яиц не напрягала. Прикрывать это моя работа, — с кривой ухмылкой мужчина обвёл глазами лица команды, точно прикидывая варианты дальнейшего развития событий и насколько резво пойдут дела, если внутри окажется нечто им непосильное. — Ну, поехали, — без капли видимого невооружённым взглядом страха он дёрнул на себя дверцу, но приоткрылась она ненамного — не протиснуться. Повторил попытку и дёрнул ещё раз, но уже сильнее. Под гнётом дождевой влаги и смены календарных дат толстые доски разлетелись градом кусков и щепок — только один обломок остался торчать в ржавой петле. Мозг начал работать в усиленном режиме, и все органы чувств обострились. Леви стал чётче слышать каждое дуновение ветра, чётче видеть картинку мира, а запахи будто прилипали к коже, затекали в гортань. Поэтому горькая тошнота подступила к горлу, душа, наоборот, устремилась куда-то вниз, и заодно выворотила его желудок на изнанку. Юноша сделал несколько глотательных движений, чтобы остановить поток жидкообразных, но не до конца переваренных кусочков съеденной на днях свинины. Всплеск трупной вони оскорблял обоняние — если набрести на полугодовалой давности тело семидесятилетней старухи, умершей в собственной блевотине и в моче домашних питомцев, которые от голодухи прогрызли в ней пару лишних дыр, то смрад будет стоять такой же. Парень насупился и прикрыл нос рукавом. Судорожно закашлялся и захлопнул тут же заслезившиеся глаза. Краем уха он слышал, как приступы удушья настигли всех членов команды. Именно этот отвратно-едкий запах паразитировал их на протяжении месяцев, разве что концентрация в разы сильнее, чем в основных помещениях. Радовало то, что ходаки, — если они там гнездились, — не ринулись на шум. Сражаться с гнильцами и умереть от скверны из их пастей херовая перспектива. — В деревенском толчке пахнет лучше, — в перерывах между кашлем сказал Майк, отвернувшись в сторону леса с таким выражением, будто внутренне делал над собою неимоверное усилие остаться стоять на месте, а не ретироваться куда подальше, дабы очистить лёгкие. — Не драматизируй, Майк. В мужских казармах запашок бывал похуже, — на лице женщины вдруг появилось некое подобие загадочной улыбки. Пока Захариус и Зое обменивались друг с другом многозначительными взглядами, Эрвин осторожно заглянул внутрь. Леви успел заметить признаки отвращения, однако солдат не отступил: покрутил головой в разные стороны, замер и прислушался тому, что происходило там, внизу. На длительное молчание командира среагировали усатый и очкастая. Они переместили пустые разговоры на второй план и теперь сосредоточенно следили за каждым движением Смита, ожидая приказа. — Майк, зажигалку. Захариус театрально цокнул языком, явно не горя желанием расставаться с последним, что способно обеспечить удовольствие от беспрепятственного курения, но небольших размеров коробочку всё же передал. — Придётся повозиться. Она уже на последнем издыхании. — Разберусь. Останешься на стрёме, если что-то пойдёт не так — окликни нас, — зазвучал бесцветный голос, по которому парню удалось сделать неутешительный вывод о том, что мужчина что-то заслышал и готовился к худшему. — Ханджи пойдёт с нами, поэтому отдай ей балаклаву. Леви, — из внутреннего кармана камуфляжной куртки он достал упомянутую чёрную ткань и протянул юноше, — надень. Дышать приятнее не станет, но полегчает. — А как же ты? — совершенно нелепый вопрос сорвался с губ прежде, чем Леви осознал, в какой манере можно истолковать его слова. Не к месту вспомнились ночные бдения с густым ароматом трав и речного тумана, особый шарм подтянутого тела, размеренное дыхание и вероятность осведомлённости Эрвина в том, что половину ночи Аккермана донимали далеко не сновидения. Кровь прилила к лицу, смыв пугающую белизну. Внутреннее «я» с силой ударило себя по лбу и приступило к рытью ямы для школьника. Солдат посмотрел на него, как на диковину или необычную зверушку. — Не волнуйся за меня, цветочек, — он хотел улыбнуться, но в последний момент одёрнул себя, точно вспомнив, что сейчас не время и не место. Аккерман стушевался, но быстро взял себя в руки, в глубине души пообещав разобраться в нестандартных реакциях. — Формируем сплошную линию. Я пойду первым, Леви за мной, Ханджи — замыкающий. Ни к чему не прикасайтесь и смотрите куда наступаете. Мы не знаем, что нас там ждёт. Леви натянул головной убор, как и было велено. Тяжёлое чувство неизвестности ближайшего будущего надавило на живот, ненавязчиво предостерегая, бесконечная карусель из мыслей пришла в действие, но выходить из игры было уже поздно. Как минимум потому, что Леви не простит себе трусость, если пойдёт на попятную. В нынешних реалиях невозможно вечно прятаться за чужими спинами, рано или поздно придётся сделать ход, даже если этого делать не хочется. Даже если каждый потенциальный вариант приведёт к поражению. Даже если после него ты себя возненавидишь. Жизнь устроена так, что даже после гибели человечества и нравственных норм, оставшихся людей преследует череда выборов, которая формирует новую жизнь. Выбор умереть, выбор убить, выбор «быть или не быть», выбор сохранить холод, чтобы не страдать, или прогореть дотла, чтобы не чувствовать впредь… У человека всегда будет выбор. Он будет до тех пор, пока глаза человека не погаснут, а тело не превратится в землю. Спустя минуту полного бездействия солдат слегка пригнулся и сигнальным жестом сначала отдал команду принять такое же положение, а после — двигаться след в след за ним. Взмахи рукой были достаточно красноречивы, чтобы даже дилетант в военной сфере, вроде Леви, понял их значение. Они стали спускаться по скользким ступеням, издающим сухой натужным скрип. Под ногами хрустели засохшие листья, они отбросили Леви в то незабвенное прошлое, в котором он ещё был относительно беззаботным мальчиком, видевшим огромную проблему в нерешаемом уравнении и в том, что мама редко имела силы подняться с кровати без посторонней помощи. Промозглая сырость забиралась под верхнюю одежду, задирала футболку и студила худощавое тело до последней клетки — вспомнилась поздняя осень и оголявшиеся стволы деревьев, которые росли на соседском дворе. Со стен свисали космы то ли мха, то ли очередной разновидности плесени, мутирующей в живой, но не разумный организм. Лёгкие забивались и хотелось как следует прокашляться, но он подавил эту потребность, едва не утонув в не случившемся кашле. Когда они сошли с держащейся на одном божьем слове лестнице, по подполью разнёсся всплеск. Нога солдата ступила туда, куда ступать не следовало, и он резко остановился, вскинув кулак в воздух в знаке «стоп». Их цепочка остановилась. Три раза щёлкнула зажигалка, прежде чем вспыхнул маленький жёлтый язычок пламени. В воздух поднялось почти невидимое в полутьме облачко дыма. Стало не по себе. Темнота, прерывающаяся светом на выходе и слабым синеватым пламенем, закрытое пространство, нервы на пределе и рисковавшая вот-вот потеряться нитка бдительности. Ткань затупляла здешнюю вонь, но не избавлялась от неё полностью, отчего Леви стали посещать сомнения о стойкости тела и духа. Если они неприлично задержатся, то он за себя не ручается. Упадёт в обморок рожей в лужу, там и затонет. Командир осмотрелся, бросив короткие взгляды в одну, а затем в другую сторону. Впереди раздались сдавленные хрипы, но внимание Эрвина привлекло иное. Леви постарался разглядеть что-то во тьме, за которой наблюдал мужчина, прищурился, но ничего не увидел. Ничего и расплывающиеся очертания сапога. — Стойте здесь, — он направился по дороге в неизвестность, чьи скалящиеся зубы были окрашены в бордовый, а демонические глаза грозились полопаться от бурлящего в них бешенства. Огонёк отдалялся, а глаза постепенно привыкали к поглощающей темноте и смогли разглядеть не двигающееся тело неизвестного у одной из стен. Эрвин, передвигаясь на полусогнутых и расчётливо оглядываясь, приблизился к нему и пихнул ногой. Реакции не последовало — окончательно мёртв. Тогда мужчина присел рядом и начал водить пламенем всё ближе и ближе к коже, тем самым вызвав у Аккермана диссонанс, который рассосался утренним туманом, стоило приглядеться чуть лучше. Труп был облачён в такую же форму, какую носили члены его команды. Опознанию мешало то, что вместо лица — пустота в квадрате, домик для червей, проевших дыру в щеках и копошащихся в носоглотке. Помедлив, Смит протянул руку к обглоданной шее и из-под слоёв ткани высвободил цепочку. Металлический лязг разнёсся по подвалу, возвращаясь эхом. — Томас. Фамилию не разобрать, но он из наших. Номер подразделения соответствует. — Погоди, не тот ли Томас, которого отправили в день эвакуации водителем автобуса? — Не исключено. Но что он делает здесь? Из глубины донеслось дробное клацанье зубов изголодавшихся, а затем — мученический стон. Словно даже после смерти оболочки и появления на свет твари, жаждущей наполнить брюхо месивом из не принадлежащих ему органов, некогда человек продолжал страдать, вспоминая об усопшей жизни и видя, как лапы чудовища заживо сдирали шкуру с несчастных, а после потрошили безвольные туши. Постепенно звуки приближались и становились громче. Всё ближе и ближе, громче и громче. Не спеша, но и без задержек. Наваливались, оглушали, выматывали, но ни на секунду не замолкали. Солдат развернулся так быстро, как только позволила выдрессированная реакция, и направил дуло пистолета в сторону, из которой приближалась страшная неизбежность. По немой команде Леви и Ханджи также приняли боевые стойки. Вот он, тот момент, когда демонстрирование полученных навыков не приведёт к катастрофе похуже, чем предполагалось изначально. Момент, когда он докажет, что избавился от трусливого, наивного мальчишки, изуродовав и закопав его глубоко в недрах. Они больше не были одним целым и никогда таковым не станут, они больше никогда не пересекутся, уж Аккерман позаботится об этом. Он не допустит повторения свершённых ошибок, даже если ради желаемого придётся изувечить себя полностью. Из мрака показалось маленькое тело. На вид хрупкое, точно пародирующее резинового младенца, которым так любили играть детишки в мирное время. Оно было покрыто укусами: окружающая вырвиглазная обстановка не помешала разглядеть отсутствие кусков мяса на крошечных ладонях и выпирающий из черепа головной мозг. Оно было изуродовано рублёными ранами, а лицо превратилось в жуткую карнавальную маску: оплывшие черты, вытекший левый глаз и лопнувшие капилляры в том, что осталось от правого, неестественно синие губы, вместо зубов — осколки битого стекла и мелкие острые камушки. Миниатюрные с отслаивающейся кожей руки тянулись к Эрвину, пустой остекленевший взгляд упёрся в него, словно ребёнок внутри монстра тонул в горьких слезах и просил о помощи. Ему было страшно. Очень страшно. Его терзала боль, которую не должен был познать ни один неповинный малыш. Он хотел выбраться из беспрерывного кошмара, упасть в объятия родителей и больше никогда не засыпать с выключенным светом. Хотел проснуться в своей комнате, разыскать в простынях любимую игрушку и осознать, что чудовища-людоеды, отнявшие жизни у миллионов; жестокость и необузданное бесчеловечие как что-то абсолютно естественное, искреннее желание выжить и зверства сопровождаемые им — часть игры воображения. Дурного сна. Так много чего хотел, но даже не осознавал, что был мёртв. Широкое тяжёлое лезвие ножа вошло точно между глаз. Застыла гримаса ужаса, глаза совсем потухли, а из открытого рта не вырывалось ни звука. Леви поразило, с каким безразличием и холодной ненавистью солдат прикончил то, что некогда являлось ребёнком. «Являлось» ключевое слово, но неужели Эрвин ни на секунду не засомневался? Не замешкался, раздумывая, как погиб этот маленький мальчик? Или маленькая девочка? Безобидные ходячие никогда не вызывали чувство горечи и сожаления? Неужели даже невольная жалость чужда ему? Солдат поднялся и направился дальше. А потом свет погас. Леви сглотнул возникший в горле ком, судорожный вдох бесконтрольно вырвался наружу. Эрвин остался там, в бесконечности без стен и потолков, без чисел, памяти и сравнения, без достоверного знания и существующего за пределами сознания истинного мира. Снова чиркнула зажигалка, но дала осечку. Осечку дал и Аккерман, когда, пренебрегая отданным приказом, шелохнулся следом за мужчиной, но был остановлен. Глянул за плечо. Ханджи смотрела на него так, что парень понял — без соответствующего указания этого делать не стоило. Но ведь это же Эрвин. Должен ли был юноша поставить исполнение приказа превыше того, что человек, оставшийся один на один с безжалостным роком, важен для него? Щёлк. Яркая, но мгновенно погасшая вспышка вдалеке. Щёлк. Громкий всплеск. Клацанье челюстей. Отвратительное чавканье и леденящий кровь хруст костей. Крик монстра вгрызся в голову, тварь истошно завопила, призывая на помощь всех, кто находился поблизости, но быстро умолкла. Повторяющееся щёлканье уже выводило из себя, но вскоре сменилось постоянством. Должно быть, солдату удалось поджечь кусочек ткани. Спустя молчаливые минуты, командир наконец-то подал голос: — Вам стоит на это взглянуть. Леви никогда бы не подумал, что в этом мире, в этом разрушенном самими людьми и неизвестным вирусом, брошенном святыми силами, сгоревшем до угольков мире всё ещё существовало что-то способное вогнать в ступор. Но сейчас он стоял здесь. Стоял и смотрел на гору истерзанных детских трупов. Сросшихся между собой, с простреленными и искусанными телами, но шевелившихся. Смотрел на глаза, которые видели в нём только кусок мяса, и на глаза, которые уже не взирали ни на что, кроме пустоты; смотрел на заляпанное кишками платье в цветочек и на вырванный до дыры на затылке клок волос, который запутался в липкой крови; смотрел на футболку с логотипом когда-то популярных игрушечных машинок и сгрызенные до уродливых обрубков пальцы. А в голове пусто. Ни одной мысли. — Думаешь, их сюда загнали? — А насколько вероятно то, что гурьба детей по собственному желанию полезла в сырой подвал? — женщина с неподдельным интересом рассматривала раздутые от влажности рожи и выпирающие из-под тонкой кожи рёбра, пока Аккерман боролся с привкусом трясины на языке, буквально держа себя в руках. — С ними был наш солдат. Они откуда-то пришли, но «Гнездо» в сотне миль отсюда, пешим ходом дети бы столько не прошли. А если бы и прошли, то в таком количестве не выжили бы. — А автобуса мы не обнаружили. Что с тем несговорчивым товарищем? — С Томасом? У него голова прострелена, но никакого оружия при себе нет. Не похоже на самопожертвование или самоубийство, — Эрвин расхаживал туда-сюда, держа руку на кобуре, словно куча из инфицированных готовилась вот-вот обрушиться. А может, ему так думалось проще. — Кто-то на них напал? Другие выжившие? — непонимание того, что здесь произошло, отчётливо слышалось в голосе Зое, она задумчиво почесала переносицу рукояткой ножа. — Но зачем нужно было убивать солдата, а детей оставлять на верную смерть? — Человеческая жестокость причин не ищет, — однако после мужчина неожиданно остановился, будто оглушённый, и медленно повернулся к четырёхглазой. Аккерман сообразил, что командир почти сложил «два плюс два», потому внимательнее прислушался к разговору. — Разве на марш-бросок выделялось по солдату на автобус? Ханджи поджала губы и нахмурилась, пытаясь вспомнить приказы, какие отдавались непосредственно в день «Икс». — Один водитель, двое стрелков в качестве поддержки, если на дороге возникнут неприятности, — всё ещё не улавливая волну, на какой размышлял Смит, она пожала плечами, но после её глаза дёрнулись в осознании. — Это безумие, Эрвин. Ты хочешь сказать, что… — Они сошли с маршрута, когда связь с верховным командованием была потеряна, — тихим монотонным голосом начал солдат. — Осели здесь, но тащить на себе десяток детей — подписать смертный приговор. Поэтому они закрыли их, чтобы не тратить патроны на обстрел, а Томас — он показал рукой на холодного мертвеца, — был моралистом, пытался остановить, за что и получил пулю. После они взяли автобус и уехали. По всей видимости, в спешке, раз оставили ящики провизии. Наступило гробовое молчание. — Я мог стать одним из них, — поражённо прошептал Леви, не принимая подобное. Его шатало, вело то в один конец, то в другой, и чтобы хоть как-то сохранить равновесие, парень упёрся руками в невидимую стену. Заражённые перед глазами двоились, а то и вовсе расплывались в разные стороны. Голова кругом от наполняющей тело невесомости. — Леви, нет. Автобус, на котором отправили тебя, разбился. Ты не превратился бы… — Откуда ты знаешь? — сердце грохотало гулко и быстро, то ли от страха перед тем, что могло произойти, то ли от воли собственных мыслей; лицо горело огнём и потребностью разорвать голыми руками нелюдей, оставивших детей на произвол судьбы. Многие из них наверняка не понимали, почему к ним отнеслись так несправедливо. Гнусно. Бездушно. Наверняка не понимали, почему именно они должны умереть. Почему именно они должны были рвать друг друга на части, видеть, как обращённые поедали других живьём. — Даже если бы он не разбился, где гарантия, что мою задницу кто-то действительно бы спасал, а не бросил подыхать? Они ведь тоже думали, что их спасают, разве не так?! Он поднёс ладони к лицу, закрыл пальцами глаза и надавил. Тяжело вздохнул, пытаясь не накапливать в себе гнев, но выходило скверно. Будь они в цивилизованном мире, то парень любыми способами добился бы похода к психиатру, необходимость в котором с каждым днём становилась явственнее. Нервы подводили, не выдерживали напор негативных впечатлений. Он не отказался бы выпить чашку горячего чая и провести целый день за прослушиванием музыки. Такое когда-нибудь будет снова? Леви махнул рукой и направился на выход, жестом призывая открывшую рот Ханджи к молчанию. Гнев бурлил жгучей рекой, и унять его было невозможно, потому что чувство попранной справедливости не исчезнет. Оно не исцелится, ведь мрази, так грязно снявшие с себя ответственность за чужие чистые души, уже далеко отсюда. И даже когда Леви поднялся к свежему воздуху, тот не помогал. Обдувал, но не приносил облегчения. И хотелось кричать. И хотелось проклинать. И, отбросив последнее человеческое, отчаянно забить кулаками о почву от бессилия. Но он только вышел, упал на колени и, не обращая внимания на неслышимые сквозь толщу воды вопросы Майка, стянул балаклаву. Воздух горячий и душный, но по спине — привычный озноб. И что-то мокрое упала на макушку. Аккерман подставил лицо небу. Пошёл первый снег. Тем же вечером они сидели в спальной комнате, сформировав полукруг переговоров. Разделяться было противопоказано после обнаружения того, что пряталось под зданием. От греха подальше стали загорожены все двери на первом этаже, дабы ходячие без ведома не пробрались на безопасную территорию, в распоряжении остались только общая спальня и коридор с лестницей на чердак. То, что гнильцы, еле держащие голову на шее, смогут разобрать по дощечкам пол было маловероятно, однако осторожность и просчитывание потенциальной угрозы лишними не окажутся. — Нельзя их там так оставлять. Что если ещё какая-нибудь дрянь рискнёт схватить меня за яйца? Да я к чертям здесь всё подпалю, — Захариус забрался с ногами на кровать, обнимая винтовку, как самое драгоценное, что осталось на свете. Леви помнил про их небольшой секретный разговор, потому не удивился бы, если бы оказался прав в этом сравнении. — Из-за высокой влажности подвергнуть их кремированию не выйдет. Но если ты хочешь голыми руками порубить деревья, Микки… — Зое сидела с непринуждённо скрещенными ногами рядом с мужчиной и насмешливо на него поглядывала. Её поведение совсем не вписывалось в атмосферу, однако все относились к этому, как к чему-то естественному. Даже Аккерман оставил попытки отыскать источник такой непосредственности. — Даже если удастся их подпалить, мы рискуем остаться без убежища. Скоро зима, мы не можем вот так сорваться в путь, тем более, без транспорта, — по странной привычке юноша старался как можно реже смотреть на Эрвина, однако боковое зрение подметило, как мужчина закинул локти на спинку стула.       — И патроны тратить нельзя. Предлагаешь зачистить старым дедовским способом? — Рискованно. Да и вытаскивать тела придётся в любом случае, а на запах падали сбегутся или псы, или другие мутанты. — Это будет отличной возможностью поймать одного! Было бы просто чудесно, окажись там один из тех, что изнутри дымится. Я бы с удовольствием провела вскрытие! — В этой затее на меня не рассчитывай. — Совсем забыла, что нахожусь в окружении скучных мужчин. Дальше Леви слушал краем уха, но это было слишком неинтересно, чтобы усиленно концентрировать внимание, потому вскоре он и вовсе отключился от бесконечного потока слов, утонув в себе. Настроение паршивое, и погода как будто отозвалась на душевное состояние. Приближающиеся морозы выглядели потерявшимся братом одного из всадников Апокалипсиса и нагоняли тревогу. Поиск тёплых вещей это время и силы, а уйти сейчас они не могли — уровень подготовки совсем не тот; но с другой стороны, если не уйдут в ближайшее время, то потом более удобного шанса могло и не быть совсем. И парень знал, что Эрвин думал о том же самом. Или, по крайней мере, надеялся, что у солдата на этот счёт разрабатывался план. Так или иначе, Леви оставалось только следовать за ним, даже если путь будет проложен через горящий Ад. Они ведь команда. В команде так принято. Юноша поёжился от холода и посильнее закутался в ветровку, что не ускользнуло от наблюдательных до мелочей глаз. И вот чего уставился, спрашивается? Или, быть может, верным вопросом являлось «почему Леви так остро реагирует на внимание командующего?». Они не первый день и даже не первый месяц наблюдали друг друга чуть ли не под боком, а Аккерман реагировал так, точно с момента знакомства прошло от силы полчаса, и теперь он должен из шкуры выпрыгнуть, но доказать свою пригодность к эксплуатации. Как было в прошлой группе. Такие похожие чувства, но в то же время такие разные. Частое сердцебиение, но не сменяющееся дурнотой и ноющей болью в верхней части груди. Распирало изнутри, но не жгучей ненавистью, под руководством которой мечта всадить нож в спину одной самодовольной обезьяне становилась первостепенной задачей. Избыток эмоций, но не из-за очередного порыва вырваться из стен, чья серость накрывала дважды. Неизведанное, непонятное, странное, раздражающее… Хотелось вырвать ощущение, засевшее между рёбер, и раздавить в ладони, только бы оно исчезло. Неправильное. Мерзкое. Липкое. Леви поднялся и направился к двери. — Я оставил рюкзак наверху. Никто не попытался его остановить, потому парень быстрым шагом, словно в попытке ускользнуть от оплетающих лоз противоестественного, добрался до чердака. Скудный лунный свет проникал через окно, в нём с ощущением невесомости плавала пыль. Здесь темнота была ещё плотнее, чем везде, и являлась странно неподвижной. Как замёрзшая в вечной мерзлоте пташка. Он подобрал сумку и уже намеревался возвращаться к остальным, как за спиной проскочила тень, очертания которой напомнили человеческую фигуру. Леви замер и затаил дыхание. Страх за жизнь — то, что целиком поглотило разум в пламени бесконечных какофоний внутренних голосов. Стало невозможно как произвольно думать, так и рассуждать в принципе. Здесь находился чужак, прямо позади. Не мутант: тот бы бросился на кусок свежего мяса, а не поспешил бы затаиться среди убитой мебели. Разумный человек. Это в разы опаснее, поскольку гонимое инстинктами животное прочитать значительно проще, чем существо рассудительное. На мгновение время остановилось, но после окружающий мир с грохотом рухнул на Аккермана. Он сжал лямку рюкзака и, стремительно развернувшись, швырнул её в направлении окна. Секунда — выхватил припрятанный нож и бросился на неизвестного. Тот сообразил с задержкой, Леви практически его настиг, однако вылезти наружу незнакомец всё же успел. Это и стало началом преследования. Всё-таки этот человек мог оказаться кем угодно, донести кому угодно информацию о их местонахождении, боевой готовности и прочее-прочее. Потенциальных неприятелей отпускать нельзя. Спуск по кровле навивал неприятные события из прошлого, разве что Аккерман теперь выступал в роли охотника, а не добычи. Сначала бесконечное падение и отсутствие удара о землю, потом — чернота леса распалась на тысячи уродливых изломанных силуэтов, но из виду он старался не упускать лишь один. Фигура петляла между безмолвными деревьями, утекала вдаль, и только слышалось, как хрустит под подошвой окоченевшая трава, но Леви не отставал. Он не был намерен сдаваться, не для того Эрвин гонял его целыми днями до тех пор, пока юноша в полном изнеможении не рухнет на землю. Парень ускорился, уже хотел навалиться сзади, повалить лицом в холодную грязь и обездвижить, но оппонент ударил наотмашь, обозначая конец детсадовских игр и начало спарринга. Удар, уклонение, снова удар. Несмотря на то, что юноша был вооружён, он старался не нанести вреда, вбивать человека было не в приоритете. Кулак справа, блокирование, и очередь Леви сыпать серией атак, из которых только несколько добирались до цели, и то для того, чтобы припугнуть, довести до утомления. Накопившиеся эмоции выплёскивались в этой схватке, они подобны пелене на глазах: искажали восприятие, сужали угол зрения. Всё происходило настолько быстро, что он не успевал до конца обрабатывать картинку. Замах-реакция-замах-реакция — так воспринималось происходящее. До самого того момента, пока не удалось поймать противника на ошибке, и, наконец, повалить на спину. Неизвестный под ним задёргался, но, растратив силы и поняв, что выбраться вряд ли получится, оставил тщетные попытки. Да и приставленный к горлу нож с каждым сыграет на проверку инстинкта самосохранения. Тяжёлое дыхание разделилось на двоих, кровь стучала в висках, и Аккерман чувствовал, как щёки, лицо и шея окрасились в красный. Только теперь он имел возможность вглядеться в расплывающееся из-за притока адреналина лицо. Только теперь он смог сделать вывод, что человек, с которым он бился, примерно, его возраста. Только теперь он увидел в лице напротив донельзя знакомые черты. — Фарлан?..