Почему наш мозг ― это хомяк? Как формируется стиль
13 марта 2022 г. в 17:30
«…Казалось, в доме происходило мытье полов и сюда на время нагромоздили всю мебель. На одном столе стоял даже сломанный стул, и рядом с ним часы с остановившимся маятником, к которому паук уже приладил паутину. Тут же ― шкаф с старинным серебром, графинчиками и китайским фарфором. На бюро, выложенном перламутною мозаикой, которая местами уже выпала, лежало множества всякой всячины: куча исписанных бумажек, накрытых мраморным позеленевшим прессом, старинная книга в кожаном переплете с красным обрезом, высохший лимон, отломленная ручка кресел, рюмка с какою-то жидкостью и тремя мухами, кусочек сургучика, кусочек где-то поднятой тряпки, два пера, запачканные чернилами, зубочистка, совершенно пожелтевшая, которою хозяин, может быть, ковырял в зубах еще до нашествия на Москву французов…
В углу комнаты была навалена на полу куча того, что погрубее и недостойно лежать на столах. Что именно находилось в куче, решить было трудно, ибо пыли на ней было в таком изобилии, что руки всякого касавшегося становились похожими на перчатки; заметнее прочего высовывался оттуда отломленный кусок деревянной лопаты и старая подошва сапога…»
Перед нами не только симпатичный образец классического стиля, принадлежащий Николаю Васильевичу, но и отличное начало разговора. Вчитайтесь в это описание, разделите его на составляющие, мысленно покрутите каждую вещицу в пальцах, а потом и вовсе закопайтесь по самый хвост. Примерно так вы обрисуете себе картину собственного стилевого багажа. Точнее, всех несметных сокровищ, полезных и бесполезных, которые могут там быть.
Если вы по каким-либо причинам не любите грызунов, можно оперировать и этой метафорой: наш мозг ― славный Плюшкин. С самого детства он внимательнейшее изучает все, что попадает в наше инфополе, по возможности это сортирует, навешивает ярлычки: от «нравится / не нравится» до «полезно / бесполезно» ― и в итоге, как правило, все же не выкидывает, а складирует, поверхностно или глубоко, с мыслью «Ну вдруг оно однажды пригодится?».
Казалось бы, тезис вообще не из литературной оперы, а ближе к книгам по саморазвитию, медитации и осознанному отношению к мыслям. Он порожден той информационной перегрузкой, которую мы постоянно испытываем, и тем повышенным уровнем шума, в котором живем. Но наше творчество (и любое взаимодействие с языковыми средствами) ― лишь часть этой жизни; а не что-то от нее отдельное. Соответственно, то, как мы говорим и пишем, зависит не только от нашего желания, но и от того, чем (и кем) мы себя окружаем. Сразу важный момент: мы сейчас о среднем арифметическом. Не об авторах-филологах и авторах-литературоведах, для которых язык ― вторая кожа. И наоборот, не о людях, пишущих бесхитростные сказки в одиночестве, на диком оторванном от мира острове, где и читает-то не все население.
Сложные примеры не нужны: достаточно нашему другу, или любимому блогеру, или руководителю подцепить интересное, емкое словцо / выражение (как было в свое время, например, с «осознанностью» или «кринжем») ― как мы, если общаемся с человеком часто, тоже начинаем его произносить. Тут есть свои фильтры: мы можем быть, например, противниками иноязычных заимствований, или видеть в слове субъективно отталкивающий оттенок, или предпочитать синонимы, ― но в целом, мало кто за жизнь не подцепил хоть пару-тройку слов и фраз у ближнего своего. Не обязательно, чтобы языковые единицы были «модные», ближний может в какой-то момент радостно привнести в нашу коммуникацию и абсолютнейший нафталин, и просто что-то забавное. А если мы ― люди творческие и пишем, например, современную прозу… о, мы сами не заметим, как в речи наших персонажей случайность уступит рандому, женщина ― даме, а кто-нибудь вдруг с чувством воскликнет: «Что совой об пень, что пнем по сове!» или «Злыдень писюкастый!».
Пример выше просто объясняет глобальное на маленьком явлении. Возвращаясь к заголовку, наш мозг ― хомяк. И его бесконечное накопительство вовсе не ограничивается тем, что мы читаем и слышим в осознанном (ну вот!) возрасте или с конкретной целью обогатить авторский стиль. Все начинается в далеком-далеком детстве. Некоторые словечки и конструкции даже остаются с нами в том искаженном виде, в каком мы учимся произносить их впервые. «Как говорит ворона, Катенька?» «Кай-кай!». «Кай-кай» теперь со мной каждый раз, когда я что-нибудь роняю.
Если уходить от абстрактной речи и обращаться к литературному мастерству (хотя почему абстрактной, если только что мы подсветили вопрос живых диалогов?)… а впрочем, далеко уходить не нужно. На то, как мы формулируем мысли, складываем предложения, абзацы и далее ― цельный нарратив, тоже влияет языковая среда. Только она усложняется и выходит далеко за пределы соцсетей, СМИ и речи нашего окружения. В нее активно включается литература в традиционном понимании ― бумажные и электронные книги. Сюда же можно включить фанфикшн, если он присутствует в вашем читательском рационе. Feel, как говорится, free, это не та книга, где вас за такое осудят, и более того, фанфикам мы посвятим отдельную главу.
Книги, как правило, появляются в нашей жизни рано и остаются допоздна. Наши отношения с ними складываются в разной степени сложно, мы можем в какие-то моменты ненавидеть их (если их агрессивно навязывают как замену любимым мультикам или прогулкам) и благодарить (если на даче нет электричества, а в распоряжении только свечка и «Хроники Нарнии»). Но главное, чего мы можем до определенного момента не понимать, а потом осознание бьет нас с силой молота Тора, ― книги с самого начала, украдкой, начинают влиять не только на нашу грамотность, но и на наш литературный потенциал. Они делают это совершенно независимо от нашего желания его развивать и от того, решим ли однажды рассказать кому-то свою историю. Да, капитан, это диверсия.
Далее не будет категоричных тезисов вроде «Если в детстве и юности вы не любили читать, вам никогда не выработать хороший литературный стиль». Во-первых, это так не работает (точнее, не совсем), а во-вторых, вдумчивое чтение во взрослом возрасте вполне помогает заполнить языковые и стилевые пробелы, какими одаривает нас, например, пренебрежение к классической школьной программе: Пушкину и Достоевскому, Тургеневу и Куприну, Гоголю, Булгакову, Карамзину, Зощенко, Чехову, Горькому, Васильеву, Ковылю, Каверину, Айтматову... Я специально привела такой разброд, чтобы подчеркнуть простую вещь: каких бы претензий многие ни высказывали к школьной программе и как бы ни была очевидна необходимость ее разнообразить, она несомненно может дать кое-что очень ценное человеку, мечтающему писать книги. Это неплохо отобранное «стилевое меню», а если вам еще и повезет изучить в старших классах современную прозу и соприкоснуться с иностранной классикой… считайте, вам выдали огромный аванс для собственного пути. При условии, конечно, что вы читали вдумчиво и с интересом, а ваши учителя не подавали материал так, что на каждом уроке вы ловили тот самый… да-да, кринж. Если же случилось так, расстраиваться все равно не стоит. Аванс ― просто аванс. Чтение с детства, вдумчивое чтение в школе, даже интерес к внешкольной литературе широкого спектра, от иронических детективов до премиальной прозы, ― не магия, по умолчанию делающая кого-то мастером стиля.
Единственный, хотя и серьезный плюс регулярного, разнообразного и вдумчивого чтения с младых ногтей ― гибкость и губчатость восприятия. Вряд ли для кого-то будет новостью факт, что с возрастом мы можем наращивать интеллектуальный багаж, расширять сценарии мышления, становиться осознаннее (ущипните меня уже!), а вот чисто физиологические показатели, такие, как активность нервных клеток, процент белого вещества в мозгу и «оперативная память» ― потихоньку падают. По мнениям некоторых ученых, это подстерегает нас уже после двадцати; большие оптимисты ставят на тридцать и даже сорок, но сходятся почти все на одном: школьные годы ― пик нашей способности обрабатывать информацию. Ну как обрабатывать… хомячить. Воровато прятать ее в дальние и ближние уголки на всякий случай, даже не отдавая себе в том отчета.
Именно поэтому, когда вы садитесь писать, некоторые конструкции ― зачастую прекраснейшие и грамотнейшие ― будто всплывают сами. Всплывают и отдельные слова, «подходящие к случаю», но я больше всего ценю чтение «с младых ногтей» именно за синтаксическую и ритмическую составляющую. Классика накопила огромное количество вариаций на тему «как правильно». Как заставить ту или иную информацию звучать красиво и мелодично. Картинку ― вставать перед глазами. Сердце ― сжиматься. Заметьте, сейчас мы вообще не затрагиваем сюжеты, мы осторожно щупаем слова, словосочетания, предложения, абзацы. Шутки о необъятном размере предложений Толстого вечны, но его слог ― изумительный синтаксический рисунок с грамотными паузами. Шутки о том, как любит Достоевский описывать страдающих уродов, уже стали мемами, но эти уныние и мерзость изумительно прописаны. Вспомните хотя бы речь знаменитого следователя Порфирия Петровича, эти бесконечные словоерсы и ласкательные.
— Ведь вот-с… право, не знаю, как бы удачнее выразиться… идейка-то уж слишком игривенькая… психологическая-с… Ведь вот-с, когда вы вашу статейку-то сочиняли, — ведь уж быть того не может, хе-хе! чтобы вы сами себя не считали, ну хоть на капельку, — тоже человеком „необыкновенным“ и говорящим новое слово, — в вашем то есть смысле-с… Ведь так-с?
Нет ощущения, что вас нежно опутывает щупальцами огромный спрут? А ведь Лавкрафт еще даже в пеленках не ползал.
Всему этому мы неосознанно и учимся, читая в подростковом возрасте. Не только классику; языковые конструкции из прозы современников, из тех же фанфиков и, конечно, из фильмов, сериалов, мультипликации, игр также не слишком-то придирчиво отбираются нашим хомяком и раскладываются по коробочкам. Коробочки тихо ждут своего часа. И кстати, думаю, снова никого не удивлю, сказав, что чем раньше мы их распакуем, переберем и аккуратно отбракуем ненужное, тем лучше. Как это сделать? Наклонитесь ближе. Еще ближе. Еще.
Псссс. Просто начните уже писать книгу.
Когда мы пишем, наш мозг, прежде всего, начинает панически копаться в этих самых коробочках. Да, они стоят вразброд; да, они забиты излишками графинчиков и лопат, но так или иначе, мозг идентифицирует их по ярлычку «Так, вот это, скорее всего, из книжки, ну или подойдет для книжки, ну или я не знаю, классно же!». При этом довести копание в коробках до литературного воровства сложно: фрагменты конструкций, лексика, ритмические паттерны, заготовки для нарратива настолько перемешаны и их столь много, что всплывают они хаотично и в измененном виде. Грубо говоря, если нас потянет писать «в стиле Достоевского», мозг не станет услужливо и неразумно подавать нам исключительно Достоевского: его синтаксис, его образные лексемы или, не дай бог, цитаты. Такое мелькнет, но в основном, заполняя пробелы, хомяк подкинет нам то, что похоже. Или выглядит похожим. Ну или, читайте выше, кажется ему классным. Вдобавок все будет уже надкушено. То есть обработано творческой составляющей вашего мозга.
Но, продолжая отстаивать наше природное «право не читать, по крайней мере в школе, по крайней мере Достоевского!», вернемся к простой истине: этих подсознательно пакуемых коробок недостаточно. Вдумчивый, внимательный, с детства непрерывно развивающий память читатель, повзрослев, не обязательно становится хорошим с точки зрения стилистики автором. Точнее, он не становится им так просто. Авторы пособий по саморазвитию правы на все сто процентов: в нашем сумбурном, перегруженном информацией мире мало чего можно добиться без осознанности.
Когда мы, уже работая над собственной книгой, распаковываем те самые коробки и осмысливаем, чего там наш мозг насобирал и что нам пригодится для той или иной задумки, ― это кирпичик для осознанного писательства.
Когда мы, с грустью поняв, что коробочек маловато или они не удовлетворяют нашему чувству прекрасного, идем читать книги уже с карандашом и липкими бумажками, ― это тоже кирпичик для осознанного писательства.
Когда мы, похороненные под горами сложных конструкций, понимаем, что в классике они вроде есть, но почему-то не напоминают бурелом, это ― все тот же кирпичик, мотивирующий нас почитать пособия по стилистике и теории текста (сколько прилагательных можно нанизать на существительное, чтоб оно не кричало; сколько придаточных переваривает мозг и вот это все).
Когда мы, ведомые теми же мыслями, поступаем на заочку на филологический или идем на курсы к любимому писателю, ― это туда же.
И когда в дополнение к сильным, красивым и стройным текстам разных жанров мы читаем что-то, что до этой планки не дотягивает, или просто маркетинговые посты, работающие по другим законам, или анализируем речь знакомых, или разбираем то, что слышим из СМИ, ― и это туда же. Языковой мир разнообразен. И его элементы постоянно интегрируются. Нужно знать не только что такое хорошо, но и что такое плохо.
Недостаточно располагать огромным словарным запасом: он может просто перемешаться в голове и в итоге вы породите такой стилевой винегрет, что сами не сможете его переварить. Недостаточно много-много читать ― нужно еще и потом отделять свое от чужого, полезное от просто красивого и тем более от ненужного.
Короче, недостаточно полагаться на внутричерепного хомяка. А вот если помогать ему делать запасы и обращать на них достаточно внимания, все будет круто. Ну а если вы пока никак не можете с ним подружиться, попробуйте совет из популярной психологии: визуализируйте! Мой вот рыженький. А ваш?