Он был... совсем не против

Погрязший в своих невесёлых мыслях, Серёжа мерил шагами широкий бордюр. Только степенность движений и наяривание кругов помогало ему сохранять равновесие, не отвлекаясь от печалей. Прист внезапно увидел асфальт. Эта внезапность обуславливалась тем, что он прекратил думать. Ему помешал некто, дёрнувший сзади за футболку. Обернувшись, Сергей сперва никого не увидел. Тупо уставившись себе под ноги, он обратил внимание на девочку. Маленькую девочку в коротеньком сарафанчике и развесёлой цветной блузке с длинными рукавами. Она казалась такой крохотной, причём стояла на асфальте, когда сам Серёжа балансировал на бордюре. Её волосы были светлыми и слегка кудрявыми, из них была состряпана пара неаккуратных хвостиков. Девочка, задрав голову, в упор глазела на Сергея. Сергей тоже глазел на девочку. Если бы он что-то понимал, то могло показаться, что он её передразнивает. Но Прист попросту не знал, что ещё стоит делать. Девчонка не стала это долго терпеть. Она дёрнула головой, и её хвостики забавно запрыгали. Видимо, слишком туго затянуты. – Мадам Рита велела вам передать, – сказала она бойко и протянула к Серёже свои маленькие ручки. В ручках оказалась баночка. Не особо большая, но девчонка старательно обхватывала её пальцами и заметно напряглась - в ожидании, когда глупый дядя заберёт её ношу. – Может, просила?.. – не особо уверенно поинтересовался Прист, не торопясь забрать презент. Рита навряд ли стала бы подсылать детей?.. Или девочка ошиблась? Мало ли таких же дядек по улицам бродят. – Нет, она велела, – заговорщицки прошептала незнакомка. Это вышло бы эффектно, если бы не хвостики, предательски скакнувшие при очердном повороте головы. – И я не ошиблась. Я вижу, что вам надо. И она почему-то глянула на серёжин пах. Почувствовав себя немного неловко, за счёт осведомлённости девочки, Прист сначала глянул на небо, потом о сторонам и, наконец, схватил баночку. Она была лёкгой как пёрышко - непонятно, чего это девочка так надрывалась. А та, вздохнув с облегчением, достала из кармашка сарафана бумажку и пихнула в свободную руку дяди. Лохматый дядя тут же пробежался глазами по кривым буквам. Почерк у Маргариты был красивый, но непонятный, благодаря чему у девочки появилось немного уважения к дяде Серёже. Попов легкомысленно потряс баночку. Что-то дружно зашуршало внутри. Но откручивание крышки и прочтение послания не повредило. Неизвестно как, но Рита прознала про сегодняшнюю ночь. Впрочем, Серёжа не удивлялся. Помощь была даже какой-то нужной... ожидаемой, что ли. Впрочем, Прист отвлёкся от гостинцев, вспоминая про посланника. Она уже убегала, соломенные хвостики бешено, но смешно скакали. Теперь Прист ясно разглядел белые гольфы незнакомки, одна из которых потихоньку сползала, и... резиновые сапоги. К дождю?.. Девчонка бежала, постоянно оборачиваясь к дяде и игриво подмигивала. Серёжа добродушно улыбнулся, и только когда девочка благополучно исчезла за поворотом, улыбка мучительно сползла с его лица. Прист последовал в противоположную сторону, зашёл в узкий переулок и медленно прошествовал вдоль стен, останавливаясь возле "пробела", как он любил называть проулок. Занимательный рисунок красовался на стене тупика - то ли он был здесь для красоты, то ли маскировал дверь. Изображён на нём был крест под звёздным небом...

***

Михаил торопливо топал по лестнице - кофе, которым он смочил себе половину футболки, неприятно жёг кожу; а на улице было ещё достаточно холодно, чтобы снимать одежду прямо там. Ну, решил вокалист побаловаться немного кофейком – совсем чуть-чуть голосу не повредит, а вот силы ему ещё понадобятся. После репетиции у него ещё встреча с Виталием. Вот в раздумьях о нём Миша и пролил по неосторожности дымящийся напиток. Теперь, стремительно влетев в отделённое помещение, где ребята обычно держали всё оборудование и репетировали, он на ходу стащил ветровку и футболку. Здесь наверняка найдётся что-нибудь прозапас. А если и не найдётся, то Житняков и так готов пощеголять - все свои ведь. – Ваау! – раздалось со стороны двери в тот момент, когда Миша, посвечивая голым торсом, безрезультатно рылся в шкафу. На звук вокалист сразу обернулся. Но в проходе стоял не Бугаев. Мужчина, что пару часов назад так агрессивно себя вёл. А сейчас он загнал в ловушку - вот уже и дверь запирает на два оборота. За спиной была только стена. Пара шагов к ней - Прист тоже делает два шага. Навстречу. – Извиняюсь за вторжение… Но теперь моя очередь возвращать вещички. «Спокойно! Сейчас он отойдёт, а я… убегу. Бежать, бежать, скорее бежать!» Михаил не сразу заметил протянутую Пристом сумку. Из-за периодических междометий или призывов собственного подсознания Миша смотрел в лицо пришельца как потерпевший. Однако речь свою он крепко держал. И не то, чтобы в руках - скорее, на языке и в голове. А Сергей всё приближался. – Слушайте, а не могли бы вы сейчас… уйти? Сергей С… Мише пришлось свернуть в сторону, избегая контакта. – Давай на «ты», без всяких там Сергеичей, – перебил Прист и недовольно скривился. Но морщинки недовольства сразу разгладились, только Миша заговорил. Спокойно, немного смущённо и самую ка-а-аплю застенчиво. – Хорошо, Серёжа. Так ты можешь уйти? Или я смогу чем-то помочь? Тебе? – А если у меня к тебе интерес? Ты поможешь мне чем нибудь?.. – Серёжа будто прилип к нему. С одной стороны, он хотел Мишу. Действительно хотел. Правда, ещё не понимал, что его притягивала сущность вокалиста. А завладеть телом куда проще. С другой стороны, в памяти горели отпечатанные слова Петровича. Слишком откровенные, слишком правдивые. Слишком стыдные. Миша, всё ещё лелея надежду сбежать, терпеливо наматывал круги по студии, не позволяя гитаристу прижать его к ближайшей стенке. – Это какой-то нездоровый интерес, Серёж. Лучше б ты интересовался… да хотя бы и… Посреди комнаты он остановился. В панике он понял – ноги отказались служить. Или хотя бы помогать. – Да я ж тебя сейчас растерзаю! На клочки, на кусочки, на тряпочки! – Сергей, видимо, с хорошей дури, дёрнул Михаила за волосы. Тот, демонстрируя всю длину шеи, невольно запрокинул голову и поморщился от боли. Но долго шея открытой не оставалась – её тут же накрыла рука Сергея. Накрыла и принялась массировать кожу, быстро растирая до покраснения. – Ты замёрз?.. – Серёжа не дождался ответа. Только тихого стука зубов, изредка прерывающегося рваными вздохами. Тогда он слегка нагнулся, - так, чтобы его нос касался шеи вокалиста, - и, приоткрыв рот, шумным потоком выпустил своё тепло, согревая шею Михаила. Ещё несколько похожих манипуляций, и вот он уже касался губами тонкой кожи. Слюна капала с приподнятого языка, а Серёжа умудрился приблизиться ещё – теперь уже и зубы тихонько трогали напряжённую шею. Совсем уж вплотную стояли теперь два тела, и Серёжа припал к бьющейся сквозь кожу венке, щекой опираясь на ключицу. Мише пришлось наклонить голову вправо. Ничто не идеально. Несколько секунд они простояли так, почти не двигаясь – Миша пару раз дёрнулся, неуверенно, но само это действие без труда подавлялось Серёжей. Так же и идеальной тишины не было: Прист периодически причмокивал, перехватывая полюбившийся участок кожи, точно пытаясь сделать итак заметную отметину с каждым причмокиванием всё заметнее. Несмотря на полную сосредоточенность на Мише, его слух всё равно уловил постороннего. Постороннего, который тоже мог претендовать на молодую душу и тело. Эти двое сейчас выглядели как охотник и жертва, взятая врасплох - так напряжённо они стояли. Серёжа, как неопытный но везучий кот, словно держал за шкирку зайчика, сбитого с толку. А вот Мише было действительно страшно. Во-первых, Сергей мог сделать всё что угодно – и уже делал. Это было только началом, но Миша сгорал от смущения и стыда - пренеприятных чувств, которых Миша по сути и боялся. Это во-вторых. Страшно блуждать в слепом бреду, когда точно знаешь, что потусторонние существа смотрят на тебя, с жадностью, вожделением и нетерпением. Они видят твоё унизительное положение и хотят приблизиться, чтобы поиздеваться над тобой. Хоть у них и нет глаз, но они видят, точно видят. Многие из них не из плоти и крови и не могут сделать ничего плохого телесно, зато они с удовольствием пожирают изнутри все остатки надежд и совести, а за собой оставляют лишь вереницу похотливых мыслей. Страх они оставляют в стороне, проходя мимо, даже не глядя в его сторону. А если и обращают долю своего внимания, то обычно противно скалятся, видимо, представляя, как носитель будет биться в этой агонии, разрываясь между запретным и праведным. Все устои и нормы человека летят в небытие. Они – бесы, они злятся, если что-то идёт не так. Но отклонения происходят крайне редко. И сейчас ничего не произошло, поэтому они радуются и дразнятся. Они наслаждаются этим внутренними противоречиями. Когда наслаждаться нерешительностью им надоедает, бесы толкают на грех и любуются, как медленно растекается по медовой душе их чёрный дёготь. Они с упоением наблюдают за тем, как человек отдаётся запрету, лишь приоткрыв манящую дверцу. Но особое удовольствие бесам доставляет слушать, как два человека, единовременно поддавшись искушению, разве что с минутной разницей, в нетерпении разрывают все формальности на пути к цели – от одежды до браков – и сливаются в одно целое, лишившись способности разумно мыслить. Бесы любят слушать треск невинности - ооо, это бесподобно! Этим чертякам до безумия хочется смотреть на последствия такого неосторожного поступка. Боль, разрывающая неопытное тело и осознание, что натворил – реакции обеих сторон заводили дьявольских существ, дарили им силы на следующие преступления. Миша, хоть и не знал всего этого, как факта, но смутно чувствовал подвох, гниль, содержащуюся в безупречном и сладком на вид плоде. Он боялся дьявольского дёгтя, очень боялся, потому что не мог противостоять. Житняков знал, что грех поглотит и его, если никто не помешает. Даже если неуверенность в себе и была самым страшным для Михаила, всё равно оставалось ещё одно не менее пугающее обстоятельство - Прист скинет всю вину за содеянное на его плечи. Ведь Михаил и вправду начал понемногу возбуждаться, а чтобы что-то доказать, он хотел получше узнать этого человека. И дело даже не в физических особенностях, которые грозились открыться перед Мишкой в наилучшем виде. – Ми-иш, – Попов проговорил это хрипло, но не очень тихо. Или вокалисту так только показалось из-за тишины в комнате? Во всяком случае, Прист пробовал имя на вкус, и Михаилу было… приятно. Приятно от тёплого шёпота на ушко, и ещё приятнее от того, что всё внимание уделено его - только его - имени. – Миша, спой мне что-нибудь. Пожа-алуйста! Очень странная просьба. Но Михаил просто не мог не исполнить. – Меченый злом, мёртвым огнём… шея болит, я не скрою клейма… Меченый злом… в сердце пустом спрятался… страх! Тени с-сводят с ума-аа… Не передать того, что за бурю вызвали в Серёже обыкновенные строчки. Просто сказанные вслух срывающимся полушёпотом, явно включающим в себя томные интонации. Попов был не то что польщён – он был просто в восторге! Где-то в низу живота защемило такое приятное чувство, и сразу захотелось потереться обо что-нибудь членом; а лучше, чтобы его со всех сторон окружало что-то … Он даже не закончил мечтать, - чтобы хоть чего-то добиться, надо что-то делать, а доводить до такого пока нельзя было, как бы ни хотелось. Бесы сердито зашипели, в разочаровании подливая ещё дёгтя; однако Прист остался слеп как к ним, так и к призывному стону Миши - он знал, что это тоже проделки маленьких тварей. По их беспрерывным шептаниям вокалист с тем же стоном потёрся о Серёжу, чуть не снося тому крышу. Какой же он был податливый к их ядовитым речам! Ну нельзя же быть таким безвольным! Сергей был уверен что никакой это не зов природы, а просто совращение их дьявольскими подлецами. И, в общем-то, был прав. Желая скорее проучить Мишу, он снова схватил его за волосы и развернул к себе лицом. В такой резкости не было необходимости, ведь вокалист не сопротивлялся, подгоняемый собственными бесятами. Однако Прист почти не стал нежнее. Только нетерпеливо нащупал губы партнёра, совсем чуть-чуть сбавляя свой пыл. Для Михаила это всё равно было грубовато. Вернулся страх. Порцию необходимой опаски разлил по венам предусмотрительный мозг. – Миш? Ты зачем закрылся? – Голос Бугаева звучал приглушённо из-за плотно закрытой двери. Да и дымка, сильная и непобедимая, нагнетающая ленивое состояние, глушила посторонние звуки. Но Миша всё-таки услышал. Несмотря на бесов, он всё ещё очень боялся Серёжу и очень хотел избавиться от его рук, от длинных гибких пальцев. Серёжа ощупал живот, постепенно перебравшись к груди. Аккуратно обвёл соски, оставляя их на потом; ещё немного руки побродили по торсу, перебирая короткие волоски, поскрёбывая ногтями по коже. Призывно он поводил ладонями по паху, отчего ноги партнёра подогнулись. Это бесы пинали Мишу по коленкам, пожирая остатки самообладания и безжалостно роняя его в объятия пантера. Прист ловко поймал его, продемонстрировав небезызвестную кошачью грацию. Руки быстро проехались обратно до груди, мимолётно задевая твёрдые горошинки, и подхватили под мышки. В этот момент дверь распахнулась. С отчаянным мимолётным скрипом она достигла стенки, и ключи, секунду назад болтающиеся в скважине, упали на пол, перемешиваясь в одну железную кучку. Бугаев не мешкая подобрал их и, чуть нахмурившись, подошёл ближе к присутствующим.