evil.

сонхва остановился в темноте наверху лестничной площадки и распахнул сломанную дверь. хонджун круто повернулся. он укладывал вещи в чемодан. он был одет в светло-серые брюки и белую рубашку. лицо у него было такое усталое, что подействовало на виконта как удар в живот, прежде чем он успел обрести решимость. потом лицо юноши приняло предельно мягкое выражение, и сонхва подумал, уж не показалось ли ему все это. — идите прочь, — проговорил ким совершенно отчетливо, потом отвернулся и снова принялся бросать в чемодан все, что можно было взять с собой. лорд пак скрестил руки на груди и окинул взглядом комнату. гостиная была маленькая. стены оклеены новыми темно-синими обоями, шторы были разных оттенков фиолетового, синего и золотого цвета. все, казалось было рассчитано на то, чтобы создать видимость чего-то экзотического. сама нарочитость этого подействовала на сонхва совершенно противоположным образом. «зачем я здесь?» — спросил он себя. тогда у себя на квартире он потерял надежду, что сумеет как-то вытянуть из медиума нужные ему сведения. и все же его тянуло сюда, тянуло так сильно, что сонхва и не подумал сопротивляться, усомниться до самого этого момента, когда, стоя перед этим молодым человеком, понял, что ему нечем пригрозить ему и нечего ему обещать. — вы не хотите съезжать с этой квартиры? — сказал пак в конце концов. хон фыркнул, даже не взглянув на нежданного гостя. — глупый вопрос, учитывая то, что вы стоите здесь. или вы намерены снова похитить меня? у меня такое ощущение, что на этот раз при этом будут присутствовать зрители. шпионы тори [1]. черт, шпионы чон юнхо. сонхва не сомневался, что не один человек рыщет у этого захудалого бара, следя за ним с излишним интересом. — тем больше причин для вас оставаться здесь, — сказал сонхва. — теперь я ничего не могу с вами сделать. — я сказал вам все, что мог. — в этом я сомневаюсь, — спокойно отозвался пак. что могло заставить этого юношу явно из хорошей семьи вести непонятные игры с его матерью? ким хонджун — это одна сплошная видимость и блеск; за той марионеткой, которую он изображает из себя, должна скрываться какая-то более темная сущность, которая всем заправляет. лицо хона ничего не выражало, и это показалось виконту дурным признаком. в голову закралась мысль: уж не хонджун ли сам кукловод? но если так, то с какой целью? этого сонхва никак не мог понять. — ваши сомнения — не единственная причина, по которой вы последовали за мной, лорд пак. сонхва выпрямился. — какая же у меня может быть еще причина? — причины. их две. первая — вы заинтересовались моим предложением помочь вам расследовать смерть вашей сестры. — голос медиума был совершенно спокойный, но сердце сонхва сжалось. — вторая — вы все еще не насытились мной. полагаю, что в вас есть тяга к саморазрушению, которую я никак не думал обнаружить в вас, ведь теперь вы не найдете во мне ничего, кроме собственной гибели. второе утверждение пак пропустил мимо ушей, не желая вникать в него. — а что вы можете узнать о смерти гоын, чего я уже не знал бы? — он произнес эти слова так, что они звучали ровно и отвратительно. — в тот день, когда она умерла, я оставил ее у лесной реки отчаянно кричащую, потому что лошадь забрызгала ее водой. шесть часов спустя ее нашли утонувшей на расстоянии сотни метров от этого места. все знают эту историю. прошло пять лет, и вряд ли можно узнать что-то еще. — возможно, нельзя узнать больше того, что уже известно, — быстро возразил ким. — но существуют тайны, о которых никогда не говорилось вслух. в тот день там было много людей — вы, возможно, были не последним, кто видел ее, как были не первым, кто нашел ее потом. если разные люди хранят разные тайны, как это делает ваша мать, насколько мне известно, в них-то и может скрываться правда. я очень хорошо умею вытягивать из людей их тайны, так, что они даже не понимают, что вообще что-то мне рассказывают. это и есть мера моих сверхъестественных способностей. вы можете быть оправданы. — хонджун пожал плечами. — или прокляты, это как получится. — правда не признает меня виновным, — сказал сонхва, скрипнув зубами. глаза медиума холодно впились в мужчину. — тогда в чем она признает вас виновным? — во многом. я грешен во многом, но не в этом. — расскажите. виконт собрался заговорить, но тут же передумал. — это вас не касается. — если вам нужна правда, это может меня касаться. вряд ли я знаю о смерти вашей сестры больше, чем те, кто шепчутся о ней. я должен узнать правду, чтобы получить больше правды. — лицо хона ничего не выражало. — сейчас вам решать. расскажите мне все и перестаньте вмешиваться в мои дела, и взамен я добуду правду. или придерживайтесь собственной тактики поведения, продолжайте преследовать меня, и никогда не узнаете правду. выбирайте. сонхва колебался. его долг перед вигами [2] был понятен: он не должен жертвовать их целями ради своих личных желаний. но разве он принадлежит им? разве он не сам по себе, разве у него нет собственных потребностей? разве нет у него своих демонов, с которыми он вынужден сражаться? хонджун, возможно, лжет и водит его за нос ради собственной выгоды. виконт почувствовал, как тени давят на него, чего с ним не бывало уже давно, как с трудом обретенное самообладание постепенно ускользает от него и неумолимо подталкивает к хаосу. медиум, стоящий перед ним, — не главная причина этого, хон просто извлек на поверхность то, что всегда там таилось... — выбирайте. — я согласен на такой договор, — сухо сказал виконт. плечи хонджуна едва заметно вздрогнули. от облегчения? от ощущения победы? глаза же его блеснули немного ярче, и только. — тогда расскажите мне, — шепотом проговорил он, — расскажите мне о ваших грехах. расскажите мне о том дне, расскажите все впервые в вашей жизни. сонхва внимательно смотрел на него, пытаясь найти слова, которые никогда не произносил раньше... рассказать все своему врагу. потому что, конечно же, хонджун по-прежнему остается его врагом. не даст ли пак ему в руки оружие? или он делает все это ради своего спасения? но не может быть, чтобы он дал ему какое-то оружие вне зависимости от того, насколько его объяснения будут походить на предательство по отношению к самому себе или к своим близким, ведь он не скажет хону ничего такого, чего не может узнать любой другой человек, проявивший любопытство. — вы должны понять, кем была гоын, — медленно сказал сонхва. — она была моей старшей сестрой. — это слово причинило ему боль. — она всегда была... ненормальной. не идиоткой, хотя многие сочли бы ее таковой. она была замечательной — в определенном смысле слова. она знала на память родословную каждой лошади на нашей семейной конюшне, как та записана в документах, она начала ходить за ними с тех пор, как ей исполнилось десять лет, и у нее это получилось просто на удивление хорошо. она сделала деньги, совсем небольшие, из тех денег, которые большинство юных девушек тратят не задумываясь. в последние двадцать лет более трети победителей на скачках в сеуле были из нашей конюшни. и улицы — в девять лет она помнила расположение каждой улицы, каждого дома в нашем районе. она чертила карты воображаемых городов и проводила долгие часы, сочиняя для них маршруты улиц. — воспоминания вызвали в сонхва старую горечь, старые возмущения и старую нежность. — значит, она не была идиоткой, — поторопил хон его. — но она не была нормальной. — лорд пак провел рукой по волосам, чтобы скрыть свою неуверенность. — ей не давались слова. она строила схемы, совсем как для своих воображаемых городов, и когда что-то им не соответствовало, она расклеивалась. если ее завтрак запаздывал, или ее носки нужно было заштопать, или если кто-то приходил с визитом, когда его не ждали, или не приходил, когда его ждали... это было для нее невыносимо. хонджун упорно смотрел на него, и во взгляде его не было никакого осуждения. — многие люди отличаются негибкостью, — предположил он. — нет. негибкие люди приходят в раздражение или даже злятся. она... она разрушалась. это разрывало ее на части, час за часом. жизнь непредсказуема, и она так и не сумела смириться с этим, хотя видит бог, почти все в родительском доме пытались помочь ей. трапезы за пределами детской были кошмаром — ее диета состояла ровно из семи продуктов. — дети часто бывают разборчивы. — семь продуктов, хонджун. ей было двадцать шесть лет, когда она умерла, не три же года. ей не исполнилось тринадцати, когда отец попытался усадить ее за общий стол. она ни к чему не прикоснулась, а когда отец стал настаивать, гоын начала кричать и швыряться разными предметами. отец велел запереть ее на ночь в детской — он уже пытался переселить гоын из детской в ее новую комнату, но с ней сделалась истерика и от этого тоже. когда ее заперли в детской, то ей оставили только тарелку с едой и воду, и она пробыла там пять дней, не прикоснувшись к еде, после чего отец сдался. ее не могли надеть в надлежащую одежду. она не могла разговаривать с человеком, которого не знала долгое время, и даже тогда она общалась не совсем нормально. она не могла быть наследницей. она была на это не способна. она была замечательной, но что-то у нее в голове было сломано. — теперь слова дались легко. — что произошло в тот день, когда она умерла? сонхва замолчал. были вещи, в которых он никогда не признавался, никогда не собирался признаваться — и не признается сейчас. он не мог довериться медиуму, ни ему, ни его предложению. даже если он лжет, он не сможет наделать много вреда, пользуясь тем, что пак собирается ему рассказать, но более темные свои подозрения он оставит при себе. нельзя рисковать. — к нам съехались гости. все молодые люди решили поехать покататься верхом в лес, который был недалеко от нашего поместья. мой отец, граф, настоял на том, чтобы гоын тоже поехала, и, как обычно, мне поручили присматривать за ней. поначалу все держались вместе. потом кто-то заявил, что начинаются скачки с препятствиями, и все мы помчались по дороге. гоын была последней. она не принимала участия в соревнованиях. мы подъехали к реке, которая была слишком широкой, чтобы ее можно было перепрыгнуть на лошади. ее лошадь начала переходить реку вброд, вода плеснула ей на одежду, и она закричала, потому что ее одежда промокла насквозь, и отказалась ехать дальше. — она боялась воды? — спросил хонджун. сонхва снова прислонился к косяку. это странно походило на дознание — все опять сначала. обычно люди всегда задавали эти вопросы и не могли понять ответы, потому что они не имели смысла ни для кого, кроме самой гоын. — нет, напротив. она не боялась воды, но не могла оценить глубину, например. а однажды упала с края мостков, потому что увидела какие-то плавающие палочки в пруду. она терпеть не могла, когда ее одежда намокала в некоторых местах, а в других это ее не раздражало. совершенно сухая или намокшая насквозь — ей было все равно, но вот плеск воды приводил ее в неистовое состояние. — и что произошло? — я бросил ее. она все время скулила, жаловалась на жару, на лошадиный запах, на запах пищи, которую мы взяли для пикника. мне это осточертело, и я велел ей либо переправиться через реку вслед за мной, либо найти самой дорогу домой. когда я вернулся домой, она еще не вернулась, так что большая часть тех, кто принимал участие в прогулке, поехали искать ее. отец нашел ее тело, лежащее в воде. она поскользнулась и разбила голову о камень. взгляд у хонджуна был немигающий, он походил на бездну, и эта бездна затягивала виконта, вытягивала из него больше, чем он хотел сказать. — чем больше подробностей относительно этого дня вы можете мне сообщить, тем лучше я смогу использовать их, чтобы вызвать доверие у других. — понимаю, — сухо ответил лорд пак, но ничего больше не сказал. хон опять смотрел на него некоторое время, и сонхва почти поверил, что тот видит больше, чем обычные смертные. потом юноша слегка встряхнулся. — и конечно, мне понадобится список гостей. сонхва наклонил голову. — думаю, что помню их достаточно точно. — тогда, полагаю, я начну завтра же, на званом вечере у леди хван минджи. виконт нахмурился: — я ничего об этом не слышал. — вряд ли вас пригласят, — сухо заметил хонджун. сонхва помолчал. — чего вы хотите взамен? — это ведь сделка, не так ли? желание моего сердца — чтобы вы оставили меня в покое, ради вашего покоя. — лицо медиума скривилось в горькой пародии на улыбку. — эта сделка должна того стоить. — для нас обоих. — вы не съедите с этой квартиры? хонджун вздохнул и потер лицо тыльной стороной кисти, и это было первым человеческим движением, которое он сделал с тех пор, как сонхва пришел сюда. — пока что нет. итак, перемирие. — перемирие, — повторил сонхва, повернулся и вышел. дверь за виконтом закрылась, и силы оставили хонджуна. честно говоря, он не думал, что пак потребует от него большего, но все еще испытывал глубоко запрятанный страх перед этим человеком, страх, избавиться от которого он никак не мог. что он за человек? хонджун не мог понять сонхва, и это пугало его сильнее всего. большинство людей устроено просто, каждый индивидуален, как цветок, но при этом его легко определить как тип. лорд пак не поддавался такой классификации. он единственный в своем роде. хон помассировал щеки, пытаясь заставить кровь притечь к своему вялому мозгу. пак сонхва потряс его. другого слова он не мог подобрать. хонджун боялся его и ненавидил, но при этом не очень боялся и не очень ненавидил, потому что его собственное тело жаждало прикосновений этого мужчины, и теперь эта ненависть корчилась в нем, меняя очертания всякий раз, когда хон пытался схватить ее. все было очень понятно, пока хонджун мог смотреть на него просто как на препятствие или, возможно, как на врага. но неподвижность его лица, когда он рассказывал киму о последнем дне своей сестры, хлестнули хона, как кнутом, и теперь было слишком трудно смотреть на сонхва так просто. хонджун то и дело возвращался к воспоминаниям о чужих глазах, какие они были, когда пак произносил свои бесцветные слова... теперь медиум был связан обязательствами, вовлечен в союз с виконтом, хочет он того или нет. это была его идея, его решение, и в то время это казалось хону разумным. теперь же у него внезапно возникла тошнотворная уверенность, что если он позволит вовлечь себя в дела пака еще больше, это станет самой большой ошибкой в его жизни.