Агнец

Три года назад. Мельбурн, Австралия. Всю ночь Джейк заходится безумным кашлем. Ещё пару дней назад он беззаботно наслаждался просмотром «Волейбола», а сейчас даже слова сказать не может из-за приступа. Оливия прибежала сразу же – в огромной домашней футболке и в носках с единорогами – и принесла стакан воды. Шим не сразу смог сделать глоток: кашель не давал даже вздохнуть. На глазах выступили слезы. Джейк стучал кулаком по груди, острые ключицы выпирали из-под футболки. Подобные приступы повторялись раз в три месяца и обычно шли после ночных кошмаров. Сначала Джейку снилось, как он падает, разбивается, летит с обрыва, а затем – пустота. Иногда во снах удары ног по булыжникам мостовой и удары сердца сливались в одну мелодию страха. В такие моменты Джейку отчаянно хотелось вернуться к друзьям, рассказать им о страхах и позволить им успокоить себя. «Лив, — прохрипел Джейк, облизывая сухие губы, — почему я уехал?» Оливия смиренно сложила руки и подвинулась ближе к мокрому от пота телу брата. Она все ещё оставалась сидеть на стуле, положила свою маленькую ладонь на его лоб и, как и полагается старшей сестре, покачала головой. За последнюю неделю брат задавал этот вопрос уже несколько десятков раз: сначала тихо, неуверенно, потом всё настойчивее, а когда слабость начала овладевать тело, — робко и боязливо, словно боялся, что за это получит оплеуху. Если мама обходила сына на цыпочках, практически баюкала его на собственных руках в первые месяцы в Австралии, то сестра держалась стойко. «Ты сам захотел навестить отца, — ответила девушка, придерживая стакан с водой, чтобы Джейк смог смочить раздражённое горло. – Он был рад нашему приезду, ведь из-за работы ещё надолго не смог бы покинуть континент». Несколько капель стекли по подбородку. Джейк снова облизал губы, рухнул на влажный матрас и уставился в потолок. Маленький Шим Джеюн любил Австралию, любил свой второй дом. Маленький Шим Джеюн со слезами на глазах упрашивал маму приклеить светящиеся звёзды на потолок, потому что долго не мог заснуть. Сейчас эти звёзды должны были указывать путь, но лишь окончательно запутали его. Конечно, находясь в Корее, за сотни километров от любимого отца, Джейк скучал и мечтал увидеться хотя бы на несколько дней. Но, проснувшись в знакомом домике на берегу океана под шум волн и морской пены, не мог поверить собственным глазам. Он проспал полет в самолёте, проспал прощание с друзьями – лишь помнил мимолетное «ещё увидимся» для Джея. Смутные воспоминания проскальзывали в сознании, и он хватался за них, цеплялся пальцами, но каждый чертов раз ниточка ускользала всё дальше и дальше. Джейк устал пытаться, без вопросов окончил школу в Австралии, заставив родителей плакать от гордости, и мог бы продолжить обучение здесь, получив гранд, но что-то тянуло его назад. Тянуло домой, в Корею. В тот дом, которому принадлежит его сердце. Может, всему виной была ломка по друзьям: он так долго не видел Джея, так внезапно перестал получать сообщения от Сону, что жизнь буквально потеряла весь смысл. А вернувшись в Корею, Джейк понял, что что-то изменилось. Изменилось и поведение Джея, и взгляде Сону. Изменился и сам Джейк: он точно знал это. Шим Джеюн начал бояться себя. Южная Корея, Сеул. Наши дни. – Что ты хочешь этим сказать? Джейк сразу понял: Джей напрягся. Кадык друг дернулся, губы плотно сжались. Он будто пытался переступить через себя. Раньше Джейку и труда бы не составило прочесть эмоции Пака, но за последние три года он изменился, научился скрывать истинные чувства. Джейк сделал шаг назад, расправил рубашку и поднял водолазку, оголяя живот. Сейчас Шимом руководили совсем иные чувства, куда более глубокие: страх и опасность, сдержанные любопытством. Пак быстро заморгал – и лишился дара речи. Он наконец увидел то, на что с трудом мог смотреть Джейк, будучи в Австралии. Узорчатая петля, что тянулась от пупка до левого соска. Пак сглотнул ком, что подошёл к горлу, но не отвернулся. В глазах мелькнуло что-то, но ненадолго: Джейк не смог рассмотреть как стоит. Шим опустил водолазку, закрывая ночной кошмар. – Отец сказал, что я часто лунатил и я напоролся на железяку, но я бы почувствовал эту боль, да? Как можно не почувствовать, если это буквально содрало мне кожу. – Джеюн, – начал Джейк. Слабый голос друга заставил Шима присесть рядом, — ты улетел. Улетел к отцу после выпуска из средней школы, и я не могу винить тебя в этом. Как и ты не можешь винить меня в том, что мы изменились. Я сейчас говорю и про нас обоих, и про Сону. Сону больше не тот мальчик, которого мы оберегали, помнишь? Нет, я должен был сказать другое... – Джей тяжело выдохнул и провел ладонью по лицу. – Я больше не поддерживаю связь с ним, Джейк. Мы пошли разными дорогами. Ты, наверное, не вспомнишь, так как перед отъездом был слишком уставшим, но ты сказал, что «все будет хорошо». Всё будет. Все уже есть. Если ты хочешь знать, что приключилось, то я отвечу, — Джей замолчал, подбирая слова. Сейчас Джейк был взвинчен, как никогда. Он шумно втянул носом воздух и задержал дыхание, сам этого не понимая. – Ты был настолько на взводе перед отъездом, что наглотался снотворного и проспал до Австралии. И это был... – Нет, Джей, ты не понимаешь. Я... – Мы должны продолжать жить дальше, — твердо закончил друг. – У тебя всё ещё есть я. ...удар под дых. «Но вы нужны мне оба! – внутренний голос Шима разрывался. – Нужен и ты, и Сону! Нужна наша дружба! Нужны вы такие, какие были раньше! Нужны... Я сам решил уехать». Эта мысль стала настолько внезапной, что Джейк отшатнулся. Джей поднялся навстречу, протягивая руку, но Джей, приоткрыв рот, отстранился. Да, верно, это было полностью его решение. Он сам выбрал этот путь, сам бросил друзей, а теперь хочет, чтобы все по щелчку вернулось на свои места. Он всё ещё тот глупый и наивный подросток Джейки, что не печется ни о ком, кроме себя. – Почему вы отдалились? – едва смог произнести Шим. – Вы с Сону. Что произошло? Джей схватился за взгляд друга, не разрывал зрительный контакт. Лицо исказила гримаса боли и отчаяния. Сущей боли. – Если тебе будет легче от моих слов, то я отвечу: мы живём в разных мирах. Не волнуйся, Джейк, я не оставлю тебя. Ты не должен думать об этом, просто доверься мне. Я знаю, как это выглядит, но я не могу добавить что-либо ещё. Маленькая мышка, персонаж сказки, о которой Оливия рассказывала ему в детстве, стала как никогда похожа на Джейка. Сейчас ему захотелось спрятаться, убежать, нырнуть в норку и заснуть в ней на долгое время, обхватив колени руками. Но Джейк стоял, не двигаясь, лишь лицо треснуло паутиной печали. И тоски. Тоски по старым временам. – Я верю тебе, Пак Джей. Ты никогда не обманывал меня. Давай вернемся на занятия и захватим ещё что-нибудь перекусить. Мне кажется, что мой шрам на животе тоже хочет есть, — Шим неловко хмыкнул и хлопнул друга по плечу. В натянутой улыбке Джейка пряталось столько боли и невысказанных слов, что хватило бы, чтобы утолить жажду целой пустыни. Броня Джея медленно треснула.

***

Сонхун зашёл в автобус, находясь глубоко в своих мыслях. Он сел на первое попавшееся место, закрыл глаза и провалился в сон. Парень с ужасом понял, что собирался запрыгнуть в совершенно другой автобус, что шёл до окраины города, в дом в лесу. Почти всё лето он провел в нем, привык, сросся с корнями. Если дом был его спасательным местом, то сейчас Пак Сонхун нелепо тонул. Навряд ли он сможет снова ночевать там, снова тусоваться в нём, ведь в любой момент Джейк и его друг, некий Сону, могут появиться на пороге, заставляя вспомнить о том, что ему здесь не место. Он просто временный жилец. Паразит. Просто Пак Сонхун без крыши и семьи. Честно признаться, для первокурсника, который толком ни с кем в группе не познакомился, он держалась отлично. Первые пары прошли в ознакомительном режиме, так что ему не пришлось много записывать. Ёнджун, как и Джей, на другой специальности, но из расписания Сонхун узнал, что всё же некоторые занятия совпадать у них будут, хоть и не так часто. Если с Ёнджуном после сегодняшнего он чувствовал себя смущённо и неловко, то со вторым – сконфуженно. Джей мало улыбался, редко шутил и ещё реже рассказывал что-то о себе. Может, с Джуном он и более разговорчивый, но с Сонхуном – нет, абсолютно нет. Сонхун впервые увидел искреннего Джея лишь при встрече с Джейком. Тогда Пак словно расцвел, распустился, наконец ожил. Джей смотрел на парня как на самого дорого человека в мире, как на частичку себя, как на младшего брата. Так смотрят на людей, защищать которых клянутся всю жизнь. Смотрят так, будто им есть, кого терять. У Шим Джеюна волосы в полном беспорядке, словно он пытается жить в поэзии, и улыбка милого щенка. Сонхун проснулся от удара виском о стекло. Вглядывался в окно, пытаясь понять, где находится, а потом повернула голову влево. Джейк возвышался над ним, держась за поручень. Челка спадает на глаза, губы едва приоткрыты. Его взгляд метался по мутному стеклу, пытаясь высмотреть что-то за ним. Сонхуна он заметил не сразу, да и парень не расстроился. Этих пару минут хватило на то, чтобы как следует запомнить силуэт Шима, трещинки на пальцах, покусанные губы и морщинку меж бровей. Джейк о чем-то думал, беспокоился, а когда его взгляд наконец-то нашел Пака, то и вовсе улыбнулся. На мгновение они смотрели друг на друга, не произнося ни слова – такие чувственные, пылающие, молодые. Джейк наклонился к самому уху Сонхуна. От Джейка пахло засахаренными фруктами, карамелью и лавандой – дикая смесь, от которой сразу же защипало в носу. Наверное, он хотел что-то сказать, потому что Сонхун видел невысказанных слова, что отразились на мужском лице. Но вместо этого он нажал на кнопку «стоп», побежал к выходу и прокричал: – Я позвоню! – Ты даже не записал мой номер! Джейк лукаво улыбнулся. – Я уже знаю его. И сошел на остановке. Сонхун долго не мог убрать глупую улыбку с лица.

***

С моста всё казалось лучше – по крайней мере, так думал Джейк, поэтому сошел на полпути и отправился в парк, в котором когда-то проводил слишком много времени. Он наблюдал за извилистым течением реки, за пожелтевшими листьями, что хрустящей корочкой опадают на гладь воды. И всё же здесь дышалось по-разному, и закаты другие были, и даже ветер – морозный, игривый, соленый – ощущался совсем иначе. И если в Австралии грудь наполнялась карамельным сиропом и гроздьями рябины, а в нос ударял запах юности, семейных вечеров на берегу океана и раскаленного песка, то Корея встречала детством, а провожала золотым отблеском в глазах. И он никогда не прекратит их сравнивать: просто не сможет. Он заметил Сону, когда насчитал пятый опавший листок. Тот шел медленно, не спеша, спрятав руки в карманах джинсов. Ким встал справа, проследил за взглядом Джейка и хлопнул того по спине. – Помню, как твоя мама вечно отчитывала нас за то, что мы пропадали в парке. Помнишь? – Помню, — кивнул Шим, а Сону лишь хмыкнул. Конечно, он помнил. Он помнил времена младшей школы, когда они с Сону строили шалаши из листьев и веток, таскали бревна и кусочки коры, вплетали оставшиеся цветы в пальцы. Джейк носил в пустом рюкзаке потускневшее покрывало в клетку, а Сону – ванильные печенья в золотой глазури и вафельные пирожные с медовой пропиткой из дому. Они много смеялись, лежали на влажной земле, смотрели в небо и мечтали, мечтали, мечтали. – И что сейчас говорят звёзды? – Сону крутил перстни на худых, костлявых пальцах. Прочистил горло, примокнул платок к губам, а потом тут же спрятал его в карман. От чего-то Джейк сразу же вспомнил платок, который ему вернул Сонхун, и улыбнулся. – А звёзды говорят, что пора перекусить: весь день ничего не ел. Ты как? Сону показал «палец вверх». Джейку пришлось покупать сырные сэндвичи на свои деньги: Сону внезапно вспомнил, что забыл бумажник. Правда, Ким потом по шее получил, зато вкусно поел. Друзья отыскали лавочку в глубине парка под склонившимися ветвями ивы и, вытянув ноги, одновременно протянули: – Как хорошо! Оба рассмеялись, словно мальчишки: громко и задорно. В последний раз они так смеялись, когда Джей пытался написать что-то типа любовного письма, а потом психовал из-за того, что «брехня какая-то выходит». «Может прекратите ржать и поможете?» – ни на шутку рассердился Пак, скомкав и выбросив в забитую урну очередной исписанный листок. «Прости, — сквозь смех выдавил Джейк, — но ты бы хоть подумал, о чем конкретно хочешь написать, а не вываливал сразу "Шин Рюджин, я люблю тебя, как осы любят сладкое"». Сону не выдержал тогда и лопнул от смеха, держась за живот. – Джей сказал, что вы поссорились. Что случилось? Сону затих. В один момент его открытый, оценивающий взгляд и неизменная ирония на губах встревожили Джейка. – Так он тебе сказал? Не думал, что Джей опустится так низко. Мы в ссоре, это правда, так что как раньше больше ничего не будет, Джеюн. Почему бы тебе не выбрать сторону, на которой ты будешь? – Сону снова откашлялся, и Джейк разглядел алые узоры на выцветшем платке. – Что ты имеешь в виду? Почему я должен выбирать между вами, если вы оба мои лучшие друзья? Сону поскреб ногтями лавочку. - Говоришь, лучшие друзья... - в одночасье Сону широко улыбнулся и качнул головой, прогоняя сказанные до этого слова. – Конечно, мы лучшие друзья! Джейк в конец запутался. То, как быстро друг поменялся в лице, как стремительно переменил эмоции... Глаза Сону блестели на солнце. Мечтательность вкупе с цинизмом. – Кажется, у меня в кармане завалялась мелочь. Будешь что попить? И он подскочил, собираясь уйти. Спину держал прямо. Ни единого лишнего жеста. Колючее вежливое спокойствие. Рукав куртки задрался, оголяя предплечье и темно-зеленый синяк.

***

Мир Сонхуна был липким и скользким, темным, непроходимым, со своими трещинами. Пак завязывал его в мешочек и носил с собой, выкидывая на дно сердца-колодца, что хранило воспоминания из прошлого. Парень перебирал чётки в пальцах, дышал сухим пыльным воздухом, медленно убивая каждую клеточку себя. В какой-то момент свой жизни – он уже даже и не помнил, — Сонхун перестал пытаться. Перестал предпринимать попытки, чтобы зажить жизнью обычного подростка. Ребенка. Человека. Наверное, это случилось тогда, когда всё, что он так бережно собирал по кусочкам, вдруг разбилось в один момент. Рухнуло. Исчезло, как исчезают детские мечты. Наивные, заветные, желанные. У Сонхуна больше не было целей. Не было планов и мотивов, чтобы двигаться дальше. До приезда Сехуна он много думал о том, что университет – это ужасный вариант. Он не потянет, не знает, что делать дальше, не знает, как жить. На летних каникулах в перерывах на поцелуи с Ёнджуном, Сонхун часто подходил к кухонному ножу и долго сверлил его взглядом, как и сверлил взглядом упаковку таблеток в ванной и все другие вещи, которые так или иначе могли помочь ему забыть боль. Что делать? В каком направлении дальше двигаться? Как нужно жить? Он запиралась в ванной, плакал, сдирал сухую корочку с губ, тер глаза до покраснения, а потом ложился на пол – так тихо, как маленький ребенок, что пытается уснуть в ожидании мамы, – прижимал колени к груди и лежал, прислонившись ухом к ледяной плитке. Звук собственного сердцебиения казался ему нарочито пустым и раздражительным. Пак Сонхун трещал по швам, был хрупким и истерзанным душевной болью, хотел быть любимым. Хотел узнать, что нужно сделать, чтобы заслужить любовь. Его мать всегда повторяла, что «тебя никогда не полюбят за прекрасные глаза или прелестное личико». Сонхун знал, что ничего из себя не представляет, но продолжал пытаться. До сих пор. Маленький Пак Сонхун любил плюшевых мишек, смотреть телевизор вместо того, чтобы играть с другими детьми, и блинчики с маслом. Сонхун напевал песни под нос – любые, даже самые нелепые, с трудом собирался в школу, а когда возвращался домой один, его мама уже ждала сына на кухне. В тот день она наготовила гору блинов, вручила шестилетке тарелку и приказала есть: «Ешь сейчас, чтобы потом не было сожалений». Сонхуну не стоило повторять дважды. Он даже тарелку от удовольствия облизал. А когда мама позвала мальчика спать, то Сонхун плюхнулся на подушку так, что диван подскочил. Первые пятнадцать минут он не мог заснуть, а когда почти провалился в сон, то почувствовал странный запах. «Мам? Чем пахнет?». «Спи, — оборвала его женщина, крепко обхватив рукой за талию. Сонхун пытался подняться, пыталась вырваться, но мать мертвой хваткой вцепилась в хрупкое тело мальчика. – Да угомонить ты уже! Я чертовски устала, твою мать! Ляг и закрой глаза, поганец!» Слова матери ещё долго стояли в памяти, когда Сонхун наконец вырвался. Кухню заполонил странный дым. Только потом он заметит включенные комфорки на всю мощность, а запах, который врежется в ноздри, окажется запахом газа. Мать ещё долго будет сквозь слезы отчаяния и собственной жалости бить сына по спине, судорожно повторяя: «Ты мог просто заснуть! Мы могли бы заснуть – и всё бы закончилось!.. Это всё твоя вина! Почему я должна так жить?!» Что ж, Сонхун правда пыталась жить обычной жизнью. – Эй, почему у нас отключен домашний телефон? — спросил Сехун, стоило соседу войти в комнату. Сонхун запрыгнул в кровать и до подбородка укрылся одеялом. – Потому что я не люблю людей. Тебе и сотового должно хватать. Сехун покачал головой и, скрестив руки на груди, уставился в монитор ноутбука. И всё же с соседом в комнате Сонхун уже не чувствовал себя настолько тревожно.

***

– Я помню, как ты любишь мятное мороженое, — сказал Джейк, когда вручил Сону рожок, до верху наполненный мятным сиропом. Блондин улыбнулся, откусил кусок – и сразу же поежился от невыносимого холода. Шим Джеюн всё ещё помнил, как в средней школе друг уламывал его купить несколько рожков мороженного, обещал отдать деньги позже, а потом после школы сразу же побежал в ближайший магазинчик. Вышел радостный, улыбка растянулась до ушей, а Джейк даже не посмел напомнить ему про деньги спустя несколько дней. Больше мороженого, пожалуй, Ким Сону любил историю, мог разговаривать о ней часами, перечисляя всех правителей эпохи Чосон в хронологическом порядке. Ни разу не запнулся, помнил всю биографию наизусть, будто хорошо заучил. Но Джейк видел страсть в глазах, ни с чем не мог спутать это чувство и был ужасно рад за Сону. – Оно и правда мое самое любимое, — с особым нажимом ответил Сону, продолжая жадно есть, будто это последний рожок в мире. – Пожалуй, единственное, что доставляет мне радость. Джейк внимательно взглянул на него. – Что ты имеешь в виду? Мгновение – и на лице Сону появилась широкая улыбка. – Ты уехал, и мне нужно было как-то заглушить тоску в сердце, не думаешь? Я почти начал разговаривать с мороженым. Сону хотел добавить что-то ещё. Точно хотел, потому что Шим внезапно почувствовал его взгляд на себе. – Я знаю, что виноват. Знаю, что поступил ужасно с тобой и Джеем, ничего не объяснив... Я просто... – Джейк не знал, что сказать. Что он хотел сделать? Почему же уехал? Слова Оливии, что она повторяла день то дня, когда он бился в лихорадке, вдруг всплыли в голове: – Я просто хотел повидать отца. Так глупо и сентиментально. Но почему ты перестал писать мне? Сону сосредоточенно слушал, сверлил мороженое взглядом, а на моменте с отцом глаза превратились в узкие щелочки. – Я не виню тебя, Джейк. Если он... если кто-то винит тебя в твоих желаниях, то тебе стоит подумать, а так ли искренне с тобой этот человек? Может ли он и дальше быть твоим другом и человеком, на которого ты рассчитываешь? Разговор с Сону заставил Джейка почувствовать себя лучше, будто неведомая тяжесть, что сковывала его всё это время, вдруг наконец-то отлегла, исчезла. Сону и правда понимал его, правда не обижался, и правда помнил, что они всё ещё лучшие друзья. По крайней мере, Джейк очень хотел так думать. Но Шим Джеюн снова сделал неправильный выбор, возвращаясь в прошлое. Сону сплюнул в багряный платок остатки мороженого.