Лотосы, распустившиеся в бурю, самые прекрасные

      Лань Ванцзи всегда ненавидел политику — подковерные игры, грязные интриги, алчность и огромные амбиции, множественные смыслы за каждым словом и за любой, даже мимолётной, улыбкой. В общем, сплошная фальшь на фальши. Это было определённо то, чем он никогда заниматься не хотел. Юноша предпочитал уютную тишину и покой Облачных Глубин с их кристальной чистотой и ясностью в каждом действии, и, что более важно, честностью (возможно, при определённых обстоятельствах, он мог бы быть благосклонен к Юньмэну, но об этом знать никому не стоило). К сожалению, обстоятельства складываются так, что Лань Ванцзи приходится спрятать мысли о комфорте дома, по которому он безумно тоскует, подальше и, подавив в себе презрение к межсектантским делам и большей части глав, принять участие в совете и даже высказаться в поддержку главы клана Цзян.       После собрания Лань Ванцзи, не привыкший к большому скоплению народа, эмоционально настолько сильно измотан, что, если бы не строгий режим, мог бы уснуть прямо сейчас и проспать беспробудно хоть целые сутки. Его старший брат внимательно смотрит, и в его глазах отражаются лишь понимание и сочувствие. Уловив подходящий момент, Лань Сичэнь украдкой успевает шепнуть своему младшему что-то о важности медитации, которая поможет снять ненужное напряжение, пока он, как глава, останется и займётся обсуждением некоторых вопросов, не требующих непосредственного присутствия Второго Нефрита. Мужчина ненавязчиво подталкивает его к выходу, и Лань Ванцзи невероятно ценит то, что делает для него старший брат. Юноша идёт к их палатке и, опустошив сознание от любых мыслей, отстранившись от окружающей его действительности, сосредоточенно погружается в себя.        Лань Ванцзи слабо дёргается, когда слышит на задворках сознания — он оставил слабую нить, связывающую его с внешним миром — раскаты грома. Ему требуется несколько мгновений, чтобы в ужасе распахнуть глаза, когда он складывает в голове картинку воедино и осознает, кто мог стать причиной разбушевавшейся непогоды. Сердце делает странный кувырок. Он хватает Ванцзи и выскакивает из палатки. Увидев скопление свинцовых туч, юноша без промедлений мчится в ту сторону, стараясь не сорваться на бег.       Не так много времени требуется, чтобы наконец-то оказаться перед бьющим ключом. И Лань Ванцзи тихо, облегчённо выдыхает, когда видит, как братья из Юньмэн всего лишь дурачатся: Вэй Усянь придавил коленями предплечья Цзян Ваньина и, что-то воркуя, склонился над младшим. Юноша дёргается, шипит и весь горит румянцем — то ли от гнева, то ли от смущения, то ли от тщетных попыток вырваться. Гибкий хвост тяжело и часто ударяется о землю, поднимая клубы пыли. Хвост? Глаза Лань Ванцзи расширяются, когда он приближается и видит, как Вэй Усянь ласково увещевает юношу под ним, пока трёт закруглённые трепещущие уши. Активно сопротивляющийся Цзян Ваньин замечает невольного зрителя и устремляет на него свои выразительные дымчато-голубые глаза, в которых даже дурак прочитает мольбу о помощи. Возможно, Лань Ванцзи не так сильно нравится наследник Цзян, как его названный брат, но он не изверг, чтобы бросить молодого человека в столь щекотливой ситуации. К тому же он абсолютно уверен — Цзян Ваньин уже получил свою заслуженную порцию страданий за то, что заставил Вэй Усяня и Цзян Яньли волноваться и переживать о нём.       Второй Нефрит подходит и кладёт руку на плечо Вэй Усяня, слегка сжимая его, чтобы привлечь внимание. Даже не оборачиваясь, юноша счастливо вскрикивает:       — Лань Чжань! Лань Чжань! Смотри, у А-Чэна теперь…       Как только Вэй Усянь отвлекается, Цзян Чэн резко дёргается вперёд, скидывая с себя брата, которого тут же за плечи заботливо подхватывает Лань Ванцзи, и вскакивает на ноги. Хвост широко раскачивается из стороны в сторону, а уши прижаты к голове. Юноша, скрестив руки на груди, сердито взирает на брата, чьё тело сотрясается от дикого хохота.       Цзян Чэн переводит острый взгляд на руки Лань Ванцзи, всё ещё не отпустившие плечи Вэй Усяня, а после колюче и угрожающе смотрит на Второго Нефрита, вынуждая того мгновенно отстраниться. Ваньин агрессивно прищёлкивает языком и, развернувшись, с высоко поднятым хвостом скрывается в том же направлении, куда недавно ушли Не Минцзюэ и Цзян Яньли. Вэй Усянь, ехидно улыбаясь, наблюдает за хвостом, пока рядом с ним не раздается умеренное:       — Я ему не нравлюсь.       Вэй Усянь приподнимается на носочки и успокаивающе приобнимает Второго Нефрита за плечи, прижимая к себе. Он усмехается:       — Не переживай, ему никто не нравится!       Лань Ванцзи не делает ничего, чтобы вырваться из хватки, позволяя теплу их тел сохраниться и питать друг друга. Вэй Усянь что-то вдохновенно щебечет, иногда посмеиваясь и игриво толкая Второго Нефрита локтём в рёбра. И Лань Ванцзи кажется, что всю усталость и измотанность после совета будто рукой снимает — это чувство слишком ясно похоже на то, будто юноша снова оказался в родных Облачных Глубинах. В этот момент он впервые ловит себя на мысли, что дом — это не обязательно место, где ты родился и вырос. Домом можно назвать любое место — даже во время разрухи и среди кровавых ужасов войны — если с тобой рядом человек, который даёт тебе чувство тепла и безопасности.       Если бы позволял возраст и статус, Цзян Чэн бы агрессивно и обиженно топал ногами. Ну, может быть, ещё бы пнул что-нибудь… или кого-нибудь. Но единственное, что он мог себе позволить, так это выплеснуть негодование через смачное ворчание: «Чёртовы Вэй Усянь и Лань Ванцзи!». Угрюмый, Цзян Чэн сидел на камне и тщательно вычищал грязь и траву с хвоста: не мог же он присоединиться за ужином к двум главам орденов в неопрятном виде, он же не его брат. Юноша дотошно рассматривал мех, не особенно спеша к палаткам. Сейчас он чувствовал себя слишком уязвимым и обнажённым с этими странными ушами и хвостом у всех на виду. Цзян Чэн немного растерян из-за ситуации, в которой оказался, потому что пока не совсем понимает, что и как произошло, но одно знает точно — ему, определённо, очень неловко будет встретить кого-либо в таком виде.       Именно поэтому он предпочёл бы сразу умереть на месте, когда услышал глубокий, но мягкий голос, в котором отчётливо слышалось волнение:       — Ваньинь, с тобой всё в порядке?       Ну, конечно, небеса должны были прямо сейчас столкнуть его ни с кем иным, как с новообретённым другом и по совместительству сильнейшим заклинателем их поколения — Первым Нефритом! Цзян Чэн, закатив глаза, искренне задавался вопросом, что такого он мог совершить в прошлой жизни, что в этой на него сваливаются проблемы одна за другой. Юноша опустил хвост и прижал его к себе, обвивая бедро. Уши инстинктивно пригнулись, вторя настроению своего обладателя.       — Лань Сичэнь… — начал Цзян Чэн.       — Просто Сичэнь, — мягко поправил мужчина, сокращая расстояние между ними медленно и осторожно, чтобы не спугнуть своего излишне эмоционального друга, — мы же договаривались, что нет нужды в формальностях наедине.       Заинтригованный, Лань Сичэнь с неприкрытым любопытством в глазах осматривал изменения в молодом человеке рядом. И он бы определённо соврал, нарушив одно из правил, если бы сказал, что не находит эти маленькие, дёргающиеся ушки и длинный хвост очаровательными и, на удивление, вполне соответствующими образу юноши. Первый Нефрит заметил, что Цзян Чэн немного ёрзал, чувствуя себя некомфортно от столь пристального внимания.       «По-хорошему, чтобы Ваньинь не нервничал, надо бы перестать откровенно на него пялиться, Лань Сичэнь!» — мысленно пожурил сам себя мужчина. Но он хотел понаблюдать ещё хотя бы немного, зная, что подобной возможности больше может и не представиться, поэтому попытался отвлечь своего друга разговором, закидав вопросами, волновавшими его разум с того момента, как он увидел юношу, одиноко сидящего на камне:       — Ваньинь, как так вышло, что ты оказался в таком виде? У тебя была… энергетическая вспышка? Сейчас с тобой всё хорошо? Может, мне нужно кого-нибудь позвать? Или я сам могу чем-нибудь помочь? Или ты хочешь…       — Сичэнь, — перебивая поток вопросов, фыркнул Цзян Ваньин, — никогда бы не подумал, но, обеспокоенный, ты, оказывается, можешь быть хуже Усяня с Яньли. А они те ещё наседки! — юноша усмехнулся, глядя на смущенного Лань Сичэня. — Расслабься. Поверь мне: всё хорошо, нет нужды волноваться. Мы с главой Не просто слишком увлеклись спаррингом, и я не заметил, как немного разошёлся. И вот, теперь я в этом абсурдно-глупом положении!       Цзян Чэн недовольно цокнул и презрительно махнул ладонями в сторону ушей и хвоста. Лань Сичэнь воспринял это как приглашение взглянуть на юношу ещё раз, поэтому внимательно осмотрел его с ног до головы. Глубокие глаза цвета янтаря умиротворённо светились, когда не обнаружили ничего опасного.       — Я верю тебе, Ваньин, но если тебе вдруг больно, или эта форма доставляет какой-либо дискомфорт, дай мне знать. Я мог бы попробовать осмотреть тебя или сыграть на Лебин, — предложил старший мужчина.       — Спасибо. На самом деле ты бы меня невероятно спас, если бы чуть позже сыграл что-нибудь успокаивающее. — Цзян Чэн резко моргнул, будто что-то вспомнив. — Кстати, ты уже поел? — Первый Нефрит отрицательно покачал головой. — Тогда не хочешь присоединиться к нам за ужином? Я уверен, Вэй Усянь обязательно притащит Лань Ванцзи, даже не спрашивая его, хочет он того или нет, так что ты будешь не единственный Лань.       — Я бы с удовольствием составил вам компанию.       Никто из них никуда не торопился, поэтому они медленно и спокойно шли, соприкасаясь плечами, но Цзян Чэн чувствовал на себе горячий, прожигающий взгляд всё время с прихода Лань Сичэня. Поначалу он думал, что ему показалось, но нет, Первый Нефрит открыто и беззастенчиво сверлил его своими бессовестно притягательными глазами. Юноша не выдержал и остановился, вынудив старшего сделать тоже самое. Цзян Чэн раздражённо рыкнул:       — Просто выплюнь это уже, Сичэнь! Я не умею читать по глазам!       — Прости, просто вся эта ситуация… — чувствуя себя неловко от того, что его так поймали, Лань Сичэнь немного замялся. — Мне правда невероятно любопытно, — он указал на уши и хвост. — Разумеется, в первую очередь как исследователю. Но также и как жителю Облачных Глубин, в которых запрещено держать домашних животных.       Цзян Чэн втянул воздух чуть резче. Он понимающе промычал, кивая.       — Наверное, немного обидно не иметь возможности завести маленького друга. Особенно, когда ты ребёнок, в котором много любви, а деть её некуда, — юноша печально выдохнул. В его глазах отражалась странная смесь тепла и меланхолии. — Знаешь, у меня в детстве были три собаки. Они были самыми восхитительными: послушными, любвеобильными и озорными, вертлявыми непоседами, — Цзян Чэн горько-сладко усмехнулся. — И я до сих пор искренне считаю, что они — одно из самых светлых, оттого и драгоценнейших воспоминаний, поэтому трепетно храню и оберегаю его. По этой причине я совершенно не могу представить, как может быть тяжело детям, не имеющим возможности когда-либо иметь маленького друга, — он выдохнул и взглянул на Лань Сичэня. — У тебя вообще никогда не было домашнего питомца?       Первый Нефрит задумался и отрицательно покачал головой:       — Мне довелось только пару раз погладить кролика и подержать котёнка. Но даже эти маленькие взаимодействия оставили глубокое впечатление. Это так удивительно и в то же время странно осознавать, что в твоих руках маленькая жизнь. Тёплая, трепещущая и хрупкая. Признаюсь, моё сердце не могло не попасться в ловушку этих чар. Возможно, когда-нибудь в будущем я бы хотел попробовать немного ослабить правила Гусу Лань, чтобы другие имели больше возможностей для радости. К тому же, уход за тем, кто нуждается в защите и опеке, способствовал бы развитию у детей терпения, ответственности и других важных качеств хорошего Лань.       Улыбка старшего мужчины стала немного меланхоличной, и Цзян Чэну потребовалось несколько секунд, чтобы уловить лёгкую грусть в медовых глазах и осознать её причину. Юноша нахмурился, поджал губы и, отринув сомнения, смущение и страх, резко взял правое запястье Лань Сичэня и положил ладонь себе на макушку, а левое пару раз ударил хвостом, прежде чем плавно обернуться вокруг.        Лань Сичэнь в ошеломлении замер и прикусил нижнюю губу, чтобы не расплыться в столь очевидной улыбке и не спугнуть набравшегося храбрости Цзян Чэна, который в данный момент действительно был похож на настоящего кота. Первый Нефрит подождал несколько мгновений, ожидая того, что это был лишь мимолётный порыв, и юноша передумает и отстранится. Но этого не произошло. И тогда Лань Сичэнь неуловимо провёл кончиками пальцев, очерчивая контур пушистого уха. Сопротивления не было, и движения старшего стали смелее, увереннее: он погладил большим пальцем от основания уха вверх к закруглённому краю и обратно. Он понял, что всё делает правильно, когда Цзян Ваньинь прикрыл глаза, расслабившись, и едва слышно заурчал. Воодушевлённый, Лань Сичэнь перешёл на второе ухо, нежно повторяя те же самые движения. Хвост он решил не трогать, просто наслаждаясь мягкостью шерсти и теплом вокруг запястья.       Они молча стояли так некоторое время, словно погружённые в особую медитацию, и Лань Сичэнь в какой-то момент понял, что до этого был эмоционально вымотан и опустошён. И эти неприятные ощущения постепенно исчезали под влиянием кошачьей терапии, сменяясь другими: его сердце билось чаще только от мысли, что гордый и неприступный Цзян Ваньинь был настолько внимателен к нему, что заметил его печаль и даже попытался утешить, позволив прикоснуться к чувствительным ушам. Как бы сильно тепло не переполняло грудь Сичэня, готовое вот-вот проломить рёбра и вырваться наружу, мужчина побоялся излишне пользоваться дарованным ему небесами благословением, поэтому в скором времени отступил, последний раз ласково пригладив смоляные волосы.       — Ваньинь, это потрясающе! Удивительно, но я будто только что окунулся в холодные источники.       Цзян Чэн довольно ухмыльнулся:       — Я слышал, что животные помогают эмоционально разгрузиться. Возможно, всем в Облачных Глубинах стоит завести себе по маленькому другу, чтобы не быть такими чопорными. Особенно, Лань Ванцзи. Иногда я боюсь, что могу случайно заговорить со скалой и не заметить разницы!       — Тут его гармонично уравновешивает твой брат, — задумчиво протянул Первый Нефрит, приложив пальцы к подбородку. — Ощущение, что у него в каждом кармане и рукаве сидит по какому-нибудь кролику.       — Что я слышу? — Цзян Чэн вопросительно вскинул бровь, — Сичэнь насмехается над Вэй Усянем? Над моим старшим братом? Мне это нравится! Такой Сичэнь, определённо, приятнее в своей приземлённости, нежели праведный Первый Нефрит, — юноша дразняще ткнул локтём белые одежды. — А если говорить серьёзно, то ты прав: они могут уравновешивать друг друга, стабилизируя эмоционально и превращая в относительно нормального человека. Они своего рода кролики друг для друга. В каком-то смысле я рад, что, в случае чего, у Вэй Усяня останется близкий ему друг, которому он полностью сможет довериться.       — Не могу не согласиться, что их общение полезно в обе стороны. Они, действительно, как домашние любимцы друг для друга, — Лань Сичэнь озорно ухмыльнулся, пристально всматриваясь в глаза цвета бушующей бури. — Знаешь, Ваньинь, а я тоже недавно себе маленького друга нашёл. До ужаса своенравный, гордый и непокорный. Мне остаётся лишь надеяться, что в скором времени он сможет мне довериться, и мы, как наши братья, сможем стать друг для друга чем-то вроде опоры. Во всех смыслах.       Цзян Чэн почувствовал, как жар стремительно бросился к щекам, и чтобы не выдать своего смущения, юноша резко развернулся на пятках и направился в сторону лагеря — совсем не топая, все же по статусу не положено — пока Лань Сичэнь, тихо смеясь, следовал за ним.

***

      Всё слилось в один бесконечный и непрекращающийся поток ужаса: отчаянные, хриплые крики и последние слабые вздохи, густая кровь и стойкий теплый металлический запах, жар тел и кипящий адреналин, скрежет клинков и блеск лезвий. Белые, серые, золотые и пурпурные одеяния были залиты багрянцем. Вокруг царили хаос и безумие. И во главе этого сумасшествия ярко сияло солнце.       Одновременно с разных сторон света к Безночному Городу двинулись четыре отряда. Цзян Чэн начал продвижение с запада. За ним по пятам послушно и безропотно следовала смешанная группа солдат, состоящая из адептов разных орденов. Только после безудержной и напористой демонстрации способностей Цзян Чэна эти наспех сформированные в команду люди признали за юношей достойного лидера и покорно склонили головы, полностью подчиняясь его приказам и не смея проявить хоть каплю неуважения. Цзян Чэн, в свою очередь, тоже высоко оценил навыки поднадзорных ему солдат: они действовали стремительно и хладнокровно — за ними тянулись, извиваясь, лишь кровавые реки и хладные трупы.       Цзышэ в умелых руках яростно искрилась и сверкала, сбивала с ног целые группы противников, обвивалась вокруг лодыжек, пропуская сквозь тело разряд молнии, и обхватывала туловища, сжимаясь настолько сильно, что ломала кости. От неё было не уйти: словно хищник, она чувствовала страх и по велению хозяина дико и безжалостно впивалась в плоть, вонзаясь тысячью тонких горячих игл. Следуя лишь легкому движению запястья, она кидалась и бросалась, уничтожая и сжигая всё на своём пути. Казалось, праведный гнев и негодование, кипевшие в её хозяине, передались и ей, и Цзышэ подпитывалась ими, жадно высасывая и поглощая каждую эмоцию, преобразовывая их в силу. Эта неуёмная змея, перевоплотившись в божественный хлыст, карающий грешников, сияла чистейшим серебром, отбрасывая яркие блики на лицо Цзян Чэна и отражаясь в его дымчато-голубых глазах. Не глаза — бушующая буря.       Юноша и сам походил на природное явление, катастрофу, бедствие. Не человек — воплощение молнии! Резкий, острый, неуловимый и яростный. Он неумолимо истязал себя и ещё сильнее своих врагов. Он подавлял, разил, громил, сокрушал и сражал. Цзян Чэн упрямо и напористо прорывался вперёд. Казалось, ничто не могло его остановить, настолько он полнился обидой и гневом. Разум его был мутен, чёткость перед глазами меркла, и молодой человек ощущал, как внутри него зверь тянет свои лапы, плавно перехватывая контроль над сознанием. Он терял себя.        Вдруг в чувствительный нос резко и отрезвляюще ударила знакомая прогорклость травяных смесей. Тяжёлая, терпкая и немного землистая. Так ясно он слышал этот запах только единожды, в плену, в горячке. Тогда Цзян Чэн думал, что ему почудилось, что это был лишь бред больного, утомлённого пытками воображения, лелеющего лишь беспочвенные надежды на то, что рядом есть кто-то, кто готов ему помочь. Однако это не была игра сознания — видение оказалось реальностью. И юноша не мог игнорировать этот факт: тот, кто протянул ему руку в трудную минуту, прямо здесь. Сейчас разум Цзян Чэна был ясен, как ночное небо морозной ночью.       Юноша метнулся в сторону, где запах, казалось, был ярче и насыщеннее. Он ворвался в комнату — медицинский кабинет — буквально провонявшую травами, но она оказалась пуста. Цзян Чэн грубо выругался и попытался сосредоточиться, выискивая хотя бы лёгкую дымку похожего аромата за пределами пространства. И он почувствовал её. Небеса благословили его чутким носом!        Цзян Чэн следовал за горечью трав, пока не вышел к коридору. Перед глазами предстала не самая приятная картина: солдат из его группы, который был смертельно ранен буквально несколько минут назад одним из Вэнь — Цзян Чэн лично почти в тот же миг переломил противнику хребет — загнал в угол двух человек в бело-алых одеждах. Цзян Чэн не знал как раненый, на котором уже все поставили крест, смог самостоятельно встать, двигаться и тем более в довольно агрессивной манере напасть на кого-то из Вэнь, угрожая им саблей. Его серо-зелёные мантии ордена Не будто пропитались густым, тягучим вином и, казалось, культиватор едва держал себя в сознании, потому что его глаза, налитые кровью, то и дело норовили закрыться. Но солдат упрямо продолжал стоять на ногах, направляя трясущимися руками оружие на беззащитных людей.       В углу было двое. Молодой мужчина с каштановыми волосами, собранными в высокий, но уже изрядно растрепавшийся хвост стоял к ним спиной и крепко обнимал девушку, пряча её между стенами и прикрывая своим телом. В ожидании удара он напряжённо жмурился, и, словно в помешательстве, безудержно нашёптывал какие-то ободряющие слова в волосы той, кого держал в клетке из угла и своих объятий, прерываясь только на лёгкие поцелуи в макушку. Девушка дергала его за одежду и птицей билась в руках, явно пытаясь вырваться и предотвратить бессмысленную жертву юноши. В этой возне переплетённых тел Цзян Чэн лишь на секунду успел уловить знакомый пронзительный и острый взгляд голубых глаз. Пазл в голове Цзян Чэна наконец сложился. Этот запах, этот голос, эти глаза. Лишь два имени вертелись на языке и горьким пеплом сгоревшей Пристани Лотоса оседали на губах — Вэнь Нин и Вэнь Цин.       В тот же момент, как пришло осознание того, кто стоит перед ним, всё внутри Цзян Чэна вспыхнуло. Но это была не дикая, животная ненависть обиженной матери, сколько его собственная злоба, затаённая на всех, кто носил белоснежно-алые одежды. За уничтожение его секты, за сгоревший Юньмэн и его людей, за смерть его родителей, за его ядро, за всю ту боль, что некрасивыми осколками поломанной жизни впилась в душу, оставшись там навсегда. Если бы он встретил брата и сестру Вэнь в течении недели после трагедии, то, не задумываясь, растерзал бы обоих, обагрив кровью все вокруг. Но сейчас, спустя столько времени, большую часть из которого Цзян Чэн провёл в плену в размышлениях, он немного обуздал свой гнев и мог мыслить холодно, рационально. Юноша понимал, что, как и винить Вэй Усяня за сожжение Пристани было глупо (потому что Вэнь Чао нашел бы любой другой повод для нападения), так же абсурдно обвинять ни в чем неповинное простое население, совершенно не причастное к убийствам, просто за то, что они — Вэнь. Никто не выбирает, кем ему родиться. И Цзян Чэн знал об этом не понаслышке. Но все равно глубоко в его душе по-детски скреблась обида. Однако он уже не ребёнок, поэтому может взять себя в руки и переступить через некоторые болезненные чувства.       Цзышэ вспыхнула, заискрившись и резко вытянулась вперёд, обвившись вокруг обоих культиваторов Вэнь, и дернула их, притягивая к Цзян Чэну прямо в тот момент, когда сабля Не разрезала воздух прямо над ухом Вэнь Нина. Цзян Чэн переместил ошеломлённую пару за свою спину, призвал кнут обратно и за пару шагов оказался рядом с солдатом из своей группы. Ему не пришлось ничего делать, потому что тот начал падать, потеряв сознание. Цзян Чэн, как хороший лидер, поймал его и осторожно уложил на пол. Он осмотрел мужчину и дернул головой, поворачиваясь к Вэнь. Его дымчато-голубые глаза грозно сверкнули, когда их взгляды встретились, и предотвращая любые попытки неуместной сейчас благодарности, Цзян Чэн резко бросил в им лицо:       — Жизнь за жизнь! Я возвращаю долг!        Не давая им времени на размышление, он кивнул в сторону лежавшего и тяжело дышавшего мужчины из Не.       — Мне не нужно, чтобы он протянул ноги прямо здесь. Пусть помирает, как скучные люди без ядра, среди детей и внуков. Но не под моим командованием, и уж тем более не на моих глазах. Сейчас и без того хватает безрассудных и безымянных героев. — Цзян Чэн фыркнул и взглянул на Вэнь Цин. — Ты сможешь его подлатать? У тебя не должно быть проблем с совершенствующимися из других сект…       Одной из сильнейших сторон Вэнь Цин была её способность сохранять трезвый ум и хладнокровие в любой ситуации, поэтому ни одно из кусачих и откровенно провоцирующих слов не поколебало её спокойствие. Девушка по-странному чувствовала себя в безопасности, несмотря на залитые кровью одежды, горячий, вздымающийся хлыст у её ног и подавляющую силу юноши перед ней. Интуиция подсказывала, что она не могла ошибиться в этом человеке — иначе бы она не рискнула жизнью брата и своей, чтобы помочь ему. Как врач, сперва Вэнь Цин оценивающе осмотрела Цзян Чэна и хмыкнула, изящно приподняв одну из тонких бровей:       — Для того, кто недавно был при смерти, ты неплохо так размахиваешь кнутом и отдаёшь приказы…       — С-с-сестра хоте-тела сказать, — вмешался Вэнь Нин, всё ещё пытаясь задвинуть за спину излишне безрассудную, на его взгляд, девушку, прикрыть её, защитить, как это всегда делала она, — что мы с-с-сделаем всё возможное, но Цзян-гу-гу-гунцзы должен по-помнить, что мы не боги и не ка-ка-каждая рана подвластна нашим силам.       Вэнь Нин внутренне кричал. Юноша чувствовал, как холодный пот покрывает всё его тело. Он изо всех сил старался подавить в себе беспокойство и нервную дрожь, вызванные напряжением ситуации. Его пугала подавляющая сила и переменчивый характер человека перед ним, и он слишком волновался за свою сестру, которая своей прямолинейностью и честностью часто навлекала на себя проблемы. Однако Вэнь Нин имел странную уверенность, что Цзян Чэн их не тронет, потому что, если бы он действительно хотел их убить, то и пальцем не пошевелил бы ради спасения или уже давно самолично прикончил бы. Но даже несмотря на эту убеждённость, проверять границы дозволенного всё равно не хотелось.       Цзян Чэн, вскинув бровь, уставился на брата с сестрой, яростно защищающих друг друга и фыркнул. Это так напоминало ему заботу его а-цзе и Вэй Усяня, что грудь обожгло волной трепетного тепла.       — Цзышэ, — не отрывая взгляда от пары широко раскрытых голубых глаз, приказал Цзян Чэн.       Упомянутый кнут словно ожил, ослепительно вспыхнув, и разделился вдоль надвое. Одна из частей плавно соскользнула с руки Цзян Чэна и, извиваясь, обвила раненого культиватора Не, Вэнь Нина и Вэнь Цин, колюче, но безболезненно потеревшись о руки брата и сестры.       — Это знак того, что вы под моей опекой, — твёрдо сказал Цзян Чэн, внимательно наблюдая за действиями своего друга и реакцией брата и сестры Вэнь. — Цзышэ не позволит никому и пальцем прикоснуться к вам, — заметив, как в глазах юноши и девушки загорелся огонёк признательности, Цзян Чэн рявкнул. — Не обольщайтесь, это не для вас, а для парнишки Не. Поскорее займитесь его лечением. Чтобы когда я вернулся, он хотя бы ещё дышал.       Вэнь Цин и Вэнь Нин синхронно кивнули, но Цзян Чэн этого уже не видел, потому что резко развернувшись, отчего полы его мантий заколыхались, напоминая лепестки цветов на ветру, уже удалялся прочь. Юноша, чье напряжение в плечах немного уменьшилось, уверенной походкой направился к Безночному городу. Внутренний зверь драл когтями душу и дико рычал, требуя немедленного возмездия и рек крови.        Что же… Цзян Чэн всего лишь подросток, чтобы осмелиться отказать всемогущему божеству.       Вымотанный, Не Минцзюэ тяжело и глубоко дышал, но его удары не потеряли ни капли мощи и резкости, а движения не замедлились ни на мгновение, несмотря на полученные раны — сказывались годы упорных и усердных тренировок. Лань Сичэнь рядом держался так же спокойно и твёрдо как на обычным спарринге, плавно танцуя с Шоюэ. Будто это всё было лишь привычным ежегодным соревнованием между сектами, а не сражением насмерть с сильнейшим культиватором мира совершенствующихся. Над подобной мыслью можно было бы хорошо посмеяться, но время было неподходящим.       Бася свистела, прорезая воздух острым лезвием, когда крепкий мужчина сделал несколько стремительных шагов и, используя импульс этого движения, нанёс мощный удар. Не Минцзюэ замер от шока, когда Вэнь Жохань ладонью одной руки спокойно остановил саблю, схватив её за лезвие. Из-за ошеломления мужчина не успел среагировать и защититься, когда тяжелый кулак приземлился в центр его груди с такой силой, что, казалось, раздался звук треснувших рёбер. Минцзюэ отшатнулся с широко распахнутыми глазами, сглатывая скопившуюся во рту кровь. Вэнь Жохань занёс руку для ещё одного удара, но Шоюэ, сверкнув лезвием, отбила атаку и, развернувшись в воздухе, мягко легла в руку Лань Сичэня, который сразу же стремительно бросился вперёд, непрерывно нанося удар за ударом. Где-то через дюжину взмахов к нему присоединился Не Минцзюэ. Вдвоем они обрушились непрекращающимся шквалом яростных атак. Молодые люди действовали синхронно, их движения плавно перетекали друг в друга. Вэнь Жохань лишь уворачивался и надменно усмехался, открыто издеваясь. Битва, определённо, предстояла, утомительная.       Цзян Чэну, пылающему гневом и яростно сметавшему всё на своём пути, не понадобилось много времени, чтобы добраться до главной резиденции Вэнь, но он все равно немного опоздал, задержавшись с братом и сестрой Вэнь. Когда юноша переступил порог главных ворот, его зрачки расширились, а в груди зарокотал животный рык. Перед ним раненные Лань Сичэнь и Не Миндзюэ — два лучших культиватора их поколения — неистово пытались подавить и загнать в угол Вэнь Жоханя, который всем своим надменным видом демонстрировал, что для него это сражение — лишь забавная игра в песочнице с малышами.       Цзян Чэн почувствовал, как его тело прошиб электрический разряд и холодок тонко протянулся вдоль позвоночника, заставив его слабо вздрогнуть. Юноша сконцентрировал весь жар энергии в Даньтяне. Мгновение, и тяжёлая, свинцовая молния пульсирующим разрядом упала прямо в то место, где секунду назад стоял Вэнь Жохань, разбив каменный пол и подняв густой слой пыли и крошки. Конечно же, это привлекло к нему внимание всех сражавшихся.       — А, Цзян Ваньинь, — мужчина приподнял острый уголок губ в ехидной усмешке и увернулся от тяжелого удара сабли, просвистевшего прямо над его ухом, — отлично выглядишь! Сменил режим питания?       Пурпурные одежды взметнулись, сверкнуло лиловое серебро, и вокруг руки Вэнь Жоханя протянулся горячий, пульсирующий хлыст, прожигая одежду и впиваясь жаркими, острыми иглами в кожу. Цзян Чэн натянул Цзышэ на себя, дергая руку мужчины и фиксируя её, чтобы он не имел возможности отбиваться и чтобы союзники могли нанести удар. Вэнь Жохань в изумлении вскинул брови:       — Я так рад, что ты не только выжил и обвёл вокруг пальца моих людей, но ещё и умудрился сбежать, оставив после себя ужасный погром. Восхитительно! Меньшего я и не ожидал от ЕЁ сына. — излишне нежно ворковал мужчина, любовно смотря на сияющее оружие.       Лань Сичэнь и Не Минцзюэ незамедлительно воспользовались шансом и бросились с двух сторон, направляя клинки мужчине прямо в грудь. Вэнь Жохань лишь усмехнулся, прежде чем резко крутануться на пятках и отклониться, поднимая руку и прикрываясь натянутым кнутом, как щитом. Раздалось громкое шипение, и по всему телу Цзян Чэна пронеслась сильная и нестерпимая волна вибрации — отдача от атак Лань и Не, чуть не сбившая его с ног. В глазах цвета бури сотней острых искр вспыхнула ошеломительная боль. Инстинктивно, Цзян Чэн отшатнулся и призвал Цзышэ обратно. Дикий, лающий смех вернул юношу из затуманенного чрезмерной пульсацией сознания.       — Ты думаешь, что я, победивший божество, — откровенно хохочет, отбивая атаки Шоюэ, Вэнь Жохань, — не смогу выстоять против щенка, поглотившего немного его силы? Или мне лучше называть тебя котёнком?       Цзян Чэн, игнорируя оскорбление, огрызается, позволяя тонким молниями в небе извиваться, ударяя прямо в красно-белое пятно:       — Что же ты, такой сильный, не упоминаешь, что был не один, а с целой группой воинов, — рычит он, — которые не только сожгли лес священной горы, но и ослабили божество, которое ты лишь добил?        — Ах, — мужчина плавно, словно танцует, уворачивается от небесных ударов. Тон его голоса приобретает наставительные оттенки — все же ты ещё дитя и не понимаешь, что это несущественно! Ведь победителем нарекается тот, кто нанёс последний удар. И не так важно, каким образом удалось это сделать. Победителей не судят, малыш. Вы сейчас, знаете ли, тоже не праведную прогулку совершаете…       Юноша во время наставлений безумца успевает переглянуться с двумя другими мужчинами и прийти к молчаливом согласию.         — Ну, тогда ощути на своей же шкуре, каково это — быть одному против всех.       Цзышэ загорается ярче, как и глаза Цзян Чэна, небо разрезает оглушительный гром. Не Минцзюэ подбрасывает саблю, прехватывая её удобнее и крепче. Лань Сичэнь описывает Шоюэ широкий круг, перенося вес на заднюю ногу. Его взгляд становится твёрже, решительнее.        — А кто сказал, что я один? — с ехидной улыбкой протягивает, наслаждаясь каждым слогом, Вэнь Жохань.       Трое культиваторов в тот же миг рвано выдыхают и синхронно отпрыгивают назад, прижавшись спинами друг к другу в оборонительной стойке, готовые в любой момент перегруппироваться и сменить тактику на одну из тех запасных, которые они часами обсуждали в палатке старшего мужчины.       — Я никого больше не чувствую, — тяжело выдыхает Не Минцзюэ через несколько томительных и тяжелых секунд, нервно перебрасывая саблю из одной руки в другую.       — Ой-ли? Моя вина! — примирительно машет рукой Вэнь Жохань. — Я использовал некоторые подавители, чтобы сделать небольшой сюрприз. И, судя по выражению ваших лиц, он удался. А сейчас вам всем наконец пора познакомиться! —  торжественно заканчивает мужчина.       Руки Вэнь Жоханя скользнули к поясу, на котором висел мешочек Цянькунь. Трое культиваторов напротив него стояли, настороженные, в немом напряжении ожидая дальнейших действий и пристально наблюдая. Мужчина потянул за шнурок, распутывая слабый узел, и растянул горлышко, засовывая туда руку. Крылья носа Цзян Чэна затрепетали, когда он уловил тонкий запах. Он был одновременно родным и незнакомым. В тот же момент его внутренности разгорелись в безумном пожаре. Смутная догадка пронзила его разум, когда инстинкты взвыли в дикой агонии, раздирая душу и сознание. Раздался звук ломающихся рёбер и влажный хрип.       Цзян Чэн крепко вцепился в Цзышэ, возмущённо сверкнувшую от такого обращения, и нарушил построение, отшатнувшись от Лань Сичэня и Не Минцзюэ, которые смотрели на него широко распахнутыми глазами. Юноша тяжело дышал и, немного согнувшись, сплюнул сгусток крови. Раздалось смачное «блядь», когда Вэнь Жохань наконец поднял, крепко держа в своих руках, маленький меховой комочек — божественное дитя. Глаза Цзян Чэна изумительно-опасно сияли самой яркой лазурью. А грудь разрывало рычание вперемешку с хрипами.       — Успокойся, дура! — рыча, увещевает Цзян Чэн, пытаясь докричаться до замутнённого огненными и кровавыми образами сознания матери. — Не повторяй своих же ошибок. Он ничего ему не сделает, потому что не дурак и осознаёт, что умрёт, как только твой ребёнок пострадает, — юноша судорожно сглатывает кровь, — У него не осталось больше ничего, поэтому использует твоё дитя. Он собирается выиграть время, и надавить на твои чувства. Если бы он действительно хотел с ним что-то сделать, то он уже давно был бы мёртв. Он играет с тобой! Не поддавайся! Дай мне решить эту проблему, я же обещал…       — Ты действительно думаешь, — Вэнь Жохань переложил удобнее маленькое существо, завозившееся в его руках и потянувшееся за знакомым запахом матери, — что такой безумец, как я, хочет просто оттянуть время, а не планирует красиво умереть от лап обезумевшего божества и заодно утащить за собой добрую половину населения? Ваши предположения смешны и абсурдны, Цзян Ваньинь!       — Тогда почему он ещё дышит? — кивнув в сторону котёнка, озвучил свои мысли Лань Сичэнь, бросая взволнованные взгляды на согнувшегося и дрожащего Цзян Чэна.       — Потому что я — охотник! — он окинул всех взглядом, полным глубочайшего презрения. — Не забывайте: мне нравится подчинять и укрощать. Но в данный момент я с удовольствием бы насладился шоу, наблюдая, кто же одержит верх в вашем противостоянии — человеческий хладный разум или животные инстинкты обиженной матери.       Вэнь Жохань широко скалился, его плечи подрагивали от смеха. Внезапно дикая улыбка сползла с его лица, глаза расширились, и он резко втянул воздух носом. Руки ослабли, выронив котёнка, который мгновенно был схвачен Цзышэ и притянут к ногам Цзян Чэна. Сотрясаясь всем телом, юноша упал на колени, судорожно схватившись за голову. Ошеломлённый, Вэнь Жохань медленно повернул голову назад, впиваясь острым взглядом в молодого человека в таких же одеждах, как и он сам, посмевшего запустить в него отравленную стрелу.       — Мэн Яо, ты, — сплюнул Вэнь Жохань, всё его тело дрожало от гнева, — предатель! Я тебя…       Не успел он договорить, как тяжёлая лапа крупнее его головы прижала его к земле, выбив из лёгких весь воздух. Стрела прошла насквозь, разрывая плоть, кости хрустели, дробясь на мелкие осколки. Лапа надавила сильнее, огромная морда божества склонилась ниже, низко рыча и обнажая крупные, острые клыки. Сверху на него смотрела завораживающая, яркая лазурь глаз, в которых бушевали неприкрытые ненависть и бешенство. Что-то столь дикое и непокорное.       — Так прекрасно! — в дымке экстаза пропел Вэнь Жохань, протягивая руку и пытаясь дотянуться до головы нависшего над ним зверя.       Пальцы мужчины почти прикоснулись к смоляному меху, когда его грудь одновременно с трех сторон пронзили мечами, а в сердце впились крупные когти. Вэнь Жохань влажно всхлипнул, захлёбываясь собственной кровью, и перестал дышать.       Трое мужчин почти мгновенно отскочили, почувствовав в воздухе сильные колебания энергии. Они застыли, когда божественный зверь склонился над уже мёртвым Вэнь Жоханем. Раздался рык, сверкнули клыки, и в одно движение голова сильнейшего культиватора была оторвана и катилась по земле. Зверь яростно впился в ещё тёплую плоть и продолжил рвать и грызть тело, марая всё остывающей кровью. Лишь удовлетворив свой гнев, божество вскинуло голову и взвыло. Хрипло, надрывно и так душераздирающе.       Когда вой прекратился, яркая лазурь померкла, и лишь уставшие глаза цвета бури внимательно оглядели мужчин. Видимо, не найдя ничего опасного, Цзян Чэн обессиленно опустился на землю, прикрыв веки. Мужчины предположили, что он медитирует, пытаясь восстановить силы. Тогда Мэн Яо достал из рукава какое-то устройство и, взглянув на двух других мужчин, вопросительно указал в сторону приспособления. Не Минцюэ и Лань Сичэнь одобрительно кивнули. Тогда молодой человек поднял руки и запустил вверх сигнальный огонь, который застыл в небе, окрашивая его всеми цветами радуги и переливаясь яркими искрами.       Вспышка и ослепительные цвета привлекли внимание зверя. Он медленно повернул морду. Больше не было проницательных, ясных глаз. Лишь опасная лазурь. Воздух загудел от энергии обиды.       — Ах, — нервно выдохнул Мэн Яо, — мы забыли об одном преважном обстоятельстве.       Когда божество сделало шаг вперёд, земля под ним задрожала и пошла широкими трещинами. Тяжело перебирая лапами, оно уверенно двигалось в сторону культиваторов, предупреждающе рыча. Мужчины синхронно попятились спиной.       — Прекрасный день — убили сильнейшего культиватора, но умрём от союзника в виде кота-переростка, — саркастично процедил Не Минцзюэ.       — Дагэ, — попытался успокоить его Лань Сичэнь, заметив, как крепко мужчина сжимал рукоять сабли, — я уверен, что Цзян Ваньин не потерян для нас.       — Раз эргэ так считает, то пусть попробует привести его в чувство! / — Раз такой умный, то сделай с этим что-нибудь!       Одновременно выпалили Мэн Яо и Не Минцзюэ. Лань Сичэнь немного приоткрыл рот от удивления и какой-то обиды, что его друзья сваливают на него сложную работу. Но он хороший Лань (когда не нарушает правила с Цзян Чэном), поэтому попробует сделать всё, что может. Он надеется, что ему не придётся прикладывать много усилий, потому что он верит в силу своего друга.       — Ваньин, — спокойно обратился Лань Сичэнь, смотря в глаза зверя и поднимая перед собой руки с раскрытыми ладонями, — приди в себя! Мы не причиним тебе вреда. Ты в безопасности. Мы не твои враги, мы — союзники.       — Отлично! Мы все умрём! — кто-то позади нервно засмеялся.       В глазах животного не мелькает и капли узнавания. Оно агрессивно наступает, немного приседая к земле, будто готовясь к прыжку. Трое культиваторов медленно отступают назад, пока не упираются спинами в стену.        — Блять, — едва слышно шепчет Лань Сичень, зажмуриваясь.       Божество удивлённо вскидывает голову и моргает, распахивая уже дымчато-голубые глаза. Зверь, будто усмехаясь, фыркает и игриво толкает мордой плечо Лань Сичэня, пока мужчина стоит с сияющими от счастья и удивления глазами — кто же знал, что для того, чтобы вернуть Цзян Чэна нужно просто сматериться! Огромный кот разворачивается и, едва передвигая лапами, медленно уходит, при этом не преминув задиристо хлестнуть хвостом в лицо Мэн Яо и Не Минцзюэ, отчего двое фыркают и отплевываются. Цзян Чэн — а это определённо он — устало подходит к котёнку, и сворачивается вокруг него калачиком, позволяя малышу вцепиться в свой мех и жадно обнюхать себя.       — Ваньин? — позвал Лань Сичэнь, не громко, но твёрдо и спокойно, привлекая внимание, но не пугая. Огромный зверь вымученно смотрит на него исподлобья и переводит взгляд на котёнка, склоняясь, чтобы лизнуть маленькую мордочку. Лань Сичэнь облегчённо и устало выдыхает, — Сейчас бы очень понадобилась помощь мастера Вэя или Цзян Яньли.       — Кажется, он вернулся в сознание, — бормочет Мэн Яо, всматриваясь в едва вздымающуюся груду смоляного меха, — но слишком истощён и не полностью контролирует разум, поэтому не может изменить форму тела. Я думаю, — он перевёл задумчивый взгляд с напряжённого Не Минцзюэ на нервного Лань Сичэня, — нам нужно дать ему немного отдохнуть, чтобы он хотя бы вернул человеческий облик, потому что мы не может в таком виде притащить его в лагерь. Однако, предполагаю, он не сможет перевоплотиться, если будет чувствовать от нас угрозу.       — Что ты предлагаешь? — потирая переносицу, спрашивает Лань Сичэнь.       — Если мы уберем оружие, показывая, что беззащитны, Цзян Чэн успокоится, и ни он, ни божество не будет ничем спровоцировано, — настороженно предлагает молодой человек.       — Мне не нравится твоя идея, — сквозь зубы цедит Не Минцзюэ.       Мэн Яо имеет силы и наглость усмехнуться:       — Как будто мне она нравится!       Возможно, то были переизбыток адреналина и затуманенное от потери огромного количества крови сознание, но уголки губ троих мужчин дёрнулись вверх, и они грубо прыснули от смеха, бесстрашно откидывая оружие назад.       Цзян Чэн, вылизывая котёнка, с настороженностью наблюдал, как трое взрослых культиваторов сначала что-то бурно обсуждали, а потом, откинув оружие, согнулись в приступе хохота. Юноша искренне опасался за состояние их рассудка. Он нашёл весёлый, но ясный взгляд Лань Сичэня и медленно моргнул ему, отчего сердце Первого Нефрита пропустило удар. Мужчине показалось, что это хороший знак, поэтому он ответил уставшей, но искренней улыбкой и предложил двум другим своим напарникам немного помедитировать, чтобы успокоиться и немного подлечить раны. Никто не высказал ничего против. Цзян Чэн, убедившись, что его союзники безопасно устроились, повернул морду к дитёнышу и, склонившись, прижал их лбы друг к другу. Вокруг них запульсировала энергия.       Мэн Яо ненавязчиво подсел поближе к Не Минцзюэ, чтобы помочь ему и передать немного ци, так как знал, что мужчина в последнее время имеет некоторые проблемы с циркуляцией энергии, особенно после тяжелых поединков. Старший бросил пару неодобрительных взглядов на виновато улыбающегося Мэн Яо, и немного поворчал, но руки не оттолкнул, слабо выдыхая, когда поток лёгкой, ненавязчивой ци заструился, плавно протекая по меридианам. Они сидели так, медитируя, пока не услышали уже знакомый характерный звук ломающихся костей. Лань Сичэнь первый вскочил на ноги, за ним последовали его товарищи.       Обнажённый Цзян Чэн с распущенными волосами лежал, свернувшись калачиком вокруг спящего котёнка. Но пока что никто не рискнул подойти к нему. Юноша оперся на руку, поднимаясь, другой он обхватил малыша, крепко прижимая его к груди, туда, где бьется сердце. Цзян Чэн чувствовал себя действительно измождённым только от пройденного до троих мужчин пути. Он видел обеспокоенные и взволнованные взгляды, направленные на него, от которых ему хотелось сжаться. Они слишком его нервировали, и только юноша открыл рот, чтобы огрызнуться, как три мантии разных цветов одновременно прилетели ему в лицо.        — Кажется, нужно проводить соревнования не по стрельбе из лука, а по раздеванию. У вас троих точно были бы призовые места, — съязвил Цзян Чэн, придерживая падающие верхние одежды.       — Сказал тот, кого бы просто не допустили, потому что он пришёл бы обнажённым, — парировал Не Минцзюэ, пока Лань Сичэнь смущённо краснел, а Мэн Яо хихикал, прикрывая рот рукавом.       Цзян Чэн удивлённо вскинул брови и, проворчав что-то неразборчивое в ответ, сунул маленький пушистый комочек прямо в руки ошеломлённого Первого Нефрита:       — Держи крепче и только попробуй уронить! Переломаю ноги!       — Эрге, я думаю, дышать тебе позволено, — дразняще прошептал замершему Лань Сичэню Мэн Яо, пока Цзян Чэн, повернувшись спиной, накидывал на себя все три мантии. И никто его не осудит за то, что он пользуется всеми предоставленными возможностями — юноша без ядра, а погода нынче, по словам Яньли, действительно, прохладная.       Немного повозившись и удобно приспособив каждую из верхних одежд под себя, чтобы было максимально тепло и комфортно двигаться, Цзян Чэн смерил недоверчивым взглядом троих мужчин. Ленты у Цзян Чэна не было, поэтому его распущенные волосы, развеваемые слабыми порывами ветра, красиво переливались, окрашиваясь цветами вспыхивающих огней. Юноша остановил взор на Не Минцзюэ и, устало выдохнув, направился к нему, вытянув правую руку вперёд, пока раскрытая ладонь не упёрлась в мускулистую грудь.       — Твоя бушующая ци всё время мне мешала, отвлекая. На меня, значит, кричал, а сам!..         Цзян Чэн закрыл глаза, сосредоточившись, и Не Минцзюэ вдруг часто и рвано задышал. Глаза Мэн Яо расширились, и он сделал неуверенный шаг в сторону двух мужчин, но крепкая хватка Лань Сичэня остановила его. Когда он перевёл взгляд на Первого Нефрита, тот лишь безмолвно покачал головой, показывая, что вмешиваться не самое лучшее решение. В этот же момент Цзян Чэн резко отшатнулся и сплюнул чёрную, густую кровь.       Не Минцзюэ все ещё поверхностно дышал. Но сейчас это было от того, что его переполняли силы. Энергия внутри него была такой чистой, какой не была с момента вступления на должность главы, а тело ощущалось невероятно лёгким и свободным. Эти чувства освежали и пьянили.       — Что ты сделал? — с подозрением спросил Мэн Яо.       — Недавно глава Не рекомендовал мне перенаправлять мою обильную энергию в другое русло. Однако сам он, как я погляжу, этому совету не следует, поэтому пришлось немного помочь, — фыркнул Цзян Чэн, на трясущихся ногах подходя к Лань Сичэню и протягивая дрожащие руки, чтобы забрать котёнка, которого Первый Нефрит тут же передал, плавно скользя ладонями под локти юноши и поддерживая его, чтобы тот не упал.       — Но как? —  возбуждённо воскликнул Не Минцзюэ. По мнению Цзян Чэна, слишком энергично для того, кто только недавно чуть не отклонился от ци.       — Сейчас я — почти пустой сосуд, — опираясь на крепкие руки Лань Сичэня, медленно и тяжело заговорил Цзян Чэн. — Из-за разных источников получения божественной силы, после завершения контракта, во мне остался осадок этой энергии. И я подумал, почему бы не попробовать с его помощью перегнать всю твою тёмную ци по моим пустым меридианам и вывести её из организма. Как видишь, это сработало.       Мужчины некоторое время молчали, переваривая и осмысливая все события последних нескольких часов. Они невероятно устали физически и эмоционально. Постояв так некоторое время, немного успокоившись и отдохнув, культиваторы, не сговариваясь, одновременно двинулись прочь. Цзян Чэн чувствовал, что руки, поддерживающие его локоть, никуда не исчезли, и был за это неимоверно благодарен, потому что не был уверен, сможет ли идти, не имея хоть какой-то опоры. А отключаться сейчас было не лучшим вариантом. Юноша мысленно поставил галочку в голове, что должен будет как-нибудь отплатить Сичэню за доброту, поддержку и… дружбу? Но он не успел углубиться в обдумывание этого вопроса, потому что внезапно ощутил, как широкая ладонь крепко обхватила его предплечье с другой стороны. Цзян Чэну не нужно было смотреть, чтобы понять, что Не Минцзюэ с суровым выражением лица идёт рядом. Он понимал, что это своего рода «спасибо» от мужчины, который предпочитал действия словам. Цзян Чэн знал, что ему тоже нет нужды выражать свою благодарность вслух — старший, нахмурившись, просто от неё отмахнётся. Вместо этого он озвучил вопрос, который волновал каждого из присутствующих:       — Неужели всё закончилось, неужели мы победили?       Трое его собеседников слишком резко кивнули. Смотря на их движение, у Цзян Чэна даже заболела шея.        — Наконец-то, — прошептал Цзян Чэн. — Я так счастлив.       Никто ему не ответил, но каждый, без сомнения, разделял это чувство.