evil.

— что вам сказала моя мать? хонджун обернулся на этот голос. высокая фигура казалась еще более внушительной. — мы почти не разговаривали о том, что представляет интерес для вас, — ответил хон. воспоминание о мучительных переживаниях леди пак привели его в раздражение. он не сделал попытки встать со скамьи. даже хонджун, с его отточенной наблюдательностью, не заметил в виконте никакой реакции на свои слова. хорошо. значит, сонхва чувствует, что хон достаточно опасен и нужно его остерегаться, а это значит, что он будет обращаться с медиумом осторожно. — мы заключили договор, — спокойно заметил сонхва. заключили, и хонджун зашел слишком далеко. он сказал, стараясь держаться и говорить спокойно: — такие дела требуют времени. — время — это роскошь, которая мне не по карману, — пробормотал пак. — почему? что, по-вашему, может произойти, если вы не получите ответа в ближайшее время? — хон не мог удержаться и не задать этот вопрос. мужчина посмотрел на него, но казалось, что смотрит сквозь него. он издал звук, который можно было бы принять за смех. — совершенно ничего. я чувствую, словно меня торопят и принуждают, я чувствовал это много дней, словно некую перемену в воздухе, приближение чего-то важного, и при этом нет никаких причин полагать, что завтрашний день будет чем-то отличаться от сегодняшнего. — его голос звучал тихо, как если бы он разговаривал не с хонджуном, а с самим собой. хон осторожно последовал этим путем. — почему? что такое преследует вас? сонхва, по-видимому, хотел что-то сказать, но вдруг остановился, и взгляд его стал рассеянным. — меня подозревают в том, что я убил свою сестру. разве этого не достаточно? – согласен, это тяжело, — пробормотал ким. он слегка отвернулся, но при этом не сводил глаз с виконта. — ваша матушка действительно говорила сегодня о вашей сестре. — что она сказала? — быстро спросил сонхва. — она говорила о том, как она любила лошадей и картофель. и что у нее был бешеный нрав. — хонджун замолчал, выжидая, когда сонхва заполнит молчание. — ну, гоын явно не славилась умением держать себя в руках, — сказал виконт решительно. — не было ли когда-нибудь так, что она ударила вас? — нажимал хон. темные глаза сонхва стали еще более мрачными. — это важно? — быть может. чем больше я скажу вашей матери того, чего она никогда мне не говорила, тем лучше. — это была откровенная ложь. леди пак большую часть дня после полудня только и занималась тем, что рассказывала всякие истории — хорошие и дурные — о своей умершей дочери. хонджун впитывал каждую подробность, зная, что именно в подробностях скрыты ключи к правде. но ему было нужно, чтобы сонхва делал собственные признания. это увеличило бы их близость, какой бы фальшивой она ни была, и тем самым вызвала бы больше веры в него, хонджуна. и что не менее важно — рассказом одного он мог проверить подлинность рассказанного другим. люди лгут, даже когда они думают, что говорят точнейшую правду. то, как они лгут, и то о чем они лгут, бывает иногда важнее, чем сама правда. хонджуну нужно было знать, почему леди пак считает, что нужно выдумать новую правду, и как пак сонхва лгал самому себе глухими ночами. наконец сонхва сказал: — да, она ударила меня. — ответ прозвучал так тихо, что молодому человеку пришлось напрячь слух, чтобы услышать его. — когда она сердилась, она пускала в ход кулаки и была способна ударить кого угодно. мне было три года, когда в меня угодил осколок сервизного чайника, который разбился об угол камина. у меня над глазом до сих пор можно рассмотреть шрам. после этого меня, а позднее и моих младших сестер перевели в другие комнаты, и у нас с гоын были разные няньки. — значит, вы не часто видели ее в детстве, — не унимался хонджун. виконт фыркнул: — каждый день, за играми и на уроках. — на уроках? леди пак ничего не говорила о том, что ее старшая дочь чему-то обучалась. пак скривил губы. — у нас был общий домашний учитель, пока меня в возрасте двенадцати лет не отправили в частную сеульскую школу. математика всегда давалась гоын лучше, чем мне. невероятно, но это так. я же говорил, что она была неглупа. — да, говорили. — хон прикусил губу, потом повернул разговор обратно, к тому, с чего он начался: — должно быть, ей часто предоставлялась возможность стукнуть вас. сонхва стиснул челюсти. — к шести годам я был сильнее ее, так что это не имело значения. отговорка, но очень красноречивая. хонджун сказал: — а вы отвечали ей ударом на удар? виконт дернул подбородком, отошел от юноши. — кажется, вы сказали, что считаете, будто я не убивал свою сестру. если это не более чем нарочитая игра, чтобы обманом заставить меня обвинить самого себя... — конечно, нет, — поспешно успокоил его медиум. — от детских драк до убийства путь долгий. — не такой долгий, как могло бы быть, — возразил сонхва. и добавил, помолчав: — да, мы дрались с сестрой. — а другие знали об этом? снова фырканье. — как могли они не знать? в некоторых семьях детей держат в отдельных загородных домах или квартирах, пока они не вырастут. в нашем доме дети редко ездили на сеульские сезоны, но приемы в загородных домах всегда давали семьям возможность расширить свои связи. детей поощряли играть с другими детьми в надежде, что они сойдутся, а позже, во взрослом возрасте, эти знакомства превратятся в престижные дружбы или даже браки. мы с гоын дрались довольно часто, так что об этом знали все вокруг, и дети, и взрослые. если бы это было не так, меня ни в чем не заподозрили бы. — в таком случае люди с легкостью придумали версию, согласно которой вы ранили ее, — сказал хон. — быть может, она начала швыряться разными предметами, чтобы попасть в вас, а вы в ответ толкнули ее... — я не убивал сестру. — каждое слово походило на лед. — к тому времени, когда мне исполнилось двенадцать лет, она в достаточной степени научилась управлять своими порывами и больше не пыталась слишком часто затевать со мной драки, а тем более когда мне исполнилось двадцать четыре. в этих словах медиум услышал то, чего сонхва не сказал. он не заявил, что они перестали драться. хон внимательно посмотрел на него — серая ткань его костюма и белое полотно рубашки резко выделялись на фоне синего неба. — ваша матушка чувствует себя очень виноватой перед вашей сестрой. — я знаю, что это так, но не понимаю почему. — а вы? вы понимаете, почему вы чувствуете себя виноватым? — и прежде чем виконт успел не только нахмуриться, но еще что-то сделать, хон продолжил: — она — мать. я не думаю, что ей нужны причины, чтобы чувствовать себя виноватой перед своим ребенком. но вы — брат, а не отец. он покачал головой. — но я все равно уверен, она знает что-то о том, что произошло в день смерти дочери, что-то такое, о чем она никогда никому не рассказала. — хон помолчал. — как и вы. виконт окинул его взглядом своих черных глаз. — если вы считаете, что я убил сестру, в таком случае наши занятия не имеют смысла. — вот как? — хонджун решил подтолкнуть его. — быть может, вы умнее, чем считает кое-кто, и все это нарочитая уловка, имеющая целью отвлечь меня от моей главной задачи. — а что это за задача? — спросил сонхва, прищурив глаза. просчет — хон дал ему в руки средство, которое не собирался давать. — я сказал вам все, что нужно сказать. — юноша быстро встал и хотел уйти, но сонхва схватил его за руку и повернул к себе. — а что, если я вам не верю? — спросил он. он схватил его за руку не больно, не очень больно, но в его жесте была угроза. хонджун напрягся, всем телом ощутив чужую близость. — значит, если я скажу больше, это ничего не изменит. вы просто решите, что я опять солгал вам. пак стоял неподвижно. — я не желаю быть вашей марионеткой. — ну разумеется, — презрительно проговорил медиум. — вы ведь тот, кто дергает за ниточки. но вы должны верить мне, когда я говорю, что за мои ниточки дергать не стоит. сонхва некоторое время смотрел на него. — вы пришли сюда, чтобы соблазном заманить меня к гибели. хонджун подавил дрожь, еще отчетливее ощутив близость пака. — я — всего лишь одинокий молодой человек, — возразил он. — я делаю то, что должен, но не больше. сонхва привлек его к себе. — я не понимаю, как вы можете, оставаясь невидимым за вашей маской, быть таким чертовски соблазнительным. — я никого не соблазняю. — вы соблазнили бы и святого. — рука виконта скользнула на талию хона. хонджун упирался. — нас увидят. — кто? — возразил сонхва, сжав челюсти. — шпионы. шпионы барона. нас прекрасно видно отовсюду, — напряженным голосом сказал ким. — вы же не хотите поставить под удар ваше дело. — пусть видят, — сказал сонхва с легким презрением. — они решат, что я пытаюсь подчинить вас своей воле. — а это так? — спросил юноша. во рту вдруг пересохло, стук сердца отдавался в ушах. виконт был совсем близко — его мысли разбежались, умчались прочь. — а стоит попытаться, как вы думаете? — и сонхва заставил хона замолчать, поцеловав в губы. губы мужчины были умелые, они не дразнили, не требовали, они просто полностью опустошали. хонджун понял, что его тело сдается, хотя и осозновал, что поддаваться воле пака — опасно. губы сонхва продолжали целовать хона несмотря на то, что его маска мешала и слегка царапала ему кожу. его руки прижимали юношу к нему с такой силой, что тело сонхва буквально обжигало хонджуна сквозь одежду. наконец хонджуну удалось справиться с собой. он напрягся и рванул прочь, пятясь к парапету, стараясь отдышаться. глаза виконта мрачно сверкнули. — хорошо, — сказал сонхва. — а теперь дайте мне пощечину. — что? — изумился хонджун. — пощечину, — повторил он, подходя к нему. голова у кима все еще кружилась, и он занес руку. потом, вложив в удар всю силу своего отчаяния и смятения, он ударил сонхва. его запястье ударилось о его поднятую ладонь. схватив руку хона, сонхва невесело улыбнулся: — а теперь пусть наблюдатели доложат об этом куда надо. и с этими словами он отпустил руку медиума, повернулся и ушел.