***
Приведя себя в порядок и традиционно условившись быть на связи, девушки разошлись кто куда: Энни — бродить по улицам до глубоких сумерек, Пик — навстречу неизбежному. Разговор с сокурсницей временно отвлёк от дурных мыслей, но тревога не повременила вернуться и начать нарастать по мере приближения Пик к злосчастному кабинету. Один за другим в голове зароились вопросы и тут же сами собой всплывавшие невесёлые ответы: «Он видел её триумфальное падение?» «Видел, конечно. Как не видеть — прямо на неё же смотрел». «И что думает теперь? Считает невнимательной неловкой дурёхой?» «Нет, не стал бы... он не такой». «Даже смеяться не станет?» «С чего бы ему смеяться». «Почему исчез так быстро? Скрылся в порыве испанского стыда? Уж не померещился ли он в окне вообще? Может, это всё уже какая-то горячка вследствие её помешательства». Пик не нашла, что себе возразить на это. Дверь в кабинет биологии была приветственно приоткрыта, но свет не горел — оттого там царил полумрак, несмотря не ещё пока не поздний час. И, кроме того, стояла оглушительная тишина, разбиваемая только приглушенными криками детворы на улице и нижних этажах школы. Девушка неуверенно взялась за край дверного полотна и потянула на себя. — А-а, Пик. Ты быстро. Голос преподавателя встретил её быстрее, чем она успела войти в учебный класс. Наверное, загодя услышал знакомые осторожные шаги в пустом коридоре. Уже одно это заставило сердце барахтаться и трепетать. Зик Йегер, расслабленно откинувшись на мягкую спинку стула за своим учительским столом и вытянув скрестно ноги, выглядел как владыка своих джунглей, где джунгли — это кабинет биологии. Помещение и правда напоминало непроходимые заросли Амазонки, всё такое зелёно-умиротворяющее: и выкрашенные штукатуркой мшистого цвета стены, и обучающие плакаты со схемами фотосинтеза, или строением животной клетки, или ещё чем, и обилие всякого рода растительности (Пик даже казалось, что цветочных горшков становилось всё больше с каждой неделей. Может, так оно и было, и Зик приволок часть растений из дома. В любом случае, он очень гармонично смотрелся среди них, как то бывает, если во время своей лекции вдруг решается полить какой-нибудь цветок из пластиковой лейки с узким длинным горлышком). На столе Йегера — такие же мятного оттенка тетрадки и мятные учебники. Словом, класс будто бы служил примером своеобразной цветовой эстетики. Так сразу и не скажешь, что в большей степени помогло Пик мгновенно забыть свои переживания и успокоиться — зелёное многоцветье вокруг или долгожданное уединение с наставником. — Быстро? — с растерянной улыбкой переспросила Фингер, дойдя до ближайшей парты и присев на краешек стула. Они с Энни занимали места позади, а тут обычно тусовались Райнер с Бертольдом. Когда присаживаешься на чьё-то место, будто бы начинаешь глядеть на мир сквозь чужую призму. Да... с первой парты и доску, и интерактивный экран было видно намного лучше, чем со второй, когда широкая Райнерова спина заслоняла весь обзор. Зик отпил из белоснежной кружки без рисунков (подостывший кофе, судя по тонкому, уже не концентрированному аромату), и во время глотка его кадык плавно съездил взад-вперёд. На его рабочем месте царил совершенный порядок, и нельзя было заключить, чем он занимался до прихода ученицы. Скорее всего, размышлял о чём-то в тишине. Пик мельком глянула в сторону. Злополучное окно всё ещё было открыто, а шторка находилась в чуть отодвинутом положении. Всё-таки не померещилось, ещё какую-то четверть часа назад он правда наблюдал. — Да, у вашего класса ведь был урок. Ты пообещала, что зайдёшь после его окончания, — пояснил Зик своим привычным голосом: размеренным, глубоким, спокойным — точно песок, который пересыпается внутри стеклянных часов. — А... отпустили, гх-м, пораньше, — совсем нетвёрдо говорит Фингер и сжимает пальцами колени сквозь плотную ткань юбки. Что, даже не скажет ничего про громадный пластырь и ссадину на её лице? — Вот как, — уступчиво улыбается мистер Йегер, отставив в сторону свою кружку с холостяцким пойлом, медленно приподнимается с опорой ладонями на стол и следует куда-то в конец класса. — Ты прости, уже начал разгребать хлам без тебя. Надеюсь, не обидишься, — сказал шутливо преподаватель и с шелестом опустил на парту рядом с ученицей ворох цветных рулонов. — Тут разные атласы, таблички там, ну, что поцелее сохранились. Хочу их подлатать и использовать на занятиях. Знаю, знаю, я старомодный и всё в этом духе, но мне до чёртиков не нравится полный переход на цифровое обучение. Нет ничего лучше моих размашистых неаккуратных надписей мелом на доске и бумажных плакатов, — широко улыбнулся он, и девушка почувствовала, что снова краснеет от одной только этой улыбки. Энни была права насчёт батата. — А я думаю, что в традиционном обучении есть свой шарм. Мне тоже больше нравится мелом на доске и ручкой в тетрадке, — неуверенно подтвердила Пик, по привычке укрывшись за своими тёмными локонами и следя из-за них за действиями Зика. Последний, некоторое время порывшись в ящике своего стола, отыскал там скотч и большие ножницы и положил это всё с осторожностью перед Пик. — Я рад, что есть кто-то, способный меня понять даже по части таких глупостей, — с характерным добродушием заключил Йегер. — Вот, можно попросить тебя подклеить эти атласы в местах, где они поистрепались? Утончённая женская рука явно справится с этим лучше моего. — Считаете? — лукаво улыбнулась Фингер, раскатывая перед собой первый попавшийся рулон. Познавательный плакат «Экологические ниши». В целом даже ничего сохранился, только слегка надорван и пожелтел снизу. Девушка вооружилась клейкой лентой и стала примерять нужный ей кусочек. — А как же! Боюсь, моя попытка увенчалась бы тем, что я сидел бы в горе окончательно разодранных постеров, весь перемотанный скотчем и безнадёжно вздыхающий. На какое-то время повисло занятое молчание, прерываемое только шорохом бумаги, клацаньем ножниц и звенящим перестукиванием деталей микроскопов, которые Зик поочерёдно разбирал и протирал от пыли и мусора. Пик глядела на него украдкой, через плечо, чтобы только увидеть его чуть сгорбившийся над учебной аппаратурой корпус, успокоиться и вновь вернуться к работе. Клеила она медленно, но на совесть, проворачивая буквально ювелирную работу, как будто была реставратором с многолетним стажем. Её грела мысль о том, что в дальнейшем учитель во время своих занятий будет доставать эти громоздкие плакаты, смотреть на подлатанные ею места и с нежностью вспоминать о том, как она ему помогала, аккуратно покрывая скотчем непрезентабельные разрезы на бумаге. И Пик и дальше бы сидела и занималась своим кропотливым делом, но тут её начал отвлекать пренеприятнейший фактор: обожжённая щека, которую в медпункте ранее обработали, снова начинала жечься (видимо, действие мази сошло на нет). Поначалу девушка, опять же проявив свою известную стойкость, игнорировала нарастающую боль, но и десяти минут не выдержала, прижала ладонь к садящему месту и тихонечко выдохнула через рот. Это и не ускользнуло от преподавательского внимания. — Пик? Что-то не так? — обеспокоенно обратился к ней Йегер, видимо, к тому моменту завершивший ревизию микроскопов. Девочка повернула голову на голос и увидела, что он склонился к ней, оказавшись совсем близко, менее чем в полуметре от её ныне покорёженного лица, и ей захотелось на миг запищать в голос от неожиданности и переизбытка чувств одновременно. Он так рядом! — Всё в порядке, — неуверенно ответила Пик. — Пик? — повторил с нажимом мужчина. — У меня... ожог на щеке печёт. Биолог покачал головой, сквозь линзы очков внимательно рассматривая ушиб на лице своей подопечной. Он подошёл к своему рабочему месту, вытащил свой портфель и стал искать в нём что-то. В его руке оказался совсем крошечный тюбик, с которым он вернулся в общество Пик, но уже не навис над ней, а сел на соседний стул, который явно был ему высоковат, отчего ему пришлось пошире расставить ноги, чтобы колени не упирались в парту, развернулся полным корпусом к черновласой и сказал: — Поверни-ка, пожалуйста, голову. Да, вот так. Йегер выдавил на подушечку пальца немного содержимого из тюбика, какой-то густой белёсой пасты, и осторожно коснулся красного пятна на лице девушки. Пик обомлела. В месте прикосновения учителя к ней будто бы произошла электрошоковая атака, отчего всё её тело пронзил молниеподобный разряд; глаза сами собой округлились, а дыхание перехватило — словно от её легчайшего дуновения, от её кротчайшего движения Зика могло переместить далеко-далеко от неё. Пик стала каменной и следила за движениями мужских пальцев на своей коже. Мистер Йегер плавно скользил своим пальцем по кругу, бережно втирая мазь в мягкую бархатистую щёку. — Сильно же тебе досталось, — расстроенно отметил мужчина, и Пик окончательно поняла по этой фразе: конечно, он всё видел. В самом деле стоял у окна и наблюдал её стремительный отлёт и падение. — Вы видели меня, да? Видели, как я грохнулась, — огорчилась школьница и опустила глаза. — Случайно увидел. Решил взять перерыв, проветрить кабинет и себя. А там увидел ваш класс. Вы, как я понимаю, не особо-то и дружны с другой подгруппой. Пик едва заметно покачала головой. — Очень жаль. Чем больше знаешь хороших и надёжных людей — тем легче идти по жизни и преодолевать трудности вместе. Мой младший брат тот ещё стервец и балда, но это не делает его плохим человеком. Возможно, тебе стоит получше приглядываться к людям и заводить новые знакомства. Йегер прекратил втирать мазь в ожог и убрал палец с лица Пик к её негласному сожалению. Но сам продолжил сидеть в прежней позе, доверительно чуть соприкасаясь своим коленом с коленом Пик. — Должно помочь. Эта штука с антибиотиком, у неё пролонгированный эффект. — Спасибо большое, мистер Йегер. Мне уже намного лучше, — благодарно сказала Фингер и ничуть не соврала. — Вы всегда носите с собой средства от ожогов? — Считай, что это чистой воды совпадение, — пожал плечами преподаватель. — Я уже два месяца как забываю выложить этот тюбик из сумки. Сам пользовался, когда обжёгся чем-то... запамятовал, но, по-моему, это была раскалённая духовка или конфорка. Пик представила, как хозяйственный Зик в ярком фартуке достаёт из духового шкафа огрмоный штрудель, щедро приправленный сверху сахарной пудрой, и по неосторожности задевает краем локтя горячущий противень. Всё же самый главный вопрос, крутившийся на языке, она не могла не задать, несмотря на всю его нелепость. — А Вы тогда в окне... смотрели на меня? — Ну! — Зик легонько посмеялся. — Звучит, словно я твой тайный наблюдатель. Смотрел, и на тебя, и на других. И ты всё же сильно отличаешься от них всех, Мышонок. Это восхищает. Мышонок! В голове Фингер всё смешалось и поплыло. Этим ласковым прозвищем мистер Йегер наградил её пару недель назад, и с тех пор прибегал к нему, судя по всему, в моменты какого-то совершенного душевного откровения и только наедине с ней. — Если тебя беспокоит эта ситуация, то... гм, конечно, тут по большей части Кирштейн напортачил. Видел, что ты отвлеклась, и всё равно ударил. — Не имеет значения, мистер Йегер, — спокойно ответила Пик. — Что случилось, то случилось. Она провела кончиками пальцев по пластырю на виске и по щёчке, где её совсем недавно касался преподаватель. — Твои раны быстро затянутся, не беспокойся о них, — заботливо прогнозировал учитель биологии, и в этот момент, когда Пик уже преисполнилась нежностью от развернувшегося действа между ней и мужчиной мечты, в дверях кабинета возник Кольт. Вездесущий Кольт Грайс, который частенько ошивался вокруг Зика, но появлению которого именно сейчас Фингер обрадовалась меньше всего на свете. Юноша был чуть старше неё, в этом году оканчивал выпускной класс и основательно планировал в дальнейшем посвятить свою жизнь направлению зоологии, поэтому чуть ли не прописался в обществе Йегера, видя в его лице как превосходного научного руководителя, так и мудрого и интересного собеседника. — Мистер Йегер! — лучезарно улыбнулся в знак приветствия белобрысый Кольт и на своих длинных ногах быстро подошёл к уединившейся двоице. — Здравствуйте! О, Пик, и ты тут! — Здравствуй, Кольт, — без особого энтузиазма поздоровалась Пик, ощущая, как вся её девичья радость медленно отливает от сердца. Внимание преподавателя целиком переключилось на новоприбывшего ученика, ни о каком тет-а-тет'е уже не могло идти и речи. — Кольт! Снова ко мне? Привет! — совсем по-братски поздоровался мужчина. — Что на этот раз? Новые опровержения для закона минимума? — Да кого там! Оставим факторы Либиху, сегодня не о том, — лишь отмахнулся будущий зоолог. — Я всё утро читал про нанобактерии и остался в смятении. Почему их ещё не применяют в медицине? — Риски слишком велики, — повёл плечом Зик. — Нанобактерии — это ещё пока открытый вопрос в биологии. Да ты и сам-то навряд ли бы согласился, чтобы в тебя вживили какую-то неясную доисторическую ерундовину, размножающуюся и растущую за счёт кристаллизации. — Я-то?! Да я бы... А может, и согласился бы! Вы только представьте, какой широкий шаг для науки! Если и правда удастся доказать, что с нанобактерий началось зарождение жизни и они идентичны нашим клеткам, их можно будет пробовать применять для ускоренной регенерации организма! Или еще чего-нибудь! Искусственное зарождение жизни из неживых материй — ну разве не круто?! Так проходила почти каждая встреча этих ученика и учителя — за громоздкими, эмоциональными беседами на сложные темы, чуждые рядовому слушателю. Даже Пик, будучи очень начитанной и эрудированной девочкой, не всегда поспевала за ходом их научной мысли. Поэтому она предпочла вернуться к своему занятию по реставрации старых плакатов, тем более, что на очереди оставался последний. — Или, наоборот, если учёные всё же сойдутся во мнении, что нанобактерии влияют на старение живых организмов, — продолжал свои рассуждения Кольт, оперевшись ладонями на поверхность учительского стола, пока сам учитель сматывал в лассо нерабочие удлинители, найденные им при разборе хлама. — Значит, мы сможем искусственно катализировать жизненный цикл! — Мой жизненный цикл и без катализирования неплохо пролетает мимо меня, — усмехнулся Зик. — Мне всё кажется, что я твой ровесник. Что мне всё ещё восемнадцать, я юн, неопытен, открыт к любым испытаниям и чертовски энергичен. А потом у меня прихватывает поясницу и я вспоминаю, что мне двадцать пять. Двадцать пять! Тут уже года идут не на взросление, а на старение. — Да ладно Вам, мистер Йегер! Вы всё ещё... э-э... юны, неопыт-... опытны, но энергичны! И всё ещё можете открывать для себя что-то новое. — Мой отец бы с тобой поспорил. Всю жизнь нависает надо мной, как гильотина над приговорённым, чего-то требует... Сейчас вот утверждает, что в моём возрасте уже пора остепениться и никаких экспериментов не устраивать. Мол, заканчивай свою аспирантуру уже да семью заводи. А бесконечная наука — это несерьёзно. И это я слышу от потомственного врача! — Возможно, Ваш отец просто очень ждёт внуков, — улыбнулся подопечный. — Раз его собственные дети выросли. — Возможно, мой отец просто наконец понял, каким он был со мной никудышным родителем и хочет исправить свою вину уже с моими детьми. Да я и не сержусь на него — он был ещё младше меня нынешнего, когда женился на маме. Правда, потом завёл уже новую семью, в которой родился мой младший брат... Вот так и обретают счастье — методом проб и ошибок. — Жаль, что так вышло. Ну, в Вашей семье. Мне кажется, это вообще невообразимо трудно — жениться на той единственной, которую сможешь взаимно любить всю жизнь. Сколько придётся встретить «не тех»? Как вообще понять, что встретил её? — вздохнул старшеклассник. — Честно — не задавался таким вопросом. Наверное, мне как-то не до романтики в последние годы. Думаю, что сердце само скажет, когда встретишь того самого человека. Если выражаться поэтически... — преподаватель призадумался, — ...должно возникнуть ощущение, что все звёзды мира смотрят только на вас двоих, когда вы стоите рядом. — Как две нанобактерии, способные породить жизнь на целой планете? — Хорошее сравнение, — хохотнул мужчина. — Пусть будет так. — То есть, у Вас такого ощущения пока не было? — Нет. Пока — нет. Фингер, до болезненных ощущений прикусившая себя за нижнюю губу, чтобы не завопить от переизбытка смущения от всего услышанного, с громким стуком поставила скотч на парту, напоминая о своём присутствии в классе. Будущий зоолог и его наставник синхронно обернулись. — Я... всё, — сконфуженным голосом сообщила девушка и дрожащими руками стала собирать подлатанные постеры в одну стопку. — О! Какая же ты умница, очень выручила, как и всегда, — радостно провозгласил учитель и, пошурудив в ящике стола, вытащил оттуда небольшую стеклянную банку с крышкой, внутри которой умещалось множество разноцветных конфет в прозрачных обёртках. Это был его такой вредный и даже отчасти запретный, но эффектный способ вознаграждения учеников — он угощал леденцами за успехи в учёбе и внеурочной деятельности, а также в моменты, когда хотел подбодрить или утешить. Пик таким образом уже давно успела перепробовать весь ассортимент вкусов из баночки. Вот и сейчас Зик открыл конфетницу и протянул её девушке. — Можешь взять сколько хочешь. Не стесняйся. Отличница застенчиво запустила пальцы в банку и взяла себе горстку карамелек. Она знала, что преподаватель не успокоится, пока она не набьёт себе полные карманы сладостей, поэтому взяла с запасом, а после поспешила убрать конфеты в сумку и начала собираться. — Я пойду, можно? Если моя помощь не требуется больше. — Конечно, какие вопросы! Ты и так сильно задержалась сегодня. Спасибо большое, Пик. — До свидания, мистер Йегер, — наскоро попрощалась девушка, даже забыв сказать «пока» Кольту, так сильно она торопилась вырваться из той тучи неловкости, в которую окунулась в ходе разговора двух мужчин. Ей казалось, что если она ещё хоть немного просидит там, то её просто разорвёт на части от спектра разнокалиберных чувств. В первую очередь, от радости: всё-таки Зик не только не женат, но даже ни с кем не встречается! Во вторую, от нежности: он такой вежливый, тактичный и внимательный. Он её погладил по щеке и наговорил столько приятного! В третью, от раздражения: Кольт, шёл бы ты куда подальше со своими нанобактериями, такую встречу сорвал! В четвёртую, от негодования: неужели мистер Йегер не воспринимает её как особого для себя человека? А все эти ласковые жесты с его стороны, а «Мышонок»?! Она, конечно, была далека от всех этих соблазнений и никогда ничем подобным не интересовалась, но слышала от сторонних девчонок о некой мужской непробиваемости — вроде как, многие парни не только сами не понимают намёков, но и ухаживания со своей стороны осуществляют неосознанно и флиртом не считают. Что ж, эта непробиваемость — то, в чём Пик предстояло ещё разобраться, и как можно скорее.***
Небольшой одноэтажный дом, в котором Пик жила вдвоём со своим отцом, находился в пятнадцати минутах ходьбы от школы, так что в дороге у неё было достаточно времени, чтобы перевести дух и прийти в себя, подставляя раскрасневшееся лицо ветру и позволяя ему трепать и без того взъерошенные чёрные локоны. — Папа? — негромко оповестила старшеклассница о своём появлении, отворив входную дверь своим ключом и принявшись поочерёдно стягивать сапоги. — Пап, я вернулась! В прихожую, чуть придерживаясь за стену, неспеша вышел осанившийся бородатый мужчина средних лет, хотя болезненный внешний вид и сильно старил его. У него были такие же черты лица, как и у Пик, — большие грустные глаза, нос с небольшой горбинкой и загадочная, чуть усталая улыбка. — Пик! Вот и ты. Долго что-то сегодня, — начал мистер Фингер говорить с теплом, но только он подошёл поближе, как его лицо тут же исказилось от шока. Он явно разглядел пластырь и ожог на лице дочери. — Господи, что с тобой стряслось?! — Не волнуйся, это я на физре очень неудачно упала. Ты же знаешь, какой неловкой я бываю, — девушка обхватила руками подошедшего отца и прижалась крепко к ткани его водолазки. Раньше от её единственного родителя всегда пахло машинным маслом (он прежде работал железнодорожным инженером), сталью и крепким чаем, а сейчас в нос врезался только химозный запах медикаментов. Папу уже полгода как вывели на преждевременную пенсию по тяжелой болезни, из-за которой он не мог вести полноценный образ жизни. Доктора так и вовсе разводили руками, ставили неутешительные диагнозы и прописывали препараты, которые разве что немного замедляли прогрессирование заболевания. Но мистер Фингер, будучи очень крепким и жизнелюбивым человеком, всё ещё проводил почти каждый день на ногах, сам по мере сил хлопотал по дому и устраивал пешие прогулки, а также ни в одно утро ещё не пропускал зарядку. Отец был для Пик всем — в этом человеке сосредоточилась вся её забота и любовь до мелкой крупицы, и она даже представить себе не могла, что с ней стало бы, потеряй она папу, как когда-то очень давно из-за аналогичной болезни потеряла и мать. — Это пара царапин, нестрашно. Тем более, они уже даже и не болят, — Пик подставила голову, и папа легонько поцеловал её своими сухими губами в макушку. — Моя малышка не заслуживает терпеть даже самую незначительную боль, — с теплом возразил мужчина, и уже вдвоём они проследовали на кухню. Остатками вчерашней еды мистер Фингер пообедал, поэтому на ужин Пик решила по-быстрому приготовить для них пасту в сливочном соусе с грибами. Пока она помешивала спагетти в кастрюле и сливки в сотейнике, отец ровными кубиками нарезал свежие шампиньоны и расспрашивал о том, как проходит её учёба. Фингер-старший ужасно переживал из-за того, что его девочка училась в кадетском классе, где и физическая, и учебная нагрузка превышала норму, постоянно предлагал Пик перевестись в обычную группу, но та настойчиво мотала головой. «Этот мне ваш женский характер!» — смеялся обычно её папа в таких ситуациях, но сегодня, когда дочь пришла буквально с побоями после очередной их тренировки, он решил настоять на переводе. — Пап, — учтиво возразила брюнетка, обернувшись на собеседника через плечо, — грохнуться я могла, обучаясь и в общеобразовательном классе. И даже не на физкультуре, а просто в коридоре. Или спускаясь по лестнице. Или по пути домой. Да где угодно! — И всё же, — тяжело вздохнул Фингер, отодвинув от себя разделочную доску, — рисков было бы гораздо меньше, если бы тебе не норовил дать по носу какой-нибудь неотёсанный здоровяк. — Да нет, это был не здоровяк. А очень даже стройный парень с параллели, — припомнила девочка Жана. — У него ещё кличка «Лошадиная морда». — «Лошадиная морда»? — переспросил со смешком родитель. — С чего так? Похож на коняшку? — Если честно, то не очень, — заключила Пик. — Я бы даже сказала, что он красивее большинства тех, кто сравнивает его с лошадью. Но мы сейчас не об этом же? Я не хочу уходить из кадетов. У меня тут друзья, подруга (Энни, помнишь же её?), выборные дисциплины интересные и... И Зик Йегер. — И учителя очень хорошие, — понизила невольно тон девушка. Они с папой во всём доверяли друг другу, но по ряду веских причин посвящать его в историю с обожанием учителя биологии совершенно не хотелось. — Да, конечно, я помню Энни, — кивнул мистер Фингер. — Такая сдержанная и прилежная девушка... Давно не заходила, кстати, к нам. Пригласишь её на выходные? Я бы сделал фирменный рулет с ягодами. — Думаю, она не откажется, — ответила с улыбкой Пик, припомнив, с каким жгучим аппетитом подруга уплетала пирог в прошлый свой визит к ним. Затем разговор отца и дочери, к облегчению последней, полился в совершенно стороннем ключе, и о переводе в обычный класс снова забыли. Поужинав и наведя порядок на кухне, Пик наконец вошла в свою комнату и обессиленно упала на воздушную, прохладную кровать. Её день выдался каким-то уж чересчур долгим и эмоционально сложным, так что сейчас не было сил даже на то, чтобы оторвать лицо от матраса и заняться первостепенными задачами повышенной важности. Их было две: подготовить домашнее задание на завтра и отписаться Энни о том, как всё прошло. Девушка на выдохе перевернулась на спину и уставилась глазами в побеленный потолок, местами на котором уже пошли трещины, хотя косметический ремонт они с папой устраивали всего-то полгода назад. Её комната была обставлена довольно уютно и скромно, сдержанно, в тон самой Пик. На стенах не было ни постеров любимых групп или актеров, ни плакатов с автографами, ни рисунков, ни полароидных снимков, как обычно украшали свои уголки её ровесницы. Над кроватью висел один большой акриловый натюрморт с букетом подсолнухов, который Пик иногда подолгу рассматривала перед сном, взглядываясь сквозь темноту в неровные мазки краски на холсте. Она не знала, чьей рукой и при каких обстоятельствах была написана эта картина, так что ей нравилось каждый раз придумывать себе новую историю её происхождения. Под одеялом на кровати она всегда прятала своего большого плюшевого кита — стеснялась, вдруг кто-нибудь, не дай бог, случайно увидит, что она спит в обнимку с игрушкой. Но ничто (разве что кроме папиных объятий) не успокаивало её лучше, чем уткнуться носом в пушистый ворс мягкого китёнка. Рядом с кроватью — деревянный письменный стол бежевого цвета, на котором умещались нетбук, круглый будильник, органайзер для канцелярки и старенькая фотография Пик с отцом, вставленная в рамку из ракушек. Также из мебели в комнате можно было узреть стул с мягкой розовой сидушкой, торшер, большой платяной шкаф, напольное зеркало в полный рост и узкий книжный стеллаж, на который были выставлены учебники и самые необходимые книги — остальные за нехваткой места приходилось хранить в кладовой. А в углу, возле двери, стояло громадное напольное растение (Пик не знала, как правильно называется этот вид, поэтому окрестила его просто пальмой. Но последние несколько недель ей нравилось представлять, как она пригласит мистера Йегера к себе в гости и пренепременно спросит его профессиональное мнение насчёт классификации своего цветка. Только бы он за плюшевого кита её не засмеял...). «Ты, наверное, теперь скажешь, что я совсем скучно живу?» — невесело хмыкнула Пик, когда впервые привела к себе Энни. «Скучно? Я живу в серой комнатке метр на два, вот что скучно, — безразлично ответила та, издалека рассматривая своё отражение в зеркале. — Хотя и не жалуюсь. А у тебя, я бы сказала, ничего лишнего. Глаза хоть не вытекают от обилия рюшек и блестяшек. Мне нравится». Пик находила Энни потрясающей, и таковой же считала и их дружбу. Они не шептались насчёт селебрити и маникюра, не читали вместе журналы и не одалживали шмотьё друг у дружки. Не созванивались часами, а ночевали вместе всего однажды — и то тогда отец Энни пришёл в ярость. Но они постоянно были друг у друга, были рядом и были вместе. Энни вообще как-то сторонилась говорить о своей привязанности и прочих проявлениях нежности, а Пик всё равно ощущала исходящую от подруги заботу и беспокойство, особенно теперь, когда Фингер могла, выражаясь словами же Энни, «наглотаться говна по дурости». Ладно, в самом деле, пора уже отчитаться Леонхарт, что пока что Пик ничего не натворила и ничего не наглоталась. Брюнетка запустила руку в сумку, нашарила там свой смартфон и стала набирать SMS-ку (Энни, не выражая никаких тёплых чувств к гаджетам, пользовалась простейшим кнопочным телефоном, поэтому переписывались они обычными сообщениями). «Я, 20:37. Угадай, кто!» «Энни, 20:39. миссис йегер?» «Я, 20:39. ЭННИ НЕТ» «Я, 20:40. ...нет, пока нет ://( он непрошибаемый. Целый час сидели с ним, но он... не замечает меня!!» «Энни, 20:43. ну, может быть, он гей.» «Я, 20:44. ЭННИ НЕТ!!!!!!!!!!!!!!!!!!» «Я, 20:44. Не шути так» «Энни, 20:45. я никогда не шучу.» «Я, 20:46. Ладно. Что мне делать с З.Й.?» «Энни, 20:51. чем я тебе помочь могу? ну, приворот на него сделай бабский. только он и без магии к тебе липнет. или ты хочешь, чтобы он тебя завтра же в церковь потащил?» «Я, 20:52. .....!!!!» «Я, 20:53. Не знаю, просто хочется, чтобы он понял, что я чувствую. Он ведь меня только как ученицу воспринимает...» «Энни, 20:54. да ладно? может, потому что ты ученица?» «Я, 20:55. Он сегодня со мной так ласково говорил... да, это глупо, как никогда. Но мне хочется, чтобы так происходило каждый день. Не могу дальше жаться по углам!» «Энни, 20:55. фингер. никаких. глупостей.» «Я, 20:56. У него появляется ямочка под глазом, когда он улыбается или щурится» «Энни, 20:58. не знаю, в наказание за какие грехи небо послало мне тебя, но НИКАКИХ з.й. до утра, ясно? я иду спать.» «Я, 20:59. Ты лучше всех, Энни!» «Я, 20:59. И я тебя люблю!» «Я, 21:00. Доброй ночи!» Пик с улыбкой откинула телефон на кровать, понимая, что Энни не ответит ей ни на одно из последних эмоциональных смс. Но тут же на экране высветилось: «Энни, 21:01. доброй ночи.» Всё же заботится! Энни рано ложилась спать и так же рано вставала. Пик знала, что подруга старается проводить дома как можно меньше времени и даже после учёбы возвращалась совсем поздно. Всё это — только чтобы в наименьшей степени контактировать с отцом. Мистер Леонхарт был единственным и приёмным родителем Энни, строгий и даже суровый мужчина, который взваливал на неё всю работу по дому и, кажется, даже в кадетский класс заставил поступить из каких-то личных интересов. Как-то старшеклассница призналась, что не ощущает себя дочерью для него — скорее, какая-то безвольная служанка, которую он нанял себе в подчинение. Хуже всего было то, что мистер Леонхарт иногда поднимал руку на единственного ребёнка, и под своими мешковатыми толстовками и штанами Энни прятала расплывшиеся гематомы лиловых оттенков. Пик раньше постоянно предлагала переехать к ней или как-то обратить внимание соцслужб на происходящее, но Леонхарт отказывалась. Она никогда ни на что не жаловалась и сносила всё происходящее как должное. В ней было столько незримой, но ощутимой духовной силы, что Фингер считала невероятной честью дружить с таким Человеком. Одно дело было сделано. Оставалась ещё домашка, но, к счастью, завтра — суббота, факультативный день, а выборные дисциплины никогда не вызывали у Пик сложностей. Она нехотя открыла учебник по введению в политологию на странице, обозначенной закладкой, зажгла свет торшера и попыталась вникнуть в текст параграфа. Не то чтобы её так сильно интересовала политика, но, когда выбор стоял между этим предметом, основами программирования и философией, она выбрала для себя меньшее из зол. Когда Пик в, кажется, пятнадцатый раз перечитала невидящим взглядом абзац про легитимность власти, в комнату постучался мистер Фингер, который зашёл пожелать ей спокойной ночи. Девушка глянула на часы: уже перевалило за десять. Её безуспешные попытки отвлечься учёбой от мыслей о неприступном биологе не увенчались успехом и затянулись на дольше, чем она планировала. — И тебе приятных снов, папа, — ласково сказала Пик. Когда дверь притворилась, она отложила учебник на стол с мыслью, что повторить материал можно и с утра, на свежую голову, и так будет даже лучше, вздохнула тяжко и взяла в руки мобильник. С собой нужно было что-то срочно делать. С собой и непокорённым блондином в очках. Ещё хотя бы неделю в таком состоянии она точно не выдержит. «Ладно, может, это и глупо, но другие люди тоже рано или поздно приходят к подобному бреду», — попыталась успокоить себя Пик и дрожащим пальцем стала набирать запрос в веб-поисковике. «Как влюбить в себя мужчину». Черновласая уткнулась носом в подушку и тихонько просипела нечто нечленораздельное. Нет, даже вводить это в поисковую строку было той ещё пыткой! Видела бы её сейчас Энни — всю жизнь бы потом стебала. Пик уже было набралась решимости отправить запрос, но помедлила и дополнила его: «Как влюбить в себя мужчину старше тебя». Поисковик тут же предложил бессчётное множество страниц со статьями очевидного содержания. Содержания, которое было так ей непривычно и неприятно, что она изучала его бегом-бегом, пока на щеках пульсировал стыдливый румянец. Неизвестные эксперты из интернета писали следующее: 1. Не пытайтесь казаться старше. Подчеркните свои возрастные достоинства и естественную красоту. Вы свежи и полны природных соков, не стесняйтесь их демонстрировать. Пик не была уверена, о каких соках её юного тельца конкретно идёт речь, но пришла к выводу, что старше своих лет она точно себя не ведёт. 2. Покажите свою заинтересованность в нём. Тут уже мысленная галочка — показывает, как только может! 3. Демонстрируйте свои сходства с ним. Покажите, что можете быть не только прекрасной дамой сердца, но и интересным собеседником и другом. По мере возможностей — демонстрирует. Ну, внимание и комплименты со стороны Зика, вероятно, свидетельствуют, что родственную душу он в ней ощущает. 4. Проявляйте уважение к нему. Здесь тоже всё в порядке — Пик и так воспитанная девочка, а с мистером Йегером держится и вовсе как эталон этичности и кроткости. 5. Будьте желанной. Вы должны стать лакомым кусочком торта, который он должен захотеть. Подчёркивайте все свои достоинства, будьте прекрасной, красивой и соблазнительной. Пик медленно встала с кровати и подошла к зеркалу. Вот она вновь видит себя в полный рост — растрёпанную, в измятой рубашке, длинной плиссированной юбке, с потерянным выражением лица. Такую незначительную, незаметную, серую. Настоящий мышонок. Возможно, именно это значение учитель вкладывал в такое прозвище. Да разве Зик сможет полюбить такую, как она? Пик никогда не плакала, сколько себя помнит. Но в тот момент, встретившись с самой собой у зеркала в тусклом свете торшера, она почувствовала, что готова разрыдаться от досады. Никакая она не желанная. Не желанная, не прекрасная, не красивая, не соблазнительная! Кого она видит в отражении? Девчонку, которая не следит за модой. Девчонку, которая не пользуется популярностью. Девчонку, которая ни разу не была на свидании. Девчонку, которая не ходит на ночные сеансы в кинотеатры на фильмы о вампирской любви. Девчонку, которая не носит обтягивающие и укороченные шмотки. Девчонку, которая никогда не пробовала алкоголь и сигареты. Девчонку, которая тонет в конспектах и учебниках, хотя могла бы тонуть в объятиях Зика Йегера. Злоба на саму себя достигла какой-то глобальной точки, отчего в голове щёлкнуло и Пик, резко отвернувшись от отражения, в единый миг решила, что больше никогда не взглянет с жалостью на саму себя. А за почти бессонную, тревожную ночь в голове Фингер сформировался точный план действий на завтра, для исполнения которого ей придётся ввязаться в рискованное знакомство. Оставалось только надеяться, что не так страшен Эрен Йегер, как его малюют.