Гарри Поттер и Боги Магии

      В Чёрном Зале Храма Трёх Богов пахло имбирём и немного шафраном. Дым от благовоний затянул всё, и лишь огромные, чёрные колонны уходили куда-то вверх, к потолку. На полу мозаикой из дорогих камней была выложен Чёрный Полумесяц — незаконченное Клеймо Чёрной Луны. Четыре жреца стояли на коленях по краю, и пели. Молитва взлетала к самому потолку и вязла там, в густом тумане дыма.       Маленький мальчик сидел в самой середине полумесяца на коленях, и его маленькая голова была задрана так высоко, как позволяла хрупкая шея. Он слушал пение жрецов и периодически поводил плечами в новой, ещё не разношенной мантии. Наконец пение достигло кульминации — казалось, его невозможно сделать ещё более глубоким, верным, и восхитительным.       — Я, Гаррет Джеймс Поттер, отдаю себя Нуитари, Темнейшему Князю, Чёрной Луне. Нет отныне меня, ибо отдан я. Нет более души у меня, ибо в Лентах Тьмы она. Нет больше воли у меня — я лишь орудие в руках Его. Услышь же меня, Чёрная Луна, возьми дар мой и прими мою клятву!       Звонкий, слегка дрожащий голос был на редкость отчётливо слышен в каждом уголке зала и без труда перекрывал хор молитвы. Дрожащие руки положили какой-то камень прямо перед мальчиком, и он снова замер. — Я принимаю...       Все жрецы в комнате услышали это. Мальчик упал вперёд, звонко впечатав лоб в пол, и мантия его уже была черна. Мальчик прикусил губу, но его всё равно трясло, пока Клеймо проступало через пузырящуюся и лопающуюся кожу. На чёрной мантии отчётливо проступили красные следы, на пол закапало. Ребёнок скрючился, потом сжал кулаки — из-под пальцев потекла кровь — и одним рывком вернулся назад, в положение сидя, и восхищённо замер.       Жрецы понимающе улыбались — они все проходили через это. На Клеймении посвящающийся чувствовал, как чёрные ленты обхватывают тело, внутренности, мозг и сознание. Потом это пропадает, но ни один жрец не забудет эти прикосновения Бога.       Вдруг мальчик дёрнулся и как-то вопросительно всхлипнул.       Жрецы в ужасе вжались в пол, прижав лбы к изображению полумесяца — они ощутили, как чёрной волной поднимается гнев Нуитари. — МОЙ!!!...       Мальчик удивлённо вскрикнул. Потом виновато и смущённо. А потом прогнулся в спине, почти касаясь затылком пола, и заорал. Он орал громко, так громко, что один жрец, не выдержав, зажал себе уши. Что пошло не так?! — переглядывались жрецы. — МОЙ!!!...       Мальчик заорал с новой силой, вцепился в свои волосы и начал безумно раскачиваться, расшибая себе лоб об пол спереди и глухо врезаясь в каменные плиты затылком. Кровь текла по его лицу, носу и глазам, лужица крови стремительно росла. — МОЙ!!!...       Мальчик взревел ещё сильнее и начал уже серьёзно биться лбом. Его ноги дрожали, по лицу текли слёзы, сопли и слюни из раскрытого рта.       Жрецы дрожали, в зале почему-то запахло мочой.       Вдруг мальчик остановился. Он упёрся лбом в пол, из разбитых губ текла кровь и смешивалась со слюной. Мальчик опёрся руками и привстал на колени, выгнув поясницу вверх — это выглядело бы пошло, если бы не гнев Бога, хлопьями опускающийся на жрецов.       Один из них тоненько запел молитву, то и дело заикаясь и путая ритм. Другие подхватили, и эта изломанная, неправильная молитва взметнулась в Чёрном Зале, зазвучав неожиданно громко — гораздо громче, чем предыдущие.        На одной из протяжных нот мальчик закричал и прогнул спину, почти касаясь животом пола. Он привстал на локтях и вскинул голову к потолку — как в самом начале. Раздался треск, и нечто чёрное вылетело из его лба, десятки раз отразилось от белых стен и исчезло в тумане. Теперь только мой...       Каждый жрец, казалось, ощутил, как Нуитари самодовольно улыбнулся и сжал своего нового жреца Лентами Тьмы.       Мальчик чуть слышно гортанно простонал, попытался подняться — и упал в лужу крови, щедро разбавленную омерзительно-жёлтым гноем, всё ещё сочащимся из шрама. мой...       В зал ворвался Верховный Жрец — он взмахнул подолом робы и ударил наконечником посоха в пол. Звон, как от тончайшей хрустальной чаши, разнёсся по Чёрному Залу.       Вошедший тряхнул своими длинными обсидиановыми волосами и направился к лежащему и поскуливающему мальчику.       — Запишите его ко мне.       Жрец бережно завернул ребёнка в чёрную ткань и направился к выходу. — Он наш...       Жрец вздрогнул и только ускорил шаг.       Сквозь запах гноя, мочи и крови настойчиво пробился имбирь, слегка разбавленный шафраном.