Разврат в Чайнике

***

«Достало!» Нигредо устал злиться — им уже давно овладела апатия. Однако иногда, когда в Чайник захаживает очередной новый дружок Итэра, так и хочется разделать новичка и скормить остальным. Хотя… Сегодняшний гость — исключение: похоже, парня уже разделывали… или, скорей, разбирали? В общем, по глазам видно — прошёл и огонь, и воду, и медные трубы. Однако и его припахали прислуживать, словно раба. «Пох… меня это не касается». Вероятно из-за апатии Нигредо в последнее время мало что интересует. А ведь он так и не успел изучить мир, который за пять сотен лет даже в пределах Драконьего Хребта изменился до неузнаваемости… Конечно, свобода всё ещё манит. Но не то чтобы сильно. И не из-за того, что здесь, на кухне, очень тепло и уютно (намного уютнее, чем в убежище Альбедо), и не потому, что готовка по сути мало чем отличается от алхимии… Вообще Нигредо не уверен, что хочет возвращаться к старым планам — у него было время поразмышлять, и получается, что изучение чужих навыков лишь поначалу наполняет жизнь смыслом. Ибо «уметь что-то» вовсе не означает получать от этого удовольствие. А если говорить именно об удовольствии… То готовить пищу ему нравится больше, чем всякие зелья. Например, экспериментировать, добиваясь наилучшего сочетания специй. Причём, даже осторожничать не приходится: если вдруг ошибёшься и лишка сыпанёшь чёрного перца — ничего не взорвётся! …разве что чья-нибудь глотка будет обожжена — но и тут одни только плюсы, ибо выслушивать претензии от страдальца, исходящего соплями и слезами, пытающегося влить в себя бочку воды, даже забавно. Хотя первое время Нигредо чувствовал себя собакой на цепи. И в знак протеста успел попортить немало продуктов. Но потом ему нанёс визит Итэр… приватный ночной визит… после которого Нигредо взглянул на своё заключение под новым углом. Самое смешное, что он прекрасно понимает, в чём корень всех бед: одержимость путешественником! Она довела его до этой кухни! А теперь ещё и удерживает на ней! И всё же… …услышав ближе к утру те самые шаги, Нигредо чувствует приятное волнение. Что-то изменилось в его душе, сдвинулось, подобно тектоническим плитам — и ландшафт восприятия изменился, как и реакции на самые простые, казалось бы, вещи. Чайник затих, гости или разошлись, или заснули. Итэр обычно не приходит, когда посиделки заканчиваются слишком поздно (в его визитах вообще нет никакой системы), и оттого ещё волнительнее ждать, гадать, надеяться… и сердиться на себя за эти глупые мысли. Снаружи ещё не до конца рассвело, и поднявшись с тахты, Нигредо видит лишь силуэт и тусклое сияние пшеничной косы. Путешественник заходит на кухню, обходит стол и запрыгивает на угол, скрестив ноги. Молча. Кажется, даже не взглянув в сторону тахты. По спине пробегают мурашки, пока короткое внутреннее сопротивление подавляется иррациональной тягой, похожей на наваждение — и Нигредо слезает на пол. Именно: «слезает». Ибо к сидящему на краю стола Итэру он приближается на четвереньках. И толкается виском в узкую ступню. Только тогда на него наконец обращают внимание: — Соскучился? Это так унизительно… что даже приятно. Нигредо помнит, как отчаянно желал обладать путешественником и как злился, что не добился от него самого главного. Но теперь… Нигредо сам желает быть обладаемым. Кажется, у гомункула всё же может быть душа, ибо он чувствует её сейчас — как она вибрирует, не понимая, что происходит и почему ей так хорошо. Возможно, ответ кроется в воспоминаниях о ком-то другом, кто точно так же трепал его по волосам сотни лет назад? Кто так же ласково спрашивал, не соскучился ли он? Вновь потёршись о ногу Итэра, Нигредо поднимает голову и вопросительно заглядывает в таинственные жёлтые глаза, а когда путешественник кивает — начинает аккуратно ослаблять зубами шнуровку на одном из его высоких ботфорт… и так же, без помощи рук, стягивает. Ступня Итэра горячая, а голень прохладная. Лаская немного влажную кожу, Нигредо проходится языком под коленом, спускается вниз, к нежным, почти девичьим пальчикам — округлые, они поджимаются от щекотки, но Нигредо продолжает посасывать и облизывать каждый, иногда чуть-чуть прикусывая мягкие подушечки. — Что ж… вижу, соскучился. Поднимись. Следуя приказу, Нигредо распрямляется, и облизанная им ступня упирается в солнечное сплетение. — Расстегни. Предвкушая, Нигредо старается не торопиться, но член уже стоит колом, а внизу живота образовалась чёрная дыра — стыд и последние крохи стеснения затягивает в неё без остатка. — Х-ху-у-у… — Убери руки. Нигредо забылся и попытался обхватить прижавшуюся к члену ступню, но теперь покорно убирает руки за спину, кусая губы и пытаясь не поддаваться вперёд, чтобы усилить нажим. А Итэр посмеивается, наблюдая за ним из-под опущенных ресниц. — Смотрю, ты уже совсем смирился со своим новым положением? Такой жалкий… такой вульгарный… и такой покорный. На последнем слове Итэр надавливает особенно сильно, оттягивая кожу с головки растопыренными пальцами и заставляя уздечку натянуться до упора. Нигредо едва сдерживается, потому что путешественник не любит, когда его «собачка» скулит — и за старания получает вознаграждение: — Повернись и покажи мне свою дырочку. На кухне ещё достаточно темно, но даже гори над ними прожектор, Нигредо не постеснялся бы исполнить приказ и раздвинуть свои ягодицы. — Ближе… Приходится попятиться, пока на поясницу не ложится рука, направляя… и к анусу не прижимается палец. Этот палец грубовато приникает внутрь — довольно короткий и толстый, скорее всего «большой» — и при одной только мысли, что его не пытаются растянуть, а просто проверяют, словно кусок теста… едва не заставляет кончить. Но ещё рано. Итэру это ни за что не понравится. Ему скорее доставляет удовольствие, когда анус Нигредо сжимается после долгого воздержания. Когда его соскучившаяся по стимуляции простата пульсирует, как одержимая. И когда сам он весь дрожит и ёжится от проникновения члена в нерастянутое отверстие. Впрочем, член у путешественника не слишком большой, поэтому привыкание всегда происходит быстро. Вот и в этот раз, когда Итэр входит, приходится лишь немного потерпеть, пока всё внутри расправится и примет нужную форму. А потом начнёт двигаться вместе с членом. Да, поначалу кишки буквально прилипают к чужеродному органу и, кажется, грозят разорваться… но организм тут же увеличивает выработку слизи — и вот уже член начинает скользить. Ноги подрагивают. По костям пробегают искры. Нигредо приходится упереться в раковину перед собой, пока его то толкают вперёд, то притягивают назад, насаживая на член. «Я словно игрушка…» — Ха-а-а… Ах! Ха-а… а-а-а… м-м-м… мн… тс-с-с… ах! Ха-а-а… — Не сжимайся так… Да… хорошо… умница… ещё немного расслабься… или кончишь слишком быстро. — Ху-у-у… ха-а-а… а-а… м-м… ха-а-а… Нигредо и правда старается. Но чем сильнее он пытается расслабиться, чтобы член не долбился в его простату, и чем более лёгкими становятся её касания — тем сильнее вырастает чувствительность. Тем острее становятся ощущения. — Что? …ты уже? Итэр перестаёт насаживать его на себя, пережидая, пока стенки кишечника перестанут особенно часто и сильно содрогаться. Нигредо виновато косится через плечо — и тут же получает сильный толчок, бросивший грудью на раковину. Недовольное лицо Итэра говорит само за себя. Приходится развернуться и вновь пустить в ход язык. Сколько раз он уже отсасывал путешественнику? Столько, что уже выучил наизусть язык его тела: когда надо ускориться, когда замедлиться, когда пощекотать уретру, а когда тупо вытянуть язык и позволить таранить своё горло, утыкаясь носом в золотистые кудри на лобке. Наконец, Итэр тоже кончает. После чего некоторое время продолжает держать член в его горле, словно проверяя, сколько Нигредо выдержит с перекрытым дыханием. А, может, наслаждается сокращениями гортани, проталкивающей сперму в пищевод? Во всяком случае, Нигредо не дают задохнуться, наконец отпустив и снова оттолкнув. — Плохой мальчик, — прищурившись, вздыхает Итэр, поправляя ширинку и покачивая голой ступнёй. Нигредо тоже натягивает штаны и распрямляется, опустив голову. — …кажется, ты хочешь, чтобы я перестал к тебе приходить? — Нет… хозяин. — Я не давал команды «голос», — ещё больше нахмуривается путешественник. Однако почти тут же черты его лица смягчаются, как и голос: — Впрочем… у тебя есть шанс заслужить моё прощение. Сглотнув, Нигредо ждёт продолжения. Исподволь любуясь изящно откинувшимся назад парня. Первые лучи солнца проникают сквозь узкие окна под потолком, заставляя пшеничные волосы и глаза золотиться. Хотя в какой-то миг Нигредо мерещится изумрудный блеск… но только на миг. — Я хочу, чтобы ты изготовил особое зелье, которое заставит даже не человека сходить с ума от желания заняться сексом: неважно с кем, неважно где и как. Вроде того, что ты использовал на мне, но намного-много сильнее. «Не человека?» «…ты хочешь трахнуть кого-то, кто не хочет тебя?» «…разве я не поступил с тобой тогда отвратительно?» Много вопросов возникает у Нигредо в голове, но разрешения говорить ему и правда не давали. Итэр же тем временем перечисляет особые требования, вызывающие ещё большее недоумение, а потом уходит. И Нигредо остаётся один. С мыслью, что путешественник с самого начала приходил к нему ради этого зелья.