Гарри Поттер и Боги Магии

      Улица. Сейчас ещё не вечер, день. Почему-то пусто, людей нет. Есть странные, безликие, сизые тени без лиц и голоса. Он идёт, идёт сквозь них и кого-то ищет. Разве он помнит, кого ищет? Нет, совсем нет. Он видит закат, который окрашивает стены домов в бархатный золотой. Он безумно, безумно любит этот цвет. Он чувствует, как улыбка растягивается на лице, как приподнимается кожа под глазами, как плавно перекатывается вес со стопы на пальцы, как растягивается куртка, когда он начинает тянуться к лучам солнца. Он безумно любит этот мир. Всё так тихо, красиво, спокойно, и все вокруг ему друзья. Он верит каждому из них, и совсем не страшно здесь одному. Но надо найти. Кого? Небольшое усилие над умиротворённым мозгом и он вспоминает. Маму. Самую лучшую, самую нежную и радостную маму он ищет в этой толпе. Он заливисто смеётся. Он любит маму и папу больше всего на свете.       Он идёт по улице, улыбаясь встречным сизым теням, и насвистывает детскую песенку, которую услышал по радио пару дней назад. Он счастлив. Да и как можно быть несчастным в этом прекрасном, бархатисто-золотом мире?       ТОТ подходит неожиданно. Почему-то он не сизый, как остальные, а чёрный. Он не придаёт этому значения — как и тому, что в сердце вдруг почему-то стало липко и больно. Он улыбается ТОМУ, кивает. Он не слышит, что ТОТ ему говорит — да это и не важно. Он верит всему миру, и ТОМУ тоже.       Они идут куда-то прямо и налево. Сизые тени потихоньку сливаются с золотистыми стенами и исчезают, а сами здания становятся всё темнее и темнее. Он идёт, держа ТОГО за руку, и сердце почему-то болит и бьётся всё сильнее. Он не придаёт этому никакого значения. Ему уже семь, и он уже слишком большой чтобы бояться. Он всё ещё держит ТОГО за руку, и она кажется какой-то маслянистой и ненастоящей, как будто это человек-желе. Он смеётся. Он любит желе.       Страх приходит тогда, когда ТОТ прижимает его к стене и сажает на какой-то странный чёрный квадрат. Тут всё чёрное, без очертаний, и только ТОТ ещё чернее. Он пытается вырваться, закричать — вдруг становится страшно, так страшно, что даже плакать нет сил. ТОГО это абсолютно не волнует. ТОТ тяжело дышит, и он видит его глаза — жутко распахнутые, страшно вращающиеся, почти без зрачка. Он чувствует руки, чувствует холод, когда ТОТ быстро, но аккуратно снимает с него одежду. Он не верит даже тогда, когда тот поворачивает его к стене лицом — это не по настоящему, этого не может быть. В мире не могут существовать те жуткости, о которых так много говорила мама. Их нет, и он ведь так верит этому миру — и такого просто не может быть, правда?       Потом пришла Боль, и он начал кричать. Сначала тихонько, потом навзрыд, со слезами. Он кричал и звал. Он так до конца и не поверил, что это с ним, и мама, она ведь сейчас придёт, она спасёт. Папа наставит на ТОГО свою палочку, и ТОТ рассыплется тысячью мух и лягушек. Мир, сам мир не допустит этого!       Но мир молчал, и он слышал лишь своё поскуливание, тяжёлое дыхание ТОГО и мерное, мерзкое хлюпанье.       Потом всё кончилось, и ТОТ одел его назад. Ему было уже всё равно.       Мир предал его.       Он ненавидел этот мир.       Он резко вскочил и по привычке первым делом проверил заглушающие чары — не сползли ли от его криков? Он всегда кричал — потому что видел это снова и снова. Ему с того самого дня не снились другие сны. Он аккуратно отдёрнул полог и посмотрел на своих соседей по комнате.       Он ненавидел их.       Он плавно встал, взял своё собственное мыло и направился в душ. Он никогда не пользовался школьным мылом — оно было отвратительного мутно-белого цвета.       Цвета спермы.       Он мылся долго и вдумчиво, как и всегда после этих снов — так хоть на секунду можно почувствовать себя человеком. Он мылся долго, а потом долго смотрел, как уже прозрачная вода исчезает в самом низу его душевой кабинки.       В тот день вода была красно-белой, сколько бы он ни мылся.       Он встал, оделся и тихонько выскользнул из гостиной — может быть, ученикам нельзя находиться в Хогвартсе после отбоя, его это не волновало. Он никогда не думал о том, что эти правила имеют хоть какой-то смысл.       Он остановился у окна и долго смотрел на встающее солнце. Сегодня был первый день каникул, и комната, в которой он живёт, станет хоть немного уютней.       Он тяжело опёрся руками о подоконник и продолжал смотреть на то, как начинается новый день.       Ещё один день в этом мире, утонувшем в крови и сперме.