***
Разумеется, одной из самых долгожданных делегаций был орден Гусу Лань, которому был оказан не менее уважительный и радушный приём. И да, наконец-то Цзян Чэн и Лань Сичэнь смогли получить то, чего так долго желали: встреча вживую. Они обменялись столькими письмами, в которых соловьем заливались о том, с каким нетерпением ждут возможности увидеться и вновь провести время вместе, но в реальности, стоило им столкнуться лицом к лицу на крепких брёвнах причала, как оба, будто по мановению неизвестного талисмана, потеряли способность здраво мыслить, не говоря уже о том, чтобы пытаться складывать буквы в слова, а те — в предложения. Парни неловко переминались с ноги на ногу, опасаясь поднять взгляд и посмотреть прямо на собеседника. Спустя два тихих «привет», несколько кивков головы, три «эм…» и скромнейшее «рад тебя видеть» первая не выдержала Цзян Яньли, которая внутренне умирала из-за того, что, помимо дел ордена, ей надо ещё и устраивать личную жизнь своих младших братьев (а у неё, на секундочку, и своя есть!). Глава Цзян тепло улыбнулась и широким жестом пригласила двух Нефритов разделить с ними обед, а после, сославшись на очень важные дела и невидимо ударив под столом А-Чэна, немедленно предложившего помочь, удалилась. Перед уходом она не забыла наказать, чтобы молодые люди взяли на себя ответственность и, как радушные хозяева, провели экскурсию по восстановленной Пристани Лотоса. Покинув обеденную, Яньли тяжело выдохнула, уже представляя, каким увлекательным, но утомительным будет фестиваль. Но её тактика сработала и принесла свои плоды: уже вечером бывшая ранее неловкость испарилась, будто её и не было вовсе, а Цзян Чэн и Лань Сичэнь болтали без остановки, пока А-Юн спал на коленях у старшего мужчины, который ел семена лотоса, заботливо почищенные ему Ваньинем.***
Праздничная суета и лёгкое волнение витали в воздухе последнюю неделю, пропитав каждого вокруг этими чувствами, и достигли своего пика именно сегодня, в первый день фестиваля. С раннего утра Яньли была уже на ногах, проводя необходимые для официального открытия церемонии: уважительные поклоны в храме предков и возжигание благовоний, вписание в семейный реестр имени Вэй Усяня, который после всех внутренних метаний и сомнений наконец-то решился принять предложение своих брата и сестры, и прочее. Поэтому неудивительно, что ближе к полудню она чувствовала лёгкую усталость, если не сказать больше. Ситуацию не улучшало и палящее в самом зените солнце, не собирающееся прятаться за облаками, потому что тех совсем не было в пределах видимости. Но Яньли даже немного нравилась такая погода. Она посчитала это за одобрение и благословение со стороны небес в отношение их праздника и новой страницы жизни. Уж лучше так, нежели проводить день в хлещущем дожде и пронизывающем ветре. Как глава ордена, она обязательно должна была присутствовать на праздничном открытии, проводящемся для народа и других дружественных орденов. Поэтому в нужное время в сопровождении братьев она оказывается у сцены, где будет происходить грандиозное представление. Вместе они внимательно и придирчиво окидывают взглядом место, что должно приковать взоры всех присутствующих на ближайшие пару часов. И не обнаружив ничего, что могло бы побеспокоить их, с облегчение выдыхают. На самом деле постройка этой сцены была одной из самых мучительных и сложных задач. Втроем братья и сестра долго раздумывали над общим обликом и видом предполагаемой зоны для праздника, пока Хуайсан, уставший от жалоб своих друзей и дагэ, не вмешался своим внезапным письмом и прикреплённым к нему наброском, в который все влюбились с первого взгляда. В тот же день был отдан приказ возвести нечто похожее на то, что изображено на чертеже. В месте, где ранее было небольшое, но глубокое озеро, что со временем иссушилось по разного рода причинам, и уже давно использовалось детьми зимой в качестве места для катания с горки, оказывается, можно было построить приличную открытую сцену, что сэкономило кучу сил и золота! Теперь склоны и пологий берег использовались в качестве основы для сооружения зрительных рядов, которые, возвышаясь, полукругом охватывали саму сцену, установленную прямо на бывшем дне водоёма. Та в свою очередь была будто немного вдавлена и имела бортики, чья высота доходила где-то до щиколотки взрослому человеку. Это позволяло наполнить всю поверхность водой, создавая ощущение, будто перед вами находится огромная, неглубокая чаша с водой. И именно здесь и пройдет сегодняшний праздничный концерт. Яньли спустилась вниз, прямо к сцене и, грациозно и изящно поприветствовав всех собравшихся, устроилась на своём законном месте в ожидании начала представления. По обе руки от неё сели Цзян Чэн и Вэй Усянь. На девушке было платье цвета спелой сливы, расшитое серебряными нитями. Они тянулись вдоль широких рукавов верхних мантий и по подолу воздушной, лёгкой юбки. Никто не сомневался, что из узоров будут представлены лотосы во всём их разнообразии и великолепии. Более того, некоторые наисвежайшие, только что собранные экземпляры были вплетены в сложную причёску, украшенную множеством заколок, среди которых гармонично затерялась лента от одного небезызвестного воздыхателя. Несмотря на некоторую мудрёность причёски, та приятно радовала глаз и не казалась вычурной и помпезной. Чёрный широкий пояс, туго затянутый на талии был усыпан жемчугом (Яньли вообще была против всех этих украшений, но Цзян Чэн и Вэй Усянь лично сходили и выловили из небольшой реки россыпь этих прекрасных перламутровых камушков, чтобы порадовать свою сестру, поэтому права отказаться у неё не было). В общем, в один из самых ответственных дней в своей жизни, никто бы не смог затмить главу Цзян красотой не только одеяний, но и всего образа, так заботливо и кропотливо собранного с любовью её окружением. Признаться честно, Яньли в качестве официальных одеяний собиралась отдать предпочтение штанам, чтобы больше ассоциироваться с фигурой отца, который ранее был главой, и походить больше на него, нежели на мать. Хотя образы обоих родителей немного мутно и нечетко сохранились в памяти, ей казалось, что так правильнее, что так у неё получится заполучить уважение. Ведь Яньли не могла, как Пурпурная Паучиха, через страх и силу вызывать благоговение и почтение. Девушка опасалась, что на деле, выйди она в юбке, к ней будут относиться так же, как и Цзинь Гуаншань тогда на совете… Её братья, в принципе, не имели ничего против этой идеи, но, видя внутренние переживания своей дорогой шицзэ как-то ненавязчиво напомнили ей: чтобы заслужить уважение и показать то, что она равна мужчине, ей нет нужды одеваться, как мужчине. Наоборот, она может доказать всем, что равна мужчине и в некоторых моментах может быть даже лучше него, не одеваясь как они. Ведь не так важно, штаны на ней или юбка, если она обладает нужными качествами прекрасного и достойного лидера, а её орден процветает. Ну а кто будет против, того можно без зазрения совести отхлестать Цзыдянем или чем-нибудь ещё на усмотрение её заботливых младших братьев. После этого разговора и некоторых размышлений, Яньли всё же отдала предпочтение платью, в котором чувствовала себя вполне комфортно и уверенно. Время шло, но выступление почему-то всё не начиналось. Музыканты сидели в напряжённом ожидании, готовые в любой момент обрушиться яркой и заводной мелодией. Но музыке играть было банально не для кого. Люди начинали потихоньку переглядываться и перешёптываться. Торжественность и значимость момента постепенно теряла свою силу. Внезапно незаметно рядом с Яньли вырос один из подчинённых, оставшихся верным слугой после смерти своей хозяйки — Пурпурной Паучихи. Он быстро объяснил, что артисты, которые должны были открывать фестиваль традиционным танцем клана Цзян, не могут присутствовать. От неожиданности глава слегка побледнела, внутренне коря себя за то, что не подумала о том, чтобы подстраховаться и нанять запасной коллектив. Ведь первый танец в каком-то смысле нёс ритуальное значение для всех жителей Юньмэна. Его значимость для людей сравнима с обрядами в храме предков и молении богам. Будет очень плохо, если она сейчас не придумает, как поступить. Прокрутив в голове несколько вариантов, Цзян Яньли нашла их совершенно неподходящими, а некоторые даже оскорбительными. Волнение обрушилось на неё, словно внезапный град, но девушка быстро взяла себя в руки, внешне не позволив ни единому мускулу на её лице дрогнуть. Больше ждать было нельзя, нужно было что-то делать, поэтому она уверенно поднялась, чтобы объявить об изменении программы и попросить выйти на сцену следующих выступающих: — Я… Внезапно зрители всколыхнулись и кто-то пронзительно, но радостно выкрикнул: — Смотрите, Глава собирается станцевать?! УРА! Этот полувопрос-полуутверждение был с лёгкостью подхвачен толпой, и буквально через доли секунд уже с разных сторон разносились просьбы: — В честь праздника! Глава! — Просим! — Один танец! Воодушевляющие крики перемежались с поддерживающими аплодисментами, мольбами и присвистываниями, которые сливались в единую многоголосную какофонию, чья главная цель была уговорить их дражайшую главу подарить им танец. Яньли стояла с гордо поднятым подбородком в прекрасных праздничных одеяниях, отливающих тёмным, но тёплым пурпуром, и смотрела на своих людей, что бушевали, опьяненные радостью от празднества и завершения основного этапа восстановления Пристани Лотоса. На дне её золотистых глаз плескалось старательно скрытое изумление и желание. Разумеется, ей хотелось, как раньше, наивной и живой девочкой пуститься в пляс, наслаждаясь каждым звоном колокольчика, которыми танцоры и простые веселящиеся увешивали и украшали свои наряды. Но теперь она была главой, и голос матери внутри настойчиво твердил, что сейчас в приоритете не вопрос веселья: следует сохранять авторитет и помнить о своём статусе. К тому же сама девушка давно для себя решила, что должна быть рассудительной и строгой в этой должности, чтобы сохранить уважение и любовь своих людей (хотя она и не догадывалась, что её орден итак без ума от неё). Поэтому глава Цзян подняла раскрытую ладонь вверх, одним движением прекращая поднятый шум, и приоткрыла губы, чтобы объявить о том, что в качестве открытия фестиваля выступят лишь музыканты. Внезапно она оборвала сама себя, не успев вымолвить и слова. Вокруг её запястья заботливой рукой Ваньиня наматывался снятый с пояса его собственный колокольчик ясности. Парень заглянул в солнечные глаза Яньли и кратко, чтобы только она одна увидела, улыбнулся ей, крепко, но не туго затянув узел. Его голос полнился нежности и заботы, когда он уговаривал девушку: — Глава Цзян, не будьте столь жестоки, уважьте свой народ. Они так ждут… Мы ждём. К тому же выступать всё равно некому. С другой стороны Вэй Усянь, радостно присвистнув, перехватил вторую руку сестры и похожим действиями закрепил на запястье свой колокольчик, игриво стукнув по нему ногтём, чтобы тот ничем не отозвался. — Всё верно! Вы же теперь глава, а значит, если хотите танцевать и веселиться, никто не станет Вам помехой. По крайней мере, точно не мы! Вы проделали такую работу, что заслуживаете порадовать себя одним маленьким танцем! Мы же знаем, как Вы их любите! — Но… — выдавила из себя девушка, еле сдерживая улыбку и быстро смаргивая крохотные капли слёз в уголках глаз, и встряхнула руками с колокольчиками, — но они же совсем не звенят! Два парня взорвались хохотом, вместо ответа лишь подталкивая сестру к сцене, так сильно похожей на озеро. Люди, осознавшие, что всё это не оказалось шуткой, и Цзян Яньли наконец-то решилась исполнить их мольбы, взорвались бурным ликованием. В их глазах она была лучшим и самым достойным главой, который не гнушался скромной простотой крестьянского быта, стараясь изо всех сил сделать всё для их блага в столь сложные времена. Поэтому получить самый первый танец от неё было огромной честью. Утерянная ранее сакральность и торжественность момента вмиг обрела свою былую силу с ещё большим размахом. И дело было вовсе не в танце… Глава Цзян… Хотя сейчас, едва ли не разрываясь от предвкушения и лёгкой нервной дрожи, эта была вновь та цветущая и счастливая дева Цзян, что каждый год чуть ли не с первыми лучами солнца мчалась вместе с братьями в город смотреть на представление, искать подарки и сладости на рынке и участвовать в массовых гуляниях, разделяя со всеми танцы, игры и пение. С лёгким трепетом и сладким, тягучим томлением в груди она с опаской подошла к сцене. Почти за доли секунды девушка скинула с себя мягкую обувь и, приподняв подол праздничных одеяний, журавлём вспорхнула на край, а после элегантно опустилась в тёплые воды. В абсолютной тишине, в которой можно было услышать лишь как трепещет сердце в груди той, на кого с восхищением обращены все взгляды присутствующих, Цзян Яньли грациозно взмахнула тонкими руками и, согнув их в локтях, игриво качнула пальцами, на каждом из которых должно было красоваться по маленькому серебряному колокольчику. Но их не было. Однако искристый звон всё равно разорвал тишину. Яньли бросила взгляд в сторону, откуда исходил звук, и её нежные губы растянулись в ещё более очаровательной улыбке, когда она увидела Вэй Усяня, смеющегося и держащего на руках мальчика по имени Юань, чьи крохотные ножки, ручки и пальчики блестели на солнце, усыпанные заботливо купленными Вэнь Нином и Вэнь Цин бубенцами. Их светлый и чистый звон слился с протяжным звуком флейты в один яркий и глубокий звук. Следом воздух содрогнулся от ритмичного стука перебивающих друг друга бубна и барабана. Словно изящная, гибкая, но крепкая ивовая ветвь, дева Цзян, околдованная музыкой, ритмом и звоном колокольчиков, плавно и невесомо зашагала по водной глади, будто скользя по ней. Под каждый удар бубна мягкая женственность сменялась отточенной резкостью, когда Яньли замирала в грациозной позе, отчего её лёгкая и воздушная юбка, свободно ниспадающая вниз, колыхалась, создавая ощущение полёта. Сейчас девушка была словно священный и оттого самый драгоценный лотос Юньмэна, наконец-то обретший своё человеческое воплощение. Порой Яньли беззастенчиво приподнимала подол платья, обнажая белоснежные и аккуратные лодыжки, но только для того, чтобы одновременно вскинуть ткань одеяний и резво, смело топнуть ногой, позволяя воде всплеснуться, драгоценными камнями переливаясь на солнце, и волнами заскользить по сцене. А порой она склонялась так сильно, что казалось ещё чуть-чуть, и эта ивовая ветвь сломается. Но вместо этого тонкие пальцы лишь ласково и нежно касались воды, словно самого любимого дитя. А после снова и снова новые ловкие движения гибких рук, сопровождаемые так любезно предоставленными маленьким Юанем мелодично позвякивающими крохотными колокольчиками. С каждым мгновением музыка неутомимо становилась быстрее, а ритм — всё задорнее, но Яньли ни на секунду не отставала, двигаясь в такт всё ускоряющейся мелодии. Теперь уже без остановки вокруг сцены звенели все имеющиеся браслеты, кольца, пояса и ожерелья. Но не больше. Никто не посмел прервать и испортить танец своего главы ордена аплодисментами, криками или свистом. Очарованные чужими движениями, все затаили дыхание и замерли от восторга. В какой-то момент Цзян Чэн чётко ощущает, как его болезненно толкают острым локтем под рёбра. Он бросает суровый и холодный взгляд на виновника, пока тот указывает куда-то в сторону, вынуждая проследить за пальцем. Вэй «внимательные, мать его, глаза» Усянь ещё в самом начале представления приметил среди обилия цветастых и пёстрых мантий те, что отливали золотом. Разумеется, с этого момента за павлином внимательно наблюдали. И от пристального взора не скрылась ни одна реакция. Вот и сейчас Усянь предлагал своему диди взглянуть на хмурого, но ярко покрасневшего Цзинь Цзысюаня, что, не моргая, ловил каждое малейшее движение и лёгкий вздох девушки на сцене. Парни тихо смеялись, корча друг другу рожи, пародируя и передразнивая вмиг растерявшегося всю свою спесь павлина. Они даже не догадывались, что тот боялся даже вздохнуть, опасаясь как бы этот образ солнечной и тёплой, уверенной и смелой девушки перед ним не развеялся. Внутри всё жгло и зудело от неописуемого огня, куда Яньли ненавязчиво подкидывала дрова, встречаясь с молодым человеком сияющим взглядом, полным задора и мягкости. И как только Цзысюань жадно ловил этот взгляд, он чувствовал, что у него вытаскивают по косточке, ведь он никак иначе не мог объяснить, почему же у него подкашивались ноги… Тем временем Цзян Яньли, задрожав всем телом, протянула руки к солнцу и внезапно, когда музыка оборвалась на самой высокой ноте, застыла с полузакрытыми глазами. Однако из-под ресниц она смотрела прямо на своих братьев. Это было приглашение. Осторожно поставив Юаня на землю, Усянь принялся стягивать с себя сапоги, пока Цзян Чэн, скрестив руки на груди, отрицательно качал головой, не собираясь в этом участвовать. Пусть Яньли и Вэй Ин веселятся, ему достаточно просто наблюдать. Но его жизнь была бы слишком простой и скучной, если бы у него не было надоедливого гэгэ, который, стащив с себя обувь, благородно принялся помогать своему младшему. Вэй Усянь сделал небольшую подсечку и, стоило заднице Чэна благополучно приземлиться, как оба сапога были стащены и откинуты в сторону. Младший Цзян уже собирался огрызнуться, как, убегающий к сцене Вэй Усянь шутливо и провокационно бросил: — Котик боится замочить шерстку? Цзян Чэн повторял себе, что он давно не ребёнок, и уже не повёдется на эти уловки, однако, ворча, закатал штаны до колен и пошёл к сцене с другого конца. Как только молодые люди заняли свои позиции, повисшая тишина была взорвана: барабаны грянули с новой силой. Одновременно с разных концов сцены юноши, кувырнувшись в воздухе, уверенно прыгнули в воду, поднимая вверх сотни мелких брызг. Доли секунд, пока капли осыпали их мелким дождём парни смотрели друг на друга: пьянящая солнечная улыбка против прохладного отблеска луны. А после раздался новый всплеск. Сначала слабый, потом сильнее и громче. Один. Два. Ещё и ещё. Вновь и вновь. Пока не стало заметно, что ноги молодых людей отбивают чёткий ритм, вторя музыке. Вэй Усянь и Цзян Чэн всё энергичнее и активнее стучали ногами по водной глади. С каждым движением они всё больше и сильнее погружались в азарт этого заводного чувства: каждая улыбка, взмах рукой, хитрый прищур становились всё раскрепощеннее, свободнее и чувственнее. Все накопленные за это время эмоции нашли выход в этой завораживающей дроби по воде. И когда та достигла своего пика, то резко оборвалась, а потом эти двое резко бросились прямо в центр, туда, где всё ещё, словно изваяние, стояла глава ордена Цзян. Стоило им, словно урагану, выскочить к Яньли и оказаться на одном колене, по обе стороны от неё с протянутыми руками, как она, внезапно, словно опьянев от игривой лёгкости танцев и музыки, откинула их руки, гордо вздёрнув подбородок, мотнула головой, отбросив тяжелые волосы, в которые были вплетены свежие цветы и подаренная лента, озорно топнула ножкой, забрызгав братьев водой, и, смеясь, стремительно закружилась, в сопровождении звона колец и браслетов. Её юбка манящим вихрем последовала за ней. И среди зрителей не было никого, кто в этот момент не хотел бы оказаться там, вместе с этой девушкой, так сильно искрящейся естественностью, простотой и настоящей жизнью. Отвергнутые собственной сестрой (которая, на секундочку, их и пригласила) юноши не растерялись, взметнулись вверх, подпрыгивая и не забывая поднять ввысь лёгкие капли воды. Музыка всё не прекращалась, а Яньли прекрасно знала, что ей и её братьям, какими бы замечательными они не были, ни за что не сравниться с профессиональными танцорами и не осилить весь танец. Кроме того, она считала, что всего должно быть в меру. Всё равно празднование пошло уже не совсем так, как она планировала, поэтому, никто же не будет сильно ругать её за очередную небольшую шалость, не так ли? Девушка выцепила взглядом того, кто точно бы её не осудил за такой поступок и уверенно закружилась в ту сторону, остановившись около серьёзного Не Минцзюэ. Аккуратные девичьи ладони обвили холодные металлические наручи и потянули вместе с их хозяином в воду. Все замерли, напуганные данной ситуацией, и с опасением смотрели, что же произойдет дальше. Однако глава Не лишь добродушно хмыкнул и уверенно ступил в воду, осторожно перехватывая руку Яньли и приподнимая её, позволяя девушке описать ещё несколько кругов. Братья быстро понимают, чего хочет глава их ордена, поэтому вновь разбегаются в разные стороны, приглашая всех присоединиться к веселью. Охваченные общей пьянящей атмосферой праздника и счастья, люди поспешно разуваются или даже прыгают в воду просто в сапогах, чтобы поскорее присоединиться к танцам. Везде раздается громкий, заливистый смех и радостные голоса, вторящие мелодии. Вэй Усянь с лёгкостью подхватывает обратно на руки Юаня, что просидел в его объятиях почти всё выступление. Ребёнок радостно пищит и звенит колокольчиками. Помимо мальчика юноша успевает ещё зацепить кончиками пальцев плотный белоснежный рукав Ланьских мантий. — Скорее, Лань Чжань, пойдём с нами! Будет весело, обещаю!.. Цзян Чэн тоже не теряет ни минуты и подсознательно ищет в толпе знакомые медовые глаза. Но, как оказывается, те тоже ищут лишь его. И они быстро встречаются. Молодой человек и сам не замечает, как, широко улыбаясь, оказывается у края сцены, где Сичэнь, неуверенно поглядывая, уже снимает сапоги. Чтобы ускорить процесс Цзян Ваньинь помогает другу закатать штаны до колен, едва уловимо касаясь чужой кожи. Когда они заканчивают с этим, парень тянет старшего Лань за рукав на сцену. Сичэнь, переполненный новыми эмоциями и ощущениями, неловко, но искренне и тихо смеется, когда ноги погружаются в тёплую воду, а всё остальное тело обдаёт легкими брызгами из-за танцующих и резвящихся людей. А Цзян Чэн чувствует себя словно изолированным от всего мира, ведь среди окружающего шума, свистов и криков он слышит только этот тихий и счастливый смех. Натанцевавшись вдоволь с Не Минцзюэ и присоединившимся к ним Хуайсаном, что радовался подобной возможность повеселиться даже больше, нежели дети, Яньли планировала ускользнуть из-под бдительного надзора братьев Не к той стороне, где видела Цзысюаня. Но стоило ей развернуться, как она чуть ли не нос к носу столкнулась с упомянутым человеком, который, явно не ожидав подобного, совсем растерялся: — Глава орде… дева… Цзянь Яньли, — нервничая, перебивал сам себя младший Цзинь, чувствуя, как к щекам приливает жар: Цзянь Яньли — та, кто уголками своей мягкой улыбки умудрялась каждый раз царапать его сердце — из-за снующей рядом толпы стояла совсем вплотную к нему, снисходительно позволяя мужчине растерянно и влюблённо разглядывать себя. Её щеки отливали нежным розовым румянцем (из-за танцев или смущения остается загадкой), глаза блестели и сияли, а в слегка растрепавшейся причёске вперемешку с цветами ярко играла подаренная Цзысюанем лента. И даже лицезрение обнаженных лодыжек девушки не сводило его с ума так сильно, как тот факт, что она действительно вплела ЕГО подарок в свои чудесные волосы. — Да, это я. Господин Цзинь хотел…? — заботливо и мягко, опасаясь спугнуть, подсказала девушка, подталкивая перенервничавшего парня в сторону активных действий и нормального диалога. Резко выдохнув и наконец-то собравшись с мыслями, Цзинь Цзысюань подхватил подкинутую ему наживку, и выпалил на одном дыхании: — Господин Цзинь хотел высказать искреннее восхищение Вашим исполнением танца! Вы были неподражаемы и восхитительны! За свою жизнь мне довелось видеть множество танцовщиц, но ни одна из них не была столь пре-пре-прекрасна… Последние слова были чуть ли не проглочены от волнения, потому что прямо в этот момент от его похвалы девушка расцветала. Однако когда до парня дошла причина такого поведения его зазнобы, он почувствовал в себе внезапный прилив смелости. Пальцами Цзысюань подцепил развевающийся конец ленты и со всей нежностью, на которую только был способен в этот момент, погладил его. Он нежно улыбнулся, чем вогнал девушку в краску. — Цзян Яньли не соврала ни в одном иероглифе, когда писала, что мой подарок волшебно смотрится на ней. Однако я смотрю и понимаю, что ни одна лента или колокольчики не украшают тебя так же, как счастье. Я поистине рад видеть Яньли такой, — с каждым словом его речь становилась увереннее и спокойнее. Кажется, он наконец-то осознал, чего желает: чтобы эти глаза каждый день встречались с его. — Дагэээээ, — чуть ли не на ультразвуке пищал на ухо своему брату Хуайсан, слегка подпрыгивая на месте и нетерпеливо обмахиваясь своим веером. Разумеется, они видели и слышали всё вышеописанное с самого начала. — Дагээээээ, я, конечно, безумно за них рад, но это нормально, что мы, обещав Цзян-сюну и Вэй-Сюну присмотреть за их сестрой, позволяем вот такому произойти? Молодой человек неопределённо махнул веером в сторону парочки, описав в воздухе что-то смутно напоминающее сердце, а Минцзюэ лишь снисходительно фыркнул, потрепав младшего по волосам, на что получил тихое шипенье и наигранно-обиженное: «ну, дагэээ, не надо, я столько времени потратил на эту причёску». Хотя, несмотря на собственные слова, Хуайсан всё равно подставлялся под широкую ладонь, позволяя бессовестно разрушать ту красоту, что так долго создавалась кропотливыми усилиями. Какого бы дурака он из себя не строил, на самом деле младший Не понимал, что подразумевает его брат, поэтому быстро перевёл тему в другое русло. — А мне не нужно просить кого-нибудь присматривать за моим дорогим дагэ, потому что уже не терпится увидеть, когда он приведёт в орден Не-фужэнь… — А-САН! — гаркнул на него старший брат, хватая уже убегающего Незнайку за ворот мантий. — Что, А-Сан? А-Сан, между прочим, как хороший брат, не против, даже если это будет маленький фужэнь в золотых одеждах! Видишь, какой у тебя замечательный диди — всё понимает и принимает! — пищал дёргающийся парень, не видя, как с каждым его словом Минцзюэ всё сильнее хмурится, и даже не догадываясь, что лишь усугубляет свою и без того плачевную ситуацию. — Всё равно зелёный ему идёт больше! Дальнейшая судьба второго молодого господина Не остаётся неизвестной.